***
Монеты глухо ударились о деревянную столешницу. Одна покатилась, сорвалась и упала прямо в подставленную ладонь. Фазма подбросила позеленевшую монетку несколько раз, печально посмотрела на худую пачку купюр и на маленькую горку мелочи, которую Рей старательно сгребала ладонями потеснее. Фазма присовокупила пойманный ею пятицентовик к этой самой горке, однако это не сделало картину их финансового положения менее печальной. Рей поджала губы, глядя на Фазму, и та вернула ей солидарный понимающий взгляд. Они проделали все это молча, но их беззвучный диалог не укрылся от внимания По, и он по-своему истолковал его. — Не вижу причин для жалоб. Номер достался нам за бесценок, точно вам говорю. Попали бы в туристический сезон — нам бы на него не хватило. Энакин вскинул голову, тряхнув волосами. Ему было недостаточно света от маленького настенного светильника, а ночь выдалась светлая, лунная, так что Скайуокер расположился у самого окна и мог теперь во всей полноте оценить открывающийся из него пейзаж — покатые крыши с темно-красной черепицей, а за ними — темно-серые волны, набегающие на серебристый отлогий берег. — Поверить не могу, что кто-то специально тратит деньги и силы ради песка. — Ради моря, — поправил его По, методично разделяющий сваленную на полу одежду на две кучки. Одна росла стремительно, вторая — очень и очень медленно. Пока она содержала только собственные Дэмероновы шорты, которые он носил в Татуине, белую майку Фазмы и короткую курточку Рей из блестящего кожзама. Он подцепил из кучи голубой бюстгальтер, задумчиво потер подбородок, взглянул на Митаку и тряхнул головой. Белье тут же отправилось в более крупную кучу, а По с некоторым осуждением посмотрел на Фазму. — Чего? Ты сам сказал — всю одежду, — хохотнула она. Рей, видя, что По косится на сваленное на полу барахло так, будто опасается найти в нем паука, осклабилась: — Не ищи, я больше не ношу. — Я тоже. Так что расслабься, — добавил Рен очень серьезным тоном, прежде чем едва заметно усмехнуться, переглядываясь с девушками, потешающимися над окончательно сбитым с толку По. Энакин сощурился, глядя на то самое море, не впечатлился и, передернув плечами, вновь наклонился к сидящему напротив него Митаке. Каждый мускул на лице Дофельда дрожал от напряжения — он никогда прежде не думал, что «закрыть глаза, но не жмуриться» может быть настолько тяжело. Почувствовав влажное холодное прикосновение кисточки для подводки к веку, он вздрогнул, за что удостоился от Энакина очередного сдавленного ругательства. Пока Энакин пытался при помощи салфетки спасти свою тонкую художественную работу, Кайло прохаживался вокруг. Ровно до тех пор, пока дед не хлестнул его поперек живота полотенцем. — Не загораживай свет, малыш, — невозмутимо выдохнул он, поднося тонкую кисточку к лицу Митаки, — а ты перестань дергаться. Черт возьми, до чего же удобная штуковина! В мое время мы пользовались… Хм… — Где ты вообще этому научился? — спросил Кайло, на всякий случай отходя как можно дальше. — Падме, твоя бабка… Была… Британо-индийского происхождения. Там, в Индии, совершенно своя манера носить макияж — какая в Новом Свете была не принята. Но Падме нравилось. Она доверяла свое лицо только мне. Подозреваю, только для того, чтобы сделать мне приятное. Когда Энакин расслабил плечи и выпрямился, оценивая результат своих трудов, все прочие столпились позади него. Фазма первая вынесла экспертное заключение: — Ништяк. Остальные согласно закивали, и только Митака не разделял всеобщего восхищения — потому ли, что ему не дали еще зеркала, чтобы он мог на себя взглянуть, или потому, что глаза его начали слезиться, едва он успел их открыть, а ресницы ощущались тяжелыми и липкими. — Да, коралловый — определенно твой цвет, — постановил Дэмерон и тут же бросился к груде одежды, в которой лихорадочно копался до тех пор, пока не выудил оттуда