Пересекая черту

      Сэм просыпается от резкого толчка, его тело уже реагирует, вскакивает, адреналин вспыхивает в той части подсознания, которая отвечает за тревожные сигналы. Ему требуется мгновение в темноте его комнаты, в этом маленьком островке спокойствия, которое не совсем дом, но очень, очень близко к этому, чтобы понять, что его разбудило.       Это его собственное имя — теперь он снова слышит его, выкрикиваемое скрипучим голосом словно из самых глубин Ада, эхом отражающееся где-то в конце коридора. Сэм вскакивает с пистолетом в руке, пробегает босиком по полу в одной пижаме и вываливается в коридор. Он знает, что это, но его сердце всё ещё колотится, и он не может не прийти, когда Дин зовёт его так, словно моля о спасении. Потому что вдруг на этот раз это не просто сон?       Но Сэм приоткрывает дверь в комнату Дина и видит только своего брата, тяжело дышащего, борющегося с чем-то, чего Сэм не видит, и Дин заставил его пообещать, заставил Сэма поклясться после последнего раза, что он больше не будет пытаться его разбудить.       Сэм всё ещё слышит свист пули, пролетевшей рядом с его ухом, когда он в последний момент отшатнулся в сторону, и заспанный голос Дина, говорящий: «Дерьмо. Сэм? Сэмми? Ты в порядке? Ты в порядке?»       Сэм снова закрывает дверь, но не уходит, а сползает вниз по стене, оставаясь сидеть напротив двери в комнату Дина, положив голову на колени, всё ещё некрепко держа пистолет в руке.       — Сэмми! — Дин снова кричит, и Сэм вздрагивает, позволяя этому чувству пройти сквозь него сейчас, когда брат не может его видеть. Он думает о том, сколько раз Дин звал его так в Аду за сорок лет пыток (и Сэм лучше, чем кто-либо, знает, что последовавшие после этого десять лет на Земле тоже считались), звал своего младшего брата, последнее, за что Дин мог держаться.       Сэм тоже кричал имя Дина в Клетке. По крайней мере, вначале, когда он ещё помнил, как.       Раздаётся негромкое шарканье, и Сэм поднимает голову с колен. Из-за внезапности пробуждения и дымки знакомого страха он совсем забыл о младшем Дине, но эта другая, до-адская версия его брата стоит в нескольких шагах от него, сжимая в руках пистолет, выглядя совершенно растерянным и полусонным. Его короткие волосы очаровательно взъерошены, и в этой слишком большой серой футболке и чёрных спортивных штанах, которые Сэм нашёл для него, он выглядит невероятно молодым и мягким. Сэм любит его за это. Он отдал бы всё на свете, чтобы вернуть своему Дину немного этой мягкости.       — Эй, — хрипло говорит Сэм. — Всё в норме. Просто… эм…       — Это я? — спрашивает молодой Дин полушёпотом.       — Да, — Сэм не может заставить себя встать. Он чувствует, что, если он не может разбудить Дина, лучшее, что он может сделать, это оставаться рядом с ним. Он ненавидит расставаться с Дином.       — Боже, — говорит младший Дин. Он выглядит немного менее сонным и немного более потрясённым. Он опускает пистолет, подходит и садится рядом с Сэмом так, что их плечи соприкасаются. — Почему мы его не разбудим?       — В последний раз, когда я пытался, он чуть не застрелил меня, — признаётся Сэм. — Он взял с меня обещание больше не делать этого.       Дин рядом с ним обдумывает услышанное.       — Ну, я ничего не обещал, — говорит он. — Хочешь, чтобы я это сделал?       — Нет. Нет, это… Иногда бывает хуже, когда он просыпается, — Сэм не вдаётся в подробности. Близость к убийству Сэма — не единственная реакция Дина на то, что его вытаскивают из кошмаров. Он обычно «злой спросонья» и в лучшие времена. — Я позову Каса, если это будет длиться слишком долго. Его, знаешь, довольно трудно убить.       — Так это обычная вещь? — спрашивает молодой Дин. Его тон нарочито небрежен.       — Достаточно регулярная, да, — Сэм не упоминает, что у Дина, кажется, бывает меньше кошмаров, когда кто-то с ним, не упоминает, что он почти уверен, что именно Кас ответственен за все спокойные ночи, что у них были в последнее время, не упоминает, что это совсем не совпадение, что Сэм просыпается от крика только в те ночи, когда эти двое не спят вместе. Он всё равно не должен об этом знать.       Что… в порядке. Это в порядке, что Дин скрывает от своего брата самые долгие и самые важные отношения, что когда-либо были в его жизни. Всё в порядке. Они все в порядке.       — Сэм! Сэм! Нет, Боже, пожалуйста, нет…       — Чёрт, — снова бормочет молодой Дин.       — Да.       — Он знает, что делает это?       Сэм слегка прислоняется к младшему Дину. С ним ему гораздо проще быть ласковым. Не то чтобы у Дина не было своих проблем в двадцать шесть лет, видит Бог, он уже тогда был сломлен настолько, что Сэм не мог его исцелить. Они оба были такими.       Видя Дина из 2005, Сэм желает вернуться ещё дальше, в то время, когда Дину было шестнадцать или, может быть, даже тринадцать, куда-то в их прошлое, когда он мог бы схватить Дина за плечи и сказать ему, что ничего из случившегося не было его виной, его ответственностью. Сказать ему, что жизнь не должна быть такой, что он этого не заслуживает. И, вероятно, добавить, что это ничего, если его привлекают парни, просто на всякий случай.       — Да, он знает.       Младший Дин молчит. Крики из-за стены превратились в сопение и приглушённые всхлипывания, едва слышные сквозь толстые стены бункера.       Сэм дышит через нос и старается не вздрагивать. Рыдания — это тоже плохая часть.       