***
Раскидистые дубы неохотно расступились, и свет фар отразился от помутневших окон старинного двухэтажного особняка с увитыми плющом колоннами. За садом никто не ухаживал — цветущие кустарники и заросли лозы давно захватили стены и окна первого этажа, а в пруду перед домом нельзя было разглядеть воды из-за тины, кувшинок и камыша. И тем не менее, особняк не был пуст. В паре окон второго этажа горел свет, по заросшей дорожке из дикого камня к «мустангу» медленно и неуклюже ковылял старик с масляным фонарем в руке. На плече его сидело что-то громоздкое, что-то совершенно огромное трусило по дорожке перед ним. Низкий, ревущий лай разнесся по роще, заглушая тихий голос старика: — Простите… Должно быть, вы сбились с пути? Показать дорогу? — Деррррьмо! — Ах, немедленно прекрати, невежа! Прошу его простить, эта птица испорченна и никакого сладу с ней нет. Бен почувствовал, как сердце сбилось с ритма — биться оно начало еще тогда, когда он приметил знакомые дубы у дороги. Один из них стоял мертвым, серым, лишенным листьев, а Бен помнил его сильным и зеленым. Котерия вытряхнулась из машины, Асока сделала шаг навстречу старику, Дэмерон, Фазма и Митака потягивались, будто помялись в тесноте и теперь им необходимо расправиться. Энакин замер, а Бен вовсе не решался выйти из машины, держась за руку Рей, будто это могло помочь ему устоять против волны смятения. Ну конечно, Лея, должно быть, тратила немало денег, чтобы сохранить усадьбу. Должно быть, тратила она немало собственной крови, чтобы сохранить старого управляющего вместе с громадным попугаем, обитавшим у Скайуокеров, сколько Бен себя помнил — насколько он знал, Энакин и Падме выкупили его на том самом корабле, на котором плыли в Новый Свет — и вместе со старым отцовским псом. Бен никогда в жизни не подумал бы, что ему однажды будет стыдно смотреть в глаза собаке. — Прошу, оставайтесь переночевать, немудрено заплутать в такой… Ох, святая дева Мария! Мастер Энакин! Сквозь оконное стекло Бен прекрасно видел, как Энакин обхватил старого Си, и тот исчез в его медвежьей хватке. А когда он наконец отпустил потерявшего дар речи слугу — сразу же поднял руку, и сине-белый ара вцепился когтями в его предплечье, коротко взмахнув крыльями и издав высокую трель. — Здравствуй, дружок. Смотрю, морское прошлое так и не выветрилось. — Ах, мастер Энакин… — Брось, Си. Я знавал эту птицу еще… Сам знаешь, когда, черт, да я тебя совсем мальчишкой помню, а теперь только погляди на себя! — Зато вы вовсе не изменились — все тот же мастер Энакин, которого я провожал в ту злополучную поездку… Ох… — Это ты написал Ларсам, когда стало ясно, что я… Не вернусь? — Да, мы ведь были уверены, что вы… А миссис Падме… Энакин поспешно перебил старого знакомца, широким жестом указав на мнущуюся позади него котерию: — Си, знакомься. Это Асока Тано, мое дитя, а это Фазма — ее дитя, а это Рей, дитя Люка, а это По Дэмерон, дитя Леи. — Весьма наслышан, мистер Дэмерон. — Как и я, мистер Трипио. — О, а это Дофельд Митака, он просто славный парень. И наконец… Так, Бенни, а ну выходи! Лоб Бена не был способен покрываться испариной, но он все равно его утер. Рей наклонилась к нему и прошептала: — Тебе все равно придется. Я здесь, не волнуйся. Бен вышел — не гладко, неизящно. Он ударился головой о потолок и зацепился за дверь машины. Тут же в руку ему ткнулся влажный кожистый нос. Бен крепко зажмурился. Это могла бы быть уже совсем другая собака, но он узнал голос Чуи еще на подъезде к усадьбе, и теперь предпочел смотреть в выцветшие глаза старого слуги, лишь бы не опускать взгляд на пса, в чью жесткую рыжую шерсть зарывался пальцами. Пес ни о чем не знал. И Си Трипио тоже, похоже, ни о чем не знал, потому что шагнул ему навстречу, пошатываясь, и поднял руки: — Мастер Бен… Глазам своим не верю… Прежде, чем Бен смог сказать хоть что-то не слишком беспомощное, попугай Арту, удобно устроившийся на плече Энакина, выматерился от всей своей птичьей души.***
