***
Елисей смотрел на Родиона. Родион просто не мог прийти. Никогда. Это не было ему нужно и не было интересно, как и сам Елисей. Однако же он сидел развалившись, сложив четверкой длинные ноги в черных джинсах. И смотрел, конечно, не на Елисея, а на Сонечку. За глаза они все звали Софью Семеновну — Сонечкой. Даже Гайл. Он, конечно, поправлял себя каждый раз, но оговаривался снова и снова. Это-то и делало Гайла особенным: не завучем и не преподом, а одним из них. Гайл умел понимать, не то, что некоторые… Родион смотрел на Сонечку необычно для себя: без скуки и пренебрежения. Заинтересованно. Елисей бы даже сказал увлеченно. А он то дурак подумал, там в коридоре, что Родиону и правда важно, и… Курить хотелось все сильнее. — Извините, я зайду потом, — сквозь зубы, но очень вежливо проговорил Елисей и шагнул к выходу, но Сонечка и не подумала посторонится от двери и спросила: — Лис, куда ты? Нам нужно… — Нет, не нужно. Точнее, не всем вам, — поправил сам себя Елисей. — Я буду лишним сегодня. Я лучше пойду. Увидимся в следующий раз. Родион усмехнулся. Сонечка нахмурилась. — С чего ты взял, Лис? — спросила она ласково. — У меня еще остались глаза, Софья Семеновна. Очнитесь, Родион пришел только ради вас, — Елисей старался остаться спокойным и равнодушным, но выходило не очень. — Лис, ты не прав. Родион, скажите… — Что я должен сказать? — Неужели, тебе нечего сказать брату? — голос Сонечки, к удивлению Елисея, прозвучал неожиданно требовательно и жестко. — Елисей считает, что ради него ты не пришел бы… — Как это ни грустно и не то, чего вы ожидали, Софья Семеновна, но он прав. Хоть Елисей и ждал такого ответа, его хлестнуло словами брата. Он закусил губу и скопировал улыбку Родиона. Елисей хотел бы быть таким как брат. И боялся этого одновременно. — Будьте осторожны, Софья Семеновна… — искренне попросил Елисей. Он поднял взгляд на Сонечку, она казалась немного озадаченной и смотрела только на него. Не на Родиона, что было… странно. Но прежде, чем Елисей что-то решил по этому поводу, в спину его снова ударил голос Родиона. — Стой, — жестоко и подло, очень в духе Родиона. Голос брата был завораживающим, и Елисей замер. — Ты прав, только кто же тебе сказал, что это распространяется на всю нашу жизнь? На эту встречу я, и правда, пришел ради вас, Софья Семеновна. Ведь мы с братом можем поговорить в любой момент. Мы, знаете ли, вместе живем, и у нас бездна времени. Мне не все равно, что с ним происходит, если вы об этом. Только вот я не думал, что нам требуются посредники. У Елисея все вскипело внутри, он сорвался. — Врешь! — выплюнул он, оборачиваясь к Родиону. — Тебе не все равно? Ну, конечно! — Конечно, — удивительно спокойно ответил Родион. — Только не впадай в истерики — это портит тебя. Если бы мне было неважно, я оставил бы тебя в детском доме. Выигрывать процесс по твоей опеке у государства было вовсе необязательно. — Ты! — возмутился Елисей, от обиды даже дыхание перехватывало. — Ты хотел остаться чистым! Безупречным, идеальным, белым! Ни пятнышка. Это не для меня! Родион засмеялся. Чисто и красиво, показывая белые зубы и сверкая глазами. — Ты сейчас не путаешь меня с собой, братец? Мне плевать, что и кто подумает обо мне. С высокой колокольни. Но мне не плевать на то, как бы тебе жилось в государственной шарашке с твоими манерами и твоими запросами. — Конечно, и десять лет не было плевать! — Десять лет я даже не знал, что ты существуешь, — Родион даже не повысил голоса, хотя Елисей почти кричал. — Прости, но наша мать, оставила меня, как и тебя. Я почти не знал ее и не хотел помнить, а она не считала нужным отчитываться передо мной. Но, мне сказали, и