один из своих шейных платков как раз того оттенка, который подошел бы к теням, покрывавшим веки несчастного Дофельда. — Клянусь, если это плохо кончится, а это не может кончиться хорошо, — отчеканил Митака, сжимая пальцами края своего табурета в попытках подавить неистовое желание тереть руками глаза, — я расскажу мистеру Хаксу, что вы продали меня в бордель! — Доф, если это плохо кончится, ничего ты Хаксу уже не расскажешь, — резонно заметила Фазма, хлопнув его по плечу. — Перестань трусить, раздевайся, — Дэмерон встряхнул тщательно отобранную у всей котерии одежду, которая была им признана подходящей случаю. — Обещаю, если тебя хотя бы раз укусят, мы с Реном спляшем канкан в платьях. Митака обреченно вздохнул. Рей принялась тихонько насвистывать простенький мотив, а Фазма, узнав мелодию, широко ухмыльнулась и стала хлопать себя по бедру в такт. Рен снял с запястья Митаки белую атласную ленту, которую тот носил уже сутки, распахнул окно и взобрался на подоконник. Он поджег ленту и сосредоточенно наблюдал, как она сгорает, высунув руку подальше на улицу. Казалось, он был поглощен этим ритуалом целиком и полностью, но когда Рей несколько раз повторила мелодию, он вдруг, не меняясь в лице, начал тихо напевать о красотке, идущей вниз по улице. Дофельд застонал и сообщил не столько Дэмерону, который натягивал на него майку Фазмы, сколько миру в целом, что искренне ненавидит вампиров. — Над чем вы смеетесь? — недоумевал Энакин. — Ах, мистер Скайуокер, а ведь вы все еще не видели телевизора, — вздохнул По, суетливо поправляя на Митаке свой шейный платок.***
Митака благодарил звезды, которые сошлись так, что он был вынужден выйти на люди в таком чудовищном виде — при макияже и в женской курточке, которая едва доходила ему до поясницы — именно в то время, когда людей-то на улице почти и не было. Город замер в ожидании туристов, которые объявятся только к лету. Стылые лужи на мостовых отражали свет белесой луны, Митака пытался запахнуть на себе куртку, которая на нем едва сходилась, и продолжал ненавидеть вампиров. — Брось, Доф. Ты же был офицером, — удивлялся Дэмерон, даже не подозревающий о том, что температура — это, черт побери, очень важно. — Неужели ты никогда не хотел поработать под прикрытием? — Я раздавал штрафы за парковку, — процедил Митака сквозь стучащие зубы. — Вот поэтому дальше штрафов ничего так и не пошло. Нет в тебе духа авантюризма, дружище. Митака показал кудрявому затылку анарха средний палец, обхватил себя руками и глубоко вздохнул, мысленно составляя пространное послание для мистера Хакса, в котором, ко всему прочему, присутствовали очень подробные рекомендации по поводу того, что надлежало бы сделать и с Реном, и с Фазмой, и со всеми анархами Корусант-сити. Отдельным пунктом шли пожелания Митаки относительно гроба Палпатина, который надлежало засунуть господину Сноуку… Здесь шли уж совсем нереалистичные фантазии. Ступая под неоновую вывеску, Дофельд, впрочем, прекрасно понимал, что ничего из этого в письме он не скажет — он просто понадеялся, что у него еще будет возможность все-таки написать это самое письмо. — Ну, надеюсь, тут со своим пускают, — хохотнул Дэмерон, по-хозяйски обхватывая Дофельда за талию. Была пятница, и в баре было достаточно оживленно. На них двоих поначалу косились: девушки, резво снующие меж столиков — с плохо скрываемой досадой, посетители — с вялым удивлением. Митака особо отметил еще не слишком пьяную компанию из пятерых парней, взгляды которых так и говорили что-то в духе «а вот кого можно будет отпинать в переулке, если станет скучно». Но больше них, как ни странно, его заинтересовала женщина за барной стойкой, которая сначала выглядела ошарашенной, а потом как-то странно просияла. Наверное, так смотрели моряки, полгода дрейфующие в море, на неожиданную полосу суши на горизонте. Некоторую часть последних денег Дэмерон