Густые черные тени плясали на расписанных узорами стенах большого холла, на широкой лестнице и потемневшем от времени потолке. Си освещал дорогу лампой, хотя Бен приметил на одной из стен выключатель — похоже, Лея все же провела сюда электричество, при том, что явно старалась сохранить усадьбу такой, какой она была когда-то давно. Бен хотел разозлиться на нее за это стремление, и не мог. Серый туман забвения отступал, рассеивался, и горло словно бы сдавила невидимая холодная рука. — Я предлагал леди проводить здесь экскурсии, дом ведь теперь исторический, — говорил Си, сворачивая в приемную залу, — но она даже слышать об этом не хочет. — Потому что рано или поздно кто-то заметит, что ты никак не помрешь, — фыркнул Энакин. — Скажи, она часто здесь бывает? — Примерно раз в год. Обычно просто посылает кровь с курьером. — А она спрашивала когда-нибудь обо мне? — До того, как узнала, что вы не вполне мертвы. Большая комната почти не изменилась — те же тяжелые бордовые занавески, те же обитые темно-зеленым бархатом кресла. Бен уже знал, какое займет сам, но прежде, чем сесть, подвинул к нему поближе еще одно. Когда все расселись, Си поинтересовался: — Господа изволят чаю? — Си, ты издеваешься? — Энакин потер пальцами веки. — Вовсе нет. Госпожа никогда не отказывается от чая. — И что она с ним делает? — Наслаждается ароматом, полагаю. — Ладно, неси свой чай. — сдался Энакин, почесывая шею попугая. Птица довольно сощурилась и выразила свое одобрение: — Черрртов говнюк! — Дед, это ведь был твой попугай, — начал Бен, рассеянно поглаживая пса, который уложил голову ему на колени. — И что с того? — Думается мне, то, что я знал благодаря ему все ругательства, какие только есть, уже к десяти годам — исключительно твоя заслуга. — Беспочвенные выводы, не более того. — Я могу у него спросить, и все станет ясно, — усмехнулась Рей. Она явно испытывала в этой большой, темной и старой гостиной некоторую неловкость — вжималась в мягкое кресло, почти утопая в нем, и обхватывала себя руками. Однако, когда Чуи ткнулся носом ей в колени, размахивая хвостом, она несколько расслабилась. Она низко наклонилась, взяла лапу пса в руки и смотрела в собачьи глаза довольно долго, прежде чем бросила на Бена косой взгляд, сдавленно смеясь. — Что бы он там тебе не рассказал — это неправда, — теперь уже Бен сложил на груди руки. — Собаки не лгут, — покачала головой Рей, продолжая так на него смотреть, что ему становилось отчего-то ужасно неловко. По счастью, Си уже вернулся в гостиную с серебряным подносом. Бен поднялся — расставлять по низким столикам исходящие паром чашки старик мог бы до самого рассвета, Бен справился быстрее, к тому же, это отвлекало и дало ему вновь почувствовать себя хозяином в этом доме. Вместе с ароматом жасмина гостиную наполнила самая светская беседа из всех, которые когда-либо слышали эти расписанные стены. Асока и Энакин вспоминали былые времена, котерия увлеченно внимала, Митака и Трипио ужинали, периодически пресекая покушения собаки и попугая на свои бутерброды с сыром и ветчиной. — И вот тогда Кеноби решил, что выслать ящик оружия с носферату будет хорошей идеей. Эти засранцы меня ободрали, как липку, до последней монетки… — Асока, забывшись, почти отхлебнула остывший чай. — А кто он такой, этот Кеноби? Его еще госпожа Вентресс упоминала… — спросил Дэмерон под презрительное фырканье Энакина. — О, вы видели эту ведьму? — Кеноби — порядочная сволочь, это все, что нужно знать. — Энакин нахмурился, попугай перепрыгнул с одного его колена на другое и поддержал хозяина: — Сволочь! Сволочь! — Теперь еще интереснее, — Бен положил подбородок на сложенные ладони, Чуи громко вздохнул, навалившись лохматым боком на его ноги. — О, они были друзьями, братьями по крови, можно сказать — у них общий сир, — с готовностью сообщила Асока под усталый стон Скайуокера, — пока Энакин не начал работать на Камарилью. — она вдруг поднялась, развернула свое кресло без каких-либо усилий, забралась в него с ногами и уложила локти на спинку. При ближайшем рассмотрении косы ее состояли из сотен маленьких косичек, синих и белых. Большая коса расплелась, и пара тонких жгутов упала ей на лицо. — Кеноби счел это