Пересекая черту

      Двадцатишестилетний Дин наблюдает, как его старшее «я» уходит в свою комнату, полностью игнорируя при этом Каса. Он наблюдает, как глаза ангела безразлично возвращаются к книге, и Дин понимает, что Кас достиг гораздо больших успехов в изображении безразличия, чем он ожидал. Выражение лица Каса слишком пустое. И Дин чувствует внезапный прилив защитного гнева, он знает, каково это, когда тебя отвергают, как все эти ежедневные отказы от того, что предлагает Кас, бьют по ангелу подобно камням.       Конечно, Дин начинает лучше понимать своё будущее «я», узнавая его всё больше и больше, хотя старший Дин и позволяет ему это очень неохотно, но вот это очень глупо. Эти идиоты очевидно влюблены друг в друга — неудивительно, что Сэм всё понял. Только то, как они смотрят друг на друга, это буквально «траханье глазами», и явное чёртово напряжение между ними заставляют Дина хотеть врезать старшему себе. Для него не имеет смысла, что долгие годы он не обладал подобной решительностью. Да, да, он всё это время подавлял свою сексуальность, но, Боже, он же не слепой. Всего пара дней с Касом, и Дин уже почти готов отдаться ему только от того, как ангел смотрит на него, по-гейски это или нет.       Дин очень зол на старшего Дина за то, что он просто… отвергает это. Как будто это ничего не значит.       Как это может не значить для него всё?       — Эй, Кас, — говорит Дин, плюхаясь в кресло напротив него и вытягиваясь до предела, чтобы ткнуть ногу Каса своей ступнёй. — Одиссей или Ахилл?       Кас поднимает глаза от книги, которую всё это время не читал, и удивлённо моргает.       — Прошу прощения? — говорит он вежливо, словно возвращаясь в реальность из своих далёких мыслей.       — Одиссей или Ахилл? Кто тебе больше нравится? — Дин убирает ногу и поджимает её под себя. — «Одиссея» или «Илиада»?       В ответ на поднятую бровь Каса Дин добавляет, словно защищаясь:       — Что? Ладно, пьеса о Ксеродике была слишком муторной, но я читаю.       Кас одаривает его маленькой нежной улыбкой.       — Я знаю, что ты читаешь. Думаю, я больше привязан к «Одиссее» как к эпосу, но к Ахиллу как к персонажу. Они оба глубоко сломанные люди, но я полагаю, что в некотором смысле в этом и состоит их привлекательность.       Дин кивает.       — Да, в этом есть смысл. Здесь я должен с тобой согласиться. «Одиссея» вроде как более захватывающая, да?       Какое-то мгновение они смотрят друг на друга, Кас со своей маленькой нежной улыбкой, кажется, доволен тем, что просидел в этом молчании с Дином почти целую вечность. Дин откашливается и отводит взгляд. Он не может долго выдерживать такой зрительный контакт.       — Хочешь посмотреть фильм или типа того? — спрашивает он, не встречаясь с ангелом глазами.       Кас слегка наклоняет голову.       — Уже поздно, Дин. Разве тебе не пора спать?       — Я не устал, — пожимает плечами Дин.       Кас изучает его ещё мгновение, а затем медленно кивает.       — Боюсь, я не лучшая компания для просмотра фильмов, но конечно. Я буду рад присоединиться к тебе.       — Ты ведь собираешься задавать кучу вопросов, не так ли? — Дин закатывает глаза. — Да пофиг. Знаешь, что посмотреть из нового?       Кас, как и ожидалось, знает о достижениях кинематографа за последние пятнадцать лет не больше, чем сам Дин, поэтому Дин просматривает их небольшую коллекцию DVD и подписку на совершенно магический Netflix. Он останавливается на «Заложнице» с Лиамом Нисаном и счастливо ворчит на протяжении всего фильма, что «это не так работает, ну, вы серьёзно».       Кас смотрит очень внимательно, как будто после ему нужно будет сдавать экзамен по содержанию фильма. Дин не может не поглядывать на него краем глаза.       Они сидят на противоположных концах дивана, но Дин не может не думать о том, каково бы это было — придвинуться ближе и взять Каса за руку. Он думает, что, возможно, хотел бы сделать это, думает, что Кас был бы не против, если бы он это сделал, но, конечно, он ничего не делает.       Очевидно, что Кас — это самая большая любовь в жизни Дина, и ему не разрешено влюбляться в него. Это просто ещё одна совершенно несправедливая вещь.       «Нет, — думает Дин, пока Лиам Нисон колотит очередного плохого парня о стену. — Нет, ты не будешь раскисать. Ты даже не знаешь этого парня».       Проблема в том, что Кас знает его. Дин думает, что Кас, вероятно, мог бы разобрать его на части быстрее, чем Дин может разобрать двигатель. Никто, кроме Сэма и Джона, никогда не имел над ним такой власти. Ну, может быть, ещё Бобби.       Фильм заканчивается, и Дин выключает телевизор. На несколько секунд воцаряется тишина.       — Я не очень хорошо к тебе отношусь, не так ли? — выпаливает Дин. — Я имею в виду будущего себя. Он вроде как тот ещё говнюк, да?       Кас пожимает плечами. Он не выглядит расстроенным этим вопросом, скорее задумчивым.       — Я никогда не искал любезности, — говорит он. — Ты — добрый человек, в основном. Способный на жестокость, полагаю, но мы все такие. Даже если иногда ты изо всех сил пытаешься скрыть свою доброту и заботу, по своей природе ты всё равно любящий человек.       Дин хмурится, смотря на него.       — Ненавижу это говорить, чувак, но для меня это звучит как полная херня. Вы вместе уже много лет, а парень даже не может признать это? Я имею в виду, я вроде как понимаю, меня это тоже напугало до чёртиков, просто потому что… ну, я не… я вроде как раньше никогда по-настоящему не был с парнем. Но чёрт… Даже я могу сказать, что сейчас всё по-другому.       Кас одаривает его этой крошечной улыбкой, которая умудряется одновременно быть грустной и довольной.       — Мне приятно думать, что здесь тебе будет проще разобраться со своей сексуальностью, Дин. Но то, что есть у нас с тобой, — это очень сложно. Не только из-за ориентации. Между нами есть много потерь и других вещей, с которыми, я думаю, Дин так и не смог смириться. Поступая так, он чувствует себя в большей безопасности, и я не могу злиться на него из-за этого.       Дин прищуривается, смотря на бесстрастное лицо Каса. Создаётся ощущение, что у парня иногда бывает что-то вроде уплощённого аффекта, но Дин почти уверен, что это не совсем то.       — Чушь собачья, — снова бормочет Дин. Он не знает, зачем начал этот разговор. Это не его дело, это больше не его временная линия. Но, блядь, его не может не беспокоить, что его старшее «я» — конченный мудак, что у старшего Дина есть Сэм, Кас, настоящий дом и что бы то ни было с этим «ребёнком» Джеком, и он всё ещё не счастлив. Дину это не кажется таким уж плохим будущим, даже зная, что им всем пришлось пройти через определённое дерьмо.       — Так ты спас меня из Ада, да? Ты вроде как пропустил эту часть, рассказывая историю нашего знакомства.       — Я думал, что тебе следует услышать это от Дина, — Кас смотрит на маленькие цифровые часы внизу телевизора. Уже второй час ночи. — Тебе нужно поспать, Дин.       — Да, — говорит Дин, чувствуя себя раздражённым по непонятной причине. — Да, хорошо.       Кас просто смотрит на него, пока Дин не отводит взгляд.              Следующие несколько дней они ужасающе много говорят о деревьях. Это кажется захватывающим времяпрепровождением для Каса, который, похоже, обладает почти энциклопедическими знаниями о лесоводстве. Эйлин, которая остаётся на утро после визита Чарли, также заинтересована темой деревьев в контексте их религиозного значения.       — Попробуйте объяснить своим одноклассникам, что такое Суккот или Ту би-Шват, — говорит она. — Деревья и иудаизм — это одно целое.       На самом деле проблема в том, что существует слишком много информации о священных деревьях и благословенных древесных артефактах. Сэм, похоже, действуя по привычке, делегирует области исследований Джеку и Динам. Кас может делать всё, что ему заблагорассудится, очевидно, потому, что он изучает больше материала, чем любой из них, и он единственный, кто может читать по-гречески, и Сэм доверяет ему самостоятельно определять приоритеты через какой-то негласный код ботаников.       Дин считает, что дружба Сэма и Каса довольно милая. Дин всегда знал насколько умён его младший брат, но, даже когда они были младше и порой раздражали друг друга, Сэм никогда не пытался намеренно заставить Дина чувствовать себя тупым. Просто у Сэма никогда не было кого-то, с кем он мог бы поговорить о физике или чём-то таком. Во всех этих вещах Дин просто не мог за ним угнаться. Дин делал всё возможное, когда они были младше, чтобы поддержать Сэмми в его тяге к знаниям, он всегда следил, чтобы у братишки были учебники и хоть какой-то шанс преуспеть в школе. Но он, бросивший старшую школу, любящий Воннегута, оружие и возню с машинами, мог только внимательно следить за успехами Сэма со стороны.       Поэтому, когда Кас начинает заниматься изотопной геологией или чем-то ещё, и Сэм присоединяется к нему, Дин чувствует сладкую боль привязанности к ним обоим.       В течение нескольких дней ничего особенного не происходит, что само по себе кажется маленьким чудом. Дин узнаёт о гипотезах, касающихся пород деревьев в Древней Греции, больше, чем ему когда-либо хотелось знать, он умудряется научить Джека готовить яичницу-болтунью, что по словам Сэма является великим подвигом терпения, и спит больше, чем когда-либо может вспомнить. Старший Дин заставляет себя быть с ним, по крайней мере, вежливым, хоть это и выходит у него сквозь стиснутые зубы, и Сэм действительно смотрит с ним все остальные фильмы кинематографической вселенной «Звездных войн». Дин неожиданно обнаруживает, что проводит много времени с Касом. Не то чтобы он осознанно к этому стремился, но Кас всегда рядом, а старший Дин, кажется, больше предпочитает уходить куда-то с Сэмом, и Джек периодические исчезает на долгие часы. И на самом деле Дину нравится Кас. Иногда невозможно сказать, когда Кас намеренно иронизирует, или когда он просто не понимает сарказма Дина, и Дин находит это неожиданно очаровательным.              Одним вечером Сэм намекает Дину, что тот мог бы сходить с Джеком в местный бар. Намёк брата очевиден, но на самом деле Дин не против. Между ним и Джеком есть некоторая напряжённость, но Дин думает, что парень ему нравится. Он уверен, что Джек ему нравится, когда в итоге поддаётся влиянию Сэма, и они действительно выбираются в бар.       Джек настороженно смотрит на него, когда Дин заказывает им обоим «Редбулл» и водку, но Сэм просил, чтобы он научил парня хорошо проводить время.       — Пей, — говорит Дин, чокаясь своим стаканом со стаканом Джека. Джек слегка улыбается, как будто ему нравится этот звук, и отвечает тем же.       Спустя пару напитков Джек пьянеет. Он чертовски весел и восхищён, говорит слишком быстро, цепляется за слова Дина, смеётся над его глупыми шутками. В какой-то момент Дин обнимает его и тащит к бильярдному столу, где начинает учить парня игре точно так, как когда-то учил Сэмми. Поначалу Джек ужасен, но потом он начинает вникать, щурит глаза и бормочет что-то о математике себе под нос. Это заставляет Дина смеяться до тех пор, пока Джек не забивает три мяча одним ударом.       — Чёртов ребёнок, — говорит Дин, полностью отдавая себе отчёт, что тело Джека выглядит как минимум таким же взрослым, как и его. — У тебя есть потенциал.       Джек лучезарно улыбается ему в ответ.              Иногда Дин берёт машину, просто чтобы почувствовать дорогу и выбраться из бункера. Ему нравится там, но это слишком странно — так долго не быть в дороге, быть в одном и том же месте каждый день. Он обнаруживает, что в нём накапливается слишком много нервной энергии, когда он не охотится на постоянной основе, поэтому он берёт один из старых мотоциклов, чтобы устроить себе хотя бы небольшой выброс адреналина.       Полёт по дорогам Канзаса на BMW R69 — это, конечно, не то же самое, что зарезать монстра, но это немного унимает нервный зуд под кожей.              Дин находится в 2020 году уже почти две недели, когда, в один день вернувшись с очередной недолгой прогулки, он замирает в коридоре, услышав приглушённые сердитые голоса. Когда он заглядывает за угол, ведущий к тиру, он видит старшего Дина со скрещенными на груди руками и Каса, выглядящего взволнованным и раздражённым. Они, как всегда, стоят слишком близко и шёпотом кричат друг на друга.       — Ты невыносим, — говорит Кас. — Я отказываюсь принимать твою потребность становиться мучеником при каждой чёртовой возможности…       Старший Дин смеётся горько и едко.       — Говоря о мученичестве, Кас, чья бы корова мычала.       — У меня нет коровы, — огрызается ангел, как будто это оскорбление, которое он не совсем понимает, но считает очень обидным. — И мы говорим о ситуации, которая имеет все шансы разрешиться сама собой. И ты просишь меня о чём-то, чего я никогда не сделаю, так что прекрати.       — Я просто говорю, что если до этого дойдёт, пусть он будет в приоритете.       — Нет.       — Кас…       — Нет, я не ставлю ни одного из вас «в приоритет». Я не позволю никому из вас умереть.       — Ага, ну да, когда это хоть раз срабатывало у нас? — старший Дин опускает руки и слегка наклоняется вперёд. — Слушай, ты не хуже меня понимаешь, что парень — лучший выбор, ведь так? Не то чтобы он… Не то чтобы я уже не был потерян в том возрасте, но по крайней мере он не таскает на себе груз последних пятнадцати лет. Чёрт, если это на самом деле не Чак закинул его сюда, то, возможно, мы можем это использовать, понимаешь? Чак не так долго дёргает его за ниточки в угоду своим сюжетным линиям. Возможно, поначалу он будет не так хорош в драке, но, по крайней мере, он хотя бы не так чертовски сломлен.       — Дин, — голос Каса смягчается, и он тянется к старшему Дину. — Ты не…       Старший Дин отталкивает его руку.       — Не надо. Просто… не надо.       Они стоят в напряжённом молчании, глядя друг на друга так, что Дин, всё ещё незаметно выглядывающий из-за угла, узнаёт этот взгляд.       Старший Дин глубоко вздыхает и резко отворачивается, исчезая в коридоре. Кас не идёт за ним. Он прислоняется спиной к стене и закрывает глаза, и на этот раз на его лице ясно читается боль.              — Проблема, — говорит Сэм за ужином в тот же вечер. — В том, что слишком много деревьев связано с Аполлоном. От финиковой пальмы, за которую его мать якобы схватилась во время родов, вплоть до известного мифа о Дафне, превращённой в лавровое дерево, что, вероятно, подходит больше всего. Но мы даже не знаем, нужно ли нам искать что-то священное для Аполлона или вообще что-то совсем другое.       — Возможно, у меня есть что-то, — говорит Кас. Он всегда присоединяется к ним за ужином, но обычно не ест, если только не хочет побаловать себя стряпнёй одного из Динов. — Немного, но я нашёл ещё один пример этой фразы в тексте о Троянской войне. Там говорится о том, как троянский конь был сотворён из этого «древа святости». Не знаю, наше ли это дерево, но вполне возможно.       — Полагаю, мы понятия не имеем, из чего был сделан троянский конь, верно?       — Предположительно, из определённого вида кизила, — говорит Кас.       Выражение лица Сэма проясняется.       — Кизил обыкновенный?       — Думаю, да.       — Это одно из деревьев Аполлона. Или, по крайней мере, возле горы Ида была роща, якобы священная для него. Ты думаешь…?       Кас кивает.       — Нам стоит им запастись. Думаю, мне удастся переместиться в Турцию.       — Нет, — рявкает старший Дин со своего места напротив Каса. — Ты больше не будешь так рисковать. Мы просто попросим кого-нибудь отправить его нам, как чёртовы нормальные люди.       На этот раз Кас смотрит прямо на него.       — Я не спрашивал, Дин.       — А я тебе говорю. На этот раз у нас есть время…       — Найти охотника в Турции, убедиться, что он найдёт то, что нужно, а затем отправит нам довольно тяжёлую и, что вполне вероятно, контрабандную посылку с древесиной, — Сэм скептически смотрит на старшего Дина. — Не знаю, Дин. Я думаю, если Кас чувствует, что сможет это сделать…       У старшего Дина снова появляется этот убийственный защитный взгляд, и Дин практически чувствует, как его зубы скрипят.       — Это глупо, — говорит старший Дин. — Мы ведь даже не об оружии сейчас говорим, а о чём-то, что могло бы быть щитом.       — Да, но если мы сможем использовать это, чтобы выиграть время и, возможно, выяснить, как заманить Церодика обратно в вазу, тогда нам вообще может не понадобиться оружие, — Сэм пожимает плечами, бросая на старшего Дина извиняющийся взгляд.       Старший Дин пристально смотрит на Каса в течение нескольких секунд, и Дин рассеянно думает, что они могли бы просто трахнуться прямо здесь, на столе, из-за всей этой неуместной страсти, вспыхнувшей между ними.       — Я сказал, что буду в порядке, — наконец говорит Кас. — Это даже не временной перенос, а лишь пространственный.       Что-то отражается на лице старшего Дина, как будто, возможно, его гнев пытается перейти в волнение, которое он так очевидно маскирует, но он просто кивает, а затем указывает большим пальцем на Дина.       — Если ты всё-таки собираешься это сделать, возьми с собой малыша.       — Эй, не называй меня так, — огрызается Дин.       Голова Каса слегка наклоняется в сторону, его раздражение сменяется замешательством, когда он переводит взгляд между ними. Сэм пристально смотрит на старшего Дина, но ничего не говорит.       — Без обид, но какая от меня может быть польза в Греции, Турции или ещё где-то?       Старший Дин смотрит на него.       — В Греции или там, где раньше были древнегреческие города-государства, много богов. Много старой магии. Один из нас должен пойти просто в качестве подстраховки. К тому же, если этому тупице придётся разговаривать с другими людьми, ему понадобится переводчик с человеческими навыками. И, в любом случае, возможно, это твой единственный шанс покинуть страну без полёта на самолёте.       Дин хмуро смотрит на своё будущее «я». Это подозрительно мило с его стороны.       — Что? — спрашивает старший Дин. — Если ты не хочешь…       Дин поворачивается к Касу, не то чтобы спрашивая разрешения, но просто чтобы убедиться, что он вообще на это способен.       Кас всё ещё выглядит озадаченным, но говорит:       — Я могу взять тебя с собой. Если ты хочешь. Если нет, то я могу сам прекрасно справиться с людьми.       — Нет, я… Я пойду с тобой, — говорит Дин. Внезапно он, по причинам, в которые не хочет вникать, чувствует себя смущённым.       Сэм прочищает горло.       — Ну, — говорит он. — Думаю, ты можешь взять один из поддельных паспортов Дина. Не то чтобы тебя может кто-то остановить, когда Кас перенесёт вас туда, но это так, на всякий случай. Возможно, ещё стоит взять кол из дерева, поражённого молнией. У нас точно где-то завалялся один. Это, как правило, работает против греческих бо… — Сэм замолкает на секунду. — Хм… Если этим можно побороть греческих богов, как вы думаете, вдруг это может убить Ксеродика? Та же мифология, верно? И это тоже деревянная штука.       Кас качает головой, поднимаясь из-за стола.       — Сомневаюсь. Ксеродик — не божество, и мы имеем дело не только с человеком, но и с проклятием. Кроме того, на проклятие оказывается очевидное демоническое влияние, которое, скорее всего, сводит на нет перенос методологии изнутри Пантеона.       Никто, даже Сэм, не может ничего на это ответить.              Двадцать минут спустя Дин снабжён курткой со здоровенным колом во внутреннем кармане, рюкзаком с топором и парой других инструментов, а также паспортом, которые показывает его лицо через десять лет. Кас, похоже, ничего с собой не собрал. Старший Дин маячит на заднем плане, пока Джек сидит со своим компьютером за кухонным столом, игнорируя их. Сэм, однако, с видом человека, который просит о невозможном, говорит:       — Только не делайте глупостей. Постарайтесь сделать это быстро, хорошо? Кас, дай себе столько времени, сколько нужно для восстановления, но мне не нравится мысль о том, что кто-то из нас сейчас будет находится на открытом пространстве.       