я сделал. — Ты! — Елисей захлебнулся возмущением и доводами Родиона, и только беспомощно переводил взгляд с брата на Сонечку. Сонечка кашлянула. — Вот и поговорили. Начало положено. Родион Романович, а вам совершенно необходимо быть таким острым? Елисей, может ты все же присядешь? — Действительно. Ты садись, располагайся, Лис, — Родион нарочито подвинулся. — Да и вы Софья Семеновна, не стойте. Или… как там правильно, Лис? Семеновна? Молодая слишком. Сонька? Грубо… Такая милая девушка. Сонечка? Вы же ее Сонечкой зовете, верно? Что вы оба уставились на меня? — усмехнулся Родион. — Правду говорить легко и приятно? Вы же за искренность, Сонечка? Софья Семеновна, простите. — Хватит! — опять взорвался Елисей. — Прекрати ее оскорблять! — А то что? — вызывающе уточнил Родион, не вставая. — А то я тебе врежу. — Дуэль? Как несовременно, но я горжусь тобой, брат. Классно. Когда? Сейчас или вечером? Ты по ней сохнешь? Или все же по Митьке? Я и не думал, что ты усложняешь мою жизнь, но ты только и делаешь, что срываешь мои планы. Елисей сжал кулаки, решительно шагнул к брату, тот даже поднялся Лису навстречу, но тут между ними оказалась Сонечка. — Хватит! — решительно бросила она в лицо Родиону. — Что вы удумали? Соберитесь оба. Сядьте. И давайте вернемся к нашему разговору. К вашему разговору. Она дождалась пока Лис сядет на диван, смахнула со своей пышной юбки несуществующие пылинки и спокойно заговорила, глядя Лису в глаза. — Лис, Родион сказал, что ты небезразличен ему, что ему важно, где ты и как себя чувствуешь, что с тобой. И что ему хотелось бы знать, что и для тебя это имеет значение. Я верно поняла вас, Родион Романович? — Совершенно, — невозмутимо согласился Родион, лишая Лиса опоры, выбивая почву у него из-под ног. — Я боролся за Лиса в суде и готов повторить это, если понадобиться. Каким бы отвратительным братом… или человеком, я не был, но все же… прости, если разочаровал тебя… Лис. — Ты говоришь это только ради нее! — выкрикнул Елисей, снова вскакивая на ноги и внезапно давясь слезами. — О, я многое готов сказать для нее, — легко признал Родион. — И не премину сделать это, но сейчас я говорю с тобой. Ты обычно предпочитал молчать. Я поражен, каким разговорчивым делает тебя Софья Семеновна. Родион, конечно, насмехался, рисовался перед Сонечкой, Лис был уверен. А она… Неужели даже она не сможет устоять, если Родион… Елисей взглянул на Сонечку, без всякой, впрочем, надежды: Сонечка как раз смотрела на Родиона, голос ее прозвучал немного устало и все же довольно: — Родион. Пожалуйста… Не нужно дразнить его. — Простите, — покаянно согласился Родион. — Но я иначе не умею. Ты, — Родион вдруг повернулся к Лису, — можешь, конечно, бежать, создавая неприятности мне и Софье Семеновне. Но… может, ты все же осмелишься услышать меня? Мне не все равно. А ты не хочешь в приют. Не скажу, чтобы я мечтал стать отцом, но Лис… — Лис, — вторя Родиону, мягко произнесла Сонечка и взяла Елисея за руку. — Родион говорит, что он будет бороться за тебя. Что ты важен ему. — Неправда! — отчаянно и упорно простонал Елисей, утыкаясь лбом в Сонечкино плечо. — Правда, — припечатал Родион, холодно и уверенно. — Она все упрощает, но она права и констатирует факты. Против фактов нет приемов. И было бы классно, если бы ты перестал делать все для того, чтобы социальная служба изъяла тебя у нас с Митей и отправила обратно в детдом. Это было бы очень мило с твоей стороны. Но если хочешь… Я выиграю и еще пару слушаний. Наверное, они даже поднимут меня в топе семейного права, которым я не занимаюсь. — А по-человечески ты совсем не умеешь? — спросила Сонечка с укоризной. — Совсем не