Через мгновение всё прекращается, и бункер погружается в тишину — глубокую тишину подземной жизни.       Сэм снова выдыхает и медленно поднимается на ноги. У него в голове появляется ощущение, что на это уходит целая вечность. В конце концов, ему ещё со многим нужно смириться. В конце концов, ему ещё со многим предстоит разобраться.       Младший Дин тоже вскакивает, небрежно засовывая пистолет за пояс спортивных штанов. Он больше не выглядит сонным.       — Хочешь выпить? — спрашивает Дин.       — Да, — говорит Сэм. — Да, давай. Хотя, наверное, я лучше сделаю себе чаю.       Младший Дин стонет, следуя за ним по направлению к кухне.       — Я тебя немножко ненавижу.       — Я знаю, — отвечает Сэм, позволяя себе слегка улыбнуться.       Сэм ставит чайник, игнорируя Дина, бормочущего: «Ладно, бабуля». Дин берёт себе бутылку пива из холодильника и садится на табурет рядом с кухонным уголком. У Сэма есть небольшая коллекция чая, которую он и Кас прячут от своего Дина — слишком много розыгрышей случалось, чтобы доверять ему — Сэм останавливается на ройбуше.       Младший Дин морщится от запаха, когда Сэм присоединяется к нему с чашкой, наполненной дымящейся красной жидкостью, но не комментирует это.       — Итак… — говорит Сэм через мгновение.       Дин хмыкает. Он вертит бутылку в руках, словно наблюдая, как в янтарном стекле отражается слабый кухонный свет.       Сэм видит свет из-под закрытой двери в библиотеку, где Кас и, вероятно, Джек коротают ночь. Это объясняет, почему ни один из них не прибежал на крики. Благословение и опасность почти звуконепроницаемых стен.       — Что по поводу тебя, Сэмми? — спрашивает Дин через несколько секунд.       — Меня?       — Ага. Тебе много снится кошмаров?       Сэм закрывает глаза, ощущая жар чая на потрескавшихся губах и успокаивающее, обжигающее тепло керамики на ладонях.       — Достаточно.       — И ты… — Дин замолкает, делая паузу, и выражение его лица, когда Сэм открывает глаза, так полно плохо скрытого беспокойства, что Сэму хочется снова обнять его. Их отношения никогда не были простыми, никогда не были здоровыми, но это был Дин до Ада, до того, как Сэм предал его ради крови демона, до Руби и Лилит. До того, как Дин позволил Гадриэлю завладеть телом Сэма. До того, как Дин солгал о Метке. До того, как из-за Сэма умерла Чарли.       Если что-то… Сэм не любит думать об этом, но правда в том, что за годы предательств и иррационального прощения, моментов недоверия и лжи они с Дином каким-то образом только сблизились. Честно говоря, если они сблизятся ещё больше, то, чёрт возьми, сольются, как Капитан Вселенная — или как Чак и Амара. Но это не…       Это работает так: первая и самая фундаментальная истина братьев Винчестеров — это их любовь друг к другу. Нет ничего, что они могли бы поставить выше этого, ни Небеса, ни Ад, ни всю грёбаную Вселенную.       И это нехорошо.       Потому что, когда всё идёт не по плану, а это происходит всегда, это их жизни, когда кто-то из них или они оба лажают, они не прорабатывают это и не принимают во внимание рациональность или последствия своих поступков. Они всё глубже погружаются в эту фундаментальную потребность верить и доверять друг другу.       В этом слишком много всего, и Сэм ничего не говорит, он не может начать этот разговор с Дином, потому что это причинит тому боль, а причинение боли Дину в ответ ударит по самому Сэму. Именно так и началась вся эта чёртова история, но он думает, что то, чем они занимались все эти годы — это в основном их созависимость и частично «эффект обратного результата».       Это работает следующим образом: возьмём простой факт, в который кто-то верит, например, концепцию «альфа-волка», и предоставим доказательства того, что эта идея была основана на ложных наблюдениях за волками в неволе, и что в дикой природе волки, как правило, имеют социальные структуры, которые подчиняются семейной динамике. Для большинства людей не будет проблемой поверить в это. Это станет лишь небольшой поправкой к их мировоззрению, новым забавным фактом, который можно упомянуть ради репутации местного умника на следующей коктейльной вечеринке. Ничего страшного.       Но возьмём фундаментальное убеждение, например, скажем: «Библия запрещает сексуальные отношения между двумя мужчинами» и представим доказательства того, что на самом деле слова «malakoi» и «arsenokoitai», использованные (и в последнем случае созданные) апостолом Павлом в Новом Завете, были ссылкой не на гомосексуалов или сексуальную идентичность в общем, а скорее на практику педофилии, распространённую в Коринфе во времена писания Павла — на мальчиков, «посвящённых в мужество», и старших мужчин, «взявших их под своё крыло». «Malakoi» и «arsenokoitai», используя строгую науку, а не современное культурное влияние, точнее переводятся словами, используемыми для актеров, играющих отношения мальчика и мужчины — катамитов и педерастов, соответственно. И, на самом деле, слово «гомосексуал» вообще не употреблялось в Библии до 1946 года, до английской пересмотренной стандартной версии, и только в 1980-х годах, когда американские компании начали платить за переводы для других стран, эквивалент «гомосексуала» появился и на других языках. До американского влияния большинство переводов книги Левит 18:22 читалось примерно так: «Мужчина не должен ложиться с мальчиками так, как он ложится с женщиной».       