истратил на батарею разноцветных коктейлей. Митака догадался опустошить один из бокалов только после того, как Дэмерон завалился на него, украдкой ткнул под ребра и зашипел на ухо: — Пей давай, иначе подозрительно. Когда Митака допил третий бокал, он почувствовал себя крайне непривычно. Вся эта авантюра вдруг перестала казаться изощренным планом жестокой судьбы, которая вознамерилась во что бы то ни стало извести его, Митаку. О загадочном Ганрее он теперь думал почти пренебрежительно — в духе «давай, попробуй меня взять, старый ты ублюдок», и следящие чары Рена представились ему надежнейшей в мире страховкой. Дэмерон, который весь вечер вел себя шумно и развязно, в очередной раз наклонившись к его уху, сообщил, что настало время переходить к следующей фазе операции, и новообретенная храбрость Дофельда несколько потухла. Дэмерон вскочил с диванчика и разразился руганью — почему-то, испанской. Вампиру не составило труда переорать музыку, а руками он размахивал так, что Митаке очень захотелось сказать ему, что он переигрывает. Но Дэмерон бы все равно не услышал. На них и без того поглядывали, единодушно признав главной диковиной этого вечера, а уж теперь они владели вниманием всего бара безраздельно. — Vete al infierno, maricón! — выкрикнул Дэмерон, как бы подводя итог своей длинной и эмоциональной речи. Митака сдул упавшую на глаза прядь волос и продемонстрировал все тот же грубый жест, только на этот раз прямо в лицо вампиру. Плевать ему вслед он, немного подумав, посчитал лишним и принялся неспешно потягивать последний оставшийся коктейль, чувствуя, что в одиночестве искусственная самоуверенность быстро покидает его. Впрочем, судьба все же сохранила к нему некоторое милосердие. Или наоборот, тут уж как посмотреть. Женщина за стойкой решилась подойти к нему раньше, чем те самые парни, которые успели стать уже гораздо пьянее, чем были. Встав вплотную к его столику, дама подбоченилась, без всякого стеснения оценивая его наметанным взглядом. — Не желаешь немного подзаработать? — спросила она на ломаном английском, и, подумав, неуверенно присовокупила: — Amice? Через час Дофельд убедился, что никого добрее этой дамы не встречал в жизни — она пододвигала к нему все новые бокалы, на его вялые протесты принимаясь уверять, что это все его аванс. Девицы, которые не были заняты посетителями, вились вокруг него, одаривая умильными взглядами и наглаживая по голове. Митака уже набрался храбрости, чтобы ущипнуть одну, ту, что носила волосы заплетенными в пару толстых кос, за полное смуглое бедро, однако на пороге заведения появилась пара крупных мужчин. Обостренное шестое чувство подсказало Дофельду, что они пришли сюда не за алкоголем и девицами. Митака нервно сглотнул, а так и оставшаяся без его смелых знаков внимания красотка принялась быстро вытирать что-то салфеткой под его правым глазом. Должно быть, художества Энакина Скайуокера нуждались в реставрации. Митака успел пару раз пьяно икнуть, прежде чем добрая дама ткнула пальцем в его направлении и уверенно сказала что-то короткое на непонятном языке. Спустя минуту Митака понял, что едва способен стоять на ногах, но это было и не нужно, потому что мужчины взяли его под руки и поволокли прочь из этого теплого и уютного заведения, нагретого пьяным дыханием пары десятков людей и густым табачным дымом.***
