***
Митя оторвался от компа, размял уставшую шею, услышал шорохи в прихожей. Тихие, ровные, не такие, как у Родиона. Митя улыбнулся: ему нравилось, как Елисей делает это — вежливо и бережно. Хотя, когда Елисей встречался с Родионом, от бережности и следа не оставалось. Митя нахмурился, если так, если не слышно привычной перепалки, значит Елисей пришел один… А сегодня должна была быть парная встреча Родиона и Елисея у Сони… Митя потер лоб, вдруг ощутив удивительную усталость. Он решил не мучить себя, выдумывая факты. Можно же было просто спросить. Он вышел из комнаты, услышал звук льющейся воды и двинулся к ванной. Елисей умывался. Когда он склонился к раковине, его футболка с длинным рукавом задралась, обнажая белую кожу спины над ремнем, и Митя закусил губу. Елисей ничего не имел в виду, но он иногда поразительно напоминал Родиона, настолько, что требовалась вся воля, чтобы помнить — это просто ребенок. Митя осторожно стукнул о косяк двери, чтобы не напугать Лиса, потом сказал: — Привет, Лис.***
Голос Мити — такой теплый, мягкий — прозвучал неожиданно, хотя Елисей его ждал. Голос вполз под майку, прошелся по позвонкам и замер где-то между лопаток, а потом упал вниз, и Елисей отмер, закрутив кран, повернулся, улыбнулся, оперся бедром о раковину. Мгновенно стало жарко, Елисей мотнул головой, смахивая челку. Резинка, стягивающая остальные волосы, упала от движения, и волосы рассыпались. Елисей чертыхнулся и присел, подобрать резинку с пола, нацепил ее привычным жестом на руку. Посмотрел на Митю снизу вверх и быстро поднялся. Митя говорил тревожно, но ласково. Когда Митя называл его Лис, Елисею всегда хотелось подойти ближе, еще ближе, может совсем близко… Но он старался помнить, что не надо. Стоило чуть нарушить невидимую грань, как Митя отдалялся. А когда Митя не обращал внимания, становилось совсем тошно. Елисей откинул волосы с лица, все же шагнул навстречу Мите, ответил: — Привет… Не подумал и не сдержался: — Ты Родиона ждал? Вопрос вышел, плохой, язвительный. И Елисей склонил голову так, что волосы упали, занавесив его пеленой чуть ниже подбородка. Митя облокотился о косяк двери, улыбнулся. — Вас обоих. Родион сегодня собирался сходить с тобой к Соне… Софье Семеновне. — Намека он похоже не уловил. — Он не пришел? — уточнил Митя. Митя говорил так просто, он понимал и не понимал, и думал снова только о Родионе, было видно. А хотелось, чтобы Митя смотрел и видел только его, и Елисей решил его отвлечь. Он стянул резинку с запястья, убрал часть волос, передние пряди выпадали всегда, усмехнулся, потянул край футболки вверх и стянул ее с себя. Елисей знал, что такие штуки выходят у него красиво. — Пришел, — ответил он, улыбаясь, и потянулся. — Я оставил их с Сонечкой наедине, кажется, я только мешал им. Но Родион рассказал, что выиграет из-за меня еще пару слушаний, если я продолжу в том же духе. Я обещал, что учту это. Елисей хотел процедить эти слова медленно и спокойно, но не получилось: время от времени голос взлетал, взвивался к потолку, почти возносился. — Почему ты все время ждешь его? Этот вопрос убивал и заставлял сердиться и торопиться. Как бы Елисей хотел суметь, как Родион… Чтобы холодный расчет во всем… Но у Елисея не выходило ни думать достаточно, ни тормозить вовремя. Соперничество с Родионом убивало. — Я вернулся домой. К тебе… Я, не он, — почти прошептал Елисей. — Я соскучился. Я хорошо учусь, не прогуливаю школу, я стараюсь… Митя, я так стараюсь! Черт… Что же не так? Как? Каким я должен быть, скажи? Елисей, казалось, всем превосходил брата, но это не было правдой. Он оставался жалким отражением, и иногда так и хотелось разбить проклятое зеркало, изрезать руки осколками, кричать… Но никто бы не услышал. И Елисей контролировал себя полностью. Что бы там не думал себе Родион, Елисей старался вести себя достойно и… нормально? Так старался, что на руках не появлялось ни одного нового пореза. Чтобы Митя не расстроился. А Митя заботился о Елисее, помнил