serpentin

Джемин выходит из душа, усмехаясь своим недавним мыслям, что крутятся до сих пор отголосками в голове. Он шумно выдыхает, отпивает воды из стакана и подходит к шкафу. Отражение в зеркале выглядит измученным и слегка озадаченным. Ему хочется поскорее забыться, укрыться от всех внутренних кошмаров, что начали появляться во снах. Его желание — просто жить спокойно, возможно, изредка плыть по течению, но двигаться к своей цели. Она у него действительно есть? Джемин выбирает бордовый пиджак, что будет накинут на чёрную рубашку. Он постепенно охладевает к их идее расслабиться сегодняшним вечером. Сомнения закрадываются глубоко в подсознании и норовят скорее вырваться, взорваться в самом центре груди. Брюки Джемин выбирает в цвет пиджака, сам не понимая, почему так наряжается на какие-то посиделки с друзьями. Ему словно хочется спрятаться от себя настоящего, укрыться в деловой броне, когда за ней он разбит. — Стоит ли мне идти? — его голос едва раздаётся в спальне, а глаза смотрят на себя в зеркале. — Может, всё-таки было бы лучше, рвани мы кататься на машине загород? Джемин всматривается в отражение последний раз, хватает телефон и пачку сигарет с зажигалкой, кладя своё добро в карман, и выходит из квартиры. Он ловит такси почти сразу и называет нужный адрес водителю, после чего машина двигается в путь. За окном мелькают высотки и толпы людей, от которых уже тошнит. Ему слишком хочется спокойствия, но в последнее время всё и все решили нарушить его планы. Душно, несмотря на то, что включён кондиционер и открыто окно, благодаря чему волосы слегка развиваются. — Может, прикрыть? — вежливо спрашивает водитель. — А то Ваша укладка может пострадать, — добавляет он более мягко и неловко улыбается, отчего очки на лице приподнимаются вместе со скулами. — Спасибо за заботу, но, — Джемин перемещает взгляд на него и сдержанно, но мягко приподнимает уголки губ, продолжая, — плевать. Тот лишь неловко посмеивается и молча кивает, последний раз взглянув на своего пассажира в зеркало заднего вида. На улице становится немного прохладнее: время близится к позднему вечеру. На небе появляются небольшие тучи, и Джемин вдыхает пока ещё не существующий аромат приближающегося дождя. Но тот уже есть в его голове. Он улыбается, смотря наверх и успев увидать остатки малинового заката, что распластались по темнеющему небу небольшими розоватыми облаками. Ему начинает казаться, что мир становится прежним — его внутренний мир становится прежним. Джемин улыбается своим мыслям и выходит из такси. Он останавливается на перекрёстке, ожидая зелёного сигнала светофора и осматривая привычные места. Ветер приятно щекочет кожу, словно лаская её, и теребит укладку, которой в принципе не было: лишь зачёсанные назад волосы, которые также можно убрать в любой момент. Его просто ничего не беспокоит сейчас. Джемин, прикрыв глаза, вдыхает полной грудью и медленно выдыхает, настраиваясь на приятные ощущения. Он переходит дорогу и направляется к бару, где они чаще всего проводят время. Ренджун уже стоит около входа, разговаривая с кем-то по телефону. Джисон же осматривается по сторонам и, когда наконец видит свою цель, приветливо машет с широкой улыбкой до ушей. Джемин мягко усмехается его ребячеству и поднимает руку в ответном приветствии, подходя ближе. — Что за ребёнок идёт с нами в бар? — шутит он, растягивая гласные и вскидывая забавно брови в своей привычной манере. — Ого, На Джемин, потрясно выглядишь! — восклицает Ренджун, когда заканчивает говорить по телефону. — Все девочки сегодня твои, — и хитро смотрит на него, сузив по-лисьи глаза. — Боже… — мычит Джисон, желая сгореть от стыда, — почему это так странно звучит… — Я не засматриваюсь на девушек, — отвечает Джемин с весёлой улыбкой и щёлкает пальцами, чмокнув губами и указывая на Ренджуна. — Вот, что действительно странно, Джисон! — ошарашенно парирует тот с выпученными глазами, тут же меняясь в лице. — Странный у нас только ты, — посмеиваясь, отвечает он и подмигивает