умею, — констатировал Родион. — Каюсь. Зато честен и прям. Чего ж вам обоим еще? — Родион… — начала Сонечка своим специальным, медленным голосом, и Елисей решил, что не хочет этого слушать. Как Сонечка будет лечить мозги Родиону. Он оттолкнулся от Сонечки, вскинул голову. — Софья Семеновна… я понял. И мне… нужно подумать. Можно, я пойду? Я не создам проблем, обещаю. Мне кажется, что вам все же нужно остаться наедине, но я понял Родиона. Прежде чем выйти, Елисей успел прочитать по губам Родиона: «Спасибо», — и офигеть. Об этом тоже надо было подумать. Как и обо всех этих словах Родиона про опеку. Елисей сам не заметил, как достал сигарету… Впервые ему пришло в голову, что он судил о Родионе в основном по рассказам матери, но разве можно было ей верить? А вот Митя, который определенно заслуживал доверия, очень любил Родиона… Эта мысль была невеселой. Особенно с учетом того, что Родион собирался склеить Сонечку. Елисей в задумчивости закурил, еще сбегая по лестнице. Вот тебе и дилемма: разве может плохой человек просто так забрать тебя из детдома? Разве может хороший человек изменять Мите? Елисей вдохнул, вздохнул, прошел мимо охранника, не заметив его осуждения и поплелся в сторону дома: с учетом того, что Родион, очевидно, сегодня ночевать не придет, вечер предстоял непростой. Елисей прикурил вторую — последнюю в пачке.***
Родион перевел взгляд с удаляющего Елисея на Соню. Соня задумчиво покусывала палец, почувствовав внимание Родиона, она тоже посмотрела на него. — Впечатляющая речь, — сказала она, садясь за свой стол. — Неудивительно, что тебе уступили опеку. — Неудивительно. Я не проигрываю никогда. Ты бы тоже не устояла? — Родион улыбнулся. Соня пожала плечами: — Я наблюдательнее Елисея. И отлично вижу, как много ты для него делаешь. И значишь… Странный выбор кумира, как по мне. Родиона изумленно выгнул брови. — Ты наблюдательнее многих, например, меня, что редко. Спасибо за ценную информацию, я учту. Но только не говори, что я тебе не нравлюсь, — сказал он ласково, хотя раздражение внутри уже начало расти. Слишком умна, слишком настойчива, слишком идейна — Родион счел бы это недостатками. Это бесило, но заводило необычайно. Они наверняка играли в игру, но Родион никак не мог понять в какую? Соня засмеялась и помотала головой: — Не признавать этого было бы непрофессионально. Но что с того? — Ты чертовски хороша, я тоже. Это прекрасный повод выпить со мной кофе, или что ты предпочитаешь? Я прошу… тебя… поужинать со мной, Софья… Родион и не помнил уже, когда был так обходителен с девушкой. — Я же заслужил награду? Разве нет? Я — молодец: сказал все, что было нужно, сделал, как ты хотела, хотя надменный упертый мальчишка вовсе этого не заслуживал… — Молодец, конечно, — сразу согласилась Соня. — Это прекрасное начало для вас… — Начало? — переспросил Родион недовольно, но спохватился: — Хорошо, не отвлекайся, это можно обсудить за ужином, если тем приятнее не найдется. Куда мы пойдем? — как можно мягче уточнил Родион. — А как же Митя? — Соня склонила голову набок, голос ее зазвучал вдруг без насмешки, точно так она говорила с Елисеем. Родион поперхнулся, но отреагировал без запинки и сомнения: — Митя не любит кофе, — он пожал плечами. — Предпочитает зеленый чай и всякие другие ужасно полезные вещи. А ужин обычно готовит сам. Но при чем тут Митя? — Разве он не твоя семья? Я же не опека и не судья, я мыслю немного шире патриархальных ценностей. Родион поморщился. Соня так настойчиво внушала ему о Мите, что это становилось подозрительно. Что она представляла себе об их с Митей буднях? Не думала же она всерьез, что Митя — верная супруга и добродетельная