Права и обязанности

История закончилась, и дверь ванной открылась. На пороге появился Ким — печальный и гордый, а Гайл взлетел вперед и вверх — к нему. Это все еще была лучшая романтическая сказка, которую Соня знала. Особенно хороша она была тем, что являлась правдой. А внезапное участие в ней Родиона делало ее лишь интереснее и острее. Не для Кима, конечно: он был расстроен, встревожен и пристыжен собственной же вспышкой, и присутствие свидетелей ему вряд ли помогало. Гайл потянулся к нему, обнял, Ким уткнулся в его плечо, пряча смущение. Соня выпрямилась, быстро посмотрела на Родиона, зовя его за собой, и отступила в кухню: лучшее, что они могли сейчас сделать — тихо исчезнуть. Родион то ли думал так же, то ли просто оказался рад приглашению, но бесшумно проскользнул мимо Гайла и Кима. Он задержался в дверях, провожая взглядом их удаляющиеся спины, а потом посмотрел на Соню. И взгляд его не предвещал быстрого прощания. — Что мы как не родные? — Родион улыбнулся. — Это вроде как твой дом и дом моего брата… После такой впечатляющей сказки, нужно не мешать им и… выпить. Он действовал уверенно, по-хозяйски: плеснул себе виски в правильный стакан с толстым дном. У Гайла с Кимом было полно разных уместных и лаконичных тар на любой вкус. И огромные кружки с массивными ручками — просто пить. — Что тебе налить? — вежливо поинтересовался Родион, оглядывая бар Гайла. Он повернулся к Соне совсем, полуприсел на стол, опершись на него одной рукой, вторую занимал стакан, волосы его растрепались, челка упала на лицо. Родион вдруг глубоко вздохнул, расстегнул пуговицу на рубашке и потянулся в карман тренча, наверное ища сигареты. — У меня уже есть кофе, — напомнила Соня. — Это — не дом. Это политическое убежище. Соня плохо понимала, зачем поправила Родиона. Историю своего переезда она не стала бы ему рассказывать ни за что. Просто это был не дом. Стоило признать: дома у Сони не было вообще. Ни в квартире отца, где давно царила мачеха и ее дети, ни в квартире Лужина, где она жила, пока они с ним были вместе. У Кима и Гайла было лучше, чем в этих других местах, но это был их дом, а не ее. Соня опустила глаза, уперлась взглядом в красные кеды Родиона. — А нормальной обуви у тебя нет? — спросила она. — А что с ними не так? — поразился Родион, — Ах, да! Я совершенно не воспитан… Родион наступил себе на пятку, стянул так правый кед, потом левый, оставаясь в носках. Носки на удивление оказались белыми. Соня подумала вдруг об остроносых, блестящих туфлях Лужина. Представила себе на мгновение их встречу с кедами Родиона в суде. Этого не могло случиться, но в мыслях было почти смешно. — Кофе — недостаточно соответствует ситуации… — задумчиво протянул Родион и глотнул из стакана. — Выбирай, или мне выбрать на свой вкус? А потом беззастенчиво добавил: — От кого ты прячешься? Он оттолкнулся от стола и, обойдя Соню, выдвинул стул из-за стола предлагая ей присесть. Она была напряжена и взволнованна, хоть и пыталась скрыть это. Но Родион много наблюдал за людьми и научился понимать их без слов. Соню выдавали руки, которые вцепились в чашку, словно в спасательный круг. Родион хотел верить, что это его присутствие виной всему, но слушать он тоже умел. Смотреть на нее было убойно: такую… домашнюю? Платье — простой сарафан на тонких лямках — струилось до пола, открывая только изящные щиколотки и узкие ступни в смешных носках с лисьими мордами. Коса, не стянутая резинкой, неведомым образом держалась сама, но из нее потихоньку выбивались тонкие прядки. Соня выглядела точно так, как советуют девицам в журналах: только что вставшей с постели после страстного секса. Родиону хотелось коснуться ее, почувствовать тонкие пальцы в ладони, сдуть прядку с ее лица, дотронуться языком до раковины ее уха или губ. Поцеловать Соню хотелось так сильно, что все внутри сжималось и выворачивало, даже тошнило немного. Он еще никогда так сильно не мечтал просто целовать. Хотелось даже глупо и банально ухаживать за ней. Это было даже пугающе, словно связь между ними крепла, и Родион почти подумал, что уже привязан к ней так сильно, что он отреагирует на любую мелочь, на любой посыл. Что пойдет за ней, как Гайл идет за Кимом, словно верный пес. «Глупости, » — одернул себя Родион. Он никогда ни за кем не шел, в лучшем случае рядом, и чаще потому, что люди, как Митя, шли за ним. — На свой не надо. У тебя явно с этим проблемы… — Соня улыбнулась ему. Она охотно села, хотя пить с Родионом не собиралась. Но не стоять же. Да и его незатейливое ухаживание ей нравилось. Второй вопрос она проигнорировала. — Тогда я налью на твой вкус, — Родион улыбнулся одним углом рта и достал из холодильника банку пива. Митя и Ким предпочитали его всем напиткам, и Родион давно овладел навыком наливать его ровно, почти без пены. Он был уверен, что угадал с выбором… Пиво было так не похоже на Соню и в тоже время… Родион представил, как можно чуть ускориться, отпустить напиток литься в бокал просто, и он начнет искриться, а пена поползет к краям бокала, собираясь выйти из берегов. Он ловко открыл банку, наклонил высокий пивной бокал и осторожно медленно начал наливать по краю. Пены, как и ожидалось, почти не было. Родион поставил пиво перед Соней, и оперся уже на обеденный стол. — За твой вкус, хотя я бы не сказал, что он лучше моего. Виски почему-то горчил, как и Сонино нежелание говорить о том, что у нее за беда. Ведь убежища ищут те, кто в беде. Соня была задумчива и тиха. Это разжигало интерес. — Я соскучился, — вдруг сказал Родион. Он, правда, успел соскучиться даже за то короткое время, что прошло с их встречи. Это было аномально, но Родион с легкостью списал это на недоступность Сони. Она не давалась в руки, ускользала, дразнила. Так, как любил и умел сам Родион. А вот отказываться от желаемого Родион не любил и не умел. А сейчас он желал Соню. Соня посмотрела на пиво, потом на Родиона. Он, конечно, был чертовски хорош, действительно так, что внутри все замирало. И манеры, и внешность… Соня никогда не теряла головы в отношениях, но в этот раз инстинкт ей подсказывал: будет иначе. А значит не стоило и начинать. Одно дело несколько обоюдно приятных часов, другое — сопли, когда Родион вернётся к своей жизни. Соня предпочитала не оказываться в ситуациях, которые вели в сторону соплей и рыданий. Даже если очень хочется пережить эти несколько часов. Пиво заманчиво искрилось, на стакане собрался конденсат… Родион угадал, но сейчас ей удивительно не хотелось пива. От того, как Соня посмотрела на пиво, у Родиона что-то