Джемину в знак поддержки. — Я?! — Ренджун то и делает, что открывает и закрывает рот, не зная, как реагировать на эту сладкую парочку, которая всегда настроена против него! А те лишь улыбаются и корчат гримасы, раздражая ещё больше. Темнеет. Центр города украшен ночными огнями, бары и клубы горят яркими неоновыми вывесками. Сейчас у них есть всё, чтобы хорошо провести время. Сейчас у Джемина есть всё, чтобы отвлечься и убежать на какое-то время от самого себя. Он закуривает, пока Ренджун дожидается давнего друга, и снова окидывает взглядом выученную наизусть улицу. Ничего не меняется, лишь течение толпы на ней разное — каждому своё время. Джисон просит у него сигарету, на что Джемин лишь вздыхает и цокает языком, но достаёт пачку из кармана брюк: не может ему отказать. Дым витает над их головами, пока они ведут бессмысленный разговор, чтобы скоротать минуты ожидания. Он заботливо смотрит на Джисона, который никогда его не слушается, а в итоге позже разбирается с новыми проблемами. Непутёвый парень. Но уж слишком нравится Джемину за искренность, граничащую с хитростью. Ренджун наконец-то машет рукой кому-то вдалеке. Дым над ними рассеивается, когда остатки сигарет тухнут. Они заходят в бар, не застав начинающийся дождь, и двигаются в сторону забронированного столика. Лишь Джемин ощущает, как на кончик носа падает небольшая капля прямо перед самым входом: он зашёл последним. В баре ничего не меняется: всё такое же большое скопление людей, что хотят убежать от реальности с помощью алкоголя. Джисон тут же знакомится с другом Ренджуна, прилетевшим из Китая. Чэнлэ. Джемин внимательно смотрит, как у непутёвого паренька загораются ярко глаза в этот момент, и заказывает коктейль. Его сейчас ничего не волнует, кроме бегства от самого себя. Да и подобные вечера в баре ему не особо интересны, потому что поддерживать банальные разговоры нет ни малейшего желания — особенно с незнакомыми людьми. Он даже не реагирует на занудные приставания Ренджуна, которого в такие моменты хочется хорошенько стукнуть. — Мы сюда вообще для чего пришли? — не выдержав к себе подобного отношения, спрашивает тот и обиженно смотрит. — Отдыхать? — с иронией уточняет Джемин и широко улыбается, наблюдая за изменениями в его лице. — Правильно! — Ренджун победно хлопает в ладоши и после шустро поднимает стакан с виски, чтобы чокнуться со своим вредным другом. У него сегодня хорошее настроение, потому он не позволит кому-то испортить данный факт. — Ну так, — мурлыкает Джемин, — не мешай мне, — и бьёт своим бокалом о его, утешительно подмигивая. И он не будет отрицать, что наслаждается выражением лица Ренджуна: ошарашенным, раздражённым и не знающим, что сказать да как можно язвительнее. А тот в свою очередь вообще не понимает, почему с ним столь жестоко обходятся в последние дни. Джемину нужно время, чтобы разобраться в себе. И сколько его потребуется — неизвестно. Ренджун понимает это, потому лишь фыркает и не говорит что-то в ответ, хотя очень хочется высказать всё накипевшее. Но он знает: его друг со всем справится, и прежние деньки вернутся, вновь окунув их в солнечные лучи, согревающие промозглыми вечерами. После дождя тоже становится тепло. Джемин не обращает внимания на странные косые взгляды в свою сторону, сосредоточившись на крутящихся в голове мыслях. Он допивает коктейль и заказывает ещё один — на этот раз немного крепче. Джисону так нравится общаться с Чэнлэ, что на других даже не реагирует, словно они ему больше не интересны. Только вот если Джемину плевать, то Ренджун не может найти себе места от ревности: познакомил двоих на свою голову. И его будто не существует рядом с ними. Он как пустышка, которая вклинивается в разговор и лишь мешает. Ему такой расклад совсем не по душе. Потому, поднявшись, Ренджун уходит в сторону стойки в поисках нового общения. Иногда кажется, что он зависим от него, — особенно, когда обижен. Джемин же не уверен, что тому важно больше: общение, или внимание, или желание получить удовольствие, присев