Пересекая черту

      Утро Сэма начинается вполне нормально. Он просыпается, отправляется на пробежку, делает растяжку на полпути, разворачивается и бежит обратно к бункеру. Дин может издеваться над ним сколько угодно, но Сэму действительно нравятся его пробежки. Ему нравится бегать, когда никто его не преследует, он даже получает от этого неплохой всплеск эндорфинов в большинство дней. Разница между образом жизни Сэма и Дина, вероятно, как-то связана с различием их представлений о возможной собственной продолжительности жизни. Дин всегда занят тем, что пытается умереть, и преуспевает в этом слишком часто.       Сэм ненавидит это больше всего на свете.       Не то чтобы Сэм оптимист. Не совсем. Он видел и сделал слишком много всего, чтобы верить, что его ждёт счастливый конец, но он всё ещё хочет узнать наверняка. Он, так сказать, хочет узнать, чем закончится эта история. Дин… ну, в последнее время кажется, что Дин просто хочет, чтобы всё это закончилось.       Сэм не надеется пережить столкновение с Чаком, но он так расстроен и зол, что Дин продолжает стремиться погибнуть от меньших вещей. В большинство дней Сэм и сам едва держится из-за всего этого, и постоянные попытки удержать брата от падения в бездну что-то разрушают в нём. Так же как что-то ломается в нём каждый раз, когда Дин кричит его имя во время ночных кошмаров.       Конечно, у Сэма есть и свои собственные кошмары. Он не кричит, но, видимо, бормочет что-то и ворочается во сне. Его метания пару раз будили Эйлин в те редкие ночи, что они проводили вместе. Она сказала, что невозможно читать по его губам, когда он разговаривает во сне, поэтому Сэм не может быть уверен, что именно он говорит, но, конечно, он легко может предположить.       Это случалось и тогда, когда он был с Амелией. Конечно, Дин и Сэм часто делили номера в мотелях и выдёргивали друг друга из тревожных снов, но Сэму казалось, что было гораздо хуже, когда кто-то находился с ним в одной постели.       Амелия сказала, что в основном это была полная «абракадабра», но иногда это звучало как что-то на латыни, и это заставило Сэма волноваться, что он может случайно сотворить какое-то заклинание во сне, но почти для всего, кроме простого экзорцизма, требовались ингридиенты, а экзорцизм не мог никому навредить. Но потом Амелия, обладавшая многими талантами, но совершенно не знавшая латинского, записала, как примерно звучали эти бормотания, и Сэму удалось разобрать некоторые слова.       Оказалось, что в основном Сэм повторял во сне отрывки из Библии. Осознание этого заставило его оцепенеть, всё ещё в той утренней дремоте рядом с Амелией под мягкими простынями — теми белыми простынями и тяжёлым одеялом, под которыми Сэм никогда не спал в ботинках.       Амелия положила руку ему на плечо, взволнованно изучая его лицо.       — Сэм? Детка, что случилось?       Кастиэль в каком-то смысле оказал Сэму услугу, когда много лет назад разрушил стену в его сознании. Конечно, сначала Сэм чуть не умер, но потом Кас забрал себе весь ущерб, нанесённый душе Сэма, оставив ему лишь воспоминания. Это сложно, то, как Сэм помнит Ад, но, кажется, Кас стёр его самые глубочайшие шрамы. Конечно, Сэм прошёл через психоз и почти смертельную для него бессонницу, но суть была в том, что он прошёл через это. Та его часть, сломленная более чем за сто лет, проведённых в Аду, была просто… исцелена.       Это не означало, что эти воспоминания совсем не влияли на него, но всё же в очередной раз Сэм получил исцеление, а Дин — нет. Дину пришлось залатать отпечаток Ада на своей душе самому. Сэм не знает, каким бы он был, если бы каким-то образом пережил все симптомы и был вынужден пройти через это сам. Он думает, что, вероятно, всё ещё видел бы Люцифера, вероятно, всё ещё сомневался бы в реальности.       В течение долгого времени Сэм повторял Библию вслух, чтобы сохранить рассудок в Клетке. Он выучил наизусть большую часть Ветхого Завета ещё на Земле, потому что это казалось необходимым в разгар библейского апокалипсиса, и когда этого было уже недостаточно, он начал переводить её в своей голове.       Век — это долгий срок.       Не то чтобы Сэм продержался так долго. Конечно, он не мог умереть, и у него не было никакого предложения, ожидающего, когда он сломается, но он всё равно сломался примерно через семьдесят лет. Это была медленная потеря самого себя, пока его «я» не стёрлось. Пока всё его существование не свелось к боли, жесткости и размытым едва ли воспоминаниям о своём собственном имени или о том, как кричать собственным ртом. Ещё одно столетие, и от него не осталось бы ничего.       То, что делали с ним Люцифер и Михаил — в основном Люцифер, — Сэм даже не может объяснить. Это насилие не было… на самом деле на Земле не было эквивалента этому насилию, не совсем. Это было посягательство на само его существо. На его сущность. Искажённый, загрязнённый свет Люцифера проникал через границы души Сэма, и неправильность этого была почти такой же сокрушающей, как и боль. Иногда это были пытки в той форме, которую Сэм мог распознать, его душа всё ещё сохраняла форму его тела, растянутого и разорванного на части когтями и зубами. Иногда это было то, что Сэм назвал бы сексуальным насилием, жестоким и интимно ужасающим. Иногда это были галлюцинации. Иногда это выходило за рамки воображения.       Сэм не мог рассказать об этом Амелии. Он свёл всё к сексуальной травме и позволил ей самой додумать детали, позволил ей утешать его после кошмаров, и этого было достаточно.       Но он мог рассказать Эйлин.       Сэм никогда не представлял себя в отношениях с другим охотником. Не в долгосрочной перспективе. Ему казалось, что они никогда не смогут сойтись в мнениях о том, когда нужно оставить охоту и наконец остепениться. Он полагал, что это может нанести слишком большой вред для них обоих, что это всегда будет слишком большим риском. Но он действительно не думал о том, каково это — быть честным, ничего не скрывать, не быть вынужденным что-то объяснять. Смотреть в глаза Эйлин и знать, что она понимает его лучше, чем кто-либо. Потому что не то чтобы у неё не было своих собственных кошмаров.       Сэму не нужно было вдаваться в мучительные подробности, он просто, запинаясь, коротко описал, каково это было быть в Клетке, быть в центре всего этого гнева. Он рассказал Эйлин, что вначале просто пытался делать то, что сделал бы Дин, то, чему Дин учил его на своём примере всю их жизнь. Сэм старался оставаться между Люцифером и Адамом, как будто в этом был какой-то смысл. Но Люцифер не был заинтересован в Адаме, а Михаил бы защитил его в случае чего, просто из принципа.       Шли годы, а затем десятилетия, и Сэм потерял всё это бессмысленное стремление защитить брата. Он едва мог сохранить чувство собственного «я», не с истинной формой Люцифера, проталкивающей пальцы из света в трещины его души.       