Кас кивает, по-видимому, спокойно принимая просьбу быть осторожней, когда она исходит от Сэма. Что, по мнению Дина, на самом деле кажется довольно справедливым.       Кас поворачивается к Дину и касается кончиками пальцев его лба, прежде чем тот успевает спросить, что вообще представляет из себя ангельское перемещение.       — Что… — начинает говорить Дин, но затем удивлённо моргает и замирает. Они стоят в призрачном предрассветном свете у подножия горы, воздух холоден, утренняя звезда мерцает серебром высоко над ними.       Дин втягивает воздух в лёгкие. Ранним утром здесь всё мягко серо-голубое, но он может почувствовать свежий воздух природы, увидеть рощи деревьев, поднимающихся на гору, услышать шум реки где-то вдали. Даже при тусклом свете всё кажется другим. Это совершенно не похоже на США, и хотя Дин любит открытые дороги и глубинки своей страны, он не может сдержать волнение, которое испытывает, стоя где-то вдали от всего, что он когда-либо знал.       Дин поворачивается к Касу, как раз вовремя, чтобы подхватить его, когда ангел пытается сделать шаг и спотыкается.       — Эй, ангел, — говорит Дин, хватая Каса за плечи. — Ты в порядке?       Кас опирается на него, схватившись одной рукой за рубашку Дина — что нормально, круто, это абсолютно нормальная реакция, учитывая обстоятельства, и Дин не собирается думать об этом когда-либо.       — Да, — говорит Кас немного задыхающимся, но в то же время раздражённым голосом. — Мне просто… нужна минута.       — Да, конечно, приятель. Можешь не торопиться.       Так они и стоят какое-то время, Кас тяжело опирается на Дина, пытаясь успокоить дыхание, Дин поддерживает его, агрессивно не думая об этом. Небо над ними светлеет.       Наконец, Кас выпрямляется, и Дин видит тонкую струйку крови, текущую из его правой ноздри.       — О, эй, — говорит Дин, машинально протягивая руку, чтобы стереть кровь рукавом. Он вовремя останавливается, снова волнуясь и злясь на себя за то, что чувствует себя как нервный школьник на первом свидании. Он роется в карманах и находит несколько скомканных салфеток, которые не кажутся слишком мерзкими. — Ээм, вот, у тебя кровь из носа.       Он протягивает салфетки ангелу. Кас аккуратно берёт их, вытирая кровь.       — Спасибо.       — Ага. Уверен, что всё нормально?       Кас поднимает взгляд на гору.       — Я в порядке. Пошли.       Когда рассвет начинает заливать горизонт розовым и бледно-жёлтым светом, они видят признаки вырубки леса на многие мили у подножия горы. Вокруг свежих участков — подстилка из опилок и мусора, низкие траншеи от извлечённой грязи и сломанные пни в тех местах, где работа была давно заброшена. Ближе к самой горе всё ещё есть остатки деревьев и другие растения, но, когда Дин смотрит на окрестности, он думает, что это похоже на загубленную землю.       Кас делает глубокий вдох — он полон такой неизменной печали, что Дин снова вспоминает, что это кто-то, кто существует на протяжении всей истории человечества.       — Иногда я задаюсь вопросом, — говорит Кас, когда они тяжело идут дальше, постепенно поднимаясь в гору. — Задумывал ли Бог людей такими саморазрушительными, или всё это они сделали сами.       Дин молчит мгновение, обдумывая это.       — Думаешь, Он ненавидит нас? За всё дерьмо, которое мы творим, за всё, что мы уничтожили.       — Я не верю, что Бог вообще способен любить или ненавидеть, — говорит Кас. Его голос очень тихий, и Дин не видит его лица, так как ангел идёт впереди него по узкой грязной тропе.       — Не веришь?       — Нет, не верю.       — Ну, — говорит Дин. — А что по поводу тебя?       Кас поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, на его лице отражается замешательство.       — Что по поводу меня?       — Как так вышло, что ты вроде как не ненавидишь человечество? Как ты сам сказал, мы всё разрушаем. Я имею в виду, что ты, должно быть, видел как всё тут было до того, как появились мы, — Дин машет рукой в сторону опустошённой земли позади них. — И ради чего всё это? Пиломатериалов? Пары лет добычи нефти?       — Золота, — говорит Кас. — Думаю, это канадская золотодобывающая компания.       — Чёрт, — Дин качает головой. — Какой глупый повод, чтобы загубить планету. Где Эл Гор, когда он так нужен?       Кас смеётся.       — Думаю, Сэм сказал бы тебе, что это звучит очень в духе 2005 года.       — Я серьёзно, Кас. Почему ты не ненавидишь нас? Мы уничтожаем всё, к чему прикасаемся.       Кас вздыхает мягче в этот раз. Он задумывается перед тем, как ответить.       — Наверное, потому, что даже тогда вы так отчаянно стараетесь всё исправить. Человечество способно разрушать — это эгоистичные, бессмысленные, необратимые разрушения. И всё же, Дин, люди бросаются в горящие здания, чтобы спасти своих питомцев. Спасают диких животных во время наводнений. Приковывают себя цепями к деревьям перед бульдозерами. Ты и Сэм, вы посвятили всю свою жизнь борьбе со злом, чтобы другие вечером могли вернуться домой к своим семьям. Знаешь, люди были созданы, чтобы верить. И для некоторых из вас эта вера воплощается в вере в Бога или в богов или в какую-то другую религиозную концепцию. Но когда всё рушится, когда всё оказывается на самой грани, я думаю, что, возможно, самая сильная вера, которую я когда-либо видел, — это вера людей друг в друга. Это… — Кас замолкает, пытаясь подобрать нужные слова. — Это глупо и прекрасно одновременно. Любовь, человеческая любовь… невыносима. Она горит слишком горячо для Рая, она слишком глубока для Ада. Бог велел нам любить человечество, но никто никогда не говорил ангелам, что значит любовь для человеческой души. Думаю, никто не сказал нам, потому что если ты однажды познаешь отчаянную яркость, ослепляющую силу любви, ничего кроме этого больше не будет иметь значения. Я люблю человечество, потому что, разрушительно оно или нет, оно достойно спасения.       Дин выдыхает, он и не заметил, что задержал дыхание. Какое-то чувство зарождается у него внутри.       Любовь невыносима. Боже.       — Это, хм… — Дин теряется. Он обычно хорош в том, чтобы быть очаровательным, в поддержании разговора, но, может быть, проблема в том, что, что бы это ни было, это полная противоположность светской беседе. — Полагаю, что нам очень повезло, что, по крайней мере, ты на нашей стороне. Хм. Что мы вообще ищем?       