кому-то на уши. Он выдыхает и листает ленту в телефоне, пытаясь отвлечься и чувствуя, как алкоголь немного даёт в голову. Приободрённый Джисон зовёт его покурить и заодно проветриться, неловко улыбаясь. — И кого ты из себя тут корчишь? — смеётся Джемин, когда они выходят из бара, и прикуривает сигарету. Он замечает немного растерянный да непонимающий взгляд и поясняет. — Весь такой прям невинный мальчишка, — продолжает с усмешкой и затягивается, прищурив глаза, чтобы разглядеть реакцию. — Я не раскрываю все карты, — обиженно отвечает Джисон на повышенных тонах, — в отличие от некоторых! — Тише ты, — мягко фыркает Джемин и потягивается: спина немного затекла от долгого сидения на одном месте. — По-твоему, я весь на ладони? — он в шутку хрустит пальцами и надвигается на него с пугающим лицом, но стараясь не выходить из-под навеса, чтобы не намокнуть. На улице моросит дождь. — Не совсем, — тот, поднимая руки в сдающемся жесте, пытается сказать более вежливо, но слова не находятся. — По тебе просто сразу видно, что ты подлец. — Как, оказывается, ты плохо меня знаешь, Джисон, — Джемин усмехается и облокачивается спиной на стену, запрокидывая голову и раздумывая над его словами. Много ли они для него значат? — Правда? Я думал, что знаю тебя хорошо. Но, получается, не совсем, — у Джисона проскальзывают нотки печали в голосе, и это не остаётся незамеченным. — Скажи, сколько мы знакомы с тобой? — Джемин звучит твёрдо и уверенно, не показывая каких-либо эмоций. Он не любит показывать себя настоящего. — Года три? Я не помню, когда мы встретились впервые. Может, раньше, может, позже. Общаемся мы с тобой около пары лет, вроде так? — тот смотрит вопросительным взглядом и ожидает ответ. Ему становится интересно. — Где-то так, — произносит Джемин и, затягиваясь напоследок, тушит сигарету. — А теперь скажи мне, сколько раз за это время мы разговаривали по душам? Сколько раз ты пытался узнать то, что у меня в голове? Задумывался ли, что я храню глубоко в себе? Джисон молчит, вдыхая сигаретный дым, и переводит на него взгляд. Ему нечего сказать, чёрт возьми. Джемин задаёт риторические вопросы, ведь они оба знают ответ — никогда. Ни единого грёбаного раза! И Джисону, если честно, не совестно. Просто потому, что Джемин не тот, к кому можно так просто подступиться. Если даже он спросит у него, что происходит, тот даже не ответит, сколько ни пытайся. Все понимают — и Джисон, и Ренджун, — что это не тот человек, который откроется, если много раз постучаться. Даже если вышибать дверь, не поможет. Джемин не расскажет и самую банальную вещь, если не захочет. А он именно тот, кто хранит всё в себе, разложив по полочкам сундучки с секретами. И пока для него нет человека, которому мог бы полностью открыться. Джисон неловко улыбается и смотрит ему в глаза, принимая поражение, хоть и не должен. — Вернёмся? — спрашивает он и закусывает нервно губу, словно старается подавить слёзы. Ведь Джемин для него тот, кому можно довериться. И часто ему бывает обидно, что он не такой же. Но Джисон не уверен, стоит ли быть столь эгоистичным. — Да, — спокойно отвечает Джемин, ведь несмотря на всё, он любит этого непутёвого мальчишку. В баре появляется больше людей. Они проталкиваются к своему столику, за которым сидит один Чэнлэ. Джисон сразу подсаживается к нему и начинает новую тему, лишь бы акцентировать внимание на себе. Джемин осматривается в поисках Ренджуна, волнуясь за этого любителя внимания, но не находит даже похожий силуэт взглядом. Он решает пройтись до стойки в надежде увидеть его, но поиски не увенчиваются успехом. Лёгкое беспокойство пробирается через подсознание, отдаваясь гулом в висках. Джемин берёт у бара ещё коктейль, выпивая почти залпом — до дна. Ренджуна до сих пор нет в поле зрения. Он гулко выдыхает и трёт пальцами переносицу, чтобы как-то прийти в себя. Что-то не даёт покоя, упорно ноя внутри. Джемин облизывает губы, тревожно набирая ему сообщение. Но даже спустя десять минут ничего не приходит. Он звонит