Дело в том, что не имеет значения, какие строгие научные доказательства используются для подтверждения этого второго факта. Не имеет значения, даже если объём лингвистической науки будет доведён до высоты горы Синай — противоречие этому фундаментальному убеждению воспринимается как угроза. Вместо того, чтобы приспосабливаться к новому мировоззрению, как это возможно с «альфа-волками», угроза фундаментальным убеждениям, подобным этому, приводит к противоположному поведению — оно усиливается. Люди начинают верить в это в два раза сильнее. Чем больше фактов они получают, тем сильнее становится их убеждение.       Это иррационально, да, но в каком-то смысле обусловлено биологией. Центр страха в мозге воспринимает эти факты, как поступающие самодельные взрывные устройства. Он не может отличить физическую угрозу от экзистенциальной. Человеческий мозг — это очень, очень много всего, но иногда он просто очень, очень глуп.       Именно этим и занимаются Сэм и Дин. Они всё портят, и, может быть, они извиняются или, может быть, нет, может быть, они говорят об этом, но чаще всего, вероятно, они просто отпускают. И каждый раз, пересекая очередную черту, они всё глубже погружаются друг в друга. Они фундаментальны. Мысль о том, чтобы отпустить друг друга — хотя бы на немного, даже просто признав эту болезненную созависимость, которая есть между ними, — кажется невозможной. Это похоже на угрозу.       Сэм не думает, что они когда-нибудь остановятся. Он любит Дина, любит его, несмотря ни на что, любит с преданностью, которая пугает его до чёртиков. И это нездорово. Это нехорошо. Всё запутано, сложно, и распутать это невозможно.       Поэтому, когда Сэм смотрит на этого молодого Дина, на этого Дина, чьим величайшим преступлением, вероятно, было то, что он бросил Сэма в «Доме Ужасов», или то, что они накричали друг на друга в ту ночь, когда Сэм уехал в Стэнфорд, это не значит, что Сэм чувствует себя ближе к этому Дину. Дело в том, что их любовь тогда была менее сложной. Наверное, это была настолько здоровая любовь, насколько могла быть между братьями, когда один из них воспитывал другого с четырёхлетнего возраста.       — И ты в порядке? — заканчивает младший Дин. Сэм вырывается из своего закрученного внутреннего монолога.       — Я имею в виду, — продолжает Дин. — Очевидно, ты не в порядке. Но я просто… Другой Дин рассказал мне кое-что вчера… о том, что происходит. Что произошло. Ты не должен мне ничего рассказывать. То есть… мы можем не говорить об этом. Но если ты захочешь поговорить… Знаешь, я всё ещё твой старший брат, — Дин говорит это в свою защиту, словно ожидая, что Сэм начнёт спорить. — Я просто хочу присмотреть за тобой.       Сэм смотрит на свою кружку, не зная, хочет ли он улыбнуться этому Дину, который на одиннадцать лет младше его, или заплакать.       — Он рассказал тебе о Люцифере, да? И об Азазеле?       Дин сжимает бутылку в кулаке и делает большой глоток, вытирая рот тыльной стороной ладони.       — Да. Мы добрались до апокалипсиса.       Сэм почти спрашивает: «До которого?» Но он и так знает.       — Это… было очень давно, — выходит слишком тихо. — Я имею в виду, то, что мы сделали тогда, это…       Сэм не совсем понимает, что он имеет в виду, что он хочет объяснить этому Дину, которого там не было, который не прошёл через всё это вместе с ним.       — Я не горжусь всем тем, что сделал. Я знаю, как это, должно быть, звучит, и не могу… Я не могу объяснить все эти решения. Но я надеюсь, ты понимаешь, что я… я всегда думал, что поступаю правильно. Как бы странно это не звучало, я думал, что делаю это для нас.       Когда Сэм отрывает взгляд от красного чая — слишком светлого, слишком ароматного, чтобы быть кровью, — молодой Дин смотрит на него с недоумением.       — Сэм, — он говорит так медленно, словно думает, что Сэм идиот. — Ты дрался с Дьяволом. Ты вступил в схватку с Сатаной, и ты, маленький Сэмми Винчестер, победил.       Сэм снова закрывает глаза. Слышать это в голосе Дина — даже если это голос Дина до Ада, до того, как он вернулся из земли, звучащий так, будто провёл сорок лет, крича — похоже на отпущение грехов.       — Но он рассказал тебе, да? О демонской крови? О Лилит? О том, что я… — начал это, всё это.       — Ну… Да. И я не знаю, чувак, меня там не было. Я понимаю, что всё было плохо, что вы оба делали сложные выборы. Но я знаю тебя. Я всё ещё знаю тебя. И ты всегда будешь тем мальчиком, который оставался после уроков, чтобы подтянуть отстающих, ребёнком, который заставлял меня стать волонтёром в приюте для бездомных животных, чёртовым малышом, который притащил мне птенца, выпавшего из гнезда, и плакал, когда я вернул его обратно. Ты — не зло, чувак. В тебе этого просто нет.       Сэм выдыхает. Это искреннее «ты всегда будешь» проникает в него. Прошло очень много времени с тех пор, когда он чувствовал себя тем ребёнком. Прошло очень много времени с тех пор, когда он чувствовал, что Дин видит его таким.       — Да, — тихо говорит он. — Может быть.       Дин хлопает его по спине, и Сэм рискует встретиться с ним взглядом. Этот Дин смотрит на него всё с тем же беспокойством, как и всегда, как будто независимо от того, насколько взрослее Сэм становился, или насколько он старше его сейчас, он всё ещё тот маленький ребенок, которого Дин крепко держал за руку.       — Ты тоже был в Аду, так ведь? — спрашивает Дин тихим, печальным голосом.       Сэм кивает, делая глоток своего чая.       — Да, был.       — Как… Как долго? — слишком напряжённый вопрос.       Сэм думает о том, чтобы солгать. Его мысли зацикливаются на воспоминаниях о Клетке, как это происходит всегда, отключаются, подобно отказу двигателя, прыгают по проводам под напряжением, угрожая запутаться вокруг его кожи.       — Сэм?       Сэм не сразу понимает, что молчал слишком долго. Он прочищает горло и заставляет себя посмотреть Дину в глаза.       — Чуть больше года.       Глаза Дина сужаются, а затем снова расширяются от ужаса.       — Сэмми, — говорит он ломающимся голосом. — Сто двадцать лет? Ты провёл больше века в… Как? Как я мог просто…       — Это не твоя вина, Дин, — он вдруг чувствует себя таким уставшим. Уже четвёртый час утра, Сэму тридцать семь лет, и он знает, что не сможет снова заснуть, но он так устал. Он так устал убеждать Дина, что не всё, что происходит с Сэмом, является его ответственностью. Отец наложил её на Дина, и тот так никогда и не смог отказаться от неё.       — Ты ни в чём не виноват. Я знал, что делаю, когда сказал «да» Люциферу, знал, что это будет значить для меня. И хотя я взял с тебя обещание не пытаться вытащить меня, ты, конечно, всё равно сделал это. Ты всё перепробовал. И ты был тем, кто пошёл на все виды риска, чтобы вытащить оттуда мою душу. И когда всё, эм, усложнилось, именно ты держал меня здесь. Ничего из этого не твоя вина.       Дин качает головой, но говорит:       — Я не имел в виду… прости. Я не хотел, чтобы это снова было обо мне. Я просто… Сэм. Боже. Блядь. Мне так жаль.       Сэм легко толкает плечо Дина своим.       — Отвечаю на твой вопрос: ты прав, я не в порядке. Но я вроде как стараюсь. Учитывая все обстоятельства, я думаю, что достаточно близок к этому.       Наверху открывается дверь библиотеки, из которой появляются Кас и Джек. Кас удивлённо моргает, увидев их, глаза Джека настороженно задерживаются на молодом Дине.       — Что вы здесь делаете? — спрашивает Кас, когда они с Джеком присоединяются к ним.       — Не могли уснуть, — говорит Сэм. Это не совсем ложь, и за этим нет никакой особой цели, разве что, возможно, спасти Каса от чувства вины за то, что он не услышал старшего Дина, спасти их всех от разговоров о старшем Дине за его спиной.       — Полагаю, теперь на это точно нет никакой надежды, — Сэм ставит чашку с недопитым чаем на стол и встаёт, потягиваясь и зевая. — Я собираюсь на пробежку.       Младший Дин смотрит на него с ужасом и недоверием.       — Ты с ума сошёл? Разве мы не проводим и так достаточно времени, убегая от разных вещей?       Сэм ничего не может с собой поделать, он протягивает руку и нежно ерошит волосы Дина.       — Надо оставаться бодрым. Я не становлюсь моложе, — говорит он, подмигивая.              Младший Дин решает всё же немного поспать, поэтому когда Сэм возвращается в бункер, как раз когда лучи рассвета ползут по серому небу Канзаса, он находит на кухне только Джека. Джек ждёт его, кофе заваривается на заднем плане, а Сэм так устал и переполнен нежностью. Он также ерошит волосы Джека, направляясь к холодильнику.       Джек протестующе ворчит и приглаживает волосы.       — Не понимаю, — говорит он, как обычно, без предисловий. — Почему не сделать копию Дина из этого времени? И что мы будем делать, если смерть одного из них — единственный способ снять проклятие?       — Никто не умрёт, — твёрдо говорит Сэм уже, кажется, в сотый раз за эту неделю. — Мы не позволим ни одному из них умереть. Не от этого. А почему Дин в двадцать шесть… я не знаю. Это просто в духе Кроули, понимаешь? Залезть Дину в голову, заставить нас думать, что мы должны выбирать, кто из них останется в живых.       — Но что если нам придётся? — упрямо говорит Джек. — Мы же не променяем нашего Дина на этого? Правда?       — Это не… — Сэм вздыхает. Слишком рано для обсуждения таких серьёзных этических вопросов с Джеком. — Этого не случится, Джек. Ладно? Мы не станем выбирать между ними.       Джек хмурится, смотря на свою чашку с кофе, это смущённый взгляд из разряда «мне-на-самом-деле-всего-три-года», который всё ещё иногда появляется на его лице. Сэм очень старается не беспокоиться об этом с точки зрения их планов на него.       — Что ж, пустыня пошла тебе на пользу, да?       Джек сжимает и разжимает пальцы на столе.       — Да. Немного.       Это была идея Каса. Всё это вызывало у Сэма тревогу — слишком по-библейски, слишком похоже на следование Писанию. Слишком похоже на Чака.       Но Джек боролся со всей этой одолженной силой, каждый маленький толчок энергии сливался внутри него, силовой вакуум без пробки, и ничего не оставалось, кроме как ждать.       — В прежние времена я мог бы отправить тебя в паломничество. В Мекку, Иерусалим или Сахару. Куда-нибудь, где бы ты мог поститься, думать и чувствовать своё тело на Земле, — сказал тогда Кас с невыносимой печалью в голосе.       И Джек склонил голову набок, маленький жест, который он перенял у своего названного отца, и сказал:       — Я мог бы отправиться в пустыню.       Это было похоже на ритуал освещения — ваше тело под открытым солнцем, ноги на потрескавшейся земле, попытка достичь неизвестного центра, обрести волю к выживанию. Как Иисус в пустыне. Кас говорит, что не знает, является ли эта история апокрифической, но это не имеет значения.       