Пересекая черту

      Сорокаоднолетний Дин всё ещё находится на кухне, когда туда заходит его младшая копия. Молодой Дин выглядит слегка потерянным. Иррациональный гнев, который Дин испытывает, видя собственное лицо, это не то, с чем он собирается разбираться в ближайшее время.       «Глупый, — думает он. — Бесполезный, наивный».       Младший Дин оглядывает кухню, его волосы растрёпаны после сна, он быстро скользит взглядом по Сэму и Касу, а затем останавливается на Дине. Он хмурится, выглядя настороженно. Старший Дин прерывает зрительный контакт и сердито смотрит в пол.       Сэм прочищает горло.       — Утро, — говорит он младшему Дину, словно тот просто очередной гость в их доме. — У нас есть кофе и яйца. Хлеб на стойке, если хочешь сделать тост.       — Спасибо, — говорит младший Дин. Он явно чувствует себя неловко теперь, когда первоначальный шок прошёл.       Дин даже представить себе не может, какой была бы его реакция на всё это в двадцать шесть лет. Не то чтобы он вообще должен представлять это, поскольку его прошлое «я» было здесь прямо сейчас. Но Дин не знает, что бы он чувствовал, чего бы ожидал. В том возрасте он был ещё полон напускного бахвальства и бравады.       Дин освобождает путь, обходя кухонную стойку с другой стороны, чтобы не пересекаться с молодым собой. Возможно, это антагонизм в его сердце, или, может быть, это просто каждый научно-фантастический фильм, который он когда-либо видел, шепчет ему не взаимодействовать с самим собой в своей собственной временной линии.       Но хватит об этом.       — Итак, — говорит младший Дин, наливая себе кофе и неловко осматривая остальную часть пространства. — Есть мысли, как переместить меня обратно, или…?       Сэм вздыхает, протирая лицо своей огромной рукой, пытаясь сосредоточиться и приступить к решению проблемы.       — Ладно, в общем, сейчас у нас есть два варианта возможного развития событий. Либо мы найдём способ соединить вас обратно с тем Дином, из которого тебя вытащил Кроули, либо ты останешься здесь на неопределённое время. В любом случае, нам нужно снова вызвать Кроули и заставить его объяснить, что он сделал, чтобы мы могли понять, с чем имеем дело.       — Ты не учёл третий вариант, — говорит младший Дин настолько бойким голосом, что он совсем не звучит естественно и правдоподобно. — Третий вариант — я делаю то, за чем меня сюда притащили. Я имею в виду, я просто копия. Мне даже не полагается быть живым прямо сейчас, так что…       — Нет, — одновременно говорят Сэм и Дин. Младший Дин переводит взгляд с одного на другого, и уголки его рта растягиваются в лёгкой улыбке.       — Этого не произойдёт, — твёрдо говорит Сэм. — Я же сказал, мы разберёмся.       — Ага, ну, без обид, но просвети меня… а если нет? Ты сказал, что это древнегреческое демоническое проклятие, верно? Звучит довольно мощно. Не знаю, чем вы занимались всё это время в будущем, но я понятия не имею, как бороться с чем-то подобным. Послушайте, я не говорю, что в восторге от этого, но по большему счёту…       — Нет, — резко отрезает Дин, перебивая его. — Заткнись. Я — тот, кто был проклят. Стрелок придёт за мной. Если мы не найдём другой способ, то ты точно не получишь стрелу вместо меня. Это не обсуждается.       — Чувак, ты не можешь просто сказать «это не обсуждается». Это не аргумент.       — Да, это не аргумент, потому что мы не устраиваем тут дискуссию. Я старше тебя, что значит а) ты должен слушаться меня и б) я первый забил это местечко. Подожди своей очереди.       — Никто не умирает, — говорит Сэм, прерывая младшего Дина, прежде чем тот успевает ответить. — Мы всегда находим способ. У нас есть три недели до следующего новолуния и куча греческих журналов в архивах. Там точно должно быть что-то про этого Церодика.       — Как тебя вообще прокляли? — младший Дин делает себе тост, и Дин не может не заметить намёк на обвинение в его голосе. Что ж, к чёрту его.       — Я разозлил ведьму, спутавшуюся с демоном. Прикончил сукиного сына, а она обрушила старую вазу на мою голову. Проклятие внутри этой вазы попало на меня, абракадабра, и вот мы здесь.       Сэм схватил ведьму, пока Дин пытался устоять на ногах, и она истерично смеялась, крича Дину, что он тоже умрёт, что он проклят до самой души. А потом она бросилась на нож Сэма, делая этот выбор за них, совершая харакири в его руках.       Отследить изображения на разбитой вазе до Церодика не составило труда, но, кроме истории вокруг вазы, возникшей как часть её мифологии в аукционных домах и арт-блогах, ничего особо полезного найти не удалось.       — Ты имеешь в виду экзорцизм, да? — младший Дин размазывает масло и джем по своему тосту, вставляя в рассказ этот вопрос, закончив, он запихивает тост в рот так, словно не знает, когда будет его следующий приём пищи.       И… хм.       Прошло так много времени, что Дин вроде как забыл, каково это. В настоящее время вопрос о том, сможет ли его желудок хоть что-то переварить, остаётся сложным. Иногда еда всё ещё доставляет ему удовольствие, но в большинство дней это вообще последнее, о чём он может думать. Возможно, это началось с Михаила, которому в теле Дина вообще не нужно было есть, а после Дин едва мог заставить себя существовать в этом мире, пока боролся с ангелом в своей голове. Возможно, это случилось тогда, когда он снова потерял маму, бледная расслабленность на её лице до сих пор преследует его в каждом вздохе. Возможно, причиной этому стало то, что он позволил Касу пройти через всё это.       