Ренджуну, но в ответ — тишина. Даже рыская взглядом по всему бару, невозможно его найти. Сердце волнительно бьётся в груди, не давая покоя. Джемин стучит пальцами по мраморной стойке, отбивая ритм музыки, доносящейся из колонок. Он возвращается к столику и спрашивает Чэнлэ: не видел ли тот Ренджуна. Тот лишь отрицательно мотает головой и пытается позвонить другу, но всё также безрезультатно. Джисон осматривается, но тоже не видит знакомую макушку. Они начинают волноваться, потому что Ренджун раньше не пропадал просто так, никого не предупредив. Джемин выдыхает и садится за столик рядом с ними, упорно вводя гневные сообщения. Он терпеть не может, когда кто-то пропадает, не сказав об этом. — Думаю, с ним всё в порядке, — спустя время произносит Чэнлэ, ободряюще кивая, чтобы тот хоть немного расслабился. На что Джисон слегка хлопает его по ноге и что-то шепчет, слегка опираясь рукой на чужое бедро. Музыка начинает играть громче, заглушая всё вокруг. — Не показывай ему, что ты видишь его чувства, — доносится до ушей Чэнлэ, и Джемин лишь усмехается от увиденного. — Хватит шептаться! — он повышает голос, но не звучит злым: больше раздражённым и, возможно, совсем немного обиженным. Но Джисон знает подобную игру. Они замолкают в ожидании, что Ренджун наконец-то объявится, но спустя полчаса ситуация не меняется. Джемин начинает серьёзно злиться, когда сбрасывает двадцатый по счёту звонок, и выходит покурить, чтобы как-то расслабиться: он хотел отдохнуть, а в итоге вышло, что его друг исчез, никому ничего не сказав. Джисон с Чэнлэ остаются в баре, понимая, что лучше ему побыть одному. Дым вновь нависает витиеватыми клубами над головой, другой частью проникая в лёгкие. Джемин выдыхает и облизывает губы, наблюдая за проходящими мимо людьми: кто-то спокойно шагает под зонтом, а кто-то бежит скорее укрыться, ведь дождь с каждым разом усиливается. Среди них нет Ренджуна. Он не понимает, с чего злится больше: из-за того, что тот не предупредил, или из-за чувства небольшой вины глубоко внутри за свой поступок. Иногда он бывает слишком резок, словно выплёвывая слова в собеседника. Но ничего не может с этим поделать, как бы ни старался. Джемин сильнее затягивается и хрустит пальцами от раздражения, бурлящего под кожей. И правда, почему же он так взволнован? Почему так не любит, когда кто-то уходит бесследно? И оставляет его сердце томиться тлеющим ожиданием… — Эй, Джем! — до ушей доносится крик Ренджуна, который идёт в компании незнакомых ребят. Он подходит ближе и ярко улыбается, пытаясь держать равновесие: в нём слишком много алкоголя. Джемин смотрит на часы — почти пять утра, — после на него, еле держащегося на ногах и лезущего обниматься, когда подходит вплотную. Чёрт возьми, как же раздражает подобная беспечность! — И где ты шлялся? — сквозь зубы цедит он, смотря на Ренджуна совсем не радостным взглядом. — Ты знаешь, сколько раз мы тебе звонили, грёбаный придурок! Тот лишь усмехается, почти валясь с ног, но всё ещё прижимаясь к нему чуть ли не всем телом. Глаза почти закрываются, но Ренджун находит силы выпрямиться и смотрит ему в глаза. — Не ты ли сказал мне свалить? — он пристально вглядывается в Джемина, стараясь понять такое поведение на пьяную голову, ведь это его прогнали, чёрт возьми! — Может, определишься уже в себе? — Ренджун тычет ему указательным пальцем в грудь, отчего тот немного отходит назад и закусывает губу, чтобы не сорваться окончательно. — Так зачем вернулся тогда? — Джемин перехватывает его руку и зажимает крепко пальцами, после чего резко одёргивает и отпускает её, усмехаясь и смотря на него дрожащими от злобы глазами. На кого же он сейчас злится больше? Ренджун потерянно улыбается и отходит в сторону, молча заходя в бар и оставляя его наедине с мыслями. Джемин вдыхает запах дождя, замечая, что слегка намок. Ливень стучит по асфальту и навесам заведений. Фонари освещают улицу, а яркие оттенки неона добавляют красок. Он потирает лицо ладонями, которые внезапно начинает саднить — прямо