Митака плохо запомнил дорогу и не мог бы точно сказать, сколько она длилась. Возможно, он пару раз вырубался. В памяти отпечатались только болезненно-желтые полоски фонарного света. Теперь он стоял перед небольшим собором с цветными стеклами в узких окнах. Разглядеть витражи ему не дали, с явным намеком подтолкнув в спину. К собственному огорчению Дофельд обнаружил, что уже вовсе не так пьян, как был недавно. Он находил довольно ироничным, что не смог вспомнить ни одной молитвы, хотя находился в церкви, откуда, теоретически, адресат этих самых молитв должен был бы лучше его слышать. Стал бы он слушать его, слугу нечисти? Это был уже совсем другой вопрос. Церковь была темна и пуста, да и времени на то, чтобы разглядывать убранство, у него не оказалось. Практически сразу его повели по лестнице, круто уходящей вниз. Подвалы под церковью освещались множеством настенных светильников из крашеного полупрозрачного стекла, а длинный коридор был устлан красными коврами. Ноги все еще плохо держали его — не столько из-за коктейлей, сколько потому, что Дофельду до ужаса не хотелось идти вперед. Там, впереди, его ждал кто-то, обладающий теми же способностями, что и мистер Хакс, только старее и… Хуже. Дофельд не сомневался, что хуже. Тому, кто был за неумолимо приближающейся резной дверью, достаточно будет сказать слово, глядя ему в глаза, и Дофельд ничего не сможет сделать. То, что Рен мог его отследить, еще не означало, что они успеют появиться вовремя. Когда дверь за ним захлопнулась, Дофельд наконец остался в одиночестве. Общество молчаливых громил — вероятно, таких же гулей, как он (не таких же — куда более глупых, пожалуй) — успело его утомить. Они действовали ему на нервы. Его оставили, очевидно, в хозяйских покоях — здесь явно пытались создать некий уют, как хозяин его понимал, конечно. Тут тоже были узорчатые ковры, как в коридоре; на низком диване были разбросаны ало-золотые подушки, а на низком столике стояло пустое блюдо для фруктов. Митака узнал некие восточные мотивы, но определить происхождение местного обитателя не взялся. Вместо этого он подошел к высокому зеркалу в углу, чтобы увидеть, что краска с его ресниц осыпалась под глаза. Митака не стал ничего с этим делать, только запустил дрожащие пальцы в волосы и зажмурился. Когда дверь — не та, через которую он вошел, а другая — тихо скрипнула, он вздрогнул. — Так-так. Нов`енький? У вампира было сморщенное лицо, темные глаза навыкате, бордовый халат в пол и совершенно чудовищный акцент. В его чертах Митака уловил что-то азиатское, но это сейчас волновало его меньше всего. — Даже не прис`ядешь? — поинтересовался вампир, сцепив в замок длинные пальцы и наклонив голову к плечу. Митака лихорадочно думал, и ничего не шло ему на ум. Он решил, что выглядеть заторможенным придурком в его ситуации не так уж плохо. Ему было все равно, какое впечатление он произвел на вампира — главное, что, судя по тому, как нетерпеливо раздувались узкие ноздри Нута Ганрея, тот счел Дофельда вполне пригодным в пищу. Вампир чинно присел на низкую софу, умостившись меж мягких подушек, и ласково похлопал ладонью по месту рядом с собой. — На интер`есную бес`еду, похоже, рассчитывать н`е стоит. Митака, отворачиваясь от зеркала, неопределенно передернул плечами. — Оно к лучш`ему. Я ужасно голод`ен. Дофельду было неожиданно уютно в амплуа непроходимого тупицы, так что он продолжил топтаться на месте, инстинктивно втягивая голову в плечи. — С`ядь, — резко сказал вампир. Митака спотыкался о ковры, пока ноги неумолимо вели его в пасть древнего чудовища. Вампир мертвой хваткой вцепился в его волосы, вынуждая запрокинуть голову. Короткая вспышка боли быстро угасла, сменяясь болезненным забытьем, и Митака даже не сразу понял, что резкий удар двери о стену ему не померещился. Ганрей оторвался от его шеи, и боль вернулась в десятикратном размере. Митака сполз на пол, зажимая рану рукой. Пальцы моментально стали мокрыми и липкими. Раздался звон битого фарфора и какой-то неясный глухой удар, вспышка слепящего голубого света обожгла глаза даже сквозь полуприкрытые веки. Раскрыв с усилием глаза, Митака увидел, как Рей повалила Ганрея, и Скайоукер тут же пару раз приложил его об пол головой, сдавив горло. Однако скоро эту занимательную картину от него заслонило обеспокоенное лицо Дэмерона. — Ты как, шпион? Митака смог только красноречиво застонать. Его руку кто-то уже