Прошло много времени с тех пор, как главным отношением Дина к еде был голод. Но в двадцать шесть лет, когда он боролся за каждый приём пищи, искусно играя в покер и наживаясь на нескольких фальшивых кредитных карточках, он не был обеспечен едой изо дня в день.       Именно поэтому Дин не может смириться со своим молодым «я». Всё в нём изголодалось: по пище, по стабильности, по вниманию. Тогда он был в таком отчаянии, так нуждался…       — Нет. Прикончили. Убили. Грохнули.       — Невозможно убить демона, — решительно говорит младший Дин. — Или возможно?       — Ага, — отвечает Дин. Он не вдаётся в подробности, и младший Дин хмуро смотрит на него.       — Это трудно, — поспешно добавляет Сэм, бросая на Дина взгляд, говорящий: «Веди себя нормально». — Но у нас есть пара вещей, которые могут это сделать. Демонический нож или ангельский клинок, например.       Младший Дин удивлённо поднимает брови, но просто говорит: «Понятно».       Телефон Сэма жужжит на столе, и Дин сразу понимает, от кого пришло сообщение, по тому, как загорается лицо его брата.       — Эйлин здесь, — говорит Сэм, его улыбка лёгкая и радостная. Ничего в их жизни не имеет смысла в эти дни, но Дин рад, что Сэм, по крайней мере, вернул Эйлин. Какая-то его беспокойная часть ждёт, когда всё это развалится, та часть, которая всё ещё шепчет, что мёртвое должно остаться мёртвым. Но это просто смешно. Ведь тогда они все ходячие мертвецы.       — Пригласил её посмотреть на придорожный аттракцион? — спрашивает Дин, более резко, чем на самом деле хочет. Сэм закатывает глаза, позволяя улыбке сойти со своего лица.       — Она здесь, чтобы помочь нам найти что-то, что снимет проклятие, тупица, — он встаёт, разворачиваясь, как массивное дерево, которым по сути и является. — Я сейчас вернусь.       Он бросает эту фразу младшему Дину, который кивает, выглядя немного взволнованным.       Когда Сэм выходит из кухни, Дин, наконец, садится за стол, плюхаясь через два стула от Каса. Тишина, возникшая после ухода Сэма, максимально напряжённая. Младший Дин проводит пальцами по волосам. Дин горбит плечи и пялится на стол. Кас переводит взгляд с одного на другого, чувствуя себя крайне неловко.       — Хм, — пробует Кас через минуту, что правда отважно с его стороны. — Знаете, забавно, но многие характеристики, которые современные историки приписывают древнегреческому искусству, неверны. Возьмём, к примеру, любой греческий бюст или статую. Вы склонны ценить голый, ничем не украшенный мрамор за его чистый минимализм, но на самом деле греки были большими поклонниками ярких цветов и смелых узоров. Их работы почти всегда были густо расписаны. Обнаружение следов пигмента на некоторых статуях вызвало довольно ожесточённые дебаты в мире искусства в наши дни. Люди думают, что стиль росписи выглядит слишком аляповатым. Конечно, это наблюдается повсеместно, то, как человеческие историки любят рассматривать Грецию. Отрицание краски является своего рода продолжением стирания существования цветных людей в Древней Греции или гомоэротизма в большей части…       Дин пинает Каса под столом.       — Что? — Кас хмурится, словно нога Дина могла действительно причинить ему боль.       Дин вздыхает и роняет голову на руки, лежащие на столе.       — Кас. Мы это уже обсуждали. Когда я пинаю тебя под столом, это намёк. Ты опять нудишь, чувак.       Младший Дин смотрит то на Каса, то на Дина, и между бровями у него появляется складка, как будто он протягивает между ними красную нитку и ставит вопросительные знаки. Дин определённо не нуждается в этом в своей жизни.       Сэм возвращается с Эйлин, спасая их всех от слишком ощутимой неловкости. Эйлин переводит взгляд с Дина на Каса, потом на молодого Дина, и её улыбка становится слишком озорной. Дин встаёт и обнимает её, быстро и как-то по-братски.       Его жесты всё ещё неуклюжи, несмотря на то, что он регулярно практикуется, но он может справиться с коротким аккомпанементом, когда говорит вслух:       — Рад тебя видеть.       — Я тоже рада тебя видеть, Дин.       Эйлин поворачивается к младшему Дину, практически сияя. Брови младшего Дина удивлённо ползут вверх, и Дин внутренне ёжится. Он был таким маленьким дерьмом в этом возрасте. Он был бесчувственным и женоненавистником, и, вероятно, эйблистом, и ему не нравится думать об этом. Он не хочет, чтобы Эйлин пришлось разбираться с каким-нибудь проблемным дерьмом его двадцатишестилетнего «я».       — Привет, другой Дин. Приятно познакомиться, — говорит Эйлин, и в её характерной, осторожной манере речи читается скрытое веселье.       — Привет, — говорит младший Дин, наконец вставая из-за стола и протягивая ей руку. — Очень приятно.       Он говорит слишком громко, слишком медленно.       Эйлин, всё ещё сияя, пожимает его руку.       — Ты тоже охотник? — неуверенно спрашивает младший Дин, разглядывая её одежду и множество скрытого в ней оружия.       — Да. Почти всю свою жизнь, как ты и Сэм.       Младший Дин кивает, глядя поверх её головы на Сэма.       — Мы встретились, охотясь на одну банши, — говорит Сэм, осторожно похлопывая Эйлин по плечу, чтобы она могла повернуться и прочитать по его губам. Его рука задерживается на её куртке слишком долго.       Глаза младшего Дина расширяются, и он ухмыляется.       — Банши? Круто! Я о них только читал.       Дин ещё пристальнее смотрит на стол. Пока никаких банши. Почти никаких демонов. Никаких ангелов. Никаких левиафанов. Никакого Чака.       