как после сна на утро. Тревожность внутри бьёт по нему кнутом, заставляя думать о том, о чём не следует. Джемин вспоминает тот зал в музее, но идти туда сию минуту — не лучшая идея. Скорее всего, он закрыт и откроется минимум через пару-тройку часов. На улицу выбегает Джисон, рыская глазами в поисках друга. Тот сидит на корточках, зарывшись пальцами в волосы. Дождь льёт сильнее, более рьяно стуча каплями об асфальт. И вместе с каплями все надежды обрести покой разбиваются, оставляя после себя след, который впоследствии испарится. Джемин так хочет забыться, но даже нынешним вечером всё ударяет по нему с новой силой. Ладони продолжает саднить. — Что произошло между вами с Ренджуном? — наконец-то подаёт голос Джисон, подходя ближе и держа руки над головой, чтобы не промокнуть. А кому-то, кажется, уже наплевать. — Не забивай себе голову, — бурчит Джемин и встаёт, смотря на него и мягко улыбаясь: из последних сил, не желая сорваться и показать вновь холодную сторону. — Я пойду, — спокойно говорит он и собирается развернуться, но тот хватает его за руку. — Куда ты собрался? — глаза у Джисона встревоженные от незнания, как правильно поступить, да и пальцы дрожат, как в ознобе. Они смотрят друг на друга какое-то время, пытая взглядом, чтобы что-то донести. Но в данный момент мысли их слишком разные, чтобы соединиться в логическую фантомную цепочку. — Домой, — врёт Джемин, а тот верит ему и опускает руку. Между ними образуется тишина, и связывающая их в данную минуту нить рвётся. Их глаза всё ещё сосредоточены друг на друге. Джисон должен ему верить, ведь, кроме как домой, тому некуда идти. Но внутри обеспокоенной птицей мечется из угла в угол сердце, запертое в клетке вскоре угасших эмоций. — Напиши мне, как доберёшься. Джисон сдаётся, не в силах противостоять его холодному, но прожигающему душу взгляду. — Ладно, — Джемин улыбается и разворачивается, держа курс в сторону дома. Дождь омывает его волосы, обволакивая каплями лицо и шею. Он не укрывается, не держит руки над головой, чтобы не намокнуть: ему всё равно. Джемин проводит ладонью по щеке и смотрит на неё: ссадин не наблюдается, но кожа ноет, словно глубокие раны украшают поверхность. Центр города купается в фиолетовых, синих оттенках, которые отражаются в лужах, что образовались из-за ливня. На телефон приходит сообщение, но он не спешит читать содержимое. В голове лишь мысли, что делать дальше и как поступить. Внутри что-то упорно зовёт его, кричит, не давая покоя. Ощущение, будто всё расставленное по полкам падает, разбивается на сотни частиц, которые уже не собрать и не склеить. Джемин разворачивается и идёт в противоположную дому сторону, где был утром. Фантомная нить тянет его за собой, и он, кажется, видит её сквозь неоновый свет, плетясь медленными шагами. В нём отголосками бьётся ситуация с Ренджуном, а перед глазами выражение лица Джисона, отпускающего его руку. И всё выглядит таким беспечным, недействительным, будто ничего не произошло. Но осадок остаётся тлеющим воспоминанием, рознящим реалии происходящего. Однако мысли в голове Джемина отличаются от них: всё запутано в клубок, который вряд ли можно будет привести в первоначальный вид. И на заднем фоне мелькают силуэты когда-то уютных жилых домов на развалинах — на их же развалинах. Он плетётся по почти пустым улицам. Дождь всё ещё стучит каплями о крыши домов, навесы заведений и машины, играя ведомую только ему мелодию. Начинает немного светать, но тёмные тучи продолжают нависать над городом. Скорее всего, сегодняшним днём солнце и не планирует украсить Сеул. Джемин ползёт в сторону проклятого музея, старательно волоча тело. Он промок до последней нитки, волосы прилипают ко лбу, раздражая его сильнее. Ему нужно успокоиться. Руки по инерции тянутся в карман за сигаретами, пачка которых промокла вместе с ним. Джемин встаёт под ближайший навес, чтобы как-то укрыться от дождя, и зачёсывает волосы назад, чтобы не мешались. Дрожащими от сырости пальцами он достаёт влажную, но ещё