Сэм никогда не говорил об этом с Дином. И это нормально, Сэм может справиться с этим, на самом деле он не чувствует необходимости говорить об этом. Но также… Сэм не обсуждает это с братом, потому что знает, что это причинит Дину боль, может быть, даже обострит его собственные травмы, связанные с Адом или чем-то ещё. А причинение боли Дину сделает больно Сэму. И так до бесконечности.              После пробежки Сэм принимает душ и идёт на кухню, где обнаруживает Каса, сидящего за столом и крепко сжимающего пустую кружку в руках, кофейник стоит рядом.       — Ты в порядке, Кас? Выглядишь ужасно, чувак.       На самом деле Кас выглядит как человек. Кажется, что с каждым днём в нём появляется всё больше человечности. Он говорит, что всё ещё не спит, но выглядит так, словно ему это нужно. Он выглядит уставшим, даже постаревшим.       Кас напряжён — в принципе как всегда — и, когда он смотрит на Сэма, его сердитый взгляд проходит словно сквозь него.       — Я в порядке, — говорит он раздражённо, и Сэм удивлённо поднимает брови, наливая себе кружку кофе. Кофе крепкий и горький, потому что, конечно, именно Сэм и Дин учили ангела его готовить. Сэм открывает холодильник и выливает в кружку остатки соевого молока.       — Хорошо, — говорит Сэм, успокаивающе поднимая свободную руку. Конечно, ему нравится Кас, и их дружба существует независимо от того, является ли Кас полусекретным парнем Дина или кем-либо ещё, но Сэм не настаивает на разговорах по душам с ним. Это не так, как с Дином, которого всегда нужно загонять в угол и заставлять говорить о своих эмоциях, как ребёнка, которого заставляют принимать лекарства. Кас не часто делится своими чувствами и эмоциями с Сэмом, но Сэм знает, что ангел придёт к нему, если будет в этом нуждаться.       Джек появляется на кухне, наливая себе кофе и наполняя миску сладкими хлопьями, на покупку которых он, видимо, сподвиг Каса или Дина. Младший Дин присоединяется к ним через несколько минут, игнорируя всех, пока не делает несколько глотков из своей первой кружки кофе. Он громко вздыхает и наконец полностью открывает глаза.       — Кто-нибудь хочет омлет?       — Ты убьёшь меня, если я попрошу омлет из одних белков? — спрашивает Сэм, отскакивая в сторону, когда Дин пытается ударить его лопаткой.       — Я думал, что научил тебя ценить лучшие вещи в этой жизни, — говорит Дин, качая головой. — Но ладно. Я сделаю тебе чёртовы белки, грёбаный мазохист.       Дин приступает к готовке, выглядя сонным, но счастливым, с очаровательно взъерошенными волосами. Сэм старается не слишком на него пялиться. Хотя бы потому, что младший Дин вроде как немного разбивает ему сердце.       Только когда Дин заканчивает с последним омлетом, Сэм смотрит на телефон и понимает, что уже почти девять утра.       — Пойду разбужу Дина… другого Дина, — говорит он. — Вчера он проспал завтрак, а вы знаете, как он себя ведёт, когда не хочет готовить сам.       Кас становится мрачнее, но младший Дин только хмыкает, поэтому Сэм спускается вниз к их комнатам. Он стучит три раза и, когда не получает ответа, открывает дверь.       — Проснись и пой, Дин.       Сэму требуется мгновение, чтобы глаза привыкли к темноте комнаты, и ещё мгновение, чтобы понять, что комки на незаправленной кровати — это одежда и одеяло. Телефон Дина лежит на прикроватной тумбочке.       И в любое другое утро Сэм бы предположил, что Дин в душе, или незамеченным поднялся наверх, или снова заснул в библиотеке. Но Сэм знает. Он просто знает.       Он всё равно проверяет ванную, просто чтобы убедиться, перед тем, как возвращается на кухню.       — Кто-нибудь видел Дина? — спрашивает Сэм почти спокойно. Все на кухне вопросительно смотрят на него.       — Не видел его со вчерашнего ужина, — говорит Дин, пожимая плечами.       — Нет, — говорит Джек. — А что?       Кас всё ещё упорно смотрит на свои руки, что кажется Сэму ещё одним тревожным знаком.       — Кас? — настаивает Сэм.       — Я ему не нянька, — раздражённо отвечает Кас, не встречаясь взглядом с Сэмом, его руки слишком сильно сжимают кружку.       Сэм ничего не может с собой поделать и закатывает глаза.       — Вообще-то что-то типа того, — говорит он, шутя только наполовину. — Ты можешь, эм… Дина нет в комнате, и он оставил свой телефон. Вы можете проверить библиотеку? А я посмотрю, стоит ли Импала в гараже. Возможно, он решил прокатиться.       Младший Дин замирает, не донеся вилку до рта, когда Кас встаёт, чтобы выполнить просьбу Сэма.       — Стой, мы паникуем? Почему мы паникуем?       — Мы не паникуем, — врёт Сэм. — Я просто… Сейчас вернусь.       Он выходит из кухни, ничего не объясняя, потому что у него в животе начинает нарастать страх.       Сэм включает свет в гараже и видит, что машина Дина — их машина, хотя на самом деле она всегда принадлежала только Дину — стоит на месте. Сэм тихо матерится. Потому что единственная причина, которая вынудила бы Дина оставить Детку, заключалась в том, что он не хотел, чтобы его выследили. И, конечно же, один из старых мотоциклов пропал.       Сэм плетётся на кухню, но ему не нужно видеть Каса, отрицательно качающего головой, чтобы убедиться, что Дин не заснул где-то в бункере.       — Мотоцикла нет, — бесцветно говорит Сэм.       Джек и младший Дин не кажутся встревоженными этим заявлением, но Кас больше не выглядит злым, скорее виноватым — две его основные эмоции. На самом деле, возможно, это основные эмоции у всех них в эти дни.       — Кас? — снова настаивает Сэм. Обычно он старается не упоминать отношения Каса и Дина, потому что это всё равно, что тыкать пальцем во взрывное устройство, но иногда это просто нелепо, что он должен притворяться, что не знает о них.       — Я… Мы… поссорились, — Кас переминается с ноги на ногу. — Вчера вечером.       — О какой ссоре мы сейчас говорим? О такой, какая была несколько месяцев назад, или кто-то из вас просто бросил носки в неположенном месте?       Кас на мгновение закрывает глаза, это совсем нехарактерная для него потребность собраться с мыслями, и Сэм чувствует, как внутри у него что-то обрывается.       — Я не понял, — бормочет Кас, его глаза всё ещё закрыты. Когда он открывает их, то смотрит прямо на Сэма, и печаль и беспокойство в них стары как мир. — Я думаю, это было прощание.       — Чёрт возьми, Дин, — Сэм опускается на один из стульев и проводит рукой по лицу. — Проклятье.       Он знает, что, когда пойдёт проверить осколки вазы, которые они держали в оружейной, один из них будет отсутствовать. Потому что это как раз то дерьмо, которое постоянно вытворяет Дин, и потому что вчера он попрощался и с Сэмом тоже. Сэм почувствовал что-то неладное, но решил, что Дин просто смирился с мыслью о скорой смерти или, в худшем случае, думает о том, чтобы в последнюю минуту выкинуть какую-нибудь мученическую херню, если их план не сработает.       Сэм не ожидал, что он просто решит сорвать весь их план.       Хотя должен был. Он должен был это предвидеть.       — Что происходит? — спрашивает Джек совершенно по-детски, но, по сути, он и есть ребёнок.       Сэм вздыхает в ладонь, а затем трясёт головой, как будто так он может избавиться от овладевающего им страха и жилки гнева, который приходит вместе с ним.       — Дин собирается просто принять эту чёртову стрелу, — говорит Сэм.       — Но почему? — спрашивает младший Дин. Он выглядит скорее раздражённым, чем обеспокоенным. — Это тупо. С чего бы ему… — он замолкает, смотря на Джека слишком проницательно, по мнению Сэма. — Ох… Это как-то связано с тем, что вы все не хотите мне рассказывать про Джека?       Джек, Кас и Сэм переглядываются.       — Эм, — говорит Сэм. — Да. Вроде как. Слушай, это не… Давайте решать по одной проблеме за раз? Это просто… очень, очень длинная история, и на её объяснение уйдёт целая вечность. Мы можем, пожалуйста, поговорить об этом, когда разберёмся с Церодиком?       Младший Дин хмуро смотрит на них, но пожимает плечами.       — Неважно. Выходит, что будущий «я» не хочет, чтобы Джек использовал свои силы, верно? Починка вазы убьёт его что-ли или что?       — Нет, — говорит Кас.       Джек выглядит расстроенным, точно так же, как он выглядел всегда, когда Дин злился на него.       — Он не может умереть только ради того, чтобы не дать мне использовать мои силы. Он же знает, что я бы не стал просить его об этом, да? Он же знает, что я хочу это сделать.       Джек переводит умоляющий взгляд между Сэмом и Касом.       Жилка гнева пульсирует сильнее. Сэм сжимает кулаки, пытаясь вернуть самообладание, которое так часто терял до Клетки.       Дин не имел право перекладывать это на Джека. Потому что Сэм осознаёт, что именно так и работает самопожертвование. Ему потребовалось много времени, чтобы понять, что бремя того, что кто-то отдаёт за тебя жизнь, — это то, что принадлежит живым. Скорбь принадлежит живым.       — Это не из-за тебя, Джек. Не совсем, — Сэм встаёт до того, как Джек успевает спросить, что он имеет в виду. — Мне нужно кое-что проверить. Посмотрим, взял ли он какой-нибудь из своих телефонов или что-то ещё, что я смогу отследить.       Предсказуемо, местоположение всех телефонов Дина, по крайней мере тех, о которых знает Сэм, отображается в бункере, так же как и всех ноутбуков. Сэм не удивлён этим, но расстроен, и это чувство только нарастает, когда он проверяет оружейную и обнаруживает, что Дин даже не потрудился взять ни одну из кизиловых дубинок. Сэм не может сказать наверняка, пропала ли часть вазы, но, поскольку это не исключено, он полагает, что в этом можно довериться своему чутью и предполагать, что это так.       Когда Сэм возвращается, все всё ещё находятся на кухне. Они ждут его, и Сэм знает, что в этот раз в том есть смысл, но это давление, необходимость быть главным, принимать решения, когда всё, что он хочет, — это лечь и заснуть, вызывает у него головную боль.       — Я думаю, он взял часть вазы, — говорит Сэм, обращаясь ко всем сразу. — Не уверен, но похоже на то. Я собираюсь притащить его задницу обратно.       Кас и Джек выглядят несчастными, а младший Дин раздражённым.       — Как вы думаете, куда он направился? — спрашивает Джек, сжимая руки на коленях. — Стоит ли мне… Я мог бы его поискать?       Сэм поворачивается к Касу.       — Кас? Как думаешь, куда он поехал?       Кас, кажется, удивлён, что его спросили.       — Я не… Может, в Колорадо? Иногда он говорит о горах там.       — Хорошо. Так, значит Юта, — кивает Сэм.       Кас и Джек удивлённо смотрят на Сэма, но младший Дин тоже кивает.       — Да, на самом деле, возможно, ты прав, — Дин пожимает плечами. — Наверное, именно так бы я и поступил. Отправился куда-нибудь, куда, как вы знаете, я бы никогда не поехал по доброй воле.       Сэм слегка натянуто улыбается этой младшей версии своего брата.       — Ладно… Значит, я, видимо, еду в грёбаную Юту. Возьму одну из дубинок и… — телефон Сэма перебивает его, и он спешит ответить, даже не смея надеяться, что это может быть Дин.       — Да?       — Падай на колени и целуй мои ноги, — говорит голос Чарли. — Потому что эта девушка снова вас спасла.       — Мне нужно больше подробностей, Чарли, — говорит Сэм более раздражённо, чем хотел бы.       — И ты их получишь. Проверь свою почту.       — Я ставлю тебя на громкую связь, — Сэм откладывает телефон на кухонный стол и открывает ноутбук Джека. Когда он заходит в свою почту и открывает вложения, присланные Чарли, то видит скриншоты из какого-то чата, который он не узнаёт. Он пробегает глазами по первому, слыша, как Чарли практически напевает от гордости.       — Это не подделка? — спрашивает Сэм, чувствуя что-то похожее на надежду, зарождающуюся у него в груди впервые за долгое время. Хотя это было очень похоже на Дина — решить совершить самоубийство, как только они найдут решение.       — Трудно быть уверенной на 100%, когда дело касается преданий, но да. Я бы сказала, что шанс 80/20, что этому можно верить. Я добавила ссылку на упомянутый там новостной репортаж. Чико — крутой парень, он и раньше находил для меня кое-какие полезности в даркнете.       Сэм решает не спрашивать Чарли о том, для чего она использует даркнет. Он подозревает, что есть куча вещей, которые он не знает — и не хочет знать — о Чарли Брэдбери из мира апокалипсиса или любой другой.       — Боже. Спасибо, Чарли.       — Ты на коленях?       Сэм немного смеётся.       — Я буду. В следующий раз, когда я увижу тебя, просто напомни об этом. Мы у тебя в долгу.       — Расцелуй за меня своих братьев в щёки. Сделай это максимально неловким. Дайте знать, как всё пройдёт с заклинанием.       — Сэм? — спрашивает Джек, когда Чарли кладёт трубку.       — Хорошие новости, я думаю, — Сэм поворачивает ноутбук к трём застывшим мужчинам. — Чарли нашла какой-то форум о проклятых предметах искусства и реликвиях. Похоже, что у этой вазы история гораздо больше, чем мы смогли раскопать, возможно, потому что дилеры хотели стереть записи о смертях её прошлых владельцев. В общем, смотрите, есть один бывший арт-дилер, который какое-то время специализировался на якобы проклятых объектах, думая, что это прибыльный рынок, но потом он слишком углубился в тему и понял, что некоторые из его товаров являются подлинными. В любом случае, это ваза была у него дважды за пять лет, и оба раза она доставалась ему с одной и той же историей.       Сэм открывает ссылку, которую отправила Чарли.       — «Мужчина умер от удара в сердце в Рокледже. Полиция считает, что это убийство». И здесь говорится, что экспертиза показала, что предмет был деревянным, возможно, стрела, хотя на месте происшествия ничего не было найдено. Но, смотрите, этот дилер вернулся, чтобы попытаться починить вазу, прежде чем снова отправить её на аукцион, и жена погибшего парня клялась, что она была разбита. Никто не прикасался к ней и не пытался склеить, но ваза оказалась совершенно цела, ни царапинки. Поэтому дилеру стало любопытно, и он начал искать информацию. И через свои контакты в мире искусства он…       Дин фыркает, услышав это.       — Контакты в мире искусства?       — Чувак, это серьёзная вещь. Это сообщество похоже на сеть охотников, только денег там больше. Как бы то ни было, парень-дилер навёл справки и узнал, что, короче говоря, каждый раз, когда владелец был проклят и убит, ваза всегда восстанавливалась. Это звучит так, словно Ксеродик не заточен внутри вазы, да? Мы собирались починить вазу, прежде чем связать его, но, похоже, что связывание самого духа — это то, что сохраняет целостность вазы. Готов поспорить, что то, что мы считали сверхмощной магией, удерживающей его, это сила его души или что-то ещё, привязывающее его к керамике. Я раньше никогда не видел такого, но не могу поверить, что не подумал об этом. У древних греков было много связывающих заклинаний и мифов об этом, а также много превращений. Так что… запереть его внутри вазы, из которой он может восстать только тогда, когда она будет разбита в ночь новолуния — это как раз в духе того, что мы знаем из мифологии.       — Это означает, — Сэм делает вдох, на выдохе освобождаясь от небольшой части стресса, который он несёт на своих плечах. — Что, теоретически, если наше связующее заклинание сработает, сам факт связывания восстановит вазу. Джеку не придётся использовать свои силы.       Сэм смотрит на Каса, ожидая подтверждения, потому что ему кажется, что только они двое — взрослые в этой комнате. Порой он чувствует то же самое, даже когда рядом находится нынешний Дин.       — Как думаешь, Кас?       Кас медленно кивает. Он всё ещё выглядит обеспокоенным, но на данный момент это, конечно, нормально.       — Я думаю, ты можешь быть прав. Но полагаю, что мы не сможем вызвать его дух до новолуния, что значит, нам…       — Нам всё ещё нужно вернуть Дина, другого Дина, сюда. Да, — Сэм снова вздыхает, трёт лицо рукой и поднимается. — Ладно. Да. Значит я всё ещё собираюсь в Юту. Это, хм, двенадцать часов до Солт-Лейка? Я просто… Мы вернёмся самолётом, если понадобится, даже если мне придётся вырубить Дина, но если я найду его быстро, мы всё равно успеем вовремя.       Сэм чувствует себя лучше, когда у него есть план, цель. Особенно тогда, когда план не предполагает привлечения внимания Чака к Джеку, хотя, учитывая то, что Сэм знает, Чак наблюдает за ними прямо сейчас. Тем не менее он чувствует надежду касательно их намерения разобраться с Ксеродиком и проклятием. Это вроде как работа Сэма, в той же степени, как работа Дина, по его мнению, — это заботиться обо всех. Сэм — тот, кто должен сохранять надежду, поддерживать этот огонь, горящим достаточно ярко, чтобы все (ну, в основном Дин) видели и чувствовали его. Сэм может это сделать. Большую часть времени у него есть силы на это. Но это всё равно сложно, и для того, чтобы Сэм действительно мог выполнить свою работу, ему нужно, чтобы Дин перестал стремиться к собственной смерти.       Сэм указывает пальцем на младшего Дина.       — Не совершай никаких глупостей, пока меня не будет.       Дин выглядит возмущённым.       — Эй, не смотри на меня так, чувак. Я не идиот.              Уже почти полдень, когда Сэм наконец выезжает из бункера. Он берёт Детку, потому что ему кажется, что будет проще уговорить Дина вернуться домой на его собственной машине. И он надеется, что в ней он сможет заставить брата поговорить. Потому что это не совсем та вопиющая попытка самоубийства, какой была игла, воткнутая в сердце, в доме с привидениями, когда Кас был мёртв, но близко к этому. Ну, из тех, о которых знает Сэм, она определённо на втором месте. Они с Дином почти не говорят о тех годах, что провели в разлуке, когда Сэм был в Стэнфорде. Но Сэм догадывается, на что был способен Дин тогда, в каком плохом состоянии он мог находиться, когда отец был его единственной компанией.       Сэм хорошо проводит время в дороге, более-менее прямой и свободной на протяжении всей автомагистрали, когда неожиданно случается небольшая пробка прямо перед Брейди. Движение почти останавливается из-за аварии, и только тогда, когда Сэму становится совсем скучно, он залезает в коллекцию кассет Дина.       Не то чтобы Сэм не ценит музыку, просто для него она никогда не была настолько значима, как для Дина и отца. Возможно, потому что, когда он был моложе, ему казалось, что это было ещё одной вещью, которую насильно запихивали ему в глотку, вещью, которую они с Дином должны были делать «правильно».       Отчасти поэтому Сэм удивлён тем, как много кассет Каса, похоже, проникло в Импалу за эти годы. Конечно, он сразу может определить, какие из них принадлежат ангелу. Коробка из-под обуви, засунутая в бардачок, разделена на две части картонкой. Часть Дина, конечно, больше и наполнена знакомой Сэму музыкой, но другая часть тоже заполнена приличным количеством кассет: Эния, Селин Дион, Уитни Хьюстон, Florence + The Machine, Fleetwood Mac, Simon and Garfunkel, Леонард Коэн…       Сэм искренне удивлён этой уступкой — Дин почти не позволяет Сэму выбирать музыку даже из своей собственной коллекции, не говоря о том, чтобы тот мог предложить свою.       На самом деле это… Ну, на самом деле это невероятно мило.       Сэм надеется, что Кас знает, какой это огромный жест для Дина, это как выделить кому-то полку в шкафу или дать ключ от дома для нормальных людей.       Сэм ставит альбом D’eux Селин Дион, потому что пошло всё к чёрту, Дина здесь нет, чтобы смеяться над ним, и если он позволяет своему парню слушать её в машине, то у него вообще нет права возмущаться.       Парень или кто-то в этом роде, поправляет себя Сэм, когда поток машин немного продвигается вперёд. Возникшая пробка не является причиной его раздражения. Он злится на Дина за то, что тот ушёл, злится на то, что его брат снова заставляет его проходить через это. Внезапно Сэм так сильно раздражён тем, что ему приходилось буквально годами притворяться, что он не знает о том, что происходит между Дином и Касом.       Это иррациональное раздражение, и Сэм понимает, что обычно он не испытывает подобного, но по мере того, как Импала медленно ползёт в потоке машин, и проходит время, он обнаруживает, что буквально варится в нём.       Сэм довольно быстро разобрался что к чему между этими двумя. Он пытался решить эту головоломку некоторое время, на самом деле, наверное, с самого начала. Дин был вспыльчивым человеком, поэтому было понятно, что и его дружба могла быть такой же напряжённой, но Сэм никогда не видел, чтобы Дин вёл себя с кем-то так, как с Касом. Или, возможно, дело было не столько в поведении, сколько в откровенно неловком напряжении между ними двумя. В линии энергии, туго натянутой и готовой порваться в любой момент, готовой вылиться в ссору или… что-то ещё.       Сэм как-то поймал себя на том, что сравнивает Каса с Руби. Это было сравнение, которое сейчас казалось немного грязным, но в то же время Сэм не мог отрицать, что Руби вытащила его из его собственного личного ада, поставила на ноги. Он ненавидел себя за это, всё ещё ненавидит себя за то, кем стал, но в тот момент Руби спасла его. Она помогла ему найти что-то, ради чего стоило жить.       Кас спас Дина во всех смыслах. И затем он просто продолжил делать это.       