Пересекая черту

      В одно мгновение сорокаоднолетний Дин Винчестер живёт в относительной безопасности, зная, что с каким бы дерьмом ему ни приходилось сталкиваться ежедневно, по крайней мере, ему не нужно каждый день смотреть в глаза своему настоящему и особенно прошлому. В следующее мгновение случается это.       Дин собирается убить Кроули.       Он готов поставить все деньги мира на то, что Кроули сделал это намеренно, зная, насколько сильно эта ситуация ударит по Дину. Кроули, вероятно, сделал это просто для того, чтобы понаблюдать, как они страдают, делая ставки на то, кто из Динов в итоге прыгнет в пресловутый огонь.       Дин не может даже смотреть на младшую версию себя. Молодой Дин был таким податливым и непоколебимым в своих убеждениях, его глаза ещё были полны жизненной силы. Не то чтобы он не повидал определённого дерьма к этому возрасту, но Дин напоминает себе, что тогда он на самом деле ещё ничего не знал. Папа и Сэм ещё не умирали, Дин не верил в Бога или ангелов, никогда не был в Аду.       Дин оставил Каса, чтобы какое-то время угрюмо стрелять по мишеням, но его кожа чесалась от того, что он знал, что другой Дин находится в том же здании. Так что он выскользнул в гараж, стараясь остаться незамеченным, и теперь ехал на Импале через неосвещённую ночь тихой глуши Канзаса, с чёрным асфальтом, чёрными деревьями и сгущающимся пурпурно-синим небом. Его телефон наконец-то перестал звонить около часа назад, и теперь остались только он и Metallica. Музыка успокаивает. Как и дорога.       Дин не хочет думать ни о чём из этого, вообще ни о чём.       Он был так молод.       Это одна из многих вещей, которые пугают его во всей этой ситуации. Дин никогда не считал себя ребёнком, на самом деле, он никогда им и не был, но он смотрит на этого двадцатишестилетнего мужчину и видит Джека. Он видит последние остатки невинности в нём.       Дин знает, что тогда его жизнь тоже не была особо лёгкой, конечно, но молодой Дин ещё не был полностью выпотрошен и опустошён.       В груди Дина зреет глубокое чувство потери, и он не может этого вынести — он не может смотреть на эту пустоту или дотронуться до неё, потому что, если он это сделает, она поглотит его целиком.       Дин фокусируется на своём гневе, как он всегда это делает, погружается в него, позволяет себе ненавидеть эту другую версию себя за всё, чего она ещё не знает. Боже, молодой Дин ещё даже не потерял отца или Бобби, не пожертвовал собой ради Сэма, не видел, как Кас умирает снова и снова. Молодой Дин даже не разговаривает с Сэмом. Он просто варится в своём одиночестве, ничтожно идя по стопам Джона, пытаясь убедить своего отца, что он достоин того, чтобы быть рядом…       Дин вдавливает ногу в педаль газа, заставляя Импалу разогнаться, пока она не начинает буквально лететь через темноту, её фары вовремя успевают освещать повороты дороги, чтобы оставлять их достаточно крутыми, чтобы она чувствовала, что может перевернуться. Дин не беспокоится о штрафах, не здесь, не так поздно ночью. Да, остановка из-за превышения скорости — это не то, что ему нужно прямо сейчас, но всё-таки самое последнее, что ему нужно, — это думать о свежей ране, нанесённой двадцатишестилетним Дином.       Но скорость и музыка не могут полностью заглушить его мысли, когда он мчится по дороге.       Молодой Дин ещё не восстанавливал Импалу после аварии. Он не провёл год, воспитывая ребёнка, которого потом бросил. Он ещё не узнал маму. Он не терял её снова. Он не принимал Метку Каина. Не становился демоном. Не был ответственен за Конец Света. Чёрт, молодой Дин ещё даже не видел Гранд-Каньон и не занимался сексом с другим мужчиной.       Дин сильно скрипит зубами, потому что он готов скорее съехать на машине в овраг, чем думать об этом. Дин пережил столько другого дерьма за прошедшие годы, что у него нет времени на грёбаную маленькую травму молодого Дина. Итак, папа и Сэмми недостаточно любили его, его мама умерла, он был родителем для своего брата и поддельным партнёром на замену своему отцу с четырёх лет, люди и монстры одинаково травмировали его с тех пор, как он был ребёнком, чёрт возьми, и что? Дин хочет врезать молодому себе, кричать, чтобы он держался, переборол это, быстрее становился жёстче, потому что скоро всё станет гораздо хуже, чем его проблемы недолюбленного ребёнка.       