предательством, они повздорили… Знаете, этот наш взрывной темперамент. Было жарко, а закончилось тем, что Энакин, такой, подползает — Кеноби, я ног не чувствую! А тот ему: Эни, у тебя их нет! — Сурово, — прокомментировал Митака, поднося ко рту очередной ломоть хлеба под сдавленный смех прочей котерии. — Очень смешно, — Энакин с каменным лицом слушал, как попугай пытается скрипуче скопировать звуки смеха. — Мистер Трипио, у вас здесь есть телевизор? — спросил Дэмерон, устало проведя рукой по лбу. — Нет, только магнитофон, — извиняющимся тоном ответил старик. Магнитофон пригодился По, когда все разошлись кто куда — Соло повел Рей наверх, в свою комнату, как какой-то смертный подросток, Асока и Митака поддались на уговоры Си и отправились осматривать усадьбу. Энакин заявил, что ему надо побыть одному — он даже птицу оставил, и теперь попугай увлеченно грыз ножку кофейного столика. Фазма, видимо, не горела желанием идти на экскурсию, так что оставалась в кресле, и это было По на руку. Он включил проигрыватель, предусмотрительно сбавив звук, и гостиная наполнилась звуками джаза. По удивленно приподнял брови — он не припоминал за Леей особенной любви к джазу. Но ему он вполне годился. Фазма обернулась в своем кресле, нахмурила брови вопросительно: — Чего, не можешь поверить, что в этой избе существует электричество? — Хочу пригласить тебя на танец. По остановился перед ней, протянув руку и чуть наклонившись, а она запрокинула голову, смеясь. — Насмешил. Я даже когда напивалась не плясала. — Не волнуйся, я научу. — Когда я отдавлю тебе ногу, не ной. — Обещаю. По обхватил ее за талию, скользнул ладонями вверх-вниз, немного задрав майку, над поясом ее армейских штанов обнажилась волнующая полоска молочно-белой кожи. Он погладил эту кожу большим пальцем, а она положила ладони ему на плечи и нервно переступила с ноги на ногу. По облизнул губы и задрал голову, чтобы посмотреть в ее синие глаза: — Очень хорошо. А теперь двигайся за мной. — Не вздумай только ляпнуть такое в бою, это будет смешно. Они неторопливо двигались по гостиной, покачиваясь, и Фазма в самом деле пару раз наступила ему на ногу, и однажды спутала направление, так что он по инерции впечатался лицом в ее грудь. Но, если задуматься, жаловаться здесь было совершенно не на что. — И откуда ты такой ученый взялся? Аристократ? — Ага. Единственный наследник кукурузного поля в Мексике, удравший из отчего дома ради того, чтобы незаконно возить алкоголь на шхуне в сухой закон. — О, бутлегер чтоль? — Я уже говорил, что ты постоянно удивляешь? Фазма решила удивить его еще раз, когда наклонилась и поцеловала его, долго и влажно, впервые — первая.***
Странное чувство расползалось по его холодным венам, пока Бен наблюдал, как Рей изучает его пыльную комнату. Будь он один, он сам бросился бы все осматривать и ощупывать, чтобы воскресить в памяти как можно больше деталей далекой, позабытой жизни, но она была с ним, и он словно бы открыл ей дверь в собственную душу и теперь ждал, пока она осмотрится и вынесет свой вердикт. Ее пальцы коснулись поверхности стола — Бен видел, что его покрывали лаком не так давно. Лея. Он подошел ближе и убедился, что все царапины, намеренные или нет, на месте. Рей проследила линию бессмысленного узора, добралась до абстрактного девичьего профиля и прикусила губу. — Тебе нравилось рисовать? — Не то, чтобы. Больше… Выводить. Буквы, узоры… — Значит, ты был влюблен? — Не был. Нет, Рей не злилась — недовольство на ее лице всегда отражалось столь отчетливо, что Бен прочел бы его, даже если бы оно вышло наружу лишь на долю секунды. Но он не лгал ей. Отойдя к книжной полке, он снял с нее книгу. Страницы с внешней стороны так потемнели, что он опасался, что не сможет ничего прочесть, но внутри они оказались разве что немного пожелтевшими. Бен открыл книгу наугад, а потом сразу же захлопнул, едва память услужливо извлекла из своих глубин строки: — О, кто говорит: человек, искупая* Грех праотца, вечно рыдай и горюй! Нет! цел уголок недоступного рая: Он там, где есть первый любви поцелуй! — Ты был