ухнуло внутрь, больно ударив вниз живота. Он понял, что Соня оценивала пиво и что оно не подходило. Это не было страшно, скорее интересно, но… Родион вдруг подумал, что может не подойти, также как пиво. Это было невозможно, невероятно, но… И от этого «но», Родион усмехнулся. Он давно знал: если тебя что-то ранит — улыбайся, никто не должен догадаться, что ты не владеешь ситуацией… Но, когда внутри все сжимается и ноет, улыбки выйти не может, получается усмешка, кривая, на сторону… Родион знал, что ему такое идет. Ему поразительно шло все кривое, острое, асимметричное, даже аляповатое. — Как тебе история? Родион мог бы выбрать для разговора другую тему, любую тему, и это было бы интересно, конечно. Но… ничто не бывает таким живым, таким ярким, как говорить об отношениях. Именно такие разговоры и раскрывают человека. А Родион хотел узнать Соню только немного меньше, чем оказаться в ней. Его желание рядом с ней выходило из берегов, оно росло и немного било в голову. Он чуть подвинул ногу вперед, и его белый носок оказался очень близко к детским носкам Сони. — История или твоя роль в ней? Никогда бы не подумала, что ты оказывается купидон: соединяешь любящие сердца, — Соня усмехнулась. Родион чуть не прослушал Сонин вопрос и прослушал бы, если бы не слово «купидон». Миф об Амуре и Психее Родион любил. И он, бесспорно был Амуром. Совершенным Амуром, который всегда пронзал цель и всегда для себя. Но рядом с Соней сбивался прицел и дрожали руки. Это не было к добру. Родион глотнул виски. Тот показался горячим и упал в живот, как кусок живого огня. Родион чуть не зашипел… — Я просто покоряю, — пояснил Родион. — Всегда попадаю в яблочко. Но… Я рад, что у Гайла с Кимом все сложилось. Соня задумалась на мгновение, но потом решилась: в конце концов, ей всегда нравилось дразнить. Она потянулась к Родиону, коснулась его пальцев, осторожно забрала виски и сделала глоток. Виски — резкий, горячий — прокатился по небу и языку, напомнив о поцелуе Родиона. Соня отставила бокал и вдруг поняла, что в истории Гайла все тоже начиналось с виски… Она невольно улыбнулась. Когда Соня подалась вперед, Родион, только сильнее сжал бокал. Не будь тот правильным, треснул бы и раскололся, но бокал был отличный, крепкий. Родион едва уловимо повернул голову, мысли бешено стучали в ней, штурмуя одним только вопросом: «Неужели сейчас она меня поцелует? Неужели? Если она меня поцелует…» Тут Родион натыкался на стену и начинал сначала. Но Соня только прикоснулась к его пальцам, мазнула по ним своими, легко, едва ощутимо, а потом забрала бокал. Родион отдал его без всякого сопротивления, а потом смотрел, как Соня делает глоток. «Что у тебя в голове и почему ты непредсказуема? Блядь, почему мне так нравится, что ты непредсказуема? Пожалуйста, стой! Не останавливайся никогда!» Родион знал, что Соня не оближет губы, но… ничто не мешало ему фантазировать. Он поднял бокал снова, ее бокал теперь тоже, салютовал ей: — За тебя. Отличный выбор… Родион сделал глоток. Теперь у виски был вкус Сони… Пить следовало еще медленнее, чем раньше, но Родион не мог… Хотя он всегда мог невозможное. Он остановился, только чтобы посмотреть на Соню, и забыл о том, что в крови еще маловато алкоголя. Родион смотрел, и даже это стоило очень дорого… Соня покачала головой. Ей нравился Родион, и нравилось играть в намеки, и все это было бы даже приятно и многообещающе. В его взгляде хотелось… танцевать что ли? Показать себя во всей красе. Но… — Тебя разве не ждут дома? Соня снова взяла свой кофе, тот уже остыл, его горьковатый вкус возвращал к реальности. Было достаточно много причин не поддаваться на чары Родиона, и всего одна, чтобы все-таки — да. Но этой единственной причиной Соня умела управлять идеально: не стоило желать невозможного. Или того, что испортит все. Родион поставил бокал и посмотрел на Соню в упор, горячим долгим взглядом, он хотел запомнить ее, запечатлеть ее всю. Он не знал зачем, это было странное и невнятное желание, и что-то кричало внутри: «Бежать!» Но Родион бросал вызов и этому голосу внутри, он так привык это делать, что уже и не замечал. Родион любил делать то, что делать не стоит. Он контролировал это всегда, четко, логично, но сейчас ему хотелось просто нажать на газ. Так, как удавалось делать только на треке — лететь и не думать о последствиях. Родион попробовал остановиться, уговорить себя подумать и сделать правильно, но Соне отчего-то хотелось говорить правду. — Меня всегда ждут дома, — честно признал Родион. — И очень часто не дожидаются. Соня была серьезной. И, пожалуй, принципиальной. Родион, напротив, был поразительно аморален и гордился этим. А еще она была смущена, хотя умело это скрывала. И это побуждало играть ва-банк. Действовать. Соня была желанна и хороша, она была нужна ему здесь и сейчас. — Твоя принципиальность восхищает, но… она совершенно бессмысленна. Я не собираюсь сегодня домой. Я хочу провести этот вечер с тобой. Ты можешь меня прогнать, но… домой я не поеду, уж извини. Не хочется… Я могу напиться и не напиться здесь… а могу в другом месте. Митя и мой брат предоставлены друг другу и, надеюсь, что они оба оценят это, — Родион говорил так, что слова его искрились от чувств, ярких и голых, но не ясных и самому Родиону. — Я хочу остаться с тобой, — закончил он и коснулся руки Сони. Он и сам не заметил, как оказался так близко к ней, он привычно и умело подкрался, и теперь держал Соню за запястье. Он хотел бы потянуть ее на себя, но бережно повернул ее руку, склонился и поцеловал тонкую вену на внутренней стороне запястья. Родион мог сказать еще тысячу слов, но все они не были достаточно подходящими, и он провел языком по ее запястью, вдыхая Соню. Соня вздрогнула от его слов, таких расчетливых и простых… «Если не ты, то кто угодно, » — перевела она себе. Она не отняла у Родиона своей руки и ответила на его взгляд. — Что ж… — Соне вдруг стало удивительно противно. — Если я сегодня скажу тебе «да», завтра сделаем вид, что ничего не было? Соня не отводила от Родиона взгляда, хотя хотелось уйти и хлопнуть дверью или завизжать. Она знала, что тогда Ким примчится на звук, и защитит ее… даже от своего брата. — Первый и последний раз? — снова уточнила Соня почти со злостью. Родион нахмурился: настроение Сони изменилось, теперь это была не печаль, разбуженная историей Кима и Гайла, но что-то живое, больное, яркое, безнадежное и тяжелое. Злость? Обида? Ее лицо оставалось спокойным, даже надменным и ироничным. Ее ответ озадачивал: как было можно планировать какое-то