Но самое худшее — это даже не сам молодой Дин.       Лицо Сэма — вся эта нежная привязанность и забота ощущались словно пощёчина. И Кас…       Дин не может вынести мысли, что этот молодой Дин будет ошиваться рядом с Касом. По крайней мере, Сэмми уже знал его тогда, так или иначе. По крайней мере, они на равных в том, что Дин тоже знал Сэма молодым. Но Кас встретил его только после Ада, и Дина это устраивало. Он не хотел, чтобы Кас видел, каким мягким он был раньше, либо потому, что это только подчеркнуло бы, насколько чертовски сломлен Дин сейчас, либо потому, что, возможно, Кас захотел бы этой мягкости. А Дин… в нём больше этого нет. Он знает, что уже некоторое время скребёт дно грёбаной бочки того, что он может предложить миру. Не то чтобы он когда-либо был лучшим человеком, но раньше он, по крайней мере, умел притворяться. Он мог вызвать улыбку перед красивой девушкой в ​​баре, которая не была похожа на наглую ложь. Он мог осмыслить свой собственный выбор. Он мог хотя бы взглянуть на своего брата и увидеть завтрашний день. Даже если он сам не мог видеть свет в конце этого уродливого туннеля, он всегда позволял вере Сэма в него быть достаточной для них обоих. Если у него был Сэм, он мог пережить ещё один день.       Хотя в последнее время… ну…       Дин думает, что Эйлин невероятно крутая, и он хочет, чтобы Сэм был счастлив, и он знает, что что-то особенное действительно может быть между ними двумя, но в последнее время Дин начинает задаваться вопросом, сможет ли Сэм когда-нибудь иметь будущее с кем-нибудь, если Дин всё ещё будет здесь. Что бы ни говорили фанаты Чака, в зависимости братьев друг от друга нет ничего эротического, но она сама по себе действительно существует. Дин не уверен, что это очень плохо — разве не в том смысл, чтобы в твоей жизни был кто-то, за кого ты готов умереть? Но он также как бы ненавидит себя за то, что больше всего мешает счастью Сэма. Он цеплялся за это в прошлом, да, но Дин устал. Он просто устал. Устал бороться, устал терять людей, устал от горя. Он устал от вины, которую чувствует каждый раз, когда мельком видит себя причиной печали Сэма.       Дин не может представить себя без Сэма, и на данный момент он почти уверен в том, что и Сэм не знает, кем бы он был без Дина. И горькая правда в том, что пока Сэм ставит Дина на первое место, он никогда не пойдёт дальше ни с Эйлин, ни с кем-либо ещё.       Дин не планировал умирать. Но он уверен, что не сможет позволить какому-то мальчишке умереть за него, даже если этот мальчишка — он сам, даже если он ненавидит себя в этом возрасте. И, может быть, если Дин получит стрелу в грудь через три недели, а молодой Дин не испарится или что-то в этом роде, может быть, они с Сэмом смогут построить отношения более здоровым образом. Может быть, Сэм сможет понять, кто он такой, без Дина, не потеряв полностью своего брата.       А Кас…       Даже в своих самых мученических фантазиях Дин не готов думать о Касе и молодом Дине. Он просто не может.       А если ты не умрёшь? Упрямо спрашивает мозг Дина, его внутренний голос звучит настойчиво и раскованно из-за громкой музыки или, возможно, безрассудного вождения. Если Сэмми уедет, двинется дальше, женится?       Раньше Дин хотел завести детей. Ему нравилась Лиза, конечно, возможно, он даже любил её, но половина этой любви к ней заключалась в возможности снова стать отцом. Когда он приехал к ним, когда он только потерял Сэма, общение с Беном ранило и исцеляло одновременно. Он всё думал, как он поступит правильно на этот раз, что на этот раз он не был просто четырёхлетним ребенком, изо всех сил пытающимся сохранить своего младшего брата живым. Но в глубине души он всегда понимал, что рано или поздно мысли о Сэме добили бы его, и он бы всё равно закрылся от Бена.       А затем они пострадали из-за него, и Дин просто… Он не смог. Он так облажался с Сэмом, и он подвёл Бена, и если бы Джек сам по себе не был таким проводником хаоса, Дин чувствовал бы себя чертовски более виноватым за то, как он поступал с этим последним ребёнком в своей жизни.       