Прошло не так много времени, прежде чем Сэм стал задаваться вопросом, было ли в этом нечто большее. Сэм, чёрт возьми, не собирался спрашивать об этом ни одного из них, но он отложил эту мысль, и когда годы спустя начал замечать Каса, крадущегося по утрам из комнаты Дина, или их маленькие нежные прикосновения, или то, как они порой смотрят друг на друга слишком долго, не был удивлён. Сэму не нужно было идти к ним за подтверждением, хотя, конечно, в итоге он его получил.              Первый раз случился в один из тех коротких периодов, когда Мэри оставалась в бункере. Дин притащил свой проигрыватель в гостиную и позволил Мэри пролистать его альбомы, включая всё, что она выбирала. Музыка была чем-то, что их объединяло, и хоть Сэм не совсем понимал это, он просто был рад короткому моменту спокойствия в их бурной жизни. Мэри, казалось, наслаждалась музыкой также, как и Дин, и Сэм видел, насколько глубоко повлияла на его брата возможность поделиться этим с ней.       Мэри ставила Джонни Кэша, The Ramones и Нину Симон. Они выпили и немного поболтали, но в основном просто слушали музыку. Сэм позволил себе на некоторое время погрузиться в эту атмосферу: Кас и Джек, Мэри и Дин, вся его семья на одно мгновение была в безопасности. В конце концов он пошёл спать и слышал, как Мэри тоже спустилась в свою спальню немного позже, тихо напевая что-то.       Сэм думал, что устал, но в конце концов понял, что не сможет заснуть, его голова была слишком забита Просвещёнными, осознанием реальности и всем остальным. Проворочавшись в темноте добрых полчаса, он включил лампу, намереваясь взять толстую книгу о карибском фольклоре, которую читал, и обнаружил, что её не было на прикроватной тумбочке. Предположив, что он оставил её в гостиной или библиотеке, он поднялся наверх и застыл в дверях гостиной.       «Lilac Wine» Нины Симон звучала из проигрывателя, винил потрескивал от низкого уровня статики, а Дин и Кас медленно танцевали посреди гостиной.       Ну, по крайней мере, они стояли там, покачиваясь в такт музыке. Лицо Дина было опущено так, что его щека касалась щеки Каса, его глаза были закрыты. Одной рукой он держал руку Каса, другой обнимал его за талию, вторая рука ангела лежала на плече Дина.       Сэм был в некотором роде потрясён этим моментом, свидетелем которого он стал. Он знал, да, и он застал их не за сексом или даже поцелуем, но это было так… нежно. Со своего места Сэм мог рассмотреть профиль Дина, и хоть тот и не улыбался, но Сэм видел, как расслабленно было лицо его брата. От этого у него появился ком в горле.              Когда это случилось во второй раз, было уже за полночь, и Сэм проснулся со странным чувством тревоги в животе. Дин всё ещё боролся с Михаилом, а Сэм боролся с мыслью, что его брат снова умрёт, или что Дина будут пытать на дне океана целую вечность. Тревога не утихала, поэтому Сэм прокрался в комнату Дина, просто чтобы убедиться, что тот в порядке, но комната была пуста. Поэтому он осторожно постучал в дверь Каса и открыл её, когда не получил ответа, там тоже никого не оказалось. Тогда им овладел страх, иррациональный страх, появившийся после ночного кошмара, и Сэм начал обыскивать бункер, не зная, чего именно он вообще боится.       Добравшись до Пещеры и заметив включённый свет, Сэм открыл дверь и сказал:       — Вот вы где. Я вас… — прежде чем понял, что он видит.       Кас сидел на диване, а Дин, растянувшись на нём, спал, положив голову на колени ангела. Дин уткнулся лицом в рубашку Каса, обхватив его руками за талию, как будто он даже не пытался смотреть документальный фильм о горбатых китах, идущий по телевизору.       Сэм и Кас уставились друг на друга, застыв, Сэм, как олень в свете фар, Кас, как ребёнок, которого поймали с рукой в банке из-под печенья, так сказать. Одна его рука гладила волосы Дина, другая лежала на его боку.       — Эм, — наконец произнёс Кас, всё ещё не двигаясь, в его голосе звучала нарастающая паника.       Сэм собрался с мыслями, убирая руку с дверной ручки. Он посмотрел на своего брата, руки Дина слабо сжимали рубашку Каса, он выглядел мягче, чем Сэм видел его в течение долгого времени. Он знал, что Дин не мог спать, что все эти дни он боролся с Михаилом. Впервые за последнее время лицо Дина было расслаблено, рот слегка приоткрыт, дыхание медленное и глубокое, никаких следов кошмаров или тяжёлой ноши на его плечах. Было приятно видеть Дина таким, но горько осознавать, как редко такое случается.       Сэм одарил Каса слегка застенчивой улыбкой.       — Я не расскажу, если ты не расскажешь.       Облегчение на лице Каса было почти болезненным. Он кивнул, всё ещё не убирая руки от Дина.       — Спасибо, — сказал Кас.       Сэм почти вышел из комнаты, но снова остановился, чувствуя, как в животе разливается тёплая волна привязанности.       — Кас?       Кас всё ещё выглядел немного взволнованным, но не прекращал гладить волосы Дина.       — Просто, как бы там ни было, я рад. Ну, знаешь, — Сэм указал на голову Дина, лежащую на коленях ангела.       Улыбка Каса была неуверенной, но благодарной.       — Спасибо, — повторил он, на этот раз мягче.       И Сэм осознал, выходя из комнаты, что также не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то из них выглядел таким умиротворённым.              Сэм проезжает съезд в сторону Брейди, и внезапно пробка рассасывается, давая возможность Импале свободно мчаться по шоссе под песню «Jes sais pas», звучащую в качестве саундтрека.       J'sais prendre un coup, le rendre aussi…       Я умею держать удар и давать сдачи…       Сэм почти не знает французского, но всё равно подпевает, часть его раздражения исчезает теперь, когда зуд, требующий быть в движении, утих. Он думает о том, что должен будет сказать Дину, когда найдёт его, о том, насколько ему придётся сдерживаться или наоборот надавить на него.       On n'est pas des tendres par ici…       Здесь нет ранимых…       Потому что дело не только в Джеке.       По сути, Сэм почти уверен, что это та же самая история, которую им рассказывали всю их жизнь — та, где никто не может быть мягким, никто не может исцелиться, никто не может слушать Селин Дион, или быть не натуралом, или справиться со своим собственным дерьмом. Но всё это не о Чаке или Джоне, а Сэм чертовски устал жить по чьим-то предписаниям.