завтра, если еще не стало ясно, что случится сегодня? Зачем? Первый, последний? Числительные не имели никакого значения. Родион хотел просто обнять ее, провести ладонью по волосам, провести носом по мочке уха… Он хотел, чтобы Соня забыла обо всем, расслабилась… чтобы улыбалась? Родион хотел бы разлипнуть. Или наоборот… влипнуть по уши, так что и не выбраться? В его пятнадцать все внутри требовало бы от него перестать, чтобы только… чтобы не понравилось? «Я слишком стар для этого, — подумал Родион. — Я хочу узнать, понравится ли мне… Решать мы будем потом.» Он знал, что, если сейчас он поцелует Соню, и она позволит — все и случится. Он не остановится — просто не сможет. И она не станет его останавливать. Тогда… может быть, Соня права, все пройдет, а может и нет. Не попробуешь — не узнаешь. И впервые в жизни Родиона тревожило, пугало даже, что, может, она не ответит. — Иди сюда? — позвал Родион, так и не отпуская ее руки, он сел на пол по-турецки, возвышаться над ней не хотелось. Он хотел сказать Соне не думать о завтра, но лишь потянул к себе, совсем легко. У Родиона внутри что-то дрожало, зыбко звенело и таяло. «Тебе понравится…» — подумал он привычно, но это не успокоило и не остановило разлома. — Я сделаю так, как ты захочешь, — его губы разомкнулись и сказали это сами. Родион прикусил язык, в прямом смысле, больно до крови, но она оказалась приятной. Соня дернула плечами. Родион соблазнял, и противостоять ему было сложно. Только мысль о том, что он бы мог сказать так кому угодно, и держала. Соня оттолкнулась от Родиона и отошла к окну. — Тебя ждут дома, — теперь утвердила она. — И не я буду причиной… этих обманутых ожиданий. Она могла бы еще сказать ему… Соня не знала даже, что именно, но что-то из того горького, что сейчас билось в груди, грозясь вылиться то ли слезами, то ли бранью… Соня с удовольствием бы ушла в комнату, но точно знала: Родион поймает ее, когда она будет проходить мимо… И вот тогда, когда он окажется так близко, говорить «нет» станет еще труднее. — Конечно, их причина — я. Всегда, — легко согласился Родион и поднялся, с виду тоже легко, но это не было тем, чем казалось. Соня маячила рядом и ускользала, это было тяжело, трудно, но Родион не задумывался, он просто не сдавался. Все же не в зале заседаний… Ему не хотелось играть, но хотелось быть с ней рядом сейчас. Родион подошел, словно пролетел, не чувствуя пола, не чувствуя ног, не чувствуя себя, только ее. Если бы он сосредоточился на себе, то почувствовал, как ему остро и терпко, обидно, но это было ни к чему и к победе бы не привело. Он подошел к Соне сзади и ткнулся в ее волосы, они пахли чарующе, волшебно просто. — Все хорошо, — с сомнением сказал Родион. — Домой я не поеду, но в остальном все будет так, как ты захочешь. Родион едва понимал, что обещал. Он оказался так близко, неожиданно слишком близко для себя. Он дышал ею, и его вело, руки потребовалось убрать за спину, чтобы не обнять и не спугнуть, стояк был редкостный, но Родион просто стоял за плечами Сони непоколебимой, каменной стеной. У него внутри расползались трещины, и что будет за ними Родион не знал и не хотел знать. Об этом можно было подумать завтра… или никогда. Волосы Сони пахли травами, Родион сжал собственное запястье так, что на слишком белой коже обозначились будущие синяки. Соня развернулась. Родион оказался вплотную к ней, почти губы в губы. И запах его дурманил, и близость манила. Она знала, чего хочет. И знала, что совершенно не этого хочет. Но ведь тогда все бы закончилось? Одна ночь, даже нет несколько часов, и Родион исчезнет из ее жизни. Как потенциальный любовник хотя бы. А Мите он изменял и изменит снова. И очень жаль, что план Кима провалился. Но ведь она не железная. И не волшебница. Киму казалось, что Родион любит Митю и что ревность поможет ему это понять. Но увы: Родион не любил, а значит не ревновал. И весьма неудачно, что Родион захотел Соню, и весьма ожидаемо, что она захотела его. И… — Идем, — коротко сказала Соня, и шагнула вперед. — Но после ты поедешь домой. Сразу. Это мое условие. Родион ее слышал и не понимал, он шалел от ее близости, ее запаха, звука ее голоса. И в голосе этом была горечь, отрава… Она пьянила не хуже виски, она проникала под кожу. Родион не мог согласиться, но не хотел отказываться. Теперь можно было и поцеловать… Он обнял Соню и поцеловал в волосы, не в макушку, не в висок — где-то между. Нужно было делать все не то и не так! Просто приподнять ее лицо за подбородок и позволить рукам танцевать по ее телу, только вот она… хотела… но не хотела. Горечь была сильнее. А Родион хотел, чтобы… Он не знал, чтобы что. «Я схожу с ума, » — с тоской понял Родион, но не остановился, только обнял Соню сильнее, словно пытаясь забрать ее себе, ото всех забрать. Соня замерла. Внутри было так много, так много рвалось к этой нежности Родиона, но это было пустое и глупое. Соня уперлась ладонью ему в грудь. — Как хочу я, верно? Я хочу быстро и по делу. Без слез и соплей. Соня оттолкнула его уверенней. — Если не подходит — тебе есть куда идти. Больше всего ей хотелось обойти Родиона и оказаться в кабинете Гайла. И надеяться, что Родион все же уйдет. И совершенно неважно куда и к кому. Но если нет… — Просто секс, — сухо подытожила Соня. — А потом ты едешь домой. «И желательно забываешь меня и мое имя». Соня посмотрела Родиону в глаза. Родион встретил ее взгляд… И внутри заклокотало и забилось, тревожно задергалось и треснуло сильнее… Он не отошел, но объятья разжал. Снова улыбнулся так, как смог в этой ситуации. «Только я буду решать, куда и когда поеду, » — благоразумно промолчал Родион. Разум вообще вдруг включился, холодный и острый. Родион снова знал, чего он хочет. Снова вернулась мысль, что Соня, вероятно, права. Получив один раз, он и не захочет больше. Он не стал ничего говорить Соне, надеясь, что Соня сама прочитает все, что нужно в его усмешке. В его внезапно ставших резкими жестах и стремительном шаге. За ней он прошел только пару шагов, а потом оказался впереди. Квартиру Гайла он знал и где комната Сони, конечно, догадался. Теперь он вел Соню за собой, открыл перед ней дверь, галантно пропуская вперед. Хотя скорее Родион стерег ее. Каким-то внутренним чутьем он все время стоял между Соней и входной дверью в квартиру, готовясь пресечь любые попытки к бегству. А в спальне все равно наступал его мир, его владения. Родион был смертоносно, непоколебимо уверен в себе. А также молод, горяч, хорош собой и даже умен. Он знал об этом и не собирался сдаваться или отпускать.