настойчиво отнимал от раны, и чей-то холодный язык прошелся по его шее, останавливая кровь. — Вкусный он все-таки, — услышал он голос Фазмы позади себя. — Есть такое, — согласился Рен. — Надеюсь, вы умеете танцевать сраный канкан, — прохрипел Митака. Нут Ганрей, вероятно, совершенно не привык сидеть на полу и попытался дернуться, но Фазма, устроившаяся позади него на софе, очень крепко держала его за плечи. Ганрей выплюнул проклятие, однако Энакин, сидящий по-турецки напротив него, не проникся. — Прекращай. Нам тут у тебя тоже не сказать, чтобы нравилось, так что давай поговорим — и все. — Действительно. На мой вкус, интерьер так себе, — сообщил По, который от нечего делать пытался собрать осколки фарфорового блюда. — Я ск`азал, Гривуса н`е было. — А я считаю, что ты врешь, и тебе прекрасно известно, как легко я выхожу из себя. Глаза Энакина потемнели, как небо перед грозой, но его прямой потомок, похоже, обладал не намного большим запасом терпения. Рен, до того так тихо сидевший рядом с Фазмой, что о его присутствии можно бы было позабыть вовсе, вдруг наклонился, обхватив старого вампира за шею ладонью, и дряблые мускулы на лице Ганрея напряглись, мелко дрожа. Тонкая струйка крови сорвалась с угла его рта, и тогда Рен отпустил его, вновь откидываясь на спинку дивана. Рей встала позади него, положив руки ему на плечи. Ганрей зашелся надсадным кашлем, пачкая ковер в своей крови. Энакин наблюдал за ним с совершеннейшим равнодушием. — Он отправился в М`ексику. — просипел Ганрей, сверля Скайуокера ненавидящим взглядом. — Утапау. — Вот видишь, как просто, — благодушно оскалился Энакин, хлопнув себя по коленям. Он поднялся, отряхнул джинсы от пыли, и собирался уже разворачиваться к двери, однако резкий оклик Митаки заставил его замереть. — А мы-то на что туда доберемся? — Ценное замечание, — поднял палец Энакин, — мистер Ганрей, нам бы небольшой бессрочный кредит. — Проце`нты… — начал Ганрей, однако Фазма вновь встряхнула его за плечи. — Ростовщичество — ужасный грех, — назидательно заметил По. — А мы в церкви, — напомнила всем Рей. Фазма отпустила старого вампира, но он уже не торопился никуда бежать, только безнадежно повесил голову. — Я думал, вс`е давно в пр`ошлом. Лорд Сидиус когда-то обещ`ал, что ты больше не будешь пробл`емой — Ну, я не в ответе за то, что он тебе там обещал, — развел руками Энакин.***
По настоял, что прежде, чем покинуть сонный курортный городок, ему следует отчитаться Лее обо всем. Он уболтал управляющего гостиницы, в которой они остановились, предоставить им ненадолго интернет, и теперь все они столпились в небольшом кабинете за потертым письменным столом. Открыв электронную почту, Дэмерон обнаружил ответ на свое прошлое послание. Стоило ему пролистать его до конца, все, как один, смущенно потупились, отводя глаза. Рену удалось сохранять невозмутимость целых полминуты, прежде чем он вылетел из кабинета, сильно хлопнув дверью. По, после некоторых размышлений, принялся составлять отчет, а Рей, посомневавшись немного, бросилась за Реном следом. Рей нашла его в их пустом номере. Он неподвижно стоял у окна, но когда она подошла, мягко положив ладонь ему на спину, когда подняла взгляд на его лицо — увидела алые потеки на его щеках. Рей осторожно собрала их пальцами, и прижалась к нему, крепко обхватив руками. Он сразу же положил руки ей на плечи, со вздохом спрятал лицо в ее волосах. — Не понимаю. Почему она не забыла? После всего? — Потому что она не хочет забывать, Бен. Ты ей нужен. И мне. Им показалось, что целую вечность они провели вот так, в тишине. На деле не прошло пятнадцати минут, как в номер явился Энакин. Он неловко запустил пальцы в волосы на затылке, махнул рукой, быстро протер глаза и тоже оказался у окна, прижимая головы Рей и Рена к своим плечам. — Ладно вам, дети. Перестаньте, а то я тоже не выдержу. Никто ничего не перестал.