***

      В 1955–1963 годах, в разгар холодной войны ядерные испытания достигли своего апогея. За это время в атмосферу Земли было выброшено огромное количество атомных отходов, большая часть которых была поглощена, и один отважный маленький изотоп, который учёные назвали углеродом-14, быстро распространился по всей планете.       В то время Касу не было известно об этом знаменательном событии космического масштаба. В основном он существовал как электромагнитная волна излучения, гудящая вокруг аванпоста в Антарктиде. Тамошнему научному технику по имени Бренди Маков необходимо было покинуть экспедицию с незначительными электрическими ожогами, чтобы вернуться домой и… ну, на самом деле Кас не знал подробностей того, какую важную роль должен был сыграть Бренди Маков в Плане. Он не был уверен, что вообще спрашивал об этом, полагая в тот момент, что приказа было достаточно.       Но все эти ядерные отходы действительно стали космическим событием, потому что это, в конечном счёте, безвредное присутствие углерода-14 позволило людям наконец начать радиоуглеродное датирование своих собственных клеток. Технические подробности — как люди повышали уровень углерода в своём организме, поедая животных, которые ели растения, которые в свою очередь впитывали углерод в свои клетки посредством фотосинтеза — были, конечно, захватывающими, как и фактическое использование этой информации для определения потенциала регенерации клеток, но Кас поймал себя на том, что думает об этом неуклюжем человеческом открытии куда более экзистенциальным образом.       Джимми Новак родился 10 июля 1973 года, что вполне соответствовало графику, чтобы начать поглощать незначительное количество углерода-14. Когда Кастиэль впервые вселился в него в 2008 году, в теле мужчины не возникло никакого протеста на сознательном или клеточном уровне. В конце концов, Джимми был истинным сосудом Каса и набожным человеком.       Существует распространённая городская легенда — часть научно-популярной викторины, — которая утверждает, что человеческое тело обновляет все свои клетки каждые семь лет. Это полная чепуха, хотя Касу и симпатично это фундаментальное человеческое желание — оправдать переосмысление собственного «я», чем бы оно ни было. Кас видел, как этот предполагаемый факт использовался во вдохновляющих цитатах о переменах и личностном росте или как успокоение, что даже такие вещи, как расставания или скорбь, однажды будут вымыты из клеток человека. Кас может понять желание верить в это, метафорический резонанс этого, даже если всё это неправда. Всегда были ангелы, которые смотрели на человечество свысока и с презрением отвергали его за невежество, но Кас знает, что часть того, что делает человечество достойным спасением, состоит в этом настойчивом, хоть иногда и бессмысленном изобретении смысла. Человечество — это история, которую оно рассказывает само себе так или иначе. Поэтому факты, конечно, важны, да, но также важны и мифы. И метафоры.       Правда же, как это обычно бывает, гораздо сложнее. Когда Люцифер взорвал Каса в 2010 году, мозговое вещество Джимми было примерно того же возраста, что и сам Джимми, но, если бы кто-нибудь захотел собрать другие частицы его кожи, органов и костей, они смогли бы сопоставить различные типы клеток с различной продолжительностью жизни.       А затем всё стало ещё сложнее.       Когда Кас возродился каким-то образом — благодаря Чаку, теперь он знает это с тревожным чувством внутри, вызванном странной и непредсказуемой щедростью своего отца — всё было… по-другому. Его вернули другим, как и Джимми. Вернее, Джимми не вернули. Кас до сих пор не уверен в физике этого или в том, было ли всё это просто божественным провидением, но человеческая форма, которую он носил, была его собственной. Остаётся его собственной. Это физическое тело стало принадлежать ему, так же как тело Анны принадлежало ей. Он всё ещё был ангелом, но получил эту телесную форму, которая больше не была сосудом, но всё ещё оставалась человеческой внутри. Его тело стареет, так же как и Джимми, немного медленней из-за его капризной благодати, но всё равно приближаясь к неизвестному пределу. Кас может принять свою истинную форму, но вместо того, чтобы остаться пустой оболочкой, его тело разбирается на молекулы и отправляется с ним. Это не то, что Кас полностью понимает.       Но, в конце концов, он всё ещё ангел, восприимчивый на молекулярном уровне. Поэтому, когда он обращает на это внимание, он знает о смерти и восстановлении своих собственных клеток. Некоторые клетки его физического тела остались с того времени, когда Кас только захватил его, но двенадцать лет спустя некоторые из них никогда не знали Джимми.       Метафора (или, по крайней мере, её резонанс), которую так по-человечески желает использовать Кас, не совсем касается стирания или преобразования. Кас ценит свой сосуд, своё тело, свою форму такой, какая она есть — он, несомненно, любит её в этот момент. Но Кас осознаёт, что думает о том, как он датирует своё тело и свою свободу. Человеческие учёные могли бы вскрыть его тело и рассказать, какие из его клеток были в тот день, когда он и Дин Винчестер встретились на Земле, но это не имело бы значения. Не только потому, что впервые Кас встретил Дина в Аду, но и потому, что Кас обнаружил, что начал осознавать себя тогда, когда выбрал свободу воли — когда выбрал Дина, — действуя согласно запутанной природе его больше-не-со-всем-Джимми сосуда. То есть это и тело, и дух. Даже когда он всего лишь свет, он чувствует себя ближе к людям, чем в любом другом из сосудов, бывших у него до Джимми.       Свет существует и как частица, и как волна — это двойственность, которая необходима, которая, по сути, требуется Вселенной. Но это всегда свет.       Кас полагает, что он существует как нечто трансцендентное и одновременно телесное, но всегда, всегда, как «я», которое знает о человеческой любви, этой самой невыносимой силе природы. Кас датирует себя таким образом — не углеродом или клетками, а той его частью, которая привязалась к Дину в тот момент, когда коснулась его души.              Однажды в Аризоне было дело, до которого Дин и Кас так и не добрались. Когда они уже пересекли границу штата Нью-Мексико, им позвонил Сэм и сообщил, что другой охотник уже разобрался со странными зацепками, которые они собирались проверить. Судя по всему, это оказалась пара Чёрных Псов.       Дин пообещал Сэму, что они повернут назад и, может быть, проверят наводку на призрака в Амарилло на пути обратно, а затем повесил трубку.       Это должна была быть короткая поездка, максимум на пару дней, но в Канзасе не было ничего срочного. Сэм присматривал за Джеком, Мэри была неподалёку, вся их семья была в безопасности.       Пальцы Дина были переплетены с пальцами Каса на сиденье между ними. То, что было между ними, чем бы это ни было, казалось неоспоримо прочным. Дин был близок к тому, чтобы дать этому название, просто немного стеснялся произнести это вслух.       — Что ж, — сказал Дин, одной рукой совершая в высшей степени незаконный разворот посреди пустого шоссе где-то в Нью-Мексико. — Похоже, мы проделали весь этот путь зря.       — Мм, — пробормотал Кас.       Дин бросил на него взгляд.       — Знаешь, ещё нет и полудня. В паре миль отсюда был поворот в сторону национального парка…?       — Пустыня Хила, которая является лишь частью национального заповедника Хила, стала первой заповедной зоной в США. В этом регионе обитает несколько поистине великолепных видов, в том числе и аризонский ядозуб.       — Так это «да», Кас?       — Хм?       Дин засмеялся, качая головой, его улыбка была такой нежной, когда он перевёл взгляд на Каса.       — Хочешь прогулять работу со мной в лесу?       — Ох. Да. Конечно. Хотя я не уверен, что это можно считать «прогулом», если дело уже раскрыто.       Они вернулись к указателю, ведущему к въезду в национальный заповедник Хила, пока Дин рассказывал Касу истории о том, как бывало прогуливал школу.       — Конечно, один раз меня застукали за курением под трибунами с ребятами из моего класса, когда у нас должна была быть математика или что-то ещё, и директор позвонил моему отцу, — Дин усмехнулся, лениво махнув охраннику, стоящему у въезда на территорию, указывая на наклейку национального парка на лобовом стекле Импалы. — Он сделал эту штуку, знаешь, заставил меня выкурить целую пачку сигарет за раз. Чувак, меня так тошнило. Я проблевался пару раз за ту ночь.       Кас нахмурился, изучая профиль лица Дина.       — Это звучит опасно и жестоко.       Дин пожал плечами, постукивая большим пальцем по тыльной стороне ладони Каса. Он даже не отпустил его руку, когда они проезжали мимо охранника, что, действительно, было прогрессом.       — Неа, это сработало. Я потом много лет не притрагивался к сигаретам.       Кас никак не прокомментировал это. Джон Винчестер был одной из его наименее любимых тем для разговора, даже если в то же время он желал, чтобы Дин чувствовал себя комфортно, будучи более открытым в рассказах об отце. Кас думал, что Дин по-своему осознавал, как звучат его истории о Джоне, осознавал, что всё ещё защищал его, не говоря о том, каково это было — расти с его отцом.       Дин рассказал Касу о некоторых вещах, всегда беря с него обещание не рассказывать Сэму. Как будто Сэм смотрел на их отца сквозь розовые очки. Кас подозревал, что скорее всего чувства Сэма к этому человеку были более близки к чувствам Каса, чем Дина. Но каждый раз он обещал и слушал, не говоря ничего плохого об этом мужчине, которого он никогда по-настоящему не встречал, слушал прерывистое дыхание Дина, когда тот рассказывал о худших вещах, гладил его по спине, когда Дин винил себя, пытался сделать всё это своей виной. Кас держал Дина в тёмной тишине его комнаты, где происходило большинство подобных разговоров, когда их тела были переплетены, и Дин, казалось, был способен немного открыться. Словно в темноте комнаты и тепле, создаваемом их телами, им удавалось создать своё собственное пространство, которое существовало, пусть и временно, за пределами их остальной жизни.       И Кас просто старался всеми доступными ему способами говорить Дину, что всё это не было его виной, что он не заслуживал этого, что он всегда был хорошим человеком, достойным любви.       Дин свернул с узкой дороги на ещё более узкую грунтовую дорогу, которая заканчивалась почти заброшенной парковкой у начала тропы. Кас предположил, что это середина рабочего дня, но небо было таким безоблачным, что тепло солнца на его затылке казалось безграничным. Он слегка вздохнул, выходя из машины, поворачивая лицо к солнцу, закрывая глаза и позволяя свету гореть красным сквозь его веки.       — Ты собираешься стоять здесь весь день, заряжаясь от солнца, или прогуляешься со мной?       Кас стал лучше разбираться в человеческих интонациях, поэтому он распознал этот вопрос как риторический и, по-видимому, не буквальный. Он повернулся к Дину с лёгкой улыбкой, готовый следовать за ним по тропе так же, как и в бой. Дин закатил глаза и направился к линии деревьев. Проходя мимо Каса, он снова схватил его за руку.       Касу потребовалось мгновение, чтобы заставить своё тело двигаться, так как его первая реакция была замереть в замешательстве, потому что они не делали этого. Да, парковка была почти пуста, и да, они были вдали от дома, аж в Нью-Мексико, но Дин обычно держал его за руку только тогда, когда они были совершенно одни, или иногда он мог быстро сжать его пальцы под столом. Но совершенно точно не при дневном свете где-то, где они в любой момент могли наткнуться на других туристов.       Не то чтобы Кас жаловался. Даже тогда, когда ладонь стала мокрой от пота. Какое-то время они шли молча, грунтовая тропа, ведущая в лес, была едва достаточно широка, чтобы они могли идти рядом.       Тропа была пыльная, поскольку эта часть леса была близка к полупустынному климату с его красными скалами и полынью. Деревья здесь были выносливыми, они росли реже, чем предполагал Кас. Он миллионы лет наблюдал за этой планетой, и всё ещё оставалось так много всего, чего он никогда по-настоящему не испытывал.       По мере того, как тропа плавно поднималась в гору, она сужалась так, что в какой-то момент они больше не могли продолжать идти бок о бок, и Дин отпустил руку ангела без комментариев. Кас не возражал, не тогда, когда они всё ещё были там вместе, только вдвоём, не сражаясь за свои жизни, не сражаясь друг с другом.       Дин спрашивал Каса о растениях, а Кас заставил его остановиться, чтобы посмотреть на сапсана, медленно кружащего на фоне голубого неба. Он снижался изящными спиралями, одинокое существо в идеальной гармонии с самим собой, настолько неотъемлемая часть Замысла, что в груди Каса появилась такая знакомая боль от созерцания этой красоты. Он отвернулся и обнаружил, что Дин наблюдает за ним. Некоторое время они стояли, смотря друг на друга, прежде чем Дин снова покачал головой с той же лёгкой улыбкой и повёл их наверх.       Они шли довольно долго, время от времени разговаривая, но в основном просто существуя в присутствии природы и друг друга. Дважды они отходили в сторону, чтобы пропустить других туристов, спускающихся вниз, обмениваясь с ними короткими улыбками и взмахами рук.       Добравшись до конца тропы, они оказались у обрыва без каких-либо ограждений и с тонким ручейком, бежавшим через красные скалы вниз, стремясь к руслу реки.       Кас сделал глубокий вдох, этот несравненный запах пыли, чистого воздуха, святости в нетронутых людьми местах наполнил его лёгкие. Он даже не знал, что хотел этого.       Когда Кас повернулся к Дину, тот уже отвёл взгляд от прекрасного вида и смотрел на ангела. Что-то изменилось в лице Дина, когда он снова посмотрел в глаза Каса, в нём было словно что-то борющееся с самим собой и проигрывающее.       Дин сглотнул. Его зелёные глаза были такими яркими в солнечном свете. На его носу и щеках уже успели появиться новые веснушки. Кас знал, потому что он знал эти веснушки так же хорошо, как и созвездия в далёком космосе.       — Кас, я… — Дин моргнул и отвёл взгляд на мгновение. Теперь он выглядел расстроенным, и Касу хотелось навязать ему его же правила, сказать ему не говорить об этом. Просто позволить себе быть здесь, в этой тишине между ними.       — Я… — Дин облизнул губы и снова сглотнул. — Иногда я чувствую себя таким эгоистом из-за того, как я хочу тебя.       Это было не то, что Кас ожидал услышать, и часть его не хотела ничего другого, кроме как зацепиться за настоящее время этого «я хочу тебя», но он знал лучше.       — Что ты имеешь в виду? — настороженно спросил Кас.       — Просто, — Дин развёл руками, не указывая ни на что конкретное, сразу на всё. — Я имею в виду… Ну же, чувак. Я тебе не подхожу, ты же знаешь. Я столько раз лажал всеми возможными способами, и я никогда не смогу дать тебе то, что ты хочешь, то, что ты заслуживаешь.       — Дин…       — И не похоже, что я смогу стать лучше. Не в этом. И это просто… это эгоистично… Я имею виду, ты мог бы найти кого-то, кто действительно мог бы дать тебе эту совместную жизнь. Ты должен. Блядь, ты правда должен это сделать, Кас. Потому что я не могу. Ты же знаешь, что я не могу.       — Дин, — повторил Кас. — Сейчас ты ведёшь себя глупо, но не эгоистично.       — Но я не могу… Я не могу дать то, что ты хочешь. Но я не отпущу тебя.       Это было самое серьёзное, что Дин когда-либо говорил об их отношениях, о Касе и Дине, как о чём-то большем, чем лучшие друзья, как о чём-то, что могло быть потеряно.       — Ты никогда не спрашивал меня, чего я хочу, — спокойно сказал Кас.       Дин моргнул и нахмурился, на его лбу залегли глубокие морщины.       — Что?       — Ты никогда не спрашивал меня, чего я хочу, — повторил Кас. — Ты говоришь так, как будто я чего-то жду от тебя, как будто я прошу тебя быть кем-то, кем ты не являешься. Я никогда не жаловался на то, чем ты можешь поделиться со мной.       — Да, но…       — Я ангел, Дин. Не самый лучший, но всё же воин, неважно Бога или нет. Как и ты. Ты говоришь об этом так, как будто я когда-либо высказывал желание жениться, завести детей или иметь что-то наподобие того, что ты называешь «образцовой жизнью». Ты говоришь, что не можешь дать мне все эти человеческие вещи, но кто сказал, что я сам когда-либо смогу дать тебе их? Я не представляю себе будущее со всеми этими вещами. Это человеческие обычаи, и они по-своему очаровательны, но я не ожидаю, что они станут частью нашей истории.       Дин смотрел на пыль у них под ногами, и Кас видел, как тяжело ему даются слова.       — Всегда думал, что у меня будет это. Что я хотел всего этого. Или хотел быть способным дать кому-то это. Брак, дети, ипотека или что-то в этом роде.       — Я знаю.       — Чего ты хочешь, Кас? — голос Дина стал таким тихим и слабым.       Кас отвёл взгляд, сглатывая чувство тяжести в горле. Он не был уверен, что у него был другой ответ, кроме как «тебя». Но он был почти уверен, что Дин его не примет.       — Я не думаю, что нас ждёт счастливый конец. Я даже не уверен, что у меня вообще будет какой-то конец. Но иногда я думаю… Мне нравится представлять себе день, когда мир станет безопаснее, когда мы будем нужны немного меньше. Я не думаю, что когда-либо смогу остановиться, но, возможно, может быть больше моментов спокойствия. Я думал о том, чтобы открыть бар с тобой, место для охотников, как «The Roadhouse», о котором вы с Сэмом рассказывали.       Дин фыркнул, но, когда Кас посмотрел на него, часть боли исчезла с его лица. Дин обнял Каса за плечи, неожиданно, но тепло и крепко.       — Не пойми меня неправильно, приятель, но ты был бы ужасным деловым партнером.       Кас смерил его своим самым невозмутимым взглядом.       — Я могу считать наши налоги в уме, — заметил он.       Уголки рта Дина дёрнулись.       — Ладно. Справедливо. Ты нанят. Что ещё?       Кас прислонился боком к Дину.       — Возможно, дом, — признал он. — Что-нибудь с естественным светом, чтобы у нас могли быть растения.       — О, так мы живем вместе в этом сценарии? Это звучит как ожидание.       Кас узнал дразнящую интонацию в голосе Дина и закатил глаза.       — Мы уже живём вместе, Дин.       — Да. Ладно, — Дин опустил руку с плеч Каса на его бедро и притянул к себе, обхватив обеими руками за талию и опустив подбородок на плечо Каса.       И Кас почувствовал такое безмерное тепло в груди и животе, такую абсурдную привязанность к этому упрямому, безрассудному человеку.       — Звучит неплохо, Кас, — пробормотал Дин после того, как некоторое время они просто стояли так, смотря вдаль на открывающийся вид.       — Ты не веришь, что это возможно, — сказал Кас. Это не было обвинением.       — Нет, но и ты тоже, — руки Дина мягко сжались вокруг него.       — Не верю, — вздохнул Кас. — Я думаю, нас ждёт кровавая смерть. Но я хотел бы дать тебе что-то ещё, — он накрыл руку Дина, обнимающую его, своей.       Они снова провели какое-то время в молчании.       — Я думаю, что мы найдем себе какое-нибудь местечко с небольшим участком земли, — сказал Дин, разрывая тишину. — Может быть, такое место, где ты мог бы создать свой заповедник дикой природы для беспризорных животных, ну, или просто большой старый сад.       Кас удивлённо рассмеялся. Он повернул голову ровно настолько, чтобы прижаться губами к щеке Дина. Он был тронут больше, чем мог выразить словами, даже если они оба знали, что это лишь фантазии.       — Спасибо тебе. Это было бы здорово.       — Но никаких змей, чувак.       — Даже самых маленьких?       — Абсолютно, чертовски точно, нет. Ты можешь жить с Сэмом, если хочешь притащить их домой.       — Хм, — сказал Кас, мягко прижав голову к голове Дина. — Думаю, что предпочту тебя, со змеями или без.       Дин издал тихий ворчливый звук и снова крепче прижал ангела к своей груди.              Это был последний раз, когда они так открыто говорили об этом — единственный раз, когда Дин действительно говорил о них, как о чём-то большем, до прошлой ночи.       Кас не уверен связано ли это с его увядающей благодатью, но он испытывает такое головокружительное множество эмоций, оставаясь в ожидании в бункере, пока Сэм найдёт Дина и спасёт его от самого себя.       Кас зол, печален, обеспокоен, обижен, расстроен. Он чувствует себя бесполезным без своих сил, хотя когда-то он мог бы оказаться рядом с Дином в мгновение ока. Встряхнуть его или поцеловать, Кас не совсем уверен. Может быть, и то, и другое.       Он всегда принимал границы Дина, даже когда не понимал их, даже когда было больно уходить или быть оставленным. Но это…       Это было просто ещё одним самопожертвованием в стиле Винчестера.       Кас прячется от всех в комнате Дина, начиная изводить себя после ухода Сэма. Он сидит на краю кровати и слышит, как Дин рыдал, когда говорил ему, что не может любить его должным образом. Этого достаточно, чтобы у Каса защипало глаза, но он не плачет.       Вместо этого он открывает Библию, лежащую на прикроватной тумбочке, задаваясь вопросом, нужна ли она Дину для исследований, и оттуда выпадает фотография, спрятанная между страницами. Кас поднимает её.       Это одна из фотографий, сделанных Дином в тот день в Нью-Мексико. Это единственные фотографии, на которых они только вдвоём. Дин был тем, кто захотел этого, кто вытащил свой телефон и переставил их так, чтобы они оба попали в кадр. Кас толком не разбирался в телефонах с камерой, до сих пор не разбирается, но, конечно, согласился.       Дин выглядит счастливым на этом снимке. Они оба выглядят счастливыми. Кас сидит на кровати и смотрит на фотографию, лежащую на его коленях, думая о том, что если бы заключил сделку с Пустотой до этого дня, то он определённо стал бы для него последним.