Кас толкает его в плечо. Когда Дин поднимает на него взгляд, ангел изучает его лицо, безмолвно спрашивая: «Ты с нами?»       Ещё никакого Каса. Никто не смотрит на него так, никто не замечает, когда он начинает тонуть в своих мыслях, уходя в них слишком глубоко, и не возвращает его обратно в реальность.       Дин, должно быть, пропустил часть разговора, потому что дальше Сэм говорит:       — …кофе, если хочешь.       Эйлин кивает, проходя мимо младшего Дина и поворачиваясь к ним спиной, чтобы наполнить кружку. Младший Дин смотрит на неё, затем быстро показывает Сэму большой палец и улыбается. Сэм улыбается ему в ответ, слегка наклонив голову, но Дин видит, как его младший брат доволен тем, что младший Дин одобрил её.       И Дин просто не может. Он резко встаёт, заставляя всех, кроме Эйлин, обернуться на него, реагируя на громкий скрип стула об пол.       — Я ухожу, — говорит Дин. — Я собираюсь… Я соберу нужные ингредиенты, чтобы снова призвать Кроули. У нас закончились те дурацкие консервированные фрукты, и костей почти не осталось.       На самом деле, это не совсем так, костей у них полно, но фрукты правда закончились. Ритуал вызова Кроули, каким бы суетливым он ни был, также очень специфичен.       На лице Сэма появляется беспокойство, поэтому Дин поспешно отворачивается от него, машет Эйлин, чтобы привлечь её внимание, и прощается жестом.       — Я мог бы пойти с тобой, — говорит Кас так, словно уже знает, что Дин ему откажет.       — Это фрукт, Кас, работа явно не для двоих, — Дин не смотрит на него. Он находит ключи в кармане и выходит, ничего не сказав своему младшему «я».       Дин знает, что это безумие — ревновать самого себя к Сэму, но, чёрт возьми, именно это и происходит. Он просто не может сидеть и смотреть, как его брат привязывается к копии того, кем он когда-то был.       — Дин, эй, подожди секунду, — Сэм догоняет его у двери гаража, пробегая по коридору, как неуклюжий лось. — Эй, просто… Ты в порядке?       Дин трёт пальцами между бровей.       — Сэм…       — Слушай, я знаю. Я знаю, это, хм, странно…       — У нас нет времени на это, — говорит Дин, и в его голосе звучит усталость. — Ни на что из этого. Неважно, проклятие это или другой «я». Мы должны помогать Джеку, подготовить его к…       Дин не заканчивает предложение. У них вошло в привычку не произносить имя Чака в бункере, всегда предполагать, что он слушает, наблюдает. Насколько Дину известно, он где-то там, наслаждается шоу, наблюдая, как они извиваются в попытках понять, что делать с младшим Дином. Насколько им известно, именно поэтому Чак воскресил Кроули, а не из-за узкого определения «врага» в истории, как они предполагали, когда Бог решил вновь вернуть всех их врагов на Землю. Дин больше не верит, что что-то в этом мире реально или свободно от назойливых пальцев Чака.       И всё-таки это не похоже на Чака. Это похоже на чёртову тупую удачу, узкую специальность Винчестера.       — И мы сделаем это, — говорит Сэм, его голос полон уверенности, но Дин знает, что его брат, на самом деле, абсолютно ни в чём не уверен. — Мы сделаем. Но Джек занимается своей частью, и, кроме исследований, мы сейчас мало чем можем помочь. Так что мы будем брать дела, снимем с тебя проклятие, разберёмся, что делать с молодым тобой. И после продолжим волноваться о… всём остальном.       Сэм проводит рукой по волосам, и Дин секунду изучает морщинки вокруг его глаз и более глубокие на лбу.       Дин играет свою роль во всём этом, он будет продолжать делать всё возможное, чтобы защитить своего младшего брата, но также он ясно осознаёт, что где-то на их пути именно Сэм стал тем, кто удерживает их всех вместе. Сэм ведёт себя как настоящий просвещённый, взяв на себя ответственность, организовав охотников со Второй Земли. Каким-то образом во всём этом именно Сэм оказался более стабильным, именно он смог взять на себя всё и не сломаться в процессе. Именно он каждое утро отправляется на пробежку, пьёт зелёные смузи и всё ещё может смеяться над шутками Дина, всё ещё может влюбиться в девушку, не усложняя это кучей разных способов.       Комок, внезапно образовавшийся в горле Дина, — это отчасти печаль за все эти годы, которые оставили свой след на лице его брата, отчасти горько-сладкая гордость: Сэмми вырос хорошим человеком.       Дин хлопает брата по плечу, и Сэм слегка вздрагивает.       — Я знаю, Сэмми. Я просто… вспоминаю о том, кем я… кем мы были раньше, до того, как всё пошло наперекосяк, понимаешь? Но я в норме. Я в порядке. Я просто прокачусь, куплю этот дурацкий фрукт для призыва Кроули, а потом помогу вам с исследованиями. Хорошо?       Сэм внимательно смотрит на него.       — Хорошо…       — Серьёзно, всё в порядке. Не оставляй свою девушку там одну, молодой «я» тот ещё идиот, помнишь?       Сэм закатывает глаза.       — Просто не делай глупостей.       Дин заставляет себя улыбнуться, используя всё своё обаяние и харизму в качестве отвлекающего манёвра, который на самом деле никогда не мог обмануть Сэма.       — Я? Я слишком стар для этого.              Когда Сэм был маленьким, совсем маленьким, ещё едва ходил, Дин бывало сидел по ночам в холодном от тревоги поту, просто наблюдая за тем, как его братишка спит, волнуясь, что с ним может что-то случиться. Дин не знал, как быть отцом, или матерью, или ещё кем-то, и ему всегда казалось, что он не справляется. Конечно, бывали моменты, когда Дин раздражался или расстраивался из-за того, что необходимость присматривать за младшим братом означала, что он не может заниматься тем, чем хочет, но он любил Сэма. Он хотел присматривать за ним. Он просто… иногда он просто не был достаточно большим или достаточно умным для этого.       