***

Ким шел чуть впереди, Гайл взял его за руку, взял сам, но это Ким уводил его, забирал у всего мира, и Гайлу это нравилось. Больше всего Гайлу хотелось остаться с Кимом вдвоем. Чувство Гайла не стало меньше с годами, не успокоилось, оно словно только возросло, и иногда это ранило. Но Гайл любил даже это, он любил в Киме все и восхищался им, что бы тот ни делал. Ким сейчас восходил как солнце, к которому Гайл снова получил доступ. На пороге спальни Гайл оказался к Киму совсем близко, еще немного и он обнял бы его и не отпустил. Ким вдруг остановился, замер, сказал тихо: — Прости, не знаю, что на меня нашло… Ким знал, конечно, что ревность. От мысли, что Гайл спал с Родионом, становилось тревожно и почти страшно. Это точно было поинтереснее, чем с Кимом, у которого никого и не было, кроме Гайла… Эти мысли секли изнутри, Ким закусил губу и настойчиво потянул Гайла за собой в спальню. Гайл недоуменно посмотрел на Кима. Киму не за что было просить прощения. Но что-то все еще беспокоило его, он был на взводе, и завод вовсе не собирался спадать, наоборот. Гайл знал, что скорее он должен извиниться, хотя вроде тоже не так уж страшно виноват… Но Гайл помнил, каково ему было думать, что Ким встречается с Родионом. Родион парил и развевался над городом, как такая… красная тряпка что ли? Гайл обнял Кима, немного успокаиваясь. Ким мог бы и не захотеть сейчас обьятий, но… Ким был такой нужный и родной, и Гайл просто прижал его к себе покрепче. Он надеялся только, что все у него просто получится само, без плана. Как всегда. С Кимом можно было создать идеальный план чего угодно, но в отношениях все оставалось непредсказуемо. Гайл просто верил в себя и в то, что сможет позвать Кима обратно, согреть и сделать так, чтобы все эти дурацкие новые знания покинули его прекрасную голову. Ким чувствовал Гайла так близко, так хорошо. И так неуверенно теперь. Когда Гайл закрыл дверь спальни, Ким потянул его к себе за ворот майки, поймал губы, забрался руками под майку. Ему было нужно, чертовски нужно, присвоить Гайла сейчас, отобрать от этих просто воспоминаний о Родионе. Здравый смысл, должен был подсказывать, что Гайл так не сравнивает, но здравый смысл пребывал в отключке с того самого момента, как Родион открыл рот… Гайл даже не успел удивиться — Ким действовал на него мгновенно. Он прижимался так страстно, целовал чарующе и обжигающе, а пальцы его творили что-то несусветное. Ким словно весь горел, и это было потрясающе. Гайл застонал. — Солнце мое… — прошептал Гайл в губы Кима, обхватил его язык, а потом жадно прикусил губу Кима, ворвался в его рот. Обнимая, легко забрался в джинсы Кима… В свет Ким надевал ремень, но домашние джинсы едва держались на нем, и Гайла отдельно тащило от этого. Гайл медленно двигался вместе с Кимом, не разжимая объятий, расстегивая на Киме джинсы… Поближе к постели. — Ким, — выдохнул Гайл восхищенно. «Надо, наверное, поговорить, » — на мгновение подумал Гайл, но он совершено не знал о чем. Что еще нужно было объяснить? И он надеялся только, что быть сейчас с Кимом окажется лучше разговоров. Он хотел любить Кима, и не собирался останавливаться! А Ким расслабится, успокоится, и все получится… Ким впервые, кажется, не поддался Гайлу сразу. У него был план. Сегодня все должно было случиться иначе… Так, как это мог бы делать Родион. Мысль звучала жутко, но Ким не стал зацикливаться. Он чуть толкнул Гайла всем телом, чтобы Гайл упал на кровать. Гайл уступил. Ким опустился на колени, быстро расстегнул джинсы Гайла и стащил их вниз вместе с бельем. Гайл всегда был готов делать все так, как захочет Ким, его маневр он понял за секунду до, но все равно охнул от неожиданности. Падая, Гайл не подставил локти, наоборот — раскинул руки, рушась на кровать. Матрас — твердый и мягкий одновременно — чуть спружинил, принимая его вес. Ким действовал внезапно и быстро. Эта стремительность отличала его во всем, но в постели он так не делал. Гайл смотрел на него, широко распахнув глаза. Смотрел с восхищением, желанием и немного с тревогой. И любовью, бесконечной и живой, струящейся в воздух и пьянящей. — Ким… — позвал Гайл, приподнимаясь, чтобы скинуть майку. — Иди ко мне. Гайлу хотелось почувствовать Кима, раздеть его, смотреть на него… Он видел уже, но каждый раз перся, как в первый, ему нравилось смотреть и нравилось трогать. Гайл потянулся за поцелуем, надеясь увлечь Кима за собой. Голос Гайла немного вибрировал и бархатился от желания и ласки, окутывая Кима, а сам Гайл уже тянул его за собой. Ким отрицательно мотнул головой, ведя ладонью по бедру Гайла вверх, он снова подумал о том, как это делал бы Родион. От отвратительных мыслей было не избавиться, и Ким все-таки выдохнул это вопрос: — Скажи, а с ним было… лучше? Не дожидаясь ответа, он обхватил пальцами член Гайла. Осторожно и медленно гладя его рукой, Ким переместился так, чтобы оказаться над Гайлом. Поцеловал его в шею, жадно, прикусывая, спустился к ключицам, потом снова вернулся к губам. Ким ласкал нежно, почти невесомо, Гайл толкнулся бедрами навстречу руке. Хотелось больше, гораздо больше. А потом Ким задал этот странный, болезненный вопрос, одновременно коснувшись члена… Гайл закусил губу, перед глазами высверкивали одна за другой звезды, и самыми яркими были глаза Кима, темные и блестящие в темноте… Гайл терялся в ощущениях, он еще искал дыхание для ответа, и тут Ким поцеловал его. Жадно, как обычно делал