о нем, знал его, но… думал о Родионе, и Елисей кусал губы так, что они постоянно выглядели вспухшими — словно зацелованными, хотя Елисей ни на кого кроме Мити и не смотрел. Елисей не понимал, и, возможно, не умел любить. Что значит любить? Любовь — это секс? И тогда Елисей хотел. Он чувствовал страшную, явную, горячую, волшебную тяжесть внизу живота, когда приближался к Мите… и бабочек, чертовых бабочек! Если можно было так назвать те удивительные трепетания внутри. Как по нему, так, то были не бабочки, а птица, нет не одна, а целая стая птиц, и они бешено рвались наружу. Елисей умел многое, жизнь хорошо его учила. Он умел доставлять удовольствие, умел добиваться цели, получать свое. Он хотел бы всего себя отдать Мите? Он застывал и немел рядом с ним. Нет, не словами, а всем собой, сутью, телом. И просто ждал, когда станет достаточно хорош. Митя молчал, и Елисей переполнился собственной горечью и болью.***
Митя опешил: и от стянутой футболки, и от слов. Елисей казался встревоженным, почти напуганным и от того ужасно трогательным. В том смысле, что до него хотелось дотронутся. Родион не звонил и не говорил, что планы изменились… но Лис пришел один. В груди возникло неприятное сосущее чувство. — Ты… просто… — Митя отчаянно искал ответ на вопросы Лиса, и ему не хватало Родиона, который бы нашел слова и все объяснил. Митя мог бы сказать Лису, что ждет Родиона, потому что любит. И потому, что тот всегда возвращается. И это было бы правдой. Многие не понимали их отношений, но не Митя. Митя любил Родиона, а Родион его. Это было в каждом его возвращении, в том, как он предпочитал видеть сны только рядом с Митей, в том, как Родион замечал, чего Мите хочется, как несмотря на все свои отлучки и эксперименты, одному Мите доверялся… Митя вспомнил бар и Соню, и то, как она объясняла про ревность Родиона, а Родион… Оказался как всегда непредсказуем, даже для проницательной Сони. Митя устало вздохнул, прикрыл глаза, потому что смотреть на полуобнаженного и такого нарочитого Елисея было почти, как смотреть на Родиона. Сравнение всплыло мгновенно: Родион, как прекрасный и гордый кот, а Елисей — словно котенок. Такой же, но еще… Родион не был таким и в шестнадцать, когда Митя перевелся в его класс. Родион оставался всегда уверенным, с виду чуть ленивым, улыбчивым… Но сравнивать отчего-то совсем не хотелось. — Ты мне ничего не должен, — мягко сказал Митя, наконец. — И никому не должен. Митя быстро, слишком быстро, пробежал взглядом по телу Лиса. Не задерживаясь ни на плоском животе, ни на выступающих ключицах, ни тем более на усмешке. Родиона едва ли не веселила мысль, что Лис соблазняет Митю нарочно. Митя же не знал, что и думать. Тем более делать. А тело тем временем, так же как и Родион, недвусмысленно намекало на ответ. — Что ты хочешь на ужин? — спросил Митя, чтобы о чем-то спросить.***
В голову Елисею мгновенно пришел ответ, искренний и убийственный: «Тебя.» На ужин, завтрак и обед, на полдник и на всю остальную жизнь… Из рук Мити он съел бы все, что угодно. Или не ел вообще, ради касания этих рук. Но Елисей не представлял, как сказать это. Вместо этого он воскликнул: — Митя! Черт! Да не важно, я съем то, что ты дашь, сделаю, что скажешь, но почему? Почему ты ждешь его, когда он… Так легко не возвращается к тебе? Объясни мне! Чем я хуже? Скажи как нужно, и я стану таким… Воздух покинул Лиса, но не запал, не чувство… Он подался вперед, ближе к Мите. Митя не мог не заметить его сейчас, просто не мог. А если все же… Елисей был готов просто раздеться. — Если ему можно, то почему тебе нельзя? — почти прокричал Елисей и шагнул еще ближе. В виски била кровь, в глаза свет мягкой теплой лампочки, в легкие воздух, по телу пробежала дрожь… — Митя… — простонал Елисей. Митя не понимал, а Елисей не знал, как объяснить. Он не был должен, но раньше у Елисея не было выбора, и можно было говорить о долге, но сейчас он хотел сам, он выбирал… И с ума сходил от того, что Митя не выбирает его. Даже нет… не просто не выбирает, а вообще не хочет. Елисей умел забирать, но Мите он хотел отдать все… все, что тот захочет, а Митя хотел Родиона. Елисей ударил в косяк двери, сбивая костяшки. Он посмотрел на проступающую кровь, а потом снова на Митю. И улыбнулся. Он улыбался, всегда, когда хотелось плакать. Елисей смутно помнил свою мать, но это еще при ней он научился делать так. Эта его улыбка бесила всех, и Елисей улыбнулся шире. Лучше уж Митя выгонит его сейчас… Пусть. Выгонит. Или услышит…***