целую сигарету и прикуривает, упорно чиркая зажигалкой. Ветер немного усиливается, и капли доносятся до брюк и ботинок, что стали на несколько оттенков темнее. — Какого чёрта погода так резко испортилась? — он сам не понимает, почему бросается из крайности в крайность. Ведь золотой середины не будет, возможно, никогда. Особенно в те моменты, когда этого захочется больше всего. Джемин запускает пальцы в волосы, чтобы подобрать непослушные пряди, и, затягиваясь напоследок, тушит сигарету. Он выходит из-под навеса и двигается в нужном направлении — до цели остаётся совсем немного. Время близится к семи утра. Ему придётся ждать открытия ещё три часа. В голове десятки вопросов, на которые ответов до сих пор нет, словно их и не существует вовсе. Есть лишь невидимая нить, что ведёт его за собой, приманивая сильнее с каждым разом. А Джемин, как магнит, тянется к ней, не в силах противостоять. Кажется, ему совсем плевать, что он промок до нитки: настолько велико желание посетить тот самый зал, вблизи которого саднит ладони. Его не волнует ни ожидание, ни что-либо — только цель, поставленная перед собой сейчас. И пока Джемин не выяснит, правда ли боль зависит от этого, не успокоится. Он так сильно хочет оказаться там, что остальное не имеет значения. Дождь продолжает литься на его голову и плечи, а капли бесстыдно стекают вниз по пиджаку, который можно уже выжимать. И когда перед глазами наконец-то показывается знакомое здание, то Джемин усмехается и, подходя к дверям, садится на мокрые ступеньки, закуривая едва сухую сигарету. Кажется, он скурит остатки раньше, чем откроется музей. Некоторые из пекарен уже работают, но заходить в них ему совсем неохота. Неоновые вывески теперь позади (и, скорее всего, уже выключены), потому что начинает светлеть, несмотря на тёмно-синее небо. Джемин поднимает взгляд на него и пристально смотрит: по оттенку оно так похоже на небо из сна. Если вдобавок ко всему начнётся гром, он не будет удивлён, будто знает, что пришёл в нужное место. Вокруг сырость и однотипные сеульские здания, от которых его уже — если говорить откровенно — просто тошнит. И не потому, что подобный стиль ему не по душе, нет. Сейчас время неподходящее: у него в голове другие мысли, что заседают в самых корнях и раздражают. И раздражает потому всё в округе. Он опирается на локти и осматривает каждый уголок, куда может нырнуть взгляд. Ничего примечательного за три часа не находится, да и Джемин просто ждёт нужного времени, пребывая в лёгкой прострации от неизведанных ранее ощущений. Ему теперь каждый день в новинку, словно очередной шаг по тонкому льду: не знает, когда треснет поверхность; не знает, насколько она хрупкая или сильная; не знает, упадёт ли, спасётся или утонет. Он ничего не знает: запутался в липких неоновых нитях, которые кружатся вихрем в голове, завязываясь ещё сильнее, круша всё с полок, где когда-то был порядок (или, быть может, ему так казалось?). Джемин открывает пачку и, нервно облизывая губу, замечает, что сохранившихся сигарет не осталось: там лишь бумага сырая да табак, и запах резко бросается в нос, притупляя желание затянуться. И его до сих пор не смущает дождь — хоть тот и немного поутих, — который чуть ли не впитался в него так основательно, будто тело не материя, а бескрайнее море. Только у моря почему-то ладони саднит, а так быть не должно. Джемин чувствительнее его в тысячи раз, даже если упорно скрывает сей факт и от самого себя. Если кто-нибудь скажет ему об этом, он не поверит, усмехнётся и мотнёт головой: скептически, не веря словам ни разу — за всю жизнь, — не думая, правдивы они или нет, не зная, какой мир скрывается внутри — нераскрывшийся, — и не предполагая, что может потерять. Но если его кто-нибудь спросит: — Много ли ты потерял? Джемин не найдёт ответа на этот вопрос, а задающий увидит лишь затылок — в попытках сбежать от реальности. Он чувствительнее моря в тысячи раз, но так похоже, яро ударяет волнами о каменный берег, когда вокруг — и внутри — бушует