мать, а Родион — кто? Коварный, гулящий, спасибо, не бьющий и не пьющий? Родиона немного затошнило. Гомофобия была привычнее и ближе. — Все не так, как ты думаешь. У нас с Митей свободные отношения. Если сомневаешься, мы можем выпить кофе у нас… Соня нахмурилась, тон ее стал заметно прохладнее. — И, вероятно, Митя даже сам сварит мне кофе. И ужин приготовит на всех. Но… ты не можешь не понимать. Для него это совершенно не так, как для тебя! — Да откуда тебе знать?! — не выдержал Родион. — Ты видишь меня второй раз, и Митю видела столько же! А я живу с ним семь лет! И пусть окончательно договориться об отношениях удалось не так давно, но все же! Конечно, Родион любил Митю, и Митя был именно его семьей, и, конечно, они трахались… Но секс был самой малозначимой частью их отношений, и именно поэтому Родион хотел других, а Митя отпускал его. Секс — это просто секс, и к семье отношения имеет весьма посредственное. А в голове у этой необычной девушки явно расцветали какие-то свои картины. Родион же был мастером создания верных картин в головах не только простых людей — присяжных — он прекрасно иллюстрировал события и в фантазии судей, что неизменно приносило ему успех в делах. Но Сонечка художества Родиона отрицала, что злило. Художественно-артистическое направление всегда удавалось ему прекрасно. — Но Митя не свободен от тебя! — решительно заявила Соня. — Это ты трахаешься, с кем захочешь, а Митя тебе верен! Родион ответил не сразу. Его поразила не правота Сони, но ее осведомленность. Он хрустнул пальцами, расправил плечи. Сонина манера рисовать в стиле реализм и подкрашивать необычные детали раздражала сильнее, чем восхищала. «Она пытается убедить меня, что я влюблен? — ужаснулся Родион, — И этот блестящий сюжет ей подсказал… Митя?» Родион закрыл глаза, вдохнул, снова открыл их. Трудности нужно встречать глаза в глаза. Глаза Сони были похожи на омуты, и Родион переключился на губы. — Ты не много на себя берешь? — процедил он сквозь зубы. — Мои отношения с Митей тебя не касаются… — Ну, покуда мы пьем кофе по отдельности, не касаются, — беспечно согласилась Соня. — А что, ты бы правда не ревновал, если бы он… пригласил к вам кого-то? Родион засмеялся. Ему даже представлять такое было не нужно: дома и так был Елисей. И вел он себя так, что Митя только стыдливо прикрывал глаза и краснел. Родиона же это все скорее забавляло, было даже любопытно сумеет пацан или нет, и как быстро? — Так ты поэтому с ним целовалась? — понял вдруг Родион. — Думала, я все осознаю? Брошусь ему на шею с рыданием или страстно завалю на пол в туалете? Простите, Софья Семеновна, но я представлял под собой… вас. Соня сжала губы, а потом бросила: — Тебе совершенно плевать на него? Он удобный, добрый, безотказный! Даже в ситуации с братом прикрывает твою задницу! — А может, просто задница моего брата интересует Митю больше моей? Может, это взаимно? Может, это я им мешаю? Или не мешаю, что так удивительно… Прошу ли я брата одеться при Мите? Или может не раздевать его глазами? Не позировать полуголым в дверном проеме или у окна? Поверь, я найду Лиса в Митиной постели так быстро, как освобожу ее. Хочешь, проведем эксперимент? Родион уже стоял, голос его струился по кабинету горячий и глубокий, не громкий, но заполняющий все. Родион повел плечами, расправляя рубашку. Ворот ее расходился до середины груди, открывая отдельные слова его татуировок: «…нестерпимо хочется…», «Пока дышу…». Сонин взгляд непроизвольно скользнул по ним, но она упорно подняла глаза. Родион знал, как выглядит сейчас: по горлу двигался кадык, на болезненно бледном лице проступил румянец, ресницы отбрасывали тень