Кас позволяет ему сменить тему.       — Вот такое дерево, — Кас указывает на удивительно маленькое деревце с округлыми жёлтыми и красными листьями, на нём ещё сохранилось даже несколько зелёных листочков, пока удерживающихся от падения. — Но это не то. Я узнаю его, когда увижу.       Они поднимаются всё выше и выше, уходя всё глубже в предгорья. Это вроде… Честно говоря, захватывает дух. Всё это время Дин путешествовал по стране, ездил туда и обратно, видел всевозможные просёлочные дороги и маленькие городки, но ни разу не был в Гранд-Каньоне. Однажды он провёл день в Йосемити, ошеломлённый и ощущающий себя таким маленьким среди великолепия гор и огромного количества деревьев, и с тех пор он всегда хотел вернуться туда. Он проезжал через Бедленд, через Йеллоустон, но так ни разу и не остановился, чтобы исследовать их как следует. Он всегда был занят. Отец всегда загружал его делами, даже когда его самого не было рядом, чтобы сказать Дину «нет».       Глубокое чувство благоговения перед природой завладевает Дином, и он позволяет тишине повиснуть между ним и Касом. Это ещё одно напоминание о том, как хорошо ангел его знает, потому что он, кажется, совсем не против молчания.       Дин вдыхает столько воздуха, на сколько хватает его лёгких, удерживая это ощущение, вкус всей этой древней красоты, закупоренной внутри него. Чем выше они поднимаются, тем труднее становится делать глубокие вдохи, но Дин любит пешие прогулки и не собирается жаловаться.       Кас резко останавливается, хмурится и снова склоняет голову набок. Когда он так делает, то выглядит невероятно милым. Дин решил, что ему разрешено так думать.       Кас сворачивает с тропы, по которой они шли, и пробирается сквозь подлесок, всё ещё поднимаясь вверх, но теперь на восток. К этому моменту восходящее солнце полностью поднялось в небо позади них, сияя сквозь листву пятнистым изумрудом.       Когда Кас замирает, Дин чуть не врезается в его спину. Он успевает остановиться, прежде чем это случается, хотя какая-то предательская часть его мозга настаивает на том, чтобы это произошло. Ему действительно, действительно нужно взять себя в руки.       Кас просто стоит, хмуро смотря на землю, и на его лице читается бесконечная скорбь.       — Эм, Кас?       Кас указывает пальцем на что-то, и Дин видит большой пень посреди обломков леса. Похоже, его срубили какое-то время назад, и, оглядевшись, он понимает, что, видимо, когда-то это было самое большое дерево в роще.       — Это был матриарх этой рощи, — печально говорит Кас, опускаясь на колени, чтобы смахнуть слой грязи и мёртвых листьев с пня. — Это было материнское дерево. Самое старшее.       — Эм, — бормочет Дин. Он ни хрена не знает о деревьях и подобном дерьме, кроме того, что успел прочитать за последние дни, и пары мифов, всплывающих время от времени в местных делах. — Мне жаль?       Кас кивает. Его пальцы нежно скользят по грязному старому пню, и да, конечно, он такой чудак, но на его лице отражается искреннее горе, над которым Дин просто не может смеяться.       Кас закрывает глаза и кладёт ладонь на пень, кончики его пальцев начинают светиться.       — Кас, я не хочу тебе указывать, что делать, но ты же не собираешься воскрешать целое грёбаное дерево, правда?       — Она всё ещё жива, — говорит Кас. Дин замечает, что ангел перешёл на личное местоимение. Его лицо сосредоточено, ухо наклонено к земле, как будто он к чему-то прислушивается. — Другие деревья всё ещё подпитывают её, не давая умереть, потому что она больше не может получать питательные вещества сама. Они иногда так делают, особенно в такой старой роще, как эта. Иногда они сохраняют жизнь своим древнейшим предкам даже после того, как их срубили.       — Эм, — снова говорит Дин, потому что он, конечно, любит природу и всё такое, но он никогда не был чокнутым хиппи, обнимающимся с деревьями. — Ты хочешь сказать, что деревья испытывают чувства? Например, сострадание?       Кас поднимает руку и закрывает глаза, явно прислушиваясь к чему-то. Дин ничего не слышит, но у него появляется какое-то неуютное ощущение, что Кас разговаривает с деревом или, по крайней мере, слушает его.       — Она была рябиной, — бормочет Кас, не открывая глаз. — Рябина и орешник имеют давний союз с кизилом по эту сторону горы, хотя… — губы Каса дёргаются в улыбке. — Я думаю, что чуть дальше, у северо-западных предгорий, ясень и орешник не разговаривают друг с другом. Очевидно, ореховые деревья на той стороне горы поглощают слишком много света.       — Что? — говорит Дин, потому что, ну, в самом деле, что ещё можно на это сказать?       — Но старая кизиловая роща всё ещё растёт, — продолжает Кас, не обращая внимания на Дина. — Это… Хм. Наверх сухо, по-видимому. Это немного… А, да. От реки вверх по склону.       Кас убирает руку и поднимается, но Дин почти уверен, что видит, как ангел шепчет «спасибо» пню.       — Чувак, — говорит Дин, пока Кас отряхивает руки о штаны. — Что это, чёрт возьми, было?       Кас жестом указывает направление, и они продолжают идти, Дин немного отстаёт, осторожно ступая по следам ангела, чтобы лишний раз не тревожить землю под ногами.       — Старые деревья общаются через микоризные сети, — говорит Кас, пока они идут. — Симбиотические отношения между корнями деревьев и разновидностью грибов. Это позволяет деревьям посылать информацию и питательные вещества друг другу, отдавая часть своих ресурсов грибам, конечно.       — Конечно, — бормочет Дин.       — В большинстве лесов существует подобный тип связи, при условии, что вырубка лесов не повредила сети слишком сильно, — Кас вздыхает так, словно тяжесть прожитых тысячелетий затрудняет его дыхание. — Это одна из причин, почему всё это так губительно, и почему нельзя просто посадить новые деревья, чтобы покрыть ущерб, нанесённый старым. Я говорю о том, Дин, что деревья — такие сложные существа, что ты даже представить себе не можешь, никто из вас не может. Сети здесь древние, прочные. Рощи имеют глубокие союзы друг с другом, которые они поддерживают в течение многих столетий, а некоторые и дольше. Они делятся ресурсами и посылают сигналы бедствия. Рябина, орешник и кизил — все они связаны здесь, на востоке, одной сетью, а ели и сосны — другой. Они сотрудничают.       — Ты хочешь сказать, что деревья разумны? — спрашивает Дин. Он правда не знает, что делать с этой информацией — всё это звучит безумно, но, в конце концов, он — самый настоящий, забытый Богом, путешествующий во времени клон, так что, возможно, деревья, имеющие чувства, — не самая странная вещь, которую он узнал в этом месяце.       