ураган, не боясь разбиться вдребезги: знает, что соберётся вновь. И ему вовсе не наплевать, хоть и держится на лице холодная оболочка. Но найдётся и тот, кто сорвёт её в одночасье, изменит всё, что было до, что будет после. Настоящее обязательно заиграет красками: яркими, бушующими пеной в море в жаркий летний день, с запахом юности и несбыточно-глупых, но таких родных и прекрасных надежд, бутоны которых не расцвели — да и, может быть, к счастью. Джемин верит, что всё делается к лучшему, и когда-нибудь так станет и для него — спонтанными всплесками шампанского и искренним смехом. Он не представляет свою жизнь иначе: без бушующих волн и уютного штиля, украшенного тёплыми солнечными лучами, показывающимися из-за ливневых туч. И там обязательно будет Ренджун с обидами меж шуршащих страниц и Джисон, крепко держащий его руку на совместном пути. Ах, Джемин действительно верит в лучшее. Только вот… лучшее, кажется, не верит в него. А он обязательно справится. Найдёт ответы на все вопросы, живущие в его голове, силы, чтобы встать и идти дальше со своей прекрасной широкой улыбкой по дороге, устланной весенними цветами. Джемин справится, когда найдёт себя. И он хорошо понимает, что принятие и поиск — тяжелее всего, тяжелее всего, что когда-либо делал. Потому что работа над собой занимает много, очень много времени и сил, но зато подарок, полученный после — любовь к себе — стоит намного больше. Она — бесценна. Желанна и иногда неподвластна, но столь цепкая и — как глоток нового воздуха — необходимая для человека. А Джемин до сих пор не горит желанием узнать себя лучше, не обращая внимания на знаки, что дарит ему подсознание. Он словно забит в своей голове, где нет ни прохладных волн, ни солнечных лучей, ни штиля. И думать ему ни о чём не хочется, только бы завтрашний день стал лучше. Время приближается наконец-то к десяти утра, и двери музея открываются. Джемин всё ещё сидит на ступеньках под дождём, облокотившись на руки позади себя. Охранник окидывает его подозрительным взглядом и, немного присмотревшись, подходит поближе, что-то спрашивая о том, в порядке ли он. Небо одновременно разрывается громом, а капли усиленно опадают на асфальт. Джемин оборачивается и вымученно улыбается, но всё равно старается выглядеть веселее. Мужчина удивлённо хлопает глазами, расширенными от увиденной картины (такого ещё ни разу не было), и предлагает подняться, протягивая руку. Тот неловко хватается за неё и чуть не падает из-за засидевшихся ног, которые словно вата — невесомые. Джемин благодарит его и, немного отряхиваясь ради приличия, заходит в музей. Он старается вспомнить, в каком направлении тот зал, но понимает почти сразу, как — только повернув налево — ладони начинает саднить. Женщина — также удивлённо, как и охранник — спрашивает, куда ему нужно. Когда она объясняет, как пройти в нужный зал, Джемин направляется туда, ведь спрашивал о месте проведения экскурсии, куда они ходили вчера утром. И по пути он уверен, что вспомнит о самом важном, которое неустанно зовёт его и заставляет ощущать призрачные раны на ладонях. Ему неспокойно: сердце стучит слишком рьяно, до колкости под рёбрами, а ноги продолжают едва волочиться, едва поддаваясь уговорам. В голове куча ненужных мыслей, витающих и сбивающих другие, отчего образуется полный бардак. Джемин поднимается на нужный этаж и осматривается. Ладони саднит сильнее, хочется сжать их или вырвать, лишь бы не чувствовать едкую боль снова. Он загнан ей в угол, где стены сдавливаются слишком быстро, чтобы успеть сбежать. Перед глазами наконец-то появляется нужная дверь, открытая нараспашку и приглашающая зайти, словно она зовёт его. Джемин сглатывает и медленно заходит в зал, крепко сжимая руки в кулак, чтобы как-то приглушить боль. А в нём только несколько картин и две вазы, стоящие по центру напротив друг друга. И тишина, давящая на виски так сильно, что можно свихнуться. Он проходит вглубь, но сбоку, медленно шагая вдоль стены и осматривая картины. Дыхание замедляется, а сердце