на щеки, оттеняя скулы, пальцы танцевали в воздухе, словно он писал, выжигая свои слова в разгоряченном воздухе, а глаза горели огнем. Он шагнул еще на полшага вперед, и Соня встала навстречу. Их разделял стол, но лица почти соприкасались, и Родион точно знал чего хочет. И видел во внезапно потемневших глазах Сони согласие. — Скажи, — Родион перешел на шепот, — я ведь целуюсь лучше него? Выражение ее глаз не изменилось, но голос прозвучал легко и насмешливо: — А как думаешь, кого Митя поставит на первое место: тебя или меня? Родион сжал зубы: ее реакция неожиданно ранила, хотя он привык не реагировать на слова. Слова не значили ничего, но каждое имело свое абсолютное, отдельное значение. Родион был хозяином жизни и хозяином слов. Реальность подчинялась ему абсолютно, как должна была и Соня. Родион все-таки сделал это: обхватил запястье Сони, потянул ее на себя, впился в ее губы своими. Соня ответила. На трезвую голову целовать ее оказалось круче. Ничто не мешало чувствовать себя и ее. Соня была горячей, губы ее податливыми и мягкими. Родион пил ее, словно коньяк, и дурел быстрее и резче, чем от любого допинга. Возбуждение накатывало и требовало выхода. Он представил, как запускает руки под ее кофту, как прижимает ее к себе… — Я или ты? — уточнила Соня, отстраняясь. Она отдавалась, но не сдалась. Сонин взгляд, расширившие зрачки и даже нервное движение, которым она облизнула губы — вопили о желании, о победе Родиона, но ее голос… Соня даже не теряла дыхание, и это был вызов. Родион почувствовал холод, желание обнять себя руками, обиженно закусить губу, почти как Елисей. Но от брата его отделяло десять лет и умение игнорировать все, что не вписывалось в его планы и мешало намерениям. Сейчас, на пути к цели, он был готов остаться… собой. — Ты — признался Родион. — Но извини, Мите больше нравятся мужчины. Поэтому мой брат, хотя он еще не пробовал. А вот мне… Перед Родионом разверзалась бездна в ее глазах, и он хотел шагнуть в нее. Остальное значения не имело. Он был открыт и честен. Настоящий и мало кому знакомый. Митя и Ким гордились бы им. Родион обошел стол, но стоило ему снова поддаться вперед, как Соня отступила и уперла ладонь ему в грудь. — Ты не прав, — продолжила упорствовать она. — Ты выдумал себе сказку о Мите и Елисее, но Митя любит тебя. Просто мирится с каждым твоим решением. Хоть раз ты по-настоящему спросил его? Конечно, даже если мы с тобой переспим, Митя примет и простит, но ведь… для него это не просто! Как можно быть таким умным изощренным и почти слепым? Очнитесь, Родион Романович! — Блядь… — процедил Родион, ни к кому не обращаясь. — Твоя сказка можно подумать лучше! Я — злой демон, чудовище, а Митя у нас — Красавица. Может, я еще и заставил его? Сама придумала или подсказал кто? Ее слова напоминали ему что-то. Этакая смутно знакомая нотка… Родион все пытался узнать ее, но вид Сониных губ сбивал его снова и снова. Хотелось продолжить: заткнуть ее волшебный рот губами и пить ее стоны. — Ты уверен, что я не права? Родион уверен не был, и это убивало. Осознание, очередное чертово осознание навалилось на него: Митя не отвечал Елисею. Ему нравился мальчишка, и его вело от провокаций, но Митя оставался… верен Родиону? Мысль была гадкая, и Родион поспешил снова переключится на Соню. — Я приглашаю тебя на ужин, а ты… правда предпочтешь, чтобы я искал ответы на твои дурацкие вопросы? Точно? Родион взял ее руку, приподнял, поднес к губам, прикусил нежную кожу запястья, провел языком, дразня. — Неужели, я должен остановиться? — с трудом выдавил он, абсолютно уверенный в исходе. Ее ладонь дрогнула в его руке. — Ты, вероятно, великолепен в