Кас снова вздыхает. Он поворачивается, чтобы посмотреть на Дина, и его глаза отражают свет утреннего солнца. Кажется, что они поглощают этот свет, становясь глубже, чем дольше Дин смотрит в них, голубые, как небо, как платоновский идеал голубого, как свет, обращённый в бытие. Дин задаётся вопросом, является ли это чем-то ангельским, или это просто Кас.       — Это сложно, Дин. Разумный — это испытывающий эмоции? Разумный — это способный постичь Бога? — Кас пожимает плечами. — Я не могу ответить на эти вопросы. Я знаю только то, что они имеют сознание, и что они сложны. Человеческая наука так долго пыталась изучать деревья по отдельности или согласно человеческому времени, но это просто не то, как они функционируют. Мы говорим об отдельных деревьях, которые работают вместе как совершенно другой вид организма, которые образуют симбиотические отношения с окружающим их миром до такой степени, что играют важную роль в эволюционном пути других организмов. Мы говорим о сотнях или тысячах лет жизни, о масштабах, выходящих далеко за рамки того, что смогли изучить учёные. Итак, разумны ли они? Возможно, нет. Возможно, это всё лишь химические вещества. Но тогда и ты тоже.       И с этими словами Кас разворачивается и продолжает идти.       Дин молча следует за ним, обдумывая всё это и испытывая по отношению к этому свои маленькие человеческие чувства. Конечно, думать так о природе — это вроде как романтично. И, честно говоря, Дин всегда довольно хреново разбирался в науках, если они не были связаны с самопальным машиностроением, так что, что он вообще знает? Очеловечивание деревьев кажется вполне естественным.       — Эм, Кас? — зовёт Дин после минут двадцати лёгкой, задумчивой тишины. — Разве мы не собираемся срубить дерево?       — Надеюсь, что нет, — отвечает Кас. — Посмотрим.       Ещё через двадцать минут и пару поворотов, которые ведут их вверх и прочь от шума несущейся реки, куда-то за пределы её видимости, они входят в новую рощу деревьев, и Дин просто чувствует это.       Его рука автоматически тянется к карману куртки, чтобы убедиться, что кол, убивающий богов, всё ещё находится в пределах досягаемости.       Это не явное ощущение опасности, а скорее понимание, что в воздухе витает что-то очень старое и важное. Что-то могущественное.       Кизиловые деревья здесь всё ещё относительно маленькие, совсем непохожие на высокие секвойи в Йосемити, заставившие Дина затаить дыхание и привязаться к их красоте. Но всё же…       — Ох, — выдыхает Дин. Это всё, что он может произнести вслух. Он никогда в жизни не молился, но если бы собирался, то сделал бы это здесь.       — Да, — говорит Кас. — Это было священное место. Место поклонения.       — Аполлону, да? — Дин проводит кончиками пальцев по коре одного из деревьев, потому что он всегда прикасается к тому, к чему не следует, неудивительно, что он, блядь, проклят, но всё, что происходит, — это появление благоговейного чувства в душе.       — Аполлону, да, но… иногда святость не зависит от божества как такового. Аполлон ухаживал за этой рощей, она была для него священной, но я думаю, что для людей, которые жили здесь давным-давно, она была просто священна сама по себе. Настолько красива и любима, что её смысл и значимость цикличны и нескончаемы.       — Кас, я не.… Я не хочу рубить эти деревья, — слова вырываются прежде, чем Дин действительно обдумывает их, но чёрт возьми, они правдивы. Может быть, он всё-таки чёртов обниматель деревьев.       Кас улыбается ему так, словно этой улыбкой он говорит Дину, что он хороший, красивый и любимый, что, возможно, он даже священен в глазах ангела, и Дин хочет убежать от этого прочь так же сильно, как хочет податься ему навстречу. Он думает, что Кас мог бы прикоснуться к нему с таким же благоговением, как и к этим грёбаным деревьям, если бы Дин позволил.       Вероятно, здесь могла бы быть шутка о «срывании ягодки», но Дин просто сосредотачивает все свои усилия на том, чтобы собраться с мыслями, когда Кас делает шаг вперёд, входя в его личное пространство, и у Дина перехватывает дыхание.       — Я знаю, — говорит Кас. — Я бы предпочёл избежать нанесения необратимого ущерба, если это возможно, — его взгляд такой напряжённый, всегда такой напряжённый, когда он смотрит на Дина. — Но я сделаю это, если понадобится.       Дин почти уверен, что Кас сжёг бы весь лес, чтобы спасти его — по крайней мере, чтобы спасти старшего Дина. На самом деле он почти уверен, что Кас сожжёт весь мир, прежде чем позволит старшему Дину умереть. Снова.       И это…       Боже. Это настолько больше, чем Дин может вынести, что он просто хочет позволить этому утопить себя.       Дин отводит глаза и смотрит на рощу. Это красивый, прекрасный, полный тишины, древний мемориал.       Они стоят на открытом пространстве, которое недостаточно велико, чтобы назвать его лугом, но трава под ногами пышная и зелёная. Кроны многих деревьев сплетаются, но не перекрывают друг друга. Тут и там виднеются маленькие деревца, другие деревья примерно высотой с Дина, а третьи качаются на ветру над его головой. Нет ни статуй, ни мемориальных досок, ни мусора. Как будто это место давно забыто.       — Я думаю, чтобы получить достаточно дерева для создания щита, нам понадобится один из стволов, — немного грустно говорит Кас, тоже оглядываясь вокруг.       Дин косится на самое большое дерево. Трудно представить, что из этих деревьев когда-то построили троянского коня.       — Мы рассчитываем использовать это как временную меру, да? — Дин подходит к крепкому дереву и обхватывает рукой одну из ветвей, ощупывая её. То же самое благоговейное покалывание вспыхивает под его кожей. — Как что-то, что отобьёт стрелы Церодика или что-то в этом роде.       — Такова идея.       — Ладно, круто, — усмехается Дин. — Эй, Кас, ты когда-нибудь играл в бейсбол?              Кас настаивает на проведении небольшого ритуала, прежде чем они начнут обламывать ветви. Он садится перед деревом и кладёт на него руки, закрывая глаза. Дин наблюдает за ним. Кас… Слово, которое Дин хочет использовать, особенное, но оно кажется очевидным, потому что Кас — ангел, в конце концов, и несёт в себе другие странные коннотации, которые могут или не могут быть применены, но это не то, что Дин пытается назвать. Дину нравится, странные отношения Каса с растениями, нравится, что он так старается заботиться обо всех живых существах. Кас милый, и что бы он ни говорил о том, что сам не ищет любезности, для Дина это в новинку. Он привык к грубости и чёрствости охотников, к их отцу, даже к Сэмми, который, конечно, был милым ребёнком, но, повзрослев, обзавёлся сложным характером. Дин жёсткий, жёсткий как гвоздь, но… Иногда он задаётся вопросом, кем бы он мог стать, если бы не был обязан быть таким.       