пропускает удар, после чего следует тишина. Ладони неимоверно саднит, режет, словно по ним проходится раскалённый нож, глубоко впиваясь наконечником внутрь — под кожу. На первом полотне, которое занимает по длине половину стены, нарисована деревня, купающаяся в солнечных лучах, а наверху красуются небольшие холмы с цветущими яблонями и васильками. На них даже изредка прорисованы сверкающие капли росы, а на небе почти нет облаков. Его украшают лишь небольшие белёсые, словно вата, чёрточки. На соседней — старики, что смотрят на играющихся детей во дворе. Их улыбки светятся искренностью, а в глазах ярко горят огни счастья и безмятежности. И кажется, что ничто в этом мире не нарушит показанную атмосферу: лёгкую, непринуждённую и счастливую. На стене напротив дверей в одиночестве расположена самая большая картина. На ней — море, что омывает деревню волнами, и их пена сверкает на солнце. А небо всё такое же ясное, только облаков — чуточку больше. Джемин поворачивает голову и видит, как на следующем полотне деревню настигает гроза и ураган, сворачивающий дома и испаряющий яркие улыбки. Ладони болят так, что начинает сводить челюсть. На последней он видит рухнувшие дома, доски которых серые, потерявшие цвет и забытые, брошенные, а небо над ними почти чёрное. На ней расположено всё противоречащее двум первым картинам: без искренних улыбок, людей, живущих в деревне, морской пены и солнечных лучей, что освещали цветочные холмы. По коже проходит стая мурашек, и совсем не от того, что Джемин полностью вымок. Последняя картина — тот самый кошмар, преследующий его последние дни. Всё, изображённое на самом мрачном полотне, что он видит перед собой, было во снах. Он не может поверить, что увиденное связано с ним. Будь нить тонкой или плотной, не важно: её нужно как можно скорее разорвать. Джемину не даёт покоя сегодняшний день. Картины продолжают мозолить глаза, от них словно никак не скрыться, а ноги не хотят слушаться. Он чуть не падает на тумбы с вазами, покрытые стеклянной защитой, но едва удерживается, слегка опираясь на одну из них рукой. Ладони, привыкшие к боли, немного успокаиваются. Мысли путаются, разум — в тумане, не знающий, как из него выбраться. Джемин смотрит на рисунок, изображённый на одной из ваз. На ней — обильно цветущая яблоня, прямо как на одной из картин, только здесь она находится в чьём-то саду. На второй нарисованы васильки: затоптанные и сломанные, которые скоро потеряют свой цвет. — С Вами всё в порядке? — одна из смотрительниц зала осторожно подходит к нему и смотрит обеспокоенным взглядом (наверное, больше переживает за редкие экспонаты, думается Джемину). — Да, — на выдохе отвечает он и выпрямляется, пальцами забираясь в волосы и убирая их назад: на нервах. — Подскажите, что это за выставка? Женщина смотрит на него с некой опаской, находя странным, что тот явился сюда в подобном виде. Недолго думая, она всё же отвечает ему. — Раньше существовала деревня в Инчхоне, пока не случилась трагедия. — Шторм? — уточняет Джемин, желая получить развёрнутый ответ, чтобы понять, что всё никак не связано с ним. Да, деревня не имеет с ним ничего общего. Ни в коем случае. Не должна. — Да, из-за сильной грозы море в восемьдесят шестом году вышло из берегов, затопив вместе с сильнейшим ливнем всю деревню. Сейчас там осталось только поле, на котором изредка цветут васильки в память о былых временах. Все картины написала одна художница тех годов, потеряв свою небольшую художественную галерею, куда приходили все жители деревни. Она единственная, кто осталась жива. Но после передачи этих полотен нашему музею — исчезла, не оставив и следа. Кроме них, — женщина показывает рукой на картины и неловко улыбается с нотками лёгкой печали. Джемин первое время ничего не отвечает. Ему хочется домой, принять тёплый душ и лечь в уютную кровать, укутавшись в одеяло. Тогда почему он всё ещё здесь? — Скажите, — его голос раздаётся тогда, когда женщина почти выходит из зала, — как я могу добраться до того поля?