Сэм высказал опасение, что, если они отправят Джека одного, Чак может понять, что они задумали, может найти его там и добраться до него раньше, чем они будут готовы. Но Дин согласился с Касом, что для Джека так же опасно было находиться в бункере или рядом с ними вообще, что он мог бы выбрать какое-нибудь другое место, подальше от Винчестеров, пока выяснял, как справиться со всей этой обретённой силой.       Итак, Джек отправился созидать пустыню и горы в Калифорнии, а Сэм и Дин поехали охотиться на ведьму. В любом случае, они всегда оказываются там.       — Это ощущалось… — пытается Джек, его лицо немного морщится от усилия объяснить необъяснимое. — Как… Как будто я открываюсь небу. Пескам и ветру. Всему, что было там, и я был частью этого. Мне казалось, что я с этим единое, во всём этом. И когда я был в небе и на земле, я мог открыться всей этой силе тоже.       Они пытаются превратить своего ребёнка в Бога.       Возможно, Сэму стоило позволить Дину убить его. Возможно, Сэм просто обрёк Джека на более медленную смерть. Возможно, это всё ещё то, чего хочет Чак.       Много лет назад Сэм не получил полную стипендию в Стэнфорде только потому, что в приёмной комиссии знали, что он беден. Он умён, сообразителен, находчив. Он всегда преуспевал во всём, к чему стремился.       Но состязаться с Богом?       Сэм понятия не имеет, есть ли у них хоть какая-то надежда. Никто из них не знает. Этого нет в Библии. Это набросок сценария, который Сэм ещё не видит, никогда не увидит, пока они не пройдут через это хотя бы наполовину. Они с Дином до сих пор испортили немало концовок своей безумной, отчаянной любовью друг к другу — этой вещью, от которой они не могут отказаться, — но как долго они смогут продолжать в том же духе?       — Ты молодец, Джек, — говорит Сэм, потому что это всё, что он может сказать. — Мы сделаем это.

***

      Кас живёт уже очень, очень давно. Он не помнит точно, когда он впервые сформировался, когда всё было новым и таким ослепительно ярким и ошеломляющим и с определённым намерением. Кас тоже был ослепляющим, волна излучения, вытянутая из самого начала Вселенной, сотворённая как и всё вечное: неуничтожимая энергия. Он был многоцветен, спектр длин волн вне человеческого восприятия, что-то, что даже морские креветки на Земле не могут полностью постигнуть с их дополнительными оптическими колбочками. Он — всё ещё свет и цвет, он — электромагнитное излучение, заключённое в такую запутанную плоть. Он пригвождён к Земле этим человеческим телом, но он — всё то же самое сосредоточение энергии и энтропии, которое наблюдало за тысячелетиями, ожидая, просто ожидая по большей части, когда придёт его время.       Однажды, много лет назад, когда Кас читал в своей постели в бункере где-то в районе двух часов ночи, раздался тихий стук, и прежде чем он успел ответить, Дин приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. На нём были спортивные штаны и серая футболка с v-образным вырезом. Его волосы были взъерошены, а тени под глазами были тёмно-фиолетовыми. Он выглядел невыносимо мягким.       — Привет, — сказал Дин.       — Здравствуй, — ответил Кас, осторожно опуская книгу.       Ещё мгновение Дин переминался с ноги на ногу возле двери, ни один из них ничего не говорил, они просто смотрели друг на друга так, как всегда, с этой осязаемой энергией между ними, которая, по мнению Каса, тоже, должно быть, родилась в начале Вселенной.       — Не могу заснуть, — добавил наконец Дин, хотя в этом не было необходимости. И это, казалось, успокоило его, потому что он подошёл к кровати, приподнял руку Каса и нырнул под неё, чтобы свернуться калачиком рядом. Дин прижался к Касу, лёжа наполовину на нём, закинув одну ногу на бедро ангела, рукой обхватив его рёбра, а голову положив ему на грудь.       Кас позволил своей руке упасть назад, когда Дин отпустил её, позволил руке опуститься на бок мужчины, но больше он не смел шевелиться. До сих пор то, чем они занимались почти год, было лишь украдкой брошенными взглядами и отчаянным, тайным освобождением. Они стали чаще прикасаться друг к другу. Дин иногда держал его за руку, когда они оставались одни. Но если они не занимались сексом сначала, они не делали этого, и даже когда они занимались сексом, это был примерно 70 на 30 шанс того, что Дин захочет, чтобы он остался после.       Кас не знал правил всего этого, но он думал, что Дин тоже их не знал.       Дин ещё теснее прижался к груди Каса и тихо вздохнул. Что-то в этом звуке заставило сердце ангела сжаться так, что он почувствовал себя слишком по-человечески. Он обхватил ладонью бок Дина и провёл большим пальцем по его рёбрам. Затем ангел отложил книгу и запустил другую руку в волосы Дина, уже слегка взъерошенные от предыдущих действий.       Глаза Дина были закрыты, и он прижался губами к рубашке Каса, целуя его где-то возле ключицы.       — Поговори со мной, Кас.       Кас никогда не ожидал ничего подобного. Он хотел этого, жаждал этого задолго до того, как понял, что это было за чувство, но он действительно искренне верил, что этого никогда не случится. Что Дин никогда не захочет Каса, кем бы он ни был — человеком, ангелом или проявленным светом.       