Дин помнил, что когда была жива мама, она водила его на регулярные осмотры ко врачу. Мысль об этом казалась ему смехотворной уже в шесть лет — к тому времени он на постоянной основе зашивал Джону раны в грязных ваннах мотелей. Но он помнил, как мама держала его на коленях в кабинете врача, несмотря на то, что она была беременна, и он был тесно прижат к её животу, голос Мэри говорил ему, что взрослеющим мальчикам нужны уколы, чтобы они не заболели.       Дин тогда боялся игл, боялся кабинетов врачей, боялся деревянных палочек, которые хранились в банке на столе. Какая это была роскошь — иметь детские страхи.       Мэри гладила его по волосам и говорила, что он храбрый мальчик, хороший мальчик, её маленький ангел.       — Я знаю, что это страшно, малыш, но это для твоей же безопасности, — говорила она ему.       — Мама тоже позволила сделать себе укол, — думал Дин. Или, может быть, они просто притворились вместе с врачом, но она сделала это, чтобы показать ему, что всё в порядке.       Поэтому в возрасте шести лет, когда Сэму было всего два, Дин записал его к местному педиатру. Он заставил Джона отвезти их, потому что уже тогда остро осознавал опасность службы защиты детей для них. Это было причиной, по которой они никогда не пускали горничных убираться в их номере, когда Сэм и Дин оставались одни. Джон привёз их, проводил внутрь и подделал страховые документы, но именно Дин был тем, кто сделал запись, кто держал Сэмми за ручку, когда тот расплакался и пытался оттолкнуть врача. Дин был тем, кто спросил Сэма, хочет ли он, чтобы Дин пошёл первым, чтобы показать, что всё в порядке. Сэмми смотрел большими глазами, всё ещё полными слёз, как Дин позволил одному из докторов уколоть его чем-то, и только после этого расслабился и обмяк.       Дин иногда удивляется, когда это Сэм начал беспокоиться о нем. Часть Дина всегда будет видеть своего огромного брата маленьким ребёнком с ободранными коленками и невинной улыбкой, крепко держащим его за руку. Ответственностью Дина, причиной его существования.       Дин никогда не говорил об этом Сэму, но он не уверен, что был бы ещё жив, если бы у него не было надоедливого младшего брата. Смыслом жизни отца была мама, или, во всяком случае, месть за неё, а всем смыслом Дина был Сэм.       Если он оглядывается назад, чего Дин правда старается не делать, он понимает, что часть гнева Сэма в подростковом возрасте была связана с попытками заботиться о старшем брате. Дин не знал этого тогда, не мог видеть, но он до сих пор помнит отчаянную теплоту, которую почувствовал, услышав, как Сэм однажды сказал: «И в чём, по-твоему, заключается моя работа, Дин?» Это было так много лет назад. Дин понимал, что Сэм всегда прикрывал его спину, но он правда не знал, что младший брат тоже присматривал за ним. Теперь он видит это в том, как Сэм кричал на Джона, сжимая руки в кулаки, отказываясь отступать в спорах, на которые у Дина никогда не хватало смелости, как Сэм спасал Дина от пьяной ярости отца, когда Дин хотел остаться, чтобы позаботиться о нём, как Сэм всегда бросался в первую очередь к Дину, когда они с Джоном возвращались с охоты, и длинные пальцы Сэма ощупывали его, ища раны.       И вот они здесь, в опасной близости к среднему возрасту, всё ещё самая большая тревога друг для друга и самое большое утешение.       Разве, в конце концов, не это делает их жизни любимым шоу Чака? Их невротическая, иррациональная, созависимая любовь друг к другу? Разве это не та самая вещь, которая продолжает разрушать концовки, задуманные Богом?       В последнее время Дин часто задавался вопросом, что в их жизни было реальным, и самый частый ответ, который приходил к нему в голову, был ничего. Он думал о том, как Чак всё это время наблюдал за ним — в кабинетах врачей, в пустых мотелях, на заправочных станциях. Дин сводил себя с ума, задаваясь вопросом, создал ли его Чак, манипулировал ли им, чтобы он стал именно тем, кто он есть сегодня.       Но Чак должен был знать, если он действительно писал это шоу, если он действительно обращал внимание на них, что нет ничего во Вселенной, что братья Винчестеры не сделали бы, чтобы спасти друг друга. Как будто он постоянно забывает об этом, как будто он постоянно спотыкается об эту характеристику во время создания своих сюжетов, потому что, на самом деле, не писал её.       Они написали это. Они выбрали это. Они выбрали друг друга.       Чак это знает, он уже говорил им об этом. Но для него это было как бы случайностью, погрешностью. Дин просто не знает, смогут ли они использовать это против него или нет.              Дину приходится ехать в какой-то вычурный хипповый магазин «натуральных продуктов», в который он никогда бы не пошёл по доброй воле, но практически только там можно было найти необходимые для вызова Кроули ингредиенты. Очень симпатичная кудрявая кассирша по имени Лиз флиртует с ним, и Дин флиртует в ответ, это лёгкая рутина, талант, который не пропить. Когда он возвращается в Импалу, то понимает, что она написала свой номер на обратной стороне чека.       Дин не может отрицать, что это льстит его самооценке, но… ну.       