Он смутно помнит, что было время, когда он ещё был мягким, когда он старался быть похожим на маму, старался оставаться таким ради Сэма. И, может быть, именно из-за этой мягкости отец… Ну, отец, казалось, пытался исправить его.       С одной стороны, Дин должен был быть заботливым, с другой — безжалостным. Эта двойственность всё ещё живёт где-то в нём, вся эта властная гиперопека и отчаянная потребность в доброте, которую он получил здесь, в этой временной линии. Вся эта гипермаскулинность и тайная потребность в одобрении.       Каса, похоже, совершенно не волнует, как со стороны выглядит его поведение, ему абсолютно всё равно, что Дин или кто-либо другой подумает о том, как он присаживается на корточки и мягко объясняет дереву, что собирается взять две его ветви, и просит, чтобы оно не посылало сигналы бедствия, чтобы начать исцеление, потому что он исцелит его раны сам.       Если Кас может быть так нежен, и одновременно с этим восстать против Небес, быть воином, вытащившим старшего Дина из Ада, сражавшимся и умиравшим рядом с ним, тогда, возможно, всё то время, что Дин проводит в борьбе с этой двойственностью внутри себя просто…       Когда Кас поднимается на ноги и обламывает две ветви, каждая толщиной с приличную дубину, раздаётся громкий треск раскалывающейся древесины. Больше ничего не происходит. Дин стоит, затаив дыхание, сунув руку в карман куртки, почти ожидая появления самого Аполлона, но ничего не происходит. Кас просто прикладывает руки к тем местам, где только что росли ветви, которые он сломал без каких-либо усилий, и его ладони всего мгновение слабо светятся. Когда он отходит, дерево уже исцелено, только небольшие вмятины остались на коре в том месте, где раньше были ветви.       Кас слегка покачивается, но не падает. Он протягивает ветви Дину, который просовывает их через петли на внешней стороне рюкзака.       — Давай немного пройдёмся вниз, — говорит Кас. — Я бы не хотел использовать здесь больше своей благодати, чем необходимо, и мне не помешает передохнуть немного, прежде чем я смогу вернуть нас в бункер.       — Да, конечно, Кас, — Дин слегка разочарован, потому что, видимо, драки не будет. Но он продолжает оглядываться, пока они идут обратно, ища признаки преследования, потому что всё кажется слишком лёгким.       — Так ты совершил много ограблений? Воруешь у богов и всё такое? — спрашивает Дин, когда они идут уже какое-то время, и больше абсолютно ничего не происходит.       Кас с улыбкой поворачивается у нему.       — Больше, чем я мог себе представить до того, как пал.       — У тебя правда есть крылья, чувак? И ты не потерял их, когда покинул Небеса?       Они вернулись на тропу, по которой шли изначально, и остановились.       — Да, хотя, технически, это не совсем то, что ты имеешь в виду под крыльями. Как я уже говорил, это волны света, как и остальная моя истинная форма.       Дин внимательно смотрит на него.       — Да? И как выглядит твоя истинная форма? У тебя есть тентакли? Бьюсь об заклад, у тебя есть тентакли.       Кас смеётся, его смех слегка удивлённый и лёгкий, улыбка обнажает зубы, и Дин просто…       Дин целует его, прежде чем действительно успевает обдумать эту идею. Вероятно, это плохая идея, и Дин до сих пор не уверен, как он относится к парням, но он почти уверен, что знает, что чувствует к Касу, и он просто не может провести больше ни одной минуты, чувствуя на себе этот взгляд ангела и не зная наверняка, как это будет ощущаться.       Дин обхватывает лицо Каса одной рукой, а другой толкает его к стволу ближайшего дерева, прижимаясь к нему так, как их тела, кажется, всегда стремились сделать.       Кас целует его в ответ. Дин не был уверен, что он ответит — и, возможно, это плохо, возможно, ему стоило сначала спросить, но вот он здесь, тянется к тому, к чему не должен. Кас мягко прижимается к нему, позволяет Дину вжимать себя в ствол, отвечает на поцелуй с невыносимой нежностью.       Кас кладёт одну руку на подбородок Дина, обхватывая его лицо ладонью, вторую — на поясницу, притягивая его ближе, так что Дин обвивает руками шею ангела и запускает пальцы в его растрёпанные ветром волосы. Рука Каса на щеке тёплая, с шершавыми мозолями.       Целовать Каса — это как…       Это как…       Это ни на что не похоже.       Или это как тот раз, когда Дину было четырнадцать, и он раздобыл поддельные права и достаточно налички, чтобы отвезти Сэмми в тематический парк. Они катались на американских горках, пока их головы не закружились, и кровь не закипела от адреналина, смеясь и вися друг на друге на тёплом летнем воздухе.       Или как первый раз, когда Дин увидел закат над западным побережьем, пурпурно-красно-розово-оранжевый свет расплескался на горизонте и отражался в воде. Дину было семнадцать, и он никогда бы в этом не признался, но это было так удивительно красиво, что он прослезился.       Или как ехать на Импале: Сэм спит на пассажирском сидение, классический рок льётся из динамиков, ничего, кроме пустой дороги, простирающейся перед Дином, его сердце полно и бьётся в груди, когда он мчится по шоссе, чувствуя себя живым.       Или как первый момент пробуждения рядом с кем-то, сонное тепло, разделённое между телами, достаточная осознанность, чтобы прижаться ближе, последний момент интимности перед тем, как реальность снова возьмёт верх.       Поцелуй с Касом — это как каждое хорошее воспоминание, которое Дин бережно хранит в своём сердце. Это так тепло, чувственно и чертовски хорошо, и он хочет, чтобы этот момент длился вечность.       Но Дину не позволено хотеть чего-то. Никогда не было. В этом не было никакого смысла. У него никогда не могло быть дома, или отца, который останется с ним, или матери, которая не была бы мертва. Не было смысла желать безопасности, надёжности, крепкой любви. Это не его жизнь. Это вещи для других людей, вещи, которые он пытается защитить, вещи, которые он всегда пытался дать Сэмми, но то, чего хотел сам Дин, не имело значения с тех пор, как ему исполнилось четыре года. Это бесполезно. Это слабость.       Дин отрывается с тихим непроизвольным стоном, в котором он никогда не признается даже себе. Кас задыхается под ним, его голова всё ещё наклонена к нему, глаза широко раскрыты и смотрят на Дина с таким пониманием, что ему хочется спрятаться.       — Ох, — дрожащим голосом говорит Дин. — Ну, ладно, да.       Кажется, он не может пошевелиться, его тело прижато к Касу, руки запутались в его волосах. Кас тоже не отрывает рук от Дина, и их лица так близко друг к другу, что их носы почти соприкасаются.       Они смотрят друг на друга.       На этот раз Кас первым разрывает зрительный контакт. Он закрывает глаза, и на его лице отражается такая явная боль, от которой у Дина что-то обрывается внутри.       — Дин, — шепчет Кас. — Я не могу.       Рука Каса отпускает его подбородок, но только для того, чтобы опуститься на его плечо, кажется, он тоже не в силах отстраниться. Его большой палец выводит круги на куртке Дина.       — Да, — говорит Дин, тоже не желая двигаться. Его сердце бьётся слишком быстро. Чувства тоже заполняют его слишком быстро, одно за другим. Он чувствует головокружение и лёгкую тошноту, и, похоже, ему хочется снова засунуть язык в рот ангела.       Дин, возможно, больший гей, чем он думал, и он, вероятно, волновался бы поэтому поводу сильнее, но… Он уже знает, что это происходит. Типа, какой смысл отрицать это или паниковать, когда есть годы доказательств того, что есть у них с Касом. И, кажется, никому до этого нет дела, Сэму всё равно, а отец мёртв, так что какая разница?       Это то, что просто есть. Дин влюбится в Каса. Дин захочет его. Может быть, даже будет нуждаться в нём. Это любовь, пересекающая время — она есть, она была, она будет. Это настолько глубоко, что Дин не знает, как с этим справиться, настолько сильно, что он не может это отрицать.       — Да, — повторяет Дин. — Из-за старшего меня, да?       Глаза Каса всё ещё закрыты, он выглядит несчастным. Он кивает. Дину хочется целовать ангела, пока вся его печаль не исчезнет.       — Он не достоин тебя. Он ужасно к тебе относится, — говорит Дин, и его самого удивляют эти слова и то, как жестоко они звучат. На самом деле он не хотел этого говорить, не знал, что это прозвучит так злобно. Он не добавляет ничего глупого, типа «я бы хорошо к тебе относился», потому что он бросил школу, за душой у него баксов пять, и ему нечего предложить, кроме открытой дороги.       Кас вздыхает. Его пальцы гладят спину Дина.       — Он относится ко мне лучше, чем я того заслуживаю, — тихо говорит он. — Ты не знаешь, что я натворил, Дин. То, как я причинял боль тебе и Сэму… Если бы ты…       — Мне всё равно, — говорит Дин, и это правда. — Ты хочешь сказать, что я… что он не лажал тоже? Что он не причинял тебе боль? Что он обращается с тобой как с дерьмом, просто чтобы наказать тебя за прошлое? Это херня, Кас. Это неправильно. Не так работают дружба, прощение или любовь.       Кас наконец открывает глаза, в них отражается нежность.       — Дин не пытается наказать меня, — говорит он. — На самом деле он прощает слишком легко. Я только хотел сказать, что не обижаюсь на него ни за что. То, что есть у нас… это сложно, но это гораздо больше, чем я когда-либо думал, что Дин может мне дать. Он прощает меня, и я прощаю его. Остальное… Этого достаточно.       Дин качает головой. Ему вроде как хочется заплакать, и он даже не знает почему. Он опускает руки из волос Каса, но оставляет их на его шее.       — Чушь собачья, Кас. Я не… Я не пытаюсь убедить тебя бросить его, говоря это, ладно? Но ты не заслуживаешь того дерьма, которое он на тебя вываливает. Я ненавижу то, кем я стал.       — Дин, — Кас отпускает его, но только чтобы обхватить его лицо руками. — Не надо. Он — это ты, ты, который через многое прошёл и которому снова и снова приходилось делать невозможные выборы. Вы оба хорошие люди. Вы оба достойны любви. Так будет всегда. Твоя душа так ярко светится любовью. Так невыносимо ярко.       Невыносимо. Любовь невыносима… Это всё, что имеет значение.       Дин изо всех сил старается не шмыгать носом.       — Чёрт возьми, Кас, — говорит он. Он больше не способен ничего произнести, потому что его голос срывается.       Кас наклоняет голову Дина и целует его в лоб, его горячие губы прижимаются к коже.       — Я не хочу причинять боль ни одному из вас, — бормочет он. — Пожалуйста, поверь мне, Дин, мои чувства к тебе столь же реальны, как и любая любовь, которую я когда-либо знал. Я бы отдал тебе всё, что угодно, но, несмотря на мои чувства, несмотря на то, что ты — это ты, я думаю, что будущему тебе будет очень больно, если эти чувства станут физическими. А я… я не могу. Я уже столько раз причинял ему боль.       — Точно, — говорит Дин. Он наконец отступает, разрывая все точки соприкосновения их тел. Он отводит взгляд от ангела, поднимая глаза к небу, и старается сдержать слёзы — не потому, что это отказ, или не потому, что он снова хочет того, чего не может получить, а потому, что Кас, в общем-то, только что сказал, что любит его. Не старшего Дина, а самого Дина. Вот так просто. Как будто в этом нет ничего особенного. Как будто это что-то очевидное. Как будто это то, чего Дин просто заслуживает, даже если он не сделал ничего, чтобы это заслужить.       — Нет, всё в порядке. У нас всё хорошо. Мы… у нас ведь всё хорошо, правда?       — Конечно, Дин.       Дин выдыхает и теребит край куртки. Его лицо, внутренности, рот, где всё ещё ощущается призрак поцелуя Каса, пылают жаром.       — Я не скажу старшему Дину, — говорит он, смотря на грязь под ногами.       — Я… Спасибо тебе. Думаю, я скажу, если ты не против.       Дин удивлённо поднимает глаза, и губы Каса кривятся в лёгкой улыбке.       — Между нами было слишком много секретов все эти годы. И они всегда так или иначе выходили наружу.       Дин пожимает плечами.       — Это твои отношения или что-то в этом роде. Думаешь, он врежет мне за то, что я поцеловал его мужика? — он выдаёт самую свою распутную ухмылку. Кас, вероятно, видит его насквозь, но ему гораздо проще спрятаться за чем-то, чем разбираться со всей этой голой правдой.       — Я очень в этом сомневаюсь, — серьёзно говорит Кас. — Я знаю, что он этого не показывает, но как бы не были сложны его чувства по поводу того, что ты здесь, он всё равно заботится о тебе.       — Ага, да, конечно, Кас, — фыркает Дин.       Кас качает головой, но больше не пытается спорить. На мгновение воцаряется тишина, только они и деревья. Тихое благоговение отражается в душе Дина, и он не жалеет о поцелуе. Он ни о чем не жалеет.       — Пойдём домой, Дин? — спрашивает Кас.       Это слово, произнесённое голосом ангела, может разбить ему сердце, но Дин не позволит.       — Да. Да, пойдём домой.