Митя вздрогнул от удара. Елисей был таким… Красивым? Еще по-юношески хрупкий, но уже высокий и с обещающим разлетом плеч. Светловолосый и светлоглазый, но с этой же кривой усмешкой Родиона… У Родиона в ней была уверенность, а у Лиса — излом. Это пленяло и пугало одновременно. Мите было можно то же, что Родиону, просто никогда не хотелось. Никто не нравился ему больше Родиона. И загвоздка всегда была только в этом. Но сейчас… что там весь последний месяц рядом с Лисом все стало не так. Лис был слишком… хорош и слишком старался. А Митя святым не был. Его такая яркая, такая романтичная влюбленность в Родиона тоже подернулась дымкой привычки. Но Родион оставался не только надежным другом, но и чертовски привлекательным во всех смыслах. И Митя знал, что Родион любит его. Как умеет, так и любит. Такой уж Родион был человек? Как бы странно не звучало: Митя знал, что Родион вовсе не хочет его обидеть изменами. Просто секс для него это… Как если бы он поел в ресторане, а не дома? Так Родион объяснял и так Родион себя и вел. А Митя… принимал? Ему трудно давались вечера, когда Родион не возвращался, но кроме них были и другие. Дни и ночи, когда Родион был с ним и для него. И во все них Родион замечал Митю, помнил о нем и заботился. Мыслей было слишком много, и были они путанными. А реальный Елисей стоял вот прям тут. И он… Он будоражил воображение и желание, но был ведь просто испуганным ребенком, и было бы нечестно использовать его, чтобы… Забыться? Отомстить Родиону? Почувствовать себя единственным? В голове раздался насмешливый и одновременно ласковый голос Родиона: «Да он на тебя запал!» И в этом не было ревности или обиды, а значит Родион и правда не обиделся бы? Понял бы, как понимал Митя? Загвоздка была в том, что Митя не понимал. Он просто принимал это условие Родиона, зная, что если не устраивать сцен, то Родион будет с ним. Да даже если устраивать… Когда Митя психанул после очередной случайной подружки, собрал вещи и съехал, Родион явился на порог в тот же день. Яркий, упорный, желанный. И честный. Он не обещал верности, но обещал любовь, он звал и был так нужен. И Митя согласился. Родион охладевал к новым знакомым очень быстро, редко задерживался больше, чем на один раз. Митя для него оставался важнее их всех, но не важнее самого Родиона и его желаний. А Елисей стоял так близко, но ведь неправильно было бы затыкать им дыру своей боли? Елисей даже не понимал до конца, о чем говорит и чего хочет. — Лис… — Мите вдруг ужасно захотелось прикоснуться к Елисею, и он осторожно взял его сбитую руку в свою. Дальше слова не шли, в голове рождалась банальщина вроде: «Наши отношения с Родионом» или «У нас с Родионом семья, и…» Мите вовсе не хотелось объяснять про их с Родионом жизнь, и от чего-то не хотелось сказать Лису простое: «Я люблю его». — Пойдем, — Митя чуть потянул Лиса за собой. — Руку обработаем и придумаем, что на ужин… Стоило отвлечься от Лиса на ужин, как вернулась тоска. Лис скорее всего был прав: сегодня Родион не объявится. И даже винить Соню за это не хотелось. Митя на ее месте тоже бы не устоял.***