Он не может.       Дин думает о жизни с призрачным домом, женой и детьми, и всё, что он чувствует, — это онемевший ужас. У него этого не будет. Теперь он это знает.       Не так давно ему захотелось чего-то другого. Построить что-то, взрастить что-то обнадёживающее и глубокое с кем-то, так, как он никогда не делал раньше. Он пошёл тогда в исповедальню в церкви и рассказал священнику о том, что хочет испытывать чувства.       Священник выждал мгновение, а затем произнёс добрым глубоким голосом, эхом отражающимся в тёмной пыльной кабине:       — Ты прости меня за то, что я скажу тебе это, сынок, но ты выглядишь потерянным. Похоже, что то, что давало тебе цель в течение долгого времени, больше не доставляет тебе той же радости, того же удовлетворения. Сейчас ты ищешь чего-то большего, чего-то ещё, чтобы заполнить эту пустоту. Это так?       Дин откинул голову на старую деревянную обшивку.       — Я не думаю, что когда-нибудь смогу прекратить то, что делаю, Отец. Пока оно не убьёт меня. Но иногда я думаю… я хочу того, чего, я знаю, не могу получить. Вещи, которые мне не положено хотеть, таким способом, как мне не положено хотеть. Я не… Я не знаю, смогу ли я получить и то, и другое, но я не могу перестать этого желать.       — Первое послание к Коринфянам, глава 12, — без паузы произнёс священник. К этому моменту Дин был чертовски хорошо знаком с Библией — это было бы глупо, если бы он не был — но из-за волнения он не мог найти отрывок, пока священник не начал его цитировать.       — Не может глаз сказать руке: «Ты мне не надобна»; или также голова ногам: «Вы мне не нужны». Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют в том нужды. Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член — страдают с ним все члены; славится ли один член — с ним радуются все члены.       Затем священник резко выдохнул, и с другой стороны перегородки раздался лёгкий шорох от того, что он ёрзал на твёрдых деревянных сиденьях.       — То, что я слышу в тебе, я слышу от многих других. Ты потерян, потому что не чтишь или, если ты, возможно, предпочтёшь другое выражение, не осознаёшь все эти части в себе. Если ты не можешь позволить себе почувствовать все эти вещи, которых ты так сильно жаждешь, не можешь построить и укрепить любовь и доверие, спроси себя, действительно ли ты считаешь их более слабыми и необязательными. Можешь ли ты действительно делать то, что нужно делать, если ты не занимаешься этим из любви?       Возможно, это всё было сказано слишком давно, но по-настоящему об этих словах Дин думает только сейчас.       Сейчас Дин, кажется, совсем ничего не чувствует.       Дин заворачивает за угол, не нажимая на тормоз, и чувствует, как Импала раскачивается. Однако он никогда бы не перевернул свою Детку. Не так.       У него заканчиваются просёлочные дороги, по которым можно проехать. Если он будет продолжать в том же темпе, он скоро снова вернётся на шоссе, и как бы ему не хотелось сбежать, он здесь не для этого.       Дин внезапно чувствует, что полностью вымотан. Он разворачивается посреди пустой дороги, сбавляя скорость ровно настолько, чтобы не дать себе потерять контроль и не вылететь в пшеничное поле справа от него. Он делает музыку тише, и когда кассета заканчивается и стереосистема выплёвывает ее, он не перематывает её, как делал раньше. Он меняет кассету на Moby, что в последнее время является его музыкой для хандры, и это целиком вина Каса.       Кас увидел название трека «We Are All Made of Stars», когда однажды вечером листал коллекцию виниловых пластинок Дина, и уговорил послушать его, хотя Дин был в середине впечатляющего урока музыки на тему Pink Floyd.       Кас сел рядом с Дином на кровать, забыв о стакане виски в руке, полностью застыв, чтобы услышать каждое слово.       Люди встречаются,       Люди расстаются,       Теперь нас никто не остановит,       Потому что все мы сделаны из звезд.       — Это приятно, — сказал ему тогда Кас.       — Кас, — сказал Дин, раздражённый и удивлённый своими неудачными попытками заставить Каса ценить классический рок. — Я не говорю, что не существует времени и места для маленького Моби, это нормально. Но ты что, чувак, думаешь, это лучше, чем «Another Brick in the Wall»?       Кас хмурится.       — Это та песня, которую мы только что слушали, с криками о пудинге в конце? Ну… Я не ходил в школу, Дин.       Дин застонал и закрыл голову руками.       — Не знаю, почему я вообще парюсь, — пробормотал он.       Попытки влюбленных       Остались в моей памяти.       Я пою вне досягаемости.       Мы увидим, что мы нашли.       Кас повернулся к нему, его лицо нахмурилось в лёгком замешательстве из-за чего-то столь человеческого, как музыка, а затем он сказал просто: «Ох».       Кас наклонился через Дина и поставил свой стакан на тумбочку рядом с пустым стаканом Дина.       — Музыка — это средство выражения, обычно того, что музыкант пытается передать, но её значение также заключается в том, как она кодируется слушателем. Ты пытался поделиться чем-то о своих чувствах в музыке, которая тебе небезразлична. Прости меня, мы можем вернуться к выбранным тобой альбомам сейчас.       Дин моргнул, застигнутый врасплох Касом, выразившим его мотивы словами. Он не то чтобы пытался поделиться своими эмоциями через музыку, но он пытался объяснить, почему музыка важна для него, не говоря об этом вслух. И, да, это было что-то вроде выражения.       А затем Дин поцеловал Каса, повалив их обоих на кровать, именно так в конечном итоге Дин занялся сексом под альбом «18».       Сейчас этот альбом играет в машине, и Дин беспокойно барабанит пальцами по рулю. Теперь, когда он выдохся, он просто хочет вернуться в свою кровать, выпить и, может быть, посмотреть что-нибудь глупое на своём телефоне. Он мог бы побеспокоить Каса, но он не совсем в настроении для секса и не находится на достаточном уровне эмоционального опустошения, чтобы позволить себе хотеть от ангела чего-то ещё, так что нет, просто кровать, алкоголь и невероятное изобретение в виде телефона, который теперь ещё и одновременно портативный телевизор.       Их первый раз с Касом случился одним дождливым вечером, кажется, во вторник, за несколько месяцев до того, как Дин излил свою душу на исповеди в церкви. Тогда он не думал ни о единстве своего существа, ни о почитании различных частей себя, ни о каком-либо другом религиозно-цветочном дерьме. Честно говоря, Дин уже какое-то время понимал, что это должно было произойти, что он хотел, чтобы это произошло, и он нервничал и был взвинчен по этому поводу в течение нескольких недель, как только достиг принятия этой мысли. Конечно, он говорил себе, что это всего лишь секс, что-то, что снимет напряжение между ними, просто что-то, что не даст ему думать о том, кем он стал за последние несколько месяцев: сначала из-за Метки, затем будучи на побегушках у Кроули. Ему было нужно что-то, чтобы изгнать вкус Кроули из его рта, хотя он никогда не собирался рассказывать Касу об этом.       На самом деле Дин три вечера подряд пытался намекнуть Касу о своих желаниях, но Дин был слишком взволнован, путался и нервничал, а Кас… был Касом — просто тихо доволен вниманием Дина, совершенно не понимая, о чём тот пытался попросить его. Итак, на третью ночь Дин выпил залпом четыре стакана виски и просто бросился в руки Каса.       Кас, конечно, подхватил его, пытаясь сохранить равновесие, когда Дин обвил руками его шею и прижался к его губам в поцелуе.       Так это и началось. Не совсем поцелуй, просто губы Дина крепко прижимались к Касу, губы которого были тёплыми и мягкими, но они не отвечали. Что было несколько несовместимо с тем, что руки ангела напрягались и хватались за бёдра Дина, притягивая его ближе, вместо того, чтобы пытаться снова поставить на ноги и отдалиться.       Дин прервался, всё ещё почти вися на Касе всем своим весом, и попытался поцеловать снова, более осторожно. И снова руки Каса сжались на нём, лицо слегка наклонилось, но его рот оставался неподвижен.       Дин снова оторвался от него с разочарованным стоном, опустил руки на плечи ангела и впился взглядом в его ошеломлённое лицо.       — Ты собираешься поцеловать меня в ответ или нет? — потребовал Дин, уже на полпути назад в свою оболочку защитного гнева.       Кас моргнул, выглядя не так, словно только что его лучший друг упал на него ртом, а словно его ударила молния в яркий летний день.       — Я… Но… Мы же целовались? — сказал Кас беспомощно, потрясённый, сбитый с толку, бывший совершенно не в себе.       — Кас, приятель, — Дин не смог сдержать смех в голосе, прислоняясь лбом ко лбу Каса. — Ты тоже должен двигать своим ртом. Да ладно, я знаю, что ты знаешь, как это делать.       — Да, но я не… я не… Мы можем попробовать снова?       Дин не ожидал, что в этом будет что-то смешное, но он всё ещё продолжал улыбаться в следующий поцелуй.       И вот оно.       Кас снова прижался к нему, обнимая его руками, судорожно выдыхая в поцелуй, пальцами впиваясь в одежду Дина и притягивая его ближе. Да, это было оно, то, чего так жаждал Дин.       Это ощущалось… честно, так, словно после этого ничего не будет прежним. Дин не позволял себе думать об этом до того, как принял безрассудное решение поцеловать своего лучшего друга, но, ну… вот они, небрежно переворачивали свой мир в гостиной бункера.       Дин запустил руки в вечно растрёпанные волосы ангела, а Кас опустил одну руку чуть ниже уровня фланелевой рубашки, почти касаясь его задницы, прежде чем Дин решил, что этого достаточно. Он отступил, оставив Каса покрасневшим и потрясённым, и схватил его за запястье.       Кас охотно последовал за ним по коридору в спальню Дина, позволил толкнуть себя к двери и вытащить из этого дурацкого плаща. Он прижал руку к щеке Дина, целовал в ответ с таким напором, что Дин позволил себе полностью увлечься им, позволил своему мозгу выключиться и своему телу просто получать то, чего оно хотело.       — Дин, — пробормотал Кас, когда губы Дина коснулись его шеи, оттягивая белый воротник его рубашки. — Ты…       Дин зажал рот ангела ладонью, устремив взгляд на широко раскрытые голубые глаза Каса.       — Никаких разговоров, — сказал Дин. — Сейчас или потом. Никаких разговоров об этом. Таковы правила. Понял?       Кас медленно кивнул, его взгляд был напряжён в попытке прочитать эмоции на лице мужчины. Дин убрал руку, и ангел снова поцеловал его, неряшливо и нетерпеливо, и было чертовски приятно чувствовать себя желанным.       Секс был хорош, но также по-своему это было фиаско.       Дин говорил себе, что это будет всего лишь секс, что он сможет пережить факт секса с Касом, и, вероятно, он справился бы с этим лучше, если бы просто на всё это время закрыл глаза. Но под ним лежал Кас. Кас, который был мастером напряжённого зрительного контакта, пристально, безотрывно смотрел на Дина с чем-то вроде удивления на лице. Кас доверчиво кивал ему, когда Дин, нарушив своё собственное правило, спросил: «всё ли в порядке?». Кас, который был готов отдать Дину всё, чего бы тот не попросил. Кас, не сводивший с него глаз, даже когда у него перехватило дыхание, когда его руки сжались на плечах мужчины, когда имя Дина слетело с его губ в стоне, который отозвался где-то глубоко в душе.       Дин не рассчитывал, что Кас будет выглядеть так, будто Дин полностью раскрыл его, будто секс полностью разрушил его способность мыслить: его волосы были ещё больше растрёпаны, глаза безумны, голова запрокинулась назад, обнажая беззащитное горло, а голос сорвался, пока он бормотал неразборчивые слова в кожу на запястье Дина, рука которого упиралась в матрас рядом с головой ангела.       Дин расслышал кое-что из его бормотания, слова: «красивый», «великолепный», «невероятный» и «нужно», но он не сосредотачивал своё внимание на них, потому что к тому времени сам не мог ясно мыслить.       Он не мог ожидать, что то, что всегда висело между ними, наконец реализовавшееся в соединении их тел, в поту их голой кожи, во вкусе Каса, высвободит всё, что он когда-либо делал, или кем был до этого момента, из его головы… он не мог ожидать, что это станет чем-то священным.       Но оно стало. Это случилось.       Кас смотрел на Дина как на какую-то святыню, произносил его имя как молитву.       