постели, но есть вещи подороже. Ты думаешь, что на тебе свет сошелся клином и земля вертится вокруг, но это не так! Ты не замечаешь людей вокруг, словно у них нет чувств, а тебе все еще пятнадцать лет. Неважно, в кого ты тычешь хуем и насколько это успешно, Митя твой друг, партнер, любовник, а ты… — Какого черта? — взорвался Родион. Он резко оттолкнулся от Сони, внутри кипел гнев. Лицо Гайла само всплыло перед глазами… Наконец, он узнал эти слова и понял, кто сказал их Соне! Гайл внушал их ему на недавней вечеринке так, словно Родион был одним из его трудновоспитуемых. И это было нормально. Это было почти шуткой. Но кто дал этому недоделанному поборнику нравственности право влезать в личную жизнь Родиона и высказывать свое мнение среди молодежи? Твою мать! В два шага Родион оказался у двери, распахнул ее, но просто выйти не смог. Он хотел бы, но все же повернулся к Соне. — Так мне уйти? — с больной усмешкой переспросил он, поводя сведенным судорогой плечами, все еще надеясь, что это только сон. Просто больной бред… — Так будет лучше — с грустной улыбкой ответила она. Родион чертыхнулся, не стал уточнять кому, но на прощание от души хлопнул дверью. В следующее мгновение он столкнулся с гневным директорским взглядом: Алена Ивановна за семь лет, что Родион не появлялся в школе, не изменилась ни капли, как те ископаемые. Она тоже легко узнала Родиона, словно они и не расставались. — Раскольников! Ты совсем стыд потерял? Не разнес школу раньше, теперь решил доломать? Родион мрачно оглядел Алену Ивановну: его отношение к старухе тоже с годами не изменилось. Он, как впрочем и почти все, мечтал послать Алену Ивановну все годы учебы. И не отказал себе в этом удовольствие на выпускном. Алена Ивановна, конечно, запомнила. — Немедленно извинись! — нетерпеливо потребовала она. — Я уже вырос! — выкрикнул Родион ей в лицо, резко развернулся и скрылся с ее глаз. Он бежал по ступенькам и вслед ему неслось привычное: — Бешеный! Охранник встретил Родиона с тревогой, но Родион к этому моменту вспомнил, что он — Родион Романович — и перейдя на шаг, сказал вежливо: — Что за дети пошли, никакого уважения, верно? Охранник кивнул и выпустил его. К счастью, во времена учебы Родиона охранника просто не было. Когда Родион сел в машину, его трясло. Он старался успокоиться, хотя даже прикурить не выходило… А хотелось большего: какого-то выхода, разрешения… Он представил себе, как разбивает Гайлу лицо, но… Реальность была жестокой: Гайл был выше, крупнее в плечах и дрался, признаться чаще. Это бесило, и Родиону захотелось выпить. Не напиться, а именно накатить, чтобы вдруг отпустило, разжало в груди, сделало мир простым и ясным. Он достал из бардачка фляжку с ромом, его он держал не для себя, а на всякий случай. Сделал большой глоток. Чуда не произошло, и Родион повторил. Теперь Родион подумал о том, что драка — дракой, а слова все еще остаются его верными орудиями. И даже ключ от дома обидчика у него имеется, ведь именно там проживает его, Родиона, любимый младший брат. И Гайлу не стоило бы забывать, что случилось это во многом благодаря Родиону! Родион мчался вперед, думая об американских горках, вдавливая газ в пол. Он резко и динамично перестраивался, другие водители едва успевали испугаться, а он уже мчался дальше. Благо мотор позволял. Напиться тем, что было во фляжке было невозможно, но Родион делал глоток за глотком, стоя на светофорах, позволяя себе то, на что не смог решиться Елисей. Родион даже не забывал сбрасывать скорость перед камерами. Таким его не знал почти никто… В конце пути он не был пьян, но их с Гайлом разница в росте, весе и опыте окончательно стерлась.