Кас не думает о сексе так, как думает большинство людей. По правде говоря, он вообще никогда не думал о сексе, пока Дин не заговорил с ним об этом, пообещав не позволить ему умереть девственником той ночью, перед тем как ангел попытался поговорить с Рафаэлем. И Кас подумал тогда, сам того не желая, глядя на зелёные глаза Дина, его веснушки и искреннюю улыбку: «Я бы не возражал, если бы это был ты».       Даже тогда он знал, что это была безнадёжная мысль, знал, даже когда эта мысль неожиданно потрясла его. Но Дин был тёплым, добрым и хорошим, с терпеливыми руками и ровным дыханием, и он любил учить Каса разным вещам, был хорош в обучении его тому, как быть человеком. И Кас подумал, что Дин, вероятно, был бы хорош и в обучении этому аспекту бытия человеком тоже.       Если отбросить то мимолетное безумие, больше Кас никогда не думал о своих чувствах к Дину с точки зрения сексуального желания. Самое близкое к этому, что он когда-либо позволял своим мыслям, — это представлять, как он прикасается к нему: свою руку на лице мужчины, в его волосах, объятия, длящиеся дольше, чем те секунды, которые им давали их предсмертные переживания. Он просто хотел прижать Дина к себе, хотел защитить его. И он знал, что это тоже было невозможно.       Потом Дин поцеловал его той ночью — поцеловал отчаянно, страстно, с непостижимым жаром, и Кас был потерян. Эстер была права в одном: Кастиэль действительно погиб в тот момент, когда прикоснулся к Дину в Аду.       Он никогда, никогда не ожидал, что Дин в ответ прикоснётся к нему так.       Единственный раз до Дина, когда Кас занимался блудом, был приятным. Немного неловким и запутанным и действительно довольно коротким, но приятным. Ничего такого, в чём он чувствовал бы особую потребность повторить, но и не то, о чём он сожалел.       Он даже никогда не представлял себе и не мог понимать, как искрилась бы энергия между их обнажёнными телами. Каково было бы пересечь эту последнюю черту между ними и стать частями друг друга, заключёнными в одну оболочку. Каково бы это было — знать, что Дин тоже хочет его.       И поскольку мир Каса, очевидно, перевернулся с ног на голову, Дин позволил ангелу держать его в своих руках. Дин хотел, чтобы ангел держал его.       Это была привилегия, которую Кас не был уверен, что заслуживал, но от которой он никогда бы не смог отказаться.       Год спустя Дин пришёл к нему, чтобы просто обнять, просто прижаться к Касу вот так, и это заставило весь свет внутри ангела гудеть.       — О чём ты хочешь поговорить? — спросил Кас, одержимый тем, как короткие, непослушные волосы Дина скользят сквозь его пальцы.       — Не знаю. Что ты читаешь?       — Коллекцию писем времён французской революции. Они довольно грустные.       — Хм, тогда не об этом. Расскажи мне… Не знаю, расскажи мне о самом скучном периоде на Земле, который ты пережил.       Кас серьёзно обдумал эту просьбу.       — Не думаю, что хоть один из них был скучным, Дин.       — Да брось, ты же был здесь, когда не было ещё ничего, кроме первобытного супа. Тебе наверняка было очень скучно наблюдать за этим.       — Я мало что помню до того, как первые сложные организмы начали ходить по Земле, — признался Кас. — Поначалу нужно было столько всего осмыслить. Понять всю Вселенную. Земля, конечно, была интересным местом, но я думаю, что какое-то время провёл среди звезд, просто изучая своё место во всём этом.       — Хм, — пробормотал Дин, не отрываясь от груди Каса, так что его рот щекотал ткань рубашки ангела. — Знаешь, иногда я забываю.       — Забываешь что?       — Что ты действительно космическое существо, которое существует уже тысячелетия, — кулак Дина легко сжался на рубашке. — Ты резвился среди звёзд когда-то. И вот теперь я использую тебя, как чёртового гигантского плюшевого мишку.       Кас наклонил голову, чтобы поцеловать Дина в висок, и заметил, как тот улыбнулся в ответ на его прикосновение. И всё в ангеле от этого болело, болело и болело. Дин был таким тёплым, и Кас был так влюблён в него.       — Я не против.       — Ммм… Эта история недостаточно скучная, Кас. Ты вообще-то пытаешься усыпить меня.       — Так вот что я делаю? Я мог бы прочитать наизусть Священное Писание, ты всегда говорил, что находишь его скучным.       Дин застонал и уткнулся лицом в рубашку Каса, горячее дыхание пробивалось сквозь ткань так, что ангел мог чувствовать его на своей коже.       — Ни в коем случае. Мне уже и так хватит Библии на всю жизнь и даже больше, спасибо.       — Ну, — сказал Кас, напряжённо размышляя. — Наверное, был меловой период… Я не говорю, что это было скучно, но первые десять или двадцать миллионов лет действительно тянулись долго.       — Мм? — спросил Дин. Кас улыбнулся этому сонному тихому звуку, всё ещё поглаживая его волосы.       — Знаешь, это был последний великий период динозавров. Я не понимаю, почему современные художники настаивают на изображении динозавров с чешуёй, когда они уже много лет знают, что почти у всех видов, которые они обнаружили, были перья. Кроме того, они никогда не учитывают различные возможности для жировых отложений и мускулатуры, поэтому всё заканчивается лишь на форме скелетной структуры, которая не является таким уж хорошим инструментом для точности. Лично я всегда считал, что цыплята имеют много общего с тем, что вы называете «тираннозавр рекс».       — Конечно, ранний меловой период — это также то время, когда цветущие растения впервые начали доминировать на Земле, они являются одними из моих любимых нечеловеческих организмов. Сложность и разнообразие видов растений никогда не перестаёт меня удивлять. Я имею в виду, Дин, ты знаешь, что это не просто деревья, возраст которых можно определить по поперечному сечению их внутренних колец? Конечно, для некоторых из них людям понадобится микроскоп, но формирование большинства стеблей так ослепительно…       — Кас?       — Да, Дин?       Дин снова уткнулся лицом в рубашку Каса, не открывая глаз. Его голос был тихим и сонным, таким мягким, каким Касу редко доводилось его слышать. Дин всегда был таким тёплым, таким человечным. Он был так красив. Это было несправедливо, что во всём мире только Касу было позволено видеть его таким.       Дин прижался ближе, его рука на мгновение сжалась на животе ангела.       — Мне тоже это нравится, — пробормотал он.       Не имело значения, что прошло уже восемь месяцев с тех пор, как Кас сказал это впервые, когда они лежали вместе на полу полуразрушенного дома после их второго раза. Кас должен был сказать это, должен был выдохнуть, иначе он мог просто задохнуться. Это тоже было так по-человечески.       — Я знаю, — сказал Кас низким и хриплым голосом. Он наклонился и, вытянув шею, поцеловал Дина в макушку. От мужчины пахло домом. Любовью и освобождением.       Дин издал тихий смешок, уже засыпая.       Кас продолжал говорить некоторое время, пока плечи Дина полностью не расслабились, и его дыхание не выровнялось, и ещё некоторое время после этого. Он держал этого упрямого, безрассудного воина Земли в своих объятиях и говорил об орхидеях, корневых системах и пчёлах.              Или в другой раз, в комнате Дина, под одеялом, голые и мокрые от пота, они лежали лицом друг к другу, ноги переплелись, и было достаточно места, чтобы смотреть друг другу в глаза. Дин сказал ему однажды, что такой зрительный контакт был ненормальным, но в тот момент казалось, что он не хотел прекращать его. Кас сказал, что глаза Дина напоминают ему о его душе. Зелёные, с золотыми крапинками и блестящие.       Это не совсем то, как Кас описал бы душу Дина, но он не знает, как объяснить словами, на что похожа любовь, лучше, чем он может описать, как она ощущается.       В ту ночь лёжа в постели, просто глядя друг на друга, Дин сказал:       — Расскажи мне что-нибудь, что ты никогда никому не рассказывал.       В то время Кас не знал, что это был тот вопрос, который люди в отношениях задают друг другу, точно так же, как он не придавал никакого дополнительного значения тому, как Дин начал иногда поворачиваться к нему во время долгих поездок и спрашивать, о чём он думает.       Кас научился выбирать одну из многих нитей размышлений в своей голове в любой момент времени, а не пытаться объяснить Дину, почему он одновременно думает как о шаблонах спаривания сумчатых, так и о сравнении эффективности качественных и количественных исследований.       Брови Каса нахмурились, пока он изучал лицо Дина, одна из ног мужчины лениво тёрлась между икрами ангела. Было так много того, что Кас никогда не говорил вслух, и так много того, что он когда-либо говорил только Дину.       Кас наблюдал рождение и смерть звёзд в одиночестве космоса. Он разрушал города, сжигал церкви, наблюдал, как целые виды исчезают с лица Земли. Он знает, что деревья говорят друг с другом через свои корни в сложных сообщениях, знает, что homo sapiens ответственны за геноцид их родственных видов, знает, что эта планета не доживёт до того момента, чтобы увидеть смерть своего солнца.       Но Кас, хотя и не был уверен в правилах, понимал, что Дин спрашивал точно не о чём-то подобном.       — Не мог бы ты уточнить? — спросил Кас, немного поколебавшись с поиском ответа.       Дин рассмеялся, его горячее дыхание скользнуло по лицу ангела. Он не возражал.       — Ну, чувак, не знаю. Просто… что-нибудь о тебе, чего больше никто не знает.       Кас подумал ещё минуту, а потом сказал:       — Я был на Ближнем Востоке некоторое время, около 400 года нашей эры, и там должен был произойти набег на храм в Персии. Я не должен был вмешиваться, только наблюдать. Но там был ребёнок, маленькая девочка, которая должна была умереть. Она была такая маленькая и невинная. Она сплела венок из цветов по дороге на богослужение и положила его на ступени храма. И я подумал, что это всего одна жизнь, всего одно маленькое чудо. Я спрятал её, и Небеса так никогда и не узнали об этом, — Кас не упомянул о других случаях, когда он ослушался, и Небеса узнали. Он не был уверен, что все эти воспоминания вернулись к нему, даже после того, как ангельская скрижаль перезагрузила его сознание. — На самом деле, я думаю, что ты знаешь одного из её потомков, Фаррух Булсара?       Глаза Дина расширились от восторга и лёгкого недоверия.       — Да ты что, — сказал он. — Нет… Ты же не говоришь мне сейчас, что ты, будучи хаотичным маленьким засранцем и не повинуясь Небесам, несёшь прямую ответственность за появление группы Queen?       — Не в этом была суть истории…       — Кас, ты безусловно легенда. Я так горжусь тобой, — Дин улыбается ему. — Знаю, знаю. Ты спас невинную жизнь, и это было душераздирающе, и ты сделал добро, но, пожалуйста, скажи мне, что я могу гордиться твоим полнейшим космическим хаосом.       