только перед оргазмом, когда совсем забывался и почти кусал… На плечах оставались следы, и Гайл любил эти следы, рассматривал их в зеркале ванной, а Ким их стеснялся… Гайл ответил на поцелуй, сплетаясь с Кимом языком, он не попытался перевернуться, зато потянул Кима к себе, так, чтобы он почти лег сверху, чтобы почувствовать его ближе… Мочь раздевать его, слишком одетого сейчас. Не находя паузы в поцелуе, Гайл, чуть захлебываясь воздухом, проговорил: — Ким… Ты… Ты… ты лучше всех. П… рости. Гайл знал, что не виноват за секс с Родионом, но Киму было больно, а значит… и Гайл продолжил: — Я всегда представлял только тебя. Я выбрал его потому, что он похож на тебя. Гайл выделил «на тебя», ему стало вдруг стыдно, и он закрыл лицо ладонями. Всего на секунду, ему было нужно, необходимо просто, видеть Кима сейчас… Одной рукой он продолжил тянуть Кима на себя, чуть надавливая на поясницу, а второй расправился с молнией на его джинсах. Ким застонал. Все шло не по-задуманному, но так хотелось привычно расслабиться, довериться Гайлу. — Гайл, — тихо выдохнул Ким, он почти ненавидел себя за то, что не получится… Уверенно и точно, чтобы Гайлу было хорошо, чтобы не терять контроль. Но то, что Гайл говорил и делал, уже действовало. Ким поддался вперед, к руке Гайла, которая уже коснулась члена, прижался к Гайлу… Снова поцеловал его в шею, теперь мягко и нежно. Мир вернулся на орбиту, желание и тепло стали еще ощутимее. Кима вело, он снова отзывался Гайлу. Теперь Ким целовал нежно, осторожно, так… невинно почти, как умел только он, и от этих поцелуев Гайл мог даже кончить. Но хотел ласкать и доводить Кима, балансируя на грани вместе с ним. Гайлу безумно нравилось, когда Ким отдавался ему, терял не только контроль, но и вообще любую способность думать, когда Кима уносило, и они просто были друг для друга. Ким всегда оставался «самым» для Гайла. Умным, красивым, чутким, искренним, правдивым, справедливым и сильным. Гайл боготворил Кима. И забирая его, и отдаваясь ему. С Кимом ничего не было страшно попробовать, и все возможности были хороши, когда Ким улыбался. Тогда Гайл играл на гитаре и пел Киму, а когда Ким грустил, Гайл становился хмурым, а день — серым. — Я люблю только тебя — прошептал Гайл и небольшим усилием уронил Кима на себя, не отнимая руки от его члена. Теперь он притягивал Кима ближе уже не за бедра, а просто сзади, углубляя ласки. Гайл продолжал двигаться, его член терся о внутреннюю поверхность бедер Кима так хорошо, так восхитительно… Гайл приподнялся и поймал губы Кима своими. Ким словно весь превратился в отклик, и Гайла вынесло в ответ. С тихим рычанием он чуть отпустил Кима, чтобы тот сел сверху, удобно расставив колени. Теперь Гайл упирался в Кима членом. Не переставая ласкать Кима, Гайл осторожно качнул бедрами, вжимаясь все сильнее. Все вокруг наполнилось дыханием Кима, он торопился, стремился слиться, но Гайл постарался сдержать его. — Тише, не торопись, любимый мой, хороший мой… Это сработало, Ким чуть замедлился, прикусил плечо Гайла, выгнул спину, и это позволило Гайлу войти, осторожно, тонко и сразу. Гайл замер: несмотря на то, что они давно были вместе, и Ким застонал от удовольствия, Киму все еще были нужны эти несколько секунд. И Гайл считал цветные пятна перед глазами, только бы немного успокоиться. Так близко… Гайл двигался медленно, Ким сам наращивал и наращивал амплитуду. Это все еще оставалось ни на что не похоже: не внутрь и наружу, но необыкновенные, невероятные траектории внутри. Гайл терялся в Киме, а Ким… Он почти перешел к «вверх-вниз», Гайл закусил губу, Ким обнимал и целовал его, Гайл жадно вдохнул его и все же отдался движениям. Они не двигались в унисон — это было невозможно, — но это все равно было восхитительно. Кончая, Гайл почувствовал, как Ким кончает в ответ, как все вокруг него сжимается, и оргазм Гайла длился, он падал вспышками, которые освещали Кима, высвечивая силуэт. Гайл почти закричал, Ким, пряча стон, прикусил его плечо. — Любимый мой, — выдохнул Гайл. Он чуть сдвинулся: так, чтоб они оказались друг напротив друга, на боку. Гайл впитывал Кима в который уже раз и радовался. Они синхронно потянулись друг к другу, обнялись, сплетаясь ногами. Гайл перебирал пальцами позвонки Кима, а Ким покрывал его плечи и грудь мелкими, нежными поцелуями. Дыхание медленно восстанавливалось, хотелось пить. Ким чувствовал, как горит румянец на щеках. И, как и в первый раз, думал: «Неужели это я? Неужели ты не разочаруешься?» Было неловко от собственных реакций, от того, как забывал себя, как… не был для Гайла? — Я ужасен, — прошептал Ким. — Прости. Он ткнулся лбом в плечо Гайла, прижимаясь и прижимая. — Счастье мое… сокровище мое… о чем ты? — Гайл едва понимал, что Ким имеет в виду, просто чувствовал его. Его горящее лицо и тело, и это сводило с ума. — Нет никого прекраснее тебя, так…можешь ты один и… я люблю тебя. Гайл снова нашел губы Кима, коснулся рукой его члена, готовый пойти на второй круг.  — Как ты хочешь? — спросил Гайл. Ким застонал, но вдруг попросил: — Не надо… Просто обними меня? Гайл вздохнул: Ким снова напрягся и думал, наверное, странное… Он словно хотел и не хотел одновременно… Гайл тоже хотел Кима, но увидеть его улыбку, почувствовать расслабленный выдох, вернуть его уверенность в том, что все хорошо — хотел сильнее. Он обнял Кима, сильно и уверенно, еще крепче сплетаясь с ним ногами. Они лежали так, словно прорастая друг в друга корнями. — О чем ты думаешь? Это грустные мысли, мне не нравится, что ты думаешь их один, я же с тобой, — сказал Гайл серьезно. Сам ревнивый чуть больше, чем очень, Гайл, конечно, догадывался, о чем… Он мягко, успокаивающе гладил Кима по спине, иногда забываясь, поднимаясь стремительно и страстно к шее или смещаясь к копчику, лаская разлет острых лопаток. Если бы только Ким просто расслабился и позволил себе выразить все то, о чем он думает. И может быть, сделать… все что угодно, только не уйти, не оставить Гайла. Гайл долго тренировался распознавать реакции Кима, и еще дольше помнить, что то, что Ким вдруг загрустил или замолчал, не означает конца. Сначала Гайл терпел, упрямо следуя за Кимом сквозь вату в голове. Теперь ваты больше не было, Гайл верил, что Ким не уйдет, Гайл знал даже, что Ким не хочет уходить, наоборот боится, что это Гайл его бросит! Внутри мешались восторг от этой большой такой любви Кима и почти ужас от его болезненной ревности. Ким не должен был так мучиться, и Гайл не собирался оставлять его с этими мыслями. Гайл поцеловал Кима в висок, потом в скулу, в упрямый высокий лоб… Мысли о Родионе рядом с Гайлом не отпускали. И Гайл, конечно, был ни при чем. Просто… Это же Родион. И снова спрашивать было страшно. Глупо даже. Ким запрокинул голову, чтобы видеть лицо Гайла. Подумал о том, как это было вначале, когда Гайл только пришёл в школу, как удивительно было его слушать и понимать, что история — это не просто скучный набор фактов, как нравилось смотреть на этого совсем «другого» учителя, как потом захотелось, чтобы он выделял и замечал, снова и снова находить повод зайти, спросить, взять задания… — Это глупо, — сообщил Ким. — Очень. Теперь в памяти всплыли слова Гайла о том, что Гайл представлял на месте Родиона его, Кима. И, судя по всему, не влюбился в Родиона же, да? — Я думаю, — Ким обреченно вздохнул, — что я такой утешительный приз. Потому что невозможно же заполучить Родиона. Ким закусил губу, выгибаясь вслед за очередным движением Гайла. — Ким… О, Боже! — Гайл прикрыл глаза и тут же усилием открыл их… — Ты… «Дурак, — не произнес Гайл. — Такой невероятный, такой восхитительный, как можно быть таким умным и таким дураком одновременно?!» Гайл почти не верил ушам своим, но… Ким и правда думал этот бред. Гайл отпустил Кима, приподнялся на локте и продолжил: — Ты — мой удивительный, мой родной… Ким, я же не знаю никого умнее тебя. Хороший мой… Ким, я люблю тебя. Только тебя. Ты, конечно, подарок, и ты… Ты мой главный приз. Единственно-возможный. Единственно нужный. Я клянусь, что никогда-никогда не то, что не любил, даже не хотел Родиона! Как вообще можно сравнивать тебя и Родиона? Если ты — весь мир… Только ты. Гайл склонился над Кимом, стал покрывать его лицо поцелуями, потом шею… Теперь Гайл нависал сверху, он уверенно двинулся вниз, целуя мягко, легко, нежно. Уговаривая и успокаивая так, как умел… — Гайл, — выдохнул Ким судорожно, он нашел плечи Гайла, провел по ним, зовя вернуться обратно, но слова вдруг исчезли, и Ким лишь повторил: — Гайл… Гайл уже оказался внизу, он был так нежен, так хорош, что мысли вышибло окончательно. Ким зарылся пальцами в волосы Гайла, выгнулся всем телом, снова и снова выстанывая его имя. Гайлу нравилось терять Кима в ощущениях, в себе, нравилось теряться в нем. Быть для Кима и быть с Кимом. Никогда с Кимом не бывало похоже или привычно — всегда по-новому, всегда внезапно. Гайл слышал, как Ким звал его, и хотел прийти к нему вверх и заглянуть в лицо, но… по-другому хотел тоже… Можно и подождать, им ведь не приходилось больше торопиться. Ким не уходил теперь на ночь к предкам, не исчезал, он просто был, и Гайл был рядом с ним. Гайл опустился еще ниже, обхватил твердый член Кима губами. Это все еще было сладко, желанно и ярко, Ким выгнулся навстречу, застонал, точно не думая больше ни о чем постороннем. И Гайл ласкал, забирал и отдавался, а потом медленно вытянулся вверх, скользя по телу Кима и упираясь своим членом в его. Гайл впитывал каждую черту лица Кима, накрывая его собой, а его губы своими. — Я люблю тебя, — выдохнул Гайл…- Тебя! Гайлу не нужно было видеть, он и так помнил Кима, и его выносило сейчас от снова возникшего доверия и тепла, не тепла даже, жара… Ким мог только дышать и целовать. И ещё стонать. Он обнял Гайла, притягивая к себе. «Ближе, — мысленно потребовал Ким. — Мне нужно, чтобы ты оказался ещё ближе.» От каждого поцелуя Гайл почти вздрагивал, под губами Кима любой участок оказывался особенно чувствительной зоной. Гайл горел, стремился к Киму, стремился снова стать целым. Гайл оказался внутри, застонал, почти кончая только от этого простого движения вперед. Ким подался ему навстречу, раскрываясь, впечатываясь в Гайла бедрами сильнее. Теперь они двигались иначе, они вплетались друг в друга и прорастали, с каждым разом сильнее, прочнее и прекраснее. Сколько бы времени вместе ни прошло — Гайл все еще хотел бы не останавливаться, вообще никогда не разрывать объятий. И верил, что так и будет. Гайл не думал, мысль просто летала внутри, плохо осознаваемая: «Каждый раз, когда ты уходишь, я мечтаю только встретиться с твоим взглядом и протянуть тебе револьвер. Если ты уходишь, то стреляй. И это не поза.» Но Ким оставался, снова и снова, всегда понимая, и Гайл хотел бы подарить ему и луну, и звезды, как бы банально и пафосно это ни звучало. Правда часто оказывается такой предсказуемой.