Он комкает чек и бросает его в один из пакетов на заднем сидении. Прошло много времени с тех пор, как у него последний раз был секс на одну ночь или перепихон в грязном туалете бара. Просто это больше не то, чего он хочет. Поначалу это испугало его, когда он вдруг, словно из ниоткуда, осознал, что прошло уже много лет с тех пор, как он был с женщиной. С тех пор, как он целовал кого-то, кроме Каса. Но с момента этого осознания тоже прошли годы, и Дин вроде как уже привык.       Часть идиотской математики в его голове, которая оправдывает эту вещь с Касом, заключается в том, что Дин не смог бы вынести мысли о том, чтобы втянуть кого-то ещё в свою жизнь только для того, чтобы в итоге этот человек умер из-за него. Он больше не может этого делать. Но Кас… вероятно, этот глупый ангел мог бы снова умереть по его вине, но, по крайней мере, Кас уже был во всём этом замешан. По крайней мере секс с Касом, вероятно, не сделал бы его ещё большей мишенью, чем он уже был. Они были слабостью друг друга задолго до того, как начали заниматься сексом.       — Вас нет в этой истории, — сказал им Чак однажды, и Дин верит, что правда слышал удивление в его голосе. Кастиэль никогда не должен был восстать, просто так вышло, что он сошёл с полосы из-за «трещины в его шасси», трещины в скрепах его веры и покорности, в которую Дин умудрился пролезть со своей настойчивостью и слепым упрямством. Падение Каса, всегда такое буквальное падение, ради Дина не было судьбой. Это не было предопределено, не было чем-то, что планировали Небеса. Они не были родственными душами, не были предназначены…       Но они тоже выбрали друг друга.       Дин просто хотел бы быть храбрее.              Дин делает крюк, чтобы заехать в государственный парк, где находится излюбленная им тропинка, ведущая через лес к озеру. Он берёт две бутылки мерзкого модного пива, купленного в магазине натуральных продуктов, и суёт их во внутренний карман куртки, где они весело позвякивают.       До озера можно быстро дойти пешком, и там никого нет — хоть сейчас и середина недели, и на улице становится оживлённо. Небо немного затянуто облаками, но солнце почти в зените, и, стоя на берегу, Дин наклоняет голову, позволяя себе почувствовать тепло на лице.       Ладно, возможно, модное пиво и не такое мерзкое. Дин быстро выпивает первую бутылку, неохотно признавая, что на вкус это очень даже неплохо. Не его любимое, конечно, но сойдёт.       Дин знает, что он алкоголик, но не видит в этом проблемы. То же самое было и с Джоном, и с Бобби. И с Эллен. Дин считает, что если ты охотник, доживший до определённого возраста, это твоя награда.       Только Сэм и такие люди как Гарт могут справляться с этим по-другому. Дин не нуждается в осуждении или волнении Сэма по поводу его виски за завтраком или утреннего пива или чего-либо ещё, он просто… это просто помогает.       И с учётом двадцатишестилетнего Дина, шатающегося по бункеру, Дин думает, что заслуживает выпить.       Дин не может решить, что беспокоит его больше, то, как Сэм, кажется, привязывается к младшему Дину, или то, как отчаянно рад младший Дин завоевать любовь Сэма.       Всё в Дине того возраста было отчаянным. Он почти уверен, что все тоже видели, как он жаждал хоть какого-то внимания. Он флиртовал в барах Среднего Запада в перерывах от охоты, ненавидя возвращаться в пустой мотель тогда, когда Сэм был в Стэнфорде, а отец оставлял его одного на всё более и более длительные периоды.       Конечно, большую часть времени он просто оставался ночевать в Импале. Это было дешевле, и почему-то не так одиноко. Он сворачивался калачиком на заднем сиденье под старой папиной кожаной курткой, которая всё ещё пахла отцом, независимо от того, сколько лет Дин носил её, с фонариком и книгой в мягкой обложке, которую нашёл в благотворительном магазине или стащил с туристической стойки или ещё откуда-нибудь, и читал, пока не засыпал.       Дин никогда не считал себя туристом. В конце концов он делал свою работу. Но неважно, куда он направлялся, перед ним всегда были открыты все дороги Америки, и дорога была его домом.       Дин открывает вторую бутылку и откидывается назад. Колеблющийся солнечный свет на озере ослепительно серебрится в ряби серой воды.       Дин может умереть через три недели. Большой сюрприз. Чёрт, кто знает, он может и не протянуть так долго, если что-то ещё доберётся до него раньше, чем это дурацкое проклятие. Он был просто максимально проклят по жизни.       Он не может вспомнить — что очень пугает его — чувствовал ли он это в двадцать шесть. Чувствовал ли он уже тогда, что его собственная кожа — яд, что Винчестеры просто прокляты, что одно их прикосновение уничтожало всё и всех вокруг.              Дин возвращается в машину около полудня и нежно проводит рукой по рулю своей Детки. Он любит эту машину всем своим чёртовым сердцем. Это самая лёгкая любовь, которую он когда-либо знал.       Дин вставляет кассету с музыкой группы R.E.M., хотя будет это отрицать, если кто-нибудь спросит. Его отец всегда ненавидел эту группу, считая её слишком мягкой и напевной, просто неправильной стороной поп-рока.       Дин включал песню «Losing my Religion» для Каса однажды, чёртово клише, и ангел тогда просто кивнул и сказал: «Да», когда Дин спросил его, что он думает. Поэтому он поставил альбом «Automatic for the People», и Кас крепко держал его за руку всю оставшуюся часть поездки.       