Кас знал, что Дин дразнит его, по крайней мере, немного, но эта похвала всё равно проникла прямо в грудь ангела, тёплая и сияющая.       — Что по поводу тебя, Дин? — это был не тот вопрос, который Кас осмелился бы задать сам, но если Дин мог это сделать…       Улыбка сползла с лица мужчины, и он откинулся на подушку, опустив подбородок и сжав пальцы в кулаки, прижатые к животу Каса.       Дин медлил с ответом. Кас ждал. Он всегда мог подождать столько, сколько нужно.       — Мой первый поцелуй произошёл, когда мне было тринадцать, — наконец тихо сказал Дин. Его взгляд снова метнулся к лицу ангела.       Это откровение показалось Касу немного слабоватым, но в словах Дина было какое-то значение, какая-то тяжесть, которую ангел не понимал. Дин несколько секунд изучал лицо Каса, прежде чем снова опустил взгляд на свои руки, лежащие между ними.       — Я не хотел этого, — добавил он таким тихим голосом, какого Кас никогда ещё не слышал от него.       — Ох, — выдохнул Кас, ощущая нарастающую тошноту внутри.       — Да, — сказал Дин в пространство между ними. — Это был друг отца, тоже охотник, знаешь, у которого мы с Сэмом остались на пару дней, пока отец работал над делом.       Кас хотел дотянуться до Дина, притянуть его к себе, но его руки внезапно стали ощущаться как оружие.       — Они с женой владели землёй. У него был старый амбар, где были расставлены ловушки для демонов, соль и прочее, вроде как запасы. Мы должны были тренироваться, и однажды днём он повёл меня за амбар, и… — Дин замолчал. Он молчал ещё мгновение, но его пальцы подёргивались, и Кас понимал, что он пытался подобрать слова. — Дело в том, что мне было тринадцать, понимаешь? Он был крупнее и старше меня, но я мог бы дать ему отпор. Может, я бы даже победил. Я был вроде как маленьким ребёнком, но я был быстрым и умел драться. Я мог бы дать ему отпор, но не стал. Я просто позволил ему…       Голос Дина сорвался, и Кас машинально потянулся к нему. Мужчина не остановил его, не отстранился от руки, опустившейся на его лопатку.       — Он угрожал причинить вред Сэмми, если я не позволю ему… или если я кому-нибудь расскажу. И я не смог… Я не смог. Поэтому я просто позволил и никому не сказал.       — Дин…       — Если ты когда-нибудь кому-нибудь расскажешь об этом, я тебя, блядь, убью, — пробормотал Дин, но это прозвучало скорее так, словно он пытался отойти от этой темы, чем как реальная угроза.       — Я бы никогда не выдал твоих секретов, — сказал Кас. Его рука нашла позвоночник Дина и с нажимом погладила его кожу. — Если ты назовёшь мне его имя, я убью его.       Смех Дина вышел слегка надорванным, но его пальцы скользнули вверх по груди Каса и остановились рядом с сердцем.       — Не беспокойся об этом, чувак. Я проверял много лет назад, он умер ещё в 2006, на охоте.       — Хорошо.       — Ага, да.       — Спасибо, что рассказал мне, — сказал Кас. Он нерешительно поднял руку и коснулся щеки Дина. — За то, что доверился мне.       Дин кивнул, сглатывая и снова поднимая глаза, чтобы встретиться взглядом с ангелом.       — Это так, ты же знаешь? — он прочистил горло. — Я имею в виду, что я доверяю тебе.       — Я не уверен, что заслуживаю этого, — сказал Кас, и его пальцы прошлись по щетине на щеке Дина легко, словно пёрышко. — Но я стараюсь, Дин. Я постараюсь заслужить твоё доверие.       Дин вздохнул, закрыл глаза и придвинулся ближе, вплотную к Касу. Он опустил голову под подбородок ангела, дыша ему в горло. Кас снова поправил свои руки, крепко обнял Дина, пытаясь вложить все невысказанные вещи в это давление, прижимая его к себе.       — Кас? Ты же понимаешь, почему я рассказал об этом, правда? — сказал Дину после нескольких минут молчания. — Знаешь, я не… Не делаю, эм…       Кас думал, что проблемы Дина с тем, что происходило между ними, то, как он иногда не мог встретиться с Касом глазами в течение нескольких дней после этого, то, как он отталкивал его, то, как он иногда становился угрюмым и злым и затевал ссоры, были связаны с отцом Дина. С тем, что сказал бы Джон, если бы узнал. Может быть, с Сэмом тоже, хотя даже Кас видит, насколько неуместен этот страх. Сэм понял всё уже давным-давно, и Кас почти уверен, что на каком-то уровне, по крайней мере, Дин тоже это знал.       Кас знал, что отношения Дина с его собственным телом сложны, что тело, которое Кас сам собрал заново, всё ещё полно травм, всё ещё хранит отпечаток тяжёлой, жестокой жизни. Кас не мог забрать это, когда он вложил душу Дина обратно в землю. Не без изменения того, кем был Дин как личность.       — Я понимаю, — сказал ангел, думая, что на этот раз он действительно понял.       Дин поцеловал его в шею, прежде чем скользнуть вниз, прижимаясь лицом к ключице ангела.       — Ночи, Кас.       — Спокойной ночи, Дин.       И Кастиэль, который не помнил момента своего появления на свет, но был достаточно стар, чтобы видеть, как земля замерзает, оттаивает и начинает жизнь снова и снова, который уничтожал целые народы и нёс знамя Небес, который отрёкся от Бога, который сам был Богом, думал, что ничто из этого не сравнится с тем, что ему позволено наблюдать за этой одной непокорной душой.       Кас думал, слушая тихое похрапывание Дина у себя на груди, что если энергия его жизни будет продолжать существовать после его собственной окончательной смерти, то это будут именно эти моменты, хранящие в себе всё, что осталось от его частоты и излучения.