***

На входе в комнату Соня остановилась и посмотрела на Родиона. Взгляд у нее был колдовским, зрачок заполнил радужку. «Не надо, » — услышал Родион голос разума, но тут же уверенно ответил внутри: «Иди на хуй». Он захлопнул дверь и поймал Соню. Несильно, осторожно прижал собой к стене. Оттесняя от выхода и оказываясь вокруг. У него были свои представления о «быстро и по делу». Он провел рукой по ее плечу, тонкая лямка вслед за его движением упала вниз. Родион коснулся пальцами поясницы Сони, лаская через тонкую ткань, шагнул еще чуть ближе… Он хотел поцеловать ее, но отчего-то не осмелился и, чуть наклонившись, коснулся губами ее шеи. Родион был напряжен как струна, а член стоял болезненно, но Родион никуда не торопился. Руки его знали все сами, он поднимался вверх очень медленно… И скользил губами по шее Сони, словно надписи выводя, оставляя на ней себя. Соня запрокинула голову и глаза, в отличии от Родиона, закрыла. Ее заметно вело, но она, похоже, не собиралась сдаваться легко. Она тоже чувствовала себя хозяйкой в этой ситуации. Она легонько толкнула Родиона в грудь, давая себе место для маневра, провела пальцами по его шее, спускаясь к груди: пуговицы его рубашки поддались ей легко, и та повисла на рукавах. Родион едва понял, как пропустил это, как позволил. Соня чуть царапнула его по плечам, скорее нежно, не ради следов, но ради эффекта. Его член упирался ей в бедро, и Соня накрыла его ладонью одной руки, пока второй расстегивала ремень. Родион попробовал отвлечь ее: стал целовать сильнее, почти кусая, поднимаясь к мочке уха. Соня и не подумала замедлиться: она касалась его через джинсы, но казалось, что ее рука уже под ними. Соня ловко расстегнула пуговицы ширинки, они, все до одной и сразу, подчинились и ей, и желаниям самого Родиона. Родион глотнул воздуха, и задохнулся, выдохнуть оказалось неожиданно трудно. Он сдавленно рыкнул, не собираясь отдавать инициативу. Ведя ладонью по ее ноге, он уверенно поднимал юбку платья, сминая подол. На ощупь Сонина кожа была прохладной и покрытой мурашками, словно Соня мерзла. Это оказалось удивительно притягательным, пробуждая желание касаться снова. Родион открыл глаза шире, усилием воли перевел взгляд и увидел застеленную покрывалом тахту. Он снова шагнул, прижимая Соню к себе, не переставая ласкать ее. Он не собирался останавливать Соню: на ее ласки все в нем откликалось, плыло и дрожало, — но и сам не останавливался, он развернул Соню, и оказался у постели. Родион позволил себе просто упасть навзничь, роняя Соню на себя. Соня охнула от неожиданности и тут открыла глаза. Когда Родион закрыл дверь, комната погрузилась в темноту, и он не мог увидеть Сониного взгляда, но он достаточно хорошо его помнил: взгляд Хозяйки Медной горы. Он заводил отдельно. Теперь Соня была сверху, прекрасная и решительная. Непоколебимая, как воительница. Родион впитывал ее глазами, он хотел оставить отпечаток ее даже под веками, на сетчатке. Он смотрел и ласкал пальцами ее бедра, поднимался к копчику. Платье совсем задралось, и Родион, приподнявшись, стянул его. Лифчика на Соне не было, и ее грудь, белоснежная в темноте комнаты, с напряженными сосками, казалась просто ослепительной. Родион поцеловал сосок, нырнув пальцами под мягкую ткань трусиков. Соня вдруг попыталась увернуться. — Тшшш… — Прошептал Родион ей в самое ухо и перевернулся так, чтобы она оказалась под ним. — Ты восхитительна. Родион больше всего хотел поцеловать ее, прижать к себе и почувствовать бешеные ее мурашки всем телом. Он склонился, но Соня повернула голову, и он мазнул губами по виску. Он поцеловал его, потом скулу, лоб. Родион внезапно почувствовал, что это тоже прекрасно: просто покрывать поцелуями ее лицо. — Что ты делаешь? — спросила Соня. Она словно сердилась. — Целую тебя, — ответил Родион, смещаясь ниже. — Я хочу тебя… «Я хочу всю тебя, хочу ласкать и чувствовать твое возбуждение, хочу, чтобы ты расслабилась полностью и просто позволила мне…» — собственные мысли пугали. Родион едва понимал, о чем он. Их секс внезапно напоминал битву, но, впервые, ему не хотелось выиграть. Хотелось просто быть с ней, в ней, для нее… Согреть. Или сгореть. От ее прикосновений к члену сносило крышу, они ощущались остро и ярко, так внезапно захватывающе, что приходилось кусать губы, чтобы сдерживать стоны. Родион не мог ни остановить ее, ни отстраниться, но он хотел забирать, плавить и самому плавиться в ней и в удовольствии. Он сместился вниз, к ее соскам, все же ускользая от ее рук, давая больше воли себе. Соня выгнулась навстречу, он уже провел языком дорожку к пупку, к косточкам таза, но Соня вдруг остановила его: поддалась вперед, приподнимаясь, уперла ладонь ему в грудь. — Нет, — прошептала она, — не так. Мы договаривались… — По-быстрому… Я помню. Я не соглашался, — отрезал Родион, — или у меня свои представления о «по-быстрому». Он поймал ее руки и чуть придавил к постели, скорее приглашая и обозначая намерение… Соня тут же вырвалась и сжала его плечо. — Такого я никому не позволяю, — голос ее прозвучал удивительно твердо. — И если ты хочешь продолжать… — Она многозначительно замолчала. Она говорила серьезно. Внушительно. Это было чем-то важным. Родион задумался на мгновение: «Рискнуть или потерять все?» Впервые, он хотел давать и, впервые, столкнулся с тем, что… ему сказали нет. Соня снова сказала «нет»? А ведь до сегодняшнего дня отказов в реальности Родиона не существовало. — «Нет» — это твое специальное слово для меня? Обещаю, я буду морален и приличен, — слова давались ему с трудом. Сонино «нет» было неожиданно невозможно не учесть. Он все же провел языком ниже, рисуя вязь внизу живота, поцеловал мурашки на внутренней стороне бедра, но Соня напряглась, готовясь к отпору. И Родион послушался, вернулся чуть выше, танцуя языком вокруг косточек таза. Дразня. Гладя. Лаская… Он положил ладони на ее нежную грудь и чуть сжал соски. — Черт… Они выдохнули это одновременно, Соня потянула его к себе, вверх, и больше не осталось ни одной причины спорить. Он накрыл ее собой, упираясь членом… С его губ сорвался стон, но он не заглушил ее ответного: они звучали в унисон. Родион хотел ускориться, оказаться внутри нее, но он двигался, вжимаясь, но не входя. Он видел ее губы, приоткрытые в ожидании, но снова поцеловал Соню в висок. Он просунул руку ей под голову и гладил шею, а Соня вытянулась под ним, как струна, а потом развела ноги, и он толкнулся вперед. Мир наполнился ею, он