романтиком, верно? — усмехнулась Рей, положив руки ему на грудь. — Нет, это Байрон был романтиком, — возразил Бен, беря ее ладони в свои и целуя каждую по очереди. Когда она уронила его на кровать, потускневшее одеяло взорвалось облаком пыли. Бен утер серый налет с ее щек, Рей чихнула, потому что снова позабыла, что дышать ей без надобности. — Значит, здесь ты проводил все время? — Не совсем. Бен поднялся с кровати, подошел к окну и распахнул его, запустив в комнату влажный душный воздух. Он выбрался наружу, замерев на карнизе, и протянул руку Рей, которая выглянула следом за ним. Совсем, как тогда, когда он забрался к ней в комнату в ее мастерской. И она снова взялась за протянутую ладонь. Сарай оказался куда меньше и теснее, чем он помнил, да и сена здесь теперь не было. Бен так и не смог вспомнить, в каком именно углу его складывали. Света здесь почти не было, только редкие лучи неполной луны, полускрытой за тяжелыми облаками, и Бен едва видел. Рей прошлась вдоль стен, изучила земляной пол самым тщательным образом и спросила наконец: — И что ты здесь делал? — Общался с крысами, — пожал плечами Бен, зная, что она наверняка хорошо его видит. Она подошла совсем близко — Бен скорее почувствовал ее дыхание на своей шее, чем увидел темный силуэт. Рей привстала на носки, обвивая руками его шею, и прошептала: — Тебе было одиноко, верно? — Но ведь больше нет? — Больше нет. — Ты тоже не одинока, Рей, — сказал он ей на ухо перед тем, как, коротко обняв ее в ответ, подхватить ее под бедра и прижать к дощатой стене. Он медленно целовал ее, наслаждаясь темнотой, в которой обострялись угасающие ощущения — те, которые должны были считаться угасающими, хотя он едва в это верил — вероятно, будь он жив, его сердце не вынесло бы всего этого вовсе. В тишине южной ночи он слышал звуки, с которыми она ему отвечала — вздохи и стоны на грани слышимости. Он поставил ее на ноги, и Рей пошатнулась. Бен придержал ее, сел перед ней на землю, а потом потянул вверх ее майку, покрывая живот мелкими быстрыми поцелуями. Рей запустила пальцы в его волосы, сжала пряди, и он уже расстегнул пуговицу на ее джинсах, рванул молнию вниз… Как тесный сарай заполнился бесстыдным оранжевым светом, открывающим всему миру то, что никому видеть не дозволено. Рей вздрогнула. — О, черт, простите, — Асока Тано прикрыла ладонью глаза, однако выглядывающий из-за ее плеча Дэмерон паскудно скалился, едва ли выглядя сколько-нибудь смущенным. — Дед куда-то подевался, — сказал он. Энакин обнаружился в кипарисовых зарослях за садом. Он лежал прямо на земле, свернувшись, будто его ударили в живот, а над ним возвышался серый могильный камень. Все замерли в нерешительности, Асока поспешно погасила фонарь. Бен склонился к Рей и шепотом попросил ее увести Дэмерона в дом. Оставшись с Асокой, которая, казалось, имела право видеть, Бен выждал с полчаса. Его дед не пошевелился ни разу за это время, будто окончательно и бесповоротно умер и застыл в предсмертной боли. Когда Асока подошла и тронула его за плечо, он только сжался еще сильнее, должно быть, надеясь, что так убедит их оставить его. Бен поднял взгляд на светлеющее небо. — Довольно. Рассвет скоро, — проворчал он, поднимая Энакина за плечи. Асока ладонями вытерла его лицо, перепачканное кровью и землей. — Простите. Что-то я начал сдавать, — прохрипел наконец Энакин, делая тяжелый шаг прочь и оглядываясь. — Не за что извиняться, — пожала плечами Асока, уходя по тропинке. — Но встречать Солнце тебе еще рано, Скай-гай. Стоило ей уйти далеко вперед, Энакин затормозил. Бен остановился тоже. Влажный душный воздух тек медленно и лениво, и если бы Бен еще мог потеть — он бы это делал, такой волной жара с запахом тины его обдало, пока он ждал, когда дед заговорит. — Не смог. Не знал, не успел… Понимаешь? — Понимаю, — Бен веско кивнул, — и прошу твоей помощи. Энакин вопросительно приподнял бровь. Собравшись с духом, Бен сказал: — В Корусанте… Если вдруг… Пообещай защитить их от меня. Лею и Рей. Энакин смотрел на него, пока небо продолжало светлеть, и взгляд его был серьезным и печальным. — Обещаю.