Большая часть музыки Дина теперь тесно связана с воспоминаниями о Касе, она является большим неоновым предупреждающим знаком, в котором Дин не нуждается. Кас был в музыке REO Speedwagon, когда они впервые брали еду навынос в «Тако Белл», он жаловался тогда на то, что это на самом деле не совсем мексиканская еда. Кас был в звучании Creedence Clearwater Revival, настаивая на том, что он может исполнить тибетское горловое пение в аккомпанемент «Bad Moon Rising», Дин тогда смеялся так сильно, что чуть не выпал из машины, припаркованной где-то в Колорадо. Ангел был в каждом альбоме, под который они занимались сексом — по большей части незапланированные саундтреки, просто музыка, которую Дин ставил для фонового шума в своей комнате, где одно всегда вело к другому. Кас разрушил ему восприятие группы Queen на всю жизнь. Он больше не может слушать «Another One Bites the Dust», не краснея от воспоминаний о своём собственном голосе, стонущем имя ангела.       Из всей этой музыки, Devil Makes Three было тем, что играло в их второй раз с Касом. Они были в самом разгаре охоты, которая, как оказалось, была связана с одержимостью каким-то древним месопотамским духом, и Дин нашёл заброшенный дом в паре миль от города у старой грунтовой дороги, где они могли бы переночевать.       — Дом, милый дом, — с сарказмом сказал Дин, раскладывая спальный мешок на менее убитый кусок пола в гостиной. — Посмотрим, смогу ли я снова подключить электричество.       Кас нахмурился и неопределённо хмыкнул. Свет над головой мигнул, а затем зажегся.       Дин ухмыльнулся, обрадованный тем, что ему не пришлось рисковать и связываться с электрическим током, чтобы поставить телефон на зарядку, и похлопал Каса по плечу.       — Знал, что мы держим тебя не просто так, приятель.       Тогда прошёл почти месяц с тех пор, как они переспали в первый раз, и всё ещё было немного напряжённо, поэтому Кас не стал возражать, что его небесные силы не сводятся к трюкам с электричеством, а просто устало улыбнулся Дину и кивнул.       Дин подключил телефон и запустил музыку в приложении, пока готовил им ужин. Звук был самого низкого качества, и определённо не так должна была звучать музыка, но хоть Дин и был избалован своим винилом в бункере, ему нравилось иметь что-то на заднем плане, пока он готовил.       Кас, конечно, не нуждался в еде, но не стал отказываться от стряпни Дина. Он просто сказал: «Спасибо, Дин», когда мужчина поставил перед ним тарелку с курицей терияки и тушёными овощами. После ужина они ещё немного посидели за старым кухонным столом, просматривая папки с делами, вечер уже переходил в кромешную тьму ночи.       Дин выпил стакан виски, пока они работали, и его сердце бешено колотилось, когда он просматривал отчёты о пропавших без вести и новостные статьи о неурожаях. Это было первое дело, которое они расследовали наедине друг с другом, после того, как провели вместе ту ночь в комнате Дина. Сэм был занят с просвещёнными, это было недалеко от бункера, и Дин вроде как… он вроде как сам надеялся, что брат не поедет с ними.       Было уже поздно, когда Кас оторвался от напряжённого изучения книги по краеведению, полученной ранее в тот же день от городского исторического общества.       — Тебе надо поспать, — сказал он, и в этом не было флирта или намёка, это был просто Кас, бывший искренне заботливым. Просто Кас, бывший хорошим другом.       — Ага, — сказал Дин. — Возможно, стоит.       Он не устал. Он был нервным и нуждающимся.       Песня «Old Number 7» зазвучала, когда Дин допивал остатки виски, и он улыбнулся про себя. Он встал и потянулся, и от него не скрылось то, как Кас быстро скользнул взглядом по его торсу и снова отвёл глаза в сторону.       Когда я быстро повзрослел, я думаю, что стал злым,       Была тысяча вещей в моей голове, которые я хотел бы не видеть,       А теперь я просто брожу сквозь настоящий дурной сон,       Такое чувство, что я разваливаюсь по частям…       Кас тоже встал, складывая папки, пытаясь навести порядок в хаосе личной, непостижимой картотеки Дина. Дин даже не был пьян. Тепло в его животе было не от виски. Честно говоря, алкоголь в этот момент был просто предлогом.       — Кас, — сказал Дин.       Ангел выпрямился над столом с пустыми руками, приподняв одну бровь.       — Слушай, я просто разложил всё по датам, — сказал он, защищаясь. — Уверен, что это проще, чем то, как ты делаешь это.       Дин не стал говорить Касу, что он раскладывал информацию, основываясь на совпадениях, на взаимосвязи зацепок, на внутренних ощущениях, которые развил в себе за десятилетия работы. Он не сказал ничего из этого.       Вместо этого он кинулся к ангелу, схватил его за плечи, резко дёрнул на себя, вложив в объятия и поцелуй всю свою силу и неистовое желание. На этот раз Кас включился в процесс быстрее, его первый приглушённый стон удивления в рот Дина растаял в нём, превращаясь в поцелуи, превращаясь в страсть, и Дин кусал губы Каса, и язык ангела проникал в его рот слишком нетерпеливо.       Я смотрю, как его крылья расправляются настолько широко, насколько это возможно,       Давай же, обними меня ими,       Потому что всё, что я хочу сейчас — это заснуть,       Иди сюда и ложись рядом со мной.       Дин опустил руки с плеч Каса на его талию, притягивая его ближе, соединяя их тела.       Ему нравилось то, как Кас ощущался рядом с ним, удивительное тепло, исходящее от ангела, огромная сила, заключённая в этом человеческом теле. Ему нравилось, как Кас сначала неуверенно повторял за ним движения, нежно покусывая губу Дина, а потом целуя настойчивей и сильнее, когда мужчина невольно издал в ответ тихий умоляющий стон.       