высверкивал вспышками, дышал ее запахом, звучал ее дыханием, шел рябью, а они впаивались друг в друга. Родиона вело так, как не вело никогда, гораздо сильнее, чем даже в первый раз. — Еще! — потребовала Соня. Она ускорилась, набирая бешеный темп, но не теряясь, подставляя под поцелуи шею, но не губы, притягивая его к себе и руками, и ногами. — Да… — прошептал Родион. В этом странном рваном темпе, он ласкал ее рукой, и Соня стонала, теряла, наконец, бдительность. Ее губы были так близко… И он поцеловал их. Соня замерла, а потом ответила. Сразу вся, его язык скользнул в глубину ее рта, возвращаясь, лаская губы. Оргазм упал на них сверху. Родион почувствовал сначала себя, не успев подумать, что так же не должно быть, потому что потом… От ее оргазма его длился и длился. Родион задохнулся, но не разорвал поцелуя. Он дышал Соней, а она обнимала его все сильнее. Он больше не чувствовал под пальцами мурашек, теперь ее кожа горела. Они остановились, и Родион посмотрел на нее. — Я… хочу… — прошептал он. — Еще? — Соня казалась удивленной. — Быть с тобой, — уточнил Родион. И снова поддался навстречу ей, совсем немного, но он и правда уже хотел еще. — Ты охуенная, — заключил он, — а я сумасшедший… Он чувствовал ее пальцы на плечах, и понял, что хочет ее следов, меток. Знаков того, что все и правда произошло между ними. Они лежали лицом друг к другу, и он снова поцеловал ее… Соня не воспротивилась, и желание стало реальнее, горячее и тверже. Она снова оказалась сверху, ее волосы теперь струились по плечам, касались его груди, и Родион вздрагивал от каждого прикосновения, от каждого толчка… Соня вела, а он направлял ее. — Да… Оргазм был близко, и они оба вдруг замедлились, зависли, на мгновение. Медленно, очень медленно. Родион закрыл глаза, но все еще видел Соню под веками. Он почувствовал укус в плечо, который спрятал ее, такой желанный стон. Он пришел в себя внезапно, понимая, что не закричал только потому, что прикусил палец. Он все еще обнимал Соню, а он лежала сверху и дышала. Незабываемо, волшебно, вдыхая его. — Это было охренительно, — честно признал Родион. — Ты реагируешь так, словно до этого оргазмов не было… — отозвалась Соня. — Таких — не было, — констатировал он, мешая ей отодвинуться. Он вдруг понял, что не прочь остаться. Посмотреть, как она сворачивается рядом, и обнять, утыкаясь в макушку. Заснуть и проснуться вместе? Бред, но Родион предпочел бы подумать об этом потом. Он просто устал и не хотел никуда идти. Родион прикрыл глаза, предвкушая сон. — Выдающийся, видимо, комплемент. Он услышал усмешку, а потом Соня уверенно отодвинулась и села на кровати. — Тебе пора домой. Ее голос звучал поразительно отстраненно, он легко разорвал одеяло истомы и радости. Родион пошел за ним, тоже сел, поймал ее локон: — Никуда я не пойду, я хочу остаться с тобой. Он никому не говорил подобного, но сейчас ничто внутри не ёкнуло, не напомнило об опасности и опрометчивости таких слов. Соня покачала головой и отстранилась еще: — Но я не хочу. Уходи, ты обещал. Она произнесла это, и Родион вдруг понял, она не шутила. Она и правда не хотела его. — Я не обещал. Я делаю то, что решаю сам… — процедил он. Обида медленно расцветала в груди, сворачиваясь змеей и оставаясь камнем. Никогда Родион не хотел уснуть с кем-то после секса. Только с Митей. Но с ним было иначе: секс был лишь приложением ко сну, а не наоборот. Родион всегда уходил сам, а его уговаривали остаться, хоть немного, хотя бы на продолжение — даже Гайл. Его не хотели отпускать, и он… привык? Это было так просто, словно само собой разумелось. Соня тихо рассмеялась: — Я бы тебе уступила тахту Гайла, но уверена твоя кровать удобнее, да и мне пока уйти некуда. Рядом с обидой начала подниматься ярость. Темной воронкой вокруг кольца змеи. Соня говорила будто спокойно, но Родиону вдруг показалось, что она сломлена и напугана. — Серьезно? — уточнил он. — Ты же не станешь говорить, что тебе не понравилось? — Не стану, — в полумраке мелькнула ее улыбка. — Ты и сам знаешь. Это было прекрасно. Я и не сомневалась. Только для меня это не имеет значения.
 Секс — это просто секс. Когда он приятен — это лишь бонус. Но и тогда он переоценен. Родион сжал зубы, удерживая ругательство, резко вытолкнул себя вверх, тахта скрипнула. И Родион подумал вдруг о том, как она скрипела до этого: «Где были мои уши? Видимо, там же где разум… Чертова ведьма!» Он накинул на плечи рубашку, застегнул пару пуговиц ширинки и снова посмотрел на Соню. Она тоже встала, даже зажгла настольную лампу. — Подай, пожалуйста, платье, — попросила она, голос ее звучал ровно. — Оно слева от тебя. Родион послушно наклонился. Хотелось швырнуть платье ей в лицо, но способность думать, помноженная на обиду и злость, возвращалась, и Родион четким лаконичным движением подал Соне платье, сказал: — Все было охуенно, — развернулся на пятках и вышел из комнаты. Он старался, но дверь за ним оглушительно хлопнула.

***

Соня закатила глаза. Ну кто бы сомневался: она сделала точно то, что сам Родион, если верить рассказам, проворачивал с завидной регулярностью, но в этот раз он не хотел уходить и потому злился. Она бы спросила его: «А ты разве не так же обычно поступаешь?» Но, признаться, меньше всего хотелось задавать Родиону терапевтические вопросы. Было одновременно еще сладко от недавнего оргазма, но уже достаточно противно от собственного морального облика. Хотелось в душ, и чтобы Родион ушел совсем, а во второй комнате не было слышно ни скрипа пружин, ни оглушительного хлопка двери. Соня накинула платье, на мгновение мелькнула странная мысль, что если бы она Родиона окликнула, то… Но она не собиралась. Она подождала, пока снова хлопнет дверь, и с облегчением выдохнула. Теперь можно было и в душ. После она зашла на кухню. Тренч Родиона остался висеть на стуле, а вот виски и кеды исчезли. Соня вымыла его стакан, потом посмотрела на пиво. Оно уже согрелось, но еще было бы ничего. Стоило пить или нет? Соня осторожно попробовала. Привычный, приятный вкус. Напиток для веселья, а сейчас подошло бы что покрепче. В романах свой моральный облик оплакивали под кальвадос или коньяк, но Соне оплакивать больше ничего не осталось, и пиво уже было налито. Она вспомнила руки Родиона на своем теле, его дыхание, тяжесть и остроту его тела над собой… Соня снова глотнула пива. Наверное, она в очередной раз совершила ошибку. Но это, конечно, можно было пережить. Соня взяла пиво и пошла в кабинет Гайла.