Дин отвернулся, закрыв глаза, закусив собственную губу, чтобы не озвучить предательскую мысль, которую всё его тело жаждало обрушить на Каса; эта мысль хотела вырваться, тело хотело признаться.       — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, — думал он в своих последних трёх толчках, кончая, изливаясь, приходя в себя. Он рухнул на Каса на мгновение, руки ангела обвились вокруг него, гладили его волосы и пробегали нежными прикосновениями по его спине, они оба тяжело дышали друг другу в кожу.       — Дин, — прошептал Кас, его голос тоже был наполнен чем-то невысказанным, и Дин почувствовал укол вины за то, что лишил Каса возможности выразить свои чувства.       Дин приподнялся и соскользнул вниз по телу ангела, Кас всё ещё не кончил и был болезненно возбуждён.       Ангел застонал, совершенно застигнутый врасплох, когда губы Дина оказались на его члене.       — О, Дин… Я… Тебе не обязательно…       Дин оторвался на мгновение, чтобы бросить на него взгляд.       — Кас, почему ты думаешь, что я этого не хочу?       И это, по крайней мере, заставило Каса ненадолго заткнуться, одна его рука вцепилась мужчине в волосы, слишком короткие, чтобы он смог ухватиться за них, но всё же близко к этому.       Дин не рассчитывал, что он будет наслаждаться голосом Каса, вновь срывающимся на его имени, его вкусом на языке, одновременно с этим двигая пальцами внутри ангела, выжимая из него все стоны, все силы, всё, что он мог получить.       Дин не собирался разрешать Касу остаться. Он рассчитывал, что они займутся сексом, а затем, после допустимого минимума, он выставит ангела из своей комнаты, чтобы спокойно лечь спать. Но Дин не ожидал увидеть Каса таким, когда, закончив, он подполз обратно, чтобы лечь рядом.       Кас выглядел абсолютно сломленным и потерянным.       Дин сказал себе, что именно из-за этого он позволил Касу втянуть себя в объятия, позволил им запутаться в конечностях друг друга, уткнувшись лицом в потную ключицу ангела, пока голова Каса покоилась на его затылке.       Дин не рассчитывал, что Кас заплачет, и сказал себе, что именно поэтому он крепко обнял его и нежно гладил по спине, и, в конце концов, когда ангел успокоился, накинул на них одеяло, забив на беспорядок и всё остальное, и заснул, окружённый теплом Каса.       И Дин определённо не рассчитывал проснуться с затуманенными глазами, по-прежнему окружённым объятиями Каса, зная, что ангел провёл всю ночь, наблюдая за ним спящим. И он не рассчитывал, что будет чувствовать себя настолько расслабленным не только в физическом плане, но и ощущать теплоту в груди, то чувство, которое он в конце концов определил как безопасность, потому что Дин не мог сказать, когда в последний раз он чувствовал себя в безопасности. Если он вообще когда-либо чувствовал себя в безопасности за всю свою грёбаную жизнь, начиная с четырёх лет.       И тогда Дин сделал то, что он всегда делал перед лицом эмоциональной уязвимости: он запаниковал. Он вырвался из объятий, грубо сказал Касу, что собирается принять душ, а затем всю неделю избегал его.       Казалось, Кас даже не удивился такому поведению, его эмоциональному состоянию, терзаниям, которые Дин испытывал. Он не пытался об этом говорить, не пытался прикоснуться к мужчине. И когда Дин, наконец, собрался и однажды утром протянул ангелу чашку кофе в одном из своих обычных молчаливых жестов, «спасибо», брошенное Касом, оказалось слишком искренним, слишком полным других невысказанных слов, но это было то, что Дин мог проигнорировать.       То, как терпелив был с ним Кас, было, откровенно говоря, несправедливо.       «Кас всё ещё слишком терпелив со мной», — думает Дин, рефлекторно проверяя, нет ли машин, следующих за ним в темноте на дороге, ведущей к въезду в гараж.       Никто другой во всей Вселенной, чёрт, даже в Мультивселенной, вероятно, не стал бы мириться со всеми закидонами Дина так долго. Он это знает. Он знает, что зачастую ведёт себя как полный кретин.       Когда Дин заезжает в гараж, паркуя Детку на её привычном месте, и поднимается по лестнице, ведущей к его комнате, он задаётся вопросом: «А помнит ли молодой Дин, каково это быть влюблённым?»