Елисей закусил губу. Хотелось вдарить по стене еще раз, но руку от Мити было не отнять… Митя реагировал, но вот вообще не на то. Митя и не догадывался, но он был непредсказуем не меньше, чем Родион. Митя вел себя совершенно не так, как другие люди, просто в противоположную Родиону сторону. Рука онемела, в подушечках пальцев покалывало, голова начала кружиться. Елисей обижался и не мог обидеться всерьез: Митя и его вера в Родиона скорее восхищали, хоть и ранили. Митя был заботлив, участлив, блядь, даже нежен, но… не хотел. И это было просто невыносимо. Хотя, обычно, Елисея бесило, что его хотят так легко… Как там? «Ни одного усилия, даже танца. Так я стану мизантропом и извращенцем. Эти люди мне просто не оставляют шанса.» Елисей вдруг понял, что даже если сейчас и правда разденется перед Митей полностью, это будет не то. А что «то» и каковы ожидания Мити, оставалось не ясно. Елисей и сам не заметил, но уже послушно тащился за Митей в кухню… Действительно, какие сомнения? Лис бы и в ад за ним сходил — не проблема. «Ну посмотри же на меня, заметь меня…» — подумал Лис с бессильной злостью и даже сел, как Митя того хотел, на табурет, хотя страшно их не любил. Рука теперь горела, и Лис плохо понимал, что произойдет, если Митя ее отпустит. Елисей постарался успокоиться: «Ему нравится Родион, значит я должен думать… Родион же, кажется, всегда думает? Словно вообще не расслабляется… Так что истерить точно не лучшее решение, надо постараться…» Он вдруг со всей ясностью осознал, что всю его жизнь можно было впихнуть в эти пару слов: «он очень старался». На его могильной плите так и напишут. Голова мгновенно заболела, что-то обвило ее обручем, в ноздри ударил приторно сладкий запах, все закружилось, и только Митина рука осталась незыблемым якорем. — Я не упаду, — сказал Лис, к своему ужасу вслух. Он закусил губу сильнее, сжал виски свободной рукой и опустил голову пониже, надавливая пальцами, чтобы внешнее давление компенсировало внутреннее. И попытался сосредоточиться на приятном, думать только о Мите и дышать. — Эй, — позвал Митя обеспокоено и сжал плечо Елисея: — Что случилось? Елисей ощутил это прикосновение словно всем собой, вздрогнул и побоялся, что Митя отодвинется. — Ничего, — Елисей сжал зубы, — со мной бывает… Он продолжал дышать: разочаровывать Митю или казаться умирающим лебедем вовсе не хотелось, и Елисей решил свернуть с темы своего странного состояния: — Ничего не случилось. Просто Родион, кажется, снова не придет. А я уже здесь. И я скучал… Елисей отнял руку от лица и, словно случайно, скользнул пальцами по Митиной ноге. Митя устало вздохнул и закусил губу, Елисей возликовал — получилось. Митя сказал тихо: — Давай руку. Если у тебя нет пожеланий на ужин, я по-быстрому разморожу овощи и котлеты? — Да, все что угодно… У тебя все вкусно. — согласился Елисей покладисто. И руку, кончено, дал. Его убивало то, как Митя все равно проигнорировал его и снова вообще не замечал, возясь с его ссадинами, но… Елисей же понял, что не нужно поддаваться чувствам, впадать в истерики и пугать Митю. Нужно как-то иначе…***
Закончив со ссадинами Лиса, Митя быстро отошел к холодильнику — стоять рядом с Елисеем, постоянно чувствуя собственное возбуждение, было тяжело. Чувствовать спиной его взгляд, впрочем, было не легче. Родион никогда не смотрел на Митю так… Зовуще. Признаться, на Родиона Митя смотрел сам. Как и все, просто Митю Родион выбрал. Сначала как друга, но Митя быстро понял, что хочет больше. А Родион, узнав об этом, вдруг обрадовался? Во всяком случае, первые пару лет все шло отлично, Родион был страстен, нежен, верен… А потом заскучал. И из этой скуки родилась первая измена. Митя простил. А теперь… привык? Митя поерошил лопаткой овощи и перевернул котлеты. Подумал внезапно, что если Родион не придет сегодня — изменится все… Потому что… Честно говоря, просто потому, что Митя больше не мог так. Котлеты едва не пригорели. Елисей продолжал смотреть, будоража и заводя. Митя через силу улыбнулся и поставил перед ним тарелку. Он снова и снова вспоминал Родиона, его улыбка, его худое тело, его темные глаза, его голос, его поцелуи. Это отвлекало и позволяло держать себя в руках, а еще помнить: Родион обязательно вернется.***