В конце концов они упали на спальный мешок в гостиной, наполовину раздетые, их руки беспорядочно сдирали ткань, отчаянно желая прикоснуться к коже. Дин тогда нетерпеливо пнул свой мешок, чтобы им не пришлось делать это прямо на подозрительно грязном полу. На кухне всё ещё звучала музыка, но Дин не слышал её из-за крови, стучащей в ушах. Поцелуи с Касом ощущались почти как борьба. Они тесно прижимались друг к другу, Кас, забыв про свою неуверенность, грубо стянул джинсы мужчины до колен. Дин отшвырнул их ногой и чуть не порвал майку ангела, резко стягивая её через голову. Это взъерошило волосы Каса даже больше, чем обычно, это было восхитительно, Боже, Кас был… Дин не мог подобрать подходящих слов. Красивым? Горячим? Ангельским?       В старом доме было холодно, но к тому времени, когда они оба обнажились, жар между их переплетающимися телами бисеринками выступил на груди Дина. Мужчина просунул руку под спину Каса, переворачивая их так, чтобы ангел оказался на нём сверху. Глаза Каса расширились, когда Дин неловко высвободил одну ногу, чтобы ангелу было удобней разместиться между его бёдер.       Кас выглядел так, будто собирался поговорить об этом, поэтому Дин притянул его к себе за шею, крепко целуя, пытаясь вложить всё своё невысказанное желание в то, как он выгибался навстречу ангелу. И Кас, как ни странно, казалось, понял, о чём его просили.       — Ты уверен? — всё-таки разорвал поцелуй Кас, оторвавшись от губ Дина ровно настолько, чтобы выдохнуть эти слова. Его пальцы уже потянулись вниз, чтобы коснуться Дина, уже нашли его горячую точку и дразняще потёрлись о неё.       — Да, — сказал Дин, подаваясь ему навстречу. — Да.       Судя по тому, как всё прошло дальше, Дин был почти уверен, что Кас, должно быть, смотрел кучу порно или, по крайней мере, читал о технике или что-то в этом роде, потому что, Боже… Не может быть, чтобы ангел просто знал, что делать со своими пальцами и языком.       Мысль о том, что Кас смотрел порно в качестве домашнего задания, проводил исследования на случай, если Дин захочет повторить, была одновременно и забавной, и милой.       Дин поймал себя на том, что бормочет имя Каса, одной рукой запутавшись в свои волосы, а другой впиваясь ногтями в собственную ладонь. Прошло много времени с тех пор, как он делал это, он никогда не позволял себе этого, это было слишком сложно, слишком изобиловало триггерами. Но это был Кас, и Дин хотел.       Кас выглядел таким же сломленным, как и в первый их раз, когда он на пробу толкнулся внутрь. На его лице отразилось бессовестное удивление, когда он вошёл в тело Дина, притянул его бёдра ближе, ангел смотрел на лицо мужчины слишком напряжённо и многозначно. Кас смотрел на Дина так, словно тот был самым красивым и непостижимым существом, которое он когда-либо видел. Кас смотрел на него так, словно ему потребовалось всё его самообладание, чтобы в один момент не высказать всё, что он чувствовал.       Дин никогда не чувствовал себя настолько уязвимым рядом с Касом. Выражение лица ангела, ощущение, которое мужчина испытывал, давая весу Каса придавить его, не сопротивляясь этому, отдавая ему контроль над их телами, позволяя быстро толкаться в своё тело, бормотать ему на ухо, что он был невероятным.       — Дин. Ты просто невероятный. Ты самый невероятно красивый мужчина, которого я когда-либо встречал.       К тому времени Дин уже был полностью потерян во всех этих ощущениях, и слова Каса влияли на него так, что он почти верил им, его руки царапали поясницу ангела, стремясь подтолкнуть его ближе, его собственный голос бормотал в ответ:       — Сильнее, Кас.       В конце концов, Дин начал умолять, в потной феромонной дымке удовольствия и боли Дин сломался и бессмысленно заскулил:       — Пожалуйста, Кас. Пожалуйста. Я хочу тебя, я хочу тебя.       И это, конечно же, в ответ сломало Каса, их взаимный оргазм был таким же невероятным, как и всё остальное в этой ситуации, Кас тяжело дышал, рухнув всем своим весом на него, а Дин откинул голову назад, сжимая пальцами пыльный спальный мешок.       Дин лежал на спине, тяжело дыша, он позволил Касу обнять его, положив свою руку на тёплую руку ангела, обхватившую его поперёк живота.       — Ты в порядке? — наконец прошептал Кас, его дыхание щекотало ухо мужчины. — Было хорошо?       Дин позволил смеху вырваться из груди и похлопал Каса по руке.       — Да, Кас, всё было в порядке. Я в порядке, — он слегка повернул лицо к ангелу, голубые глаза были слишком близко к его собственным. — Ты в порядке?       — Я… конечно. Конечно, Дин.       Дин снова повернул голову к потолку и закрыл глаза. Пот начал остывать на его коже, покалывая от холода, и он чувствовал себя липким и мокрым между ног. Он чувствовал себя таким беззащитным, обнажённым и замёрзшим в этом заброшенном доме, куда, конечно, никто не мог войти.       В конце концов, Дин с трудом поднялся и собрал свою одежду с пола, куда она была брошена в порыве страсти. Он проигнорировал взгляд Каса на себе, смущаясь, когда ему пришлось использовать свои боксеры, чтобы привести себя в порядок, прежде чем натянуть джинсы на голое тело.       — Ты… уходишь? — голос Каса был почти болезненно нейтральным.       Это перевернуло что-то в груди Дина, то, как осторожно говорил ангел, думая, что Дин может просто уйти. Это заставило Дина почувствовать себя чудовищно.       — Нет, Кас, я не… Я не ухожу, — он обернулся, посмотрел на ангела, опиравшегося на локоть, всё ещё голого, с мокрыми от пота волосами, и снова отвернулся, уставившись в пол. — Я просто не могу спать голым, ладно?       Кас кивнул, пытаясь скрыть облегчение на лице. Он не стал напоминать, что в прошлый раз у Дина не было с этим проблем, видимо, понимая, что бункер не в счет. Кас на мгновение заколебался, наблюдая, как Дин тащится обратно на кухню в поисках своей рубашки, прежде чем тоже начал натягивать одежду.       Дин выключил музыку на телефоне, переключившуюся к тому времени на AC/DC, и натянул на себя рубашку.       — Ванная, — бросил он через плечо Касу. — Не сбегаю.       Вместо того, чтобы выяснять, какие ужасы могут таиться в полуразрушенной ванной, Дин вышел на улицу и помочился в кусты, ополоснув руки водой из бутылки, которую вытащил из машины, и щедрым количеством дезинфицирующего средства для рук. Он чувствовал себя немного грязным, когда начал отходить от произошедшего, а затем виноватым за то, что чувствовал себя грязным, а затем смущённым и разочарованным из-за того, что он больше не знал, как должен себя чувствовать.       Однако, ночной воздух был холодным, поэтому Дин не мог долго стоять на улице, поглощённый своими чувствами, а просто скользнул обратно через сломанную заднюю дверь.       К тому времени, как он вернулся в гостиную, Кас уже лежал в своих брюках и белой майке, выглядя крайне неуверенно на краю спального мешка. Дин вздохнул и выключил свет. Он вернулся к Касу в темноте и плюхнулся рядом с ним, достаточно близко, чтобы почувствовать тепло его тела. Рука Каса нерешительно потянулась к бедру мужчины, и Дин снова позволил втянуть себя в объятия, положив одну руку на грудь Каса, а другую на спину.       — У тебя руки ледяные, — проворчал Кас, притягивая Дина ближе, делясь с ним своим теплом.       — Ага, и ты их согреешь, солнышко, — сказал Дин, запуская руки под рубашку ангела, пробегая пальцами по груди и спине Каса, сжимая его ладонями.       Кас фыркнул, снова уткнувшись лицом в волосы Дина. Он слышал, как Кас вздыхает, и чувствовал, как эта близость вызывает чужое и интимное ощущение в его животе.       Некоторое время они молчали. Достаточно долго, чтобы пальцы Дина перестали казаться ледяными. Но он так и не вынул их из-под рубашки Каса.       — Дин, — сказал Кас, его низкий голос прозвучал в тишине дома. — Могу я сказать всего одну вещь? Пожалуйста?       Каждый кусочек его инстинкта самосохранения, орал Дину сказать «нет», заткнуть ангела, просто отключиться и застыть, пока нежность в голосе Каса не исчезнет.       Но Дин был сонным и тёплым, и всё ещё чувствовал себя слишком уязвимым, и это, к его удивлению, не казалось плохим или некомфортным. Это было что-то неуверенное, что-то слабое, но оно было мягким и сияющим в его груди.       — Хорошо, — сказал он, не поднимая головы от рубашки Каса. — Ладно.       Руки Каса прижали его ещё ближе, и Дин почувствовал, как дыхание ангела шевелит его волосы.       — Мне нравится это, — сказал Кас. Его голос был неуверенным, полным всепоглощающей нежности.       Это была простая, обнажённая правда. Ничего такого, чего бы Дин уже не знал. Ничего такого, что Дин, в свою очередь, не пытался выразить ему в своих поступках. Это был способ Винчестера — находить другие пути, как сказать «Я люблю тебя»: в домашней еде, в кассетах с любимой музыкой, в накладывании швов на раненную кожу.       Дину потребовалось слишком много времени, чтобы выдавить из себя слова, которые, казалось, застряли у него в горле. Достаточно долго, чтобы Кас, вероятно, перестал ждать ответа, достаточно долго, чтобы Дин мог просто сдаться и притвориться спящим.       — Я знаю, — наконец удалось произнести мужчине, его голос слегка дрогнул. Он крепко зажмурился. Он практически слышал мысли Каса, рывшегося в своих папках знаний о поп-культуре, связанных с Дином, мог сказать, в какой момент он нашёл необходимое и понял. Руки Каса на мгновение крепче прижали Дина к себе, и он поцеловал его в макушку, задержавшись там губами.       И если после этого Дин ещё глубже уткнулся лицом в грудь Каса, кто бы об этом узнал?              До бункера остаётся ехать ещё около пятнадцати минут, когда заканчивается кассета с R.E.M., и повисшая тишина прерывает воспоминания Дина. Он должен немного встряхнуться, вытащить себя из того момента времени, когда в нём ещё оставалась какая-то мягкость. Это оставляет тупую боль, вызванную пустотой в его внутренностях, но, эй, в этом нет ничего нового. Это просто место, которое он сможет заполнить или хотя бы заглушить виски.       Спасибо тебе, Джек Дэниелс, старый номер семь,       Виски из Теннесси помог мне допиться до небес,       И ангелы начали казаться мне привлекательными…       Блюграсс играет в его голове, слова зацикливаются, вызывая всё те же образы той ночи много лет назад.       Правда в том, что это не просто музыка. В его жизни больше нет ничего, на что он мог бы смотреть, не видя в этом Каса. Он позволил этому случиться случайно, и иногда ему кажется, что если бы он был сильнее, то давным-давно смог бы отпустить ангела. Ради них обоих. Он знает, что Кас не заслуживает всего того дерьма, через которое ему пришлось пройти из-за Дина.       Но Дин слаб, и он продолжает выбирать Каса снова и снова. И Кас продолжает ему это позволять. Так они и ходят кругами.