Еслисей любовался, восхищался, ждал… Злился. Он хотел быть с Митей, и все пытался его угадать. Ему было чертовки… обидно? Лис сдерживал злость и обиду. На это уходили почти все силы. Он снова старался, и даже могильная плита с надписью не пугала. Он старался изобразить себя взрослым и спокойным. Справляющимся со всем. И чувствовал себя стариком, будто что-то огромное лежало на его плечах и давило. Он отчаянно пытался почувствовать себя взрослым, хотя всегда мечтал быть ребенком. Детства в его жизни было слишком мало, и он по нему скучал, как по чему-то не до конца известному, важному, но прошедшему мимо. Но рядом с Митей хотелось быть равным, и Елисей не сдавался. Он вежливо поблагодарил Митю за еду, и искренно улыбнулся ему. Но, передавая тарелку, понял, что еще чуть-чуть и не справится! И тогда снова подумал о проклятом Родионе и о том, как Митя ждет его, пока он… Дальше Елисей думать не хотел, кроме всего, никуда не годилось порочить Софью Семеновну. Еще не хватало, чтобы Родион охмурил Сонечку! «Что за пакость? Подлость даже? Митю приручил, а хочет еще и Сонечкину жизнь испохабить?» — Елисей сжал зубы так, что стало почти больно. Он не выдумывал, он видел и считал, что Родион отвратительный партнер. И Лис убил бы его на хрен. Но что-то в нем цепляло, даже самых лучших людей. Елисей был бы уверен, что дело в сексе, но отлично понимал, что ни для Мити, ни для Сонечки — это не стало бы основой выбора. Вдруг захотелось что-нибудь разбить, вот хоть тарелку в руках, но при Мите это было бы странно и глупо. Елисей снова посмотрел на Митю, расправил плечи и спросил в лоб: — Будешь ждать его? Он все еще надеялся переключить Митино внимание. Когда вера, что все получится, умирает, остается надежда. На стене подвала новой школы Елисей прочитал недавно: «Надежда глупое слово и отвратительное имя.» Тогда он усмехнулся, соглашаясь, и провел по надписи пальцами. Она была достаточно старой, поверх нее уже начинали писать новые. Елисей никогда не надеялся, но сейчас начал. Митя кивнул. Взгляд у него был печальный. — Лис… чего ты хочешь от меня? — Митя устало потер лоб. — Ты чертовски привлекателен и хорош, но тебе шестнадцать. И даже если я воспользуюсь правом… Родиона. То не с тобой. А с тем, для кого это тоже не будет ничем важным. Потому что потом я вернусь к Родиону, как и он ко мне. Внутри у Лиса все оборвалось, и он вдруг осознал это: придет Родион или нет, Митя будет его ждать, он не умеет по-другому. И не хочет, наверное. Так и выглядит любовь? Митя любил и ждал Родиона, а Родион… Родион может и любил, но прежде всего себя и ждать его было бессмысленно. Вот только к Мите он, и правда, возвращался… Видимо, обдурив Сонечку. Дальше Елисей думал матом, но это не могло ничему помочь. Обида вспыхнула языками пламени, разгорелась, изошла и заполнила грудь. Елисей чуть не закашлялся от угарного газа и выбрал просто сбежать. Пока Митя ждал Родиона, ничего получиться не могло. Елисей снова приложил все старания, вежливо пожелал: — Доброго вечера… Но, не сдержавшись, хлопнул дверью своей комнаты. Оставшись один, он понял, что мечтает только об одном: пусть Родион не придет. Тогда снова появится цель, просвет… надежда. Лис не думал, он просто знал, что если Родион не вернется, он придет сам… И если Мите, так будет легче, изобразит, что это совершенно ничего не значит. Одна ночь, один раз к обоюдному удовольствию. Оставалось убедить в этом себя, но злость лилась уже и сквозь ноздри, и через уши. Елисей включил музыку на полную громкость.***
Когда дверь хлопнула, Митя прикрыл глаза и вздохнул. А потом переключился на дела насущные: загрузил и запустил посудомойку — Родион не любил домашние дела и предпочитал их не делать, и чтобы не сгружать их на Митю, выбирал решать такие проблемы с помощью техники. Митя включил чайник, для кофе было поздновато, и уставился в темноту окна, стараясь думать о том, как Родион приходит. Как обнимает, как рассказывает Мите, что он классный, как роняет его на постель и любит… Некстати в последний момент вместо Родиона он вдруг представил Елисея.