Пересекая черту

      Когда двадцатишестилетний Дин просыпается следующим утром, Сэм и его старшее «я» уже вернулись в бункер. Конечно, это не самая насущная проблема, потому что Дин просыпается в тёплых и уютных объятиях с чем-то вроде ситуации под одеялом. Он думает, что Кас не может его в этом винить, но он всё ещё смущён этим, особенно когда его задница прижимается к промежности Каса, и он может почувствовать, что ангел не испытывает той же утренней проблемы. В этом уютном, сонном состоянии он задаётся вопросом, является ли это чем-то ангельским, есть ли другие ангельские штучки, которые могут сделать секс особенно интересным… а затем он заставляет себя отбросить эти мысли, потому что они абсолютно не помогают его затруднительному положению.       Рука Каса обнимает Дина поперёк живота, как бы прижимая его к груди, и горячее дыхание ангела обжигает шею Дина.       — Доброе утро, Дин, — говорит Кас, когда замечает, что он проснулся.       — Утро, — слабо говорит Дин. Он изо всех сил старается не ёрзать. Если не считать смущения, он чувствует себя теплее и довольнее, чем когда-либо в своей жизни. Он позволяет себе задуматься о том, каково бы это было — просыпаться вот так каждый день, привыкнуть к ощущению от объятий Каса, к ощущению такой защищённости.       Дин решает, что если они оба выживут, то он пырнёт старшего Дина ножом за то, что тот разрушает это. Несильно. Без угрозы для жизни.       — Думаю, Сэм и Дин вернулись домой около трёх часов ночи, — говорит Кас, вторгаясь в фантазии Дина. Но надо отдать этому должное: мысли Дина о том, чтобы воткнуть свой карманный нож в тыльную сторону руки старшего Дина, уже начали решать его более насущную проблему.       — А, — говорит Дин. — Итак, эм…       Мысль о выражении лица старшего Дина, если он войдёт сюда или застанет Дина, выходящим из комнаты Каса ранним утром, — это последний маленький толчок, который нужен Дину. Он рискует перевернуться под рукой Каса, чтобы посмотреть на него, что оказывается ошибкой другого рода, потому что, Боже, их лица так близко.       Просто Дин никогда в жизни не встречал таких ярко-голубых глаз, как у Каса, никто никогда не смотрел на него так, с такой открытой нежностью. С такой любовью.       Он любит меня.       Дин не может удержаться от этой мысли, когда в конце концов оказывается захвачен этими глазами, сердце колотится. По крайней мере, в утренней истоме эта мысль вызывает головокружение. Потому что, да, возможно, Кас любит Дина только из-за старшего Дина, но в конечном счёте это не имеет значения. Кас всё ещё смотрит на него так, как сейчас, и видит его. Не просто более молодую, менее опытную версию его полусекретного любовника, но и самого Дина как личность.       И, Боже, Дин любит Каса в ответ так, как даже не подозревал, что может. Он никогда не испытывал таких сильных чувств ни к кому за пределами своей семьи — и, очевидно, это были другие чувства. Дин любил Кэсси, конечно, да, но это был пламенный порыв влечения с надеждой на эмоциональную близость. А Кас уже знает его вдоль и поперёк, и Дин начинает чувствовать, что он тоже понимает Каса.       Кас смотрит на него своими напряжёнными глазами, теперь положив руку на бедро Дина, кажется, довольный тем, что они просто смотрят друг на друга. От этого у Дина немного болит живот, но не в плохом смысле.       — Я должен… мне, наверное, стоит пойти сварить кофе, — неохотно говорит Дин через некоторое время. — Хочешь кофе, Кас?       Кас улыбается ему.       — Да, спасибо, кофе было бы неплохо.       — Хорошо, — говорит Дин и не двигается с места. Ему так тепло, и на Каса так приятно смотреть, и так приятно, когда Кас смотрит на него. Нерешительно, потому что Дин действительно не думает, что ему это разрешено, он кладёт одну руку на щеку ангела. Кас закрывает глаза и слегка вздыхает, но не протестует. Дин проводит большим пальцем по щетине ангела. Он заметил, когда они целовались у костра, что она не кололась так сильно, как он думал.       Впервые в жизни он думает, что понимает потребность в поэзии, только он не знает никаких стихов.       — И вот сегодня мой мир улыбается, — бормочет он, не напевая, потому что он ужасный певец.       И Кас действительно улыбается, всё его лицо преображается, но глаза остаются закрытыми.       — Даже если солнце откажется светить, я всё равно буду любить тебя, — отвечает он.       Дин всего лишь человек. Он издает приглушённый протестующий звук и целует Каса. Поцелуй выходит таким же мягким, как и вечером у костра, и Дина не волнует, что его дыхание, вероятно, ужасно, или что его будущее «я», скорее всего, убьёт его за это. Кас не может цитировать ему песни Led Zeppelin и не получить за это поцелуй. Это было бы откровенным безумием.       Это сродни чуду, что Дин не пытается переспать с Касом прямо здесь и сейчас. Это просто поцелуй, более мягкий и нежный, чем Дин вообще мог себе представить. И, возможно, в конце концов, это Кас задаёт направление, потому что, даже несмотря на то, что они лежат в одной кровати, практически обнажённые, и Дин был возбуждён буквально десять секунд назад, поцелуй на самом деле не кажется сексуальным. Дин не уверен, как им это удаётся, как эта странная близость не требует, не завидует, не превозносится. Она терпеливая, милосердная, преданная. Это больше похоже на то, как если бы он обнажил свою душу и обнаружил её убаюканной, прочной и мягкой.       Это красиво и идеально, и Дин не знает, что с ним происходит.              Двадцать минут спустя Дин, приняв душ и переодевшись, стоит перед кофейником, наблюдая, как кофе медленно просачивается через фильтр. Он выскользнул из комнаты Каса без каких-либо проблем и драматических конфронтаций, и вот он здесь, готовит кофе, как и в любое другое утро.       Сэм заходит на кухню, на этот раз он всё ещё в пижамных штанах вместо своей обычной одежды для бега, и плюшевый бизон у него под мышкой делает его ещё более очаровательным.       Дин улыбается ему.       — Утро, Сэмми.       Сэм моргает, зевает и садится, размахивая бизоном.       — Ты положил это на мою кровать?       — Хм. Либо я, либо зубная фея.       Сэм качает головой, но его небольшая улыбка кажется довольной, и Дин замечает, как его большой палец поглаживает мех игрушки.       — Я помню, что у меня был период одержимости прериями и Великими равнинами, когда мы были детьми, мне всегда нравились бизоны.       — Да, чувак, ты бы залез к ним за ограждение, если бы я тебя не остановил.       Сэм улыбается ему ещё шире.       — Спасибо, — говорит он, постукивая плюшевым животным по столу, явно тронутый этим жестом. — Как вы, парни, вообще оказались в зоопарке?       Дин пожимает плечами, наливает кофе в две одинаковые кружки и пододвигает одну к Сэму.       — Мне нужно было ненадолго выбраться из бункера. Касу и Джеку тоже. Я искал что-нибудь в Канзасе и вспомнил, как мы ездили туда в детстве.       — Я помню. Хороший был день, — говорит Сэм немного задумчиво. Он пристально смотрит на Дина взглядом, который выражает отчасти нежность, отчасти всепоглощающую печаль. Дин не совсем понимает это выражение, но отводит глаза. Ему всё ещё не по себе от нескрытых эмоций этого Сэма, включая его привязанность, как бы сильно Дину это ни нравилось.       — Ты всегда делал для меня такие вещи. Находил места, которые мы могли посетить, придумывал игры, когда нам нельзя было уходить из мотеля. Просто чтобы развлечь меня и сделать счастливым.       Дин смотрит в пол, делая глоток своего кофе.       — Ну, да, — хрипло говорит он. Он заставляет себя встретиться взглядом с большими грустными глазами Сэма и улыбается ему. — Я старший брат, даже если сейчас всё говорит об обратном. Это моя работа.       Сэм медленно качает головой.       — Так не должно было быть, Дин. Ты знаешь это? Я имею в виду, что я всегда был и всегда буду благодарен за то, что ты заботился обо мне тогда, но ты никогда не должен был нести ответственность за моё воспитание. Отец должен был быть рядом, он должен был заботиться и о тебе тоже.       Дин снова опускает глаза, прочищая горло.       — Сэм, Боже, я ещё даже не допил свой кофе, чувак.       — Прости, — говорит Сэм, пожимая плечами. Он не звучит извиняющимся. — Только что поговорил с другим Дином, энергия вроде как бурлит.       — Эм, точно, как он? — спрашивает Дин, смотря на лестницу.       Сэм тоже смотрит в ту сторону, проверяя, всё ли чисто. Когда он снова поворачивается к Дину, то какое-то мгновение рассматривает его с той сложной печалью, которая так часто отражается на его лице, его глаза слишком яркие.       — Он… Честно? Я не уверен. Он здесь, и я верю, что он выдержит это. Но ему со многим ещё предстоит разобраться, — Сэм прочищает горло, изучая лицо Дина. — Эй, хм… Я знаю, что мы… Я знаю, что всё странно, и мы тут в разгаре кризиса, но если ты когда-нибудь захочешь поговорить со мной о чём угодно, ты можешь. Я не собираюсь давить на тебя, но… если ты когда-нибудь почувствуешь, что готов поговорить обо всём дерьме… Я здесь.       Дин моргает, смотря на брата, слишком много мыслей приходит одновременно, и все они увязают в каком-то узком месте в его голове при попытке их обработать. Он не знает, какое дерьмо Сэм и старший Дин могли раскопать в Юте, но он может только представить. Его сердце ускоряется при мысли о том, что может знать Сэм, что может заставить его младшего брата смотреть на него вот так.       Дин ненавидит то, что многого не знает об этом Сэме, и он ненавидит, что Сэм знает о нём то, над чем у него нет контроля. Он столько всего скрывал от Сэмми, когда они были детьми, столько дерьма, о котором он не говорит и не думает.       — Я… Ещё слишком рано для этого, — хрипло говорит Дин.       Появление Каса и Джека спасает его от продолжения этого разговора. Кас улыбается Дину, и Дин чувствует, как его сердце снова начинает биться быстрее. Что, он знает, глупо, даже опасно. Старший Дин вернулся, и что бы ни случилось между ним и Касом — Кас так и не рассказал, — Дин всё ещё не может… Он не хочет отнимать это у самого себя.       Дин хочет верить, что у него всё ещё есть надежда. Он даже не должен быть здесь, он должен вернуться в 2005, жить свою очевидно несчастную жизнь и превращаться в эту тёмную, сломанную версию самого себя. Он осознал достаточно, чтобы понять, что этот старший Дин — это он. И понимая это, он просто хочет… он хочет…       Он хочет будущего для себя. Он хочет знать, что есть что-то большее, чем это. Ему нужно, чтобы было что-то большее чем чистая боль, едва скрытая под гневом и пустым выражением лица старшего Дина. Потому что даже если Дин не умрёт в ближайшие сорок восемь часов, всё в его жизни — это что-то, что его старшее «я» построило, выстрадало и, очевидно, не раз теряло. Дин всё ещё хочет пырнуть его ножом, но это… Ему нужно верить, что это «я», которым он должен был стать, всё ещё может заслужить всё это, всё ещё может научиться принимать это.              Теперь план выглядит следующим образом: завтра, когда взойдёт луна, оба Дина, Джек, Кас и Сэм будут ждать на заброшенной парковке в нескольких милях от бункера. Это относительно отдалённое место, без каких-либо высоких деревьев, закрывающих им обзор. Старший Дин будет держать часть вазы, чтобы они всё ещё могли быть уверены, куда будет направлена первая стрела, затем он передаст её Сэму, который сотворит связывающее заклинание.       Дину этот план нравится больше, чем прошлый, когда они собирались разделиться и полагаться на Джека, но он всё ещё нервничает. Он проводит большую часть дня, просто шатаясь по бункеру. Эйлин появляется ближе к вечеру и объявляет, что поедет с ними. Сэм пытается спорить с ней, но она останавливает его.       — Ты снова это делаешь, — говорит она серьёзным тоном.       — Делаю что? — спрашивает Сэм, наполовину умоляя, выглядя обеспокоенным.       — Думаешь обо мне как об обузе, а не как о подстраховке.       Сэм открывает рот, затем снова закрывает. И действительно, с этим не поспорить.              Старший Дин не выходит из своей комнаты. Дин подумывает о том, чтобы ворваться к нему и вбить в его голову хоть немного здравого смысла, но Сэм, похоже, против того, чтобы кто-то беспокоил его. Сэм прямо-таки защищает его личное пространство, и это как-то мучительно мило.       Дин почти уверен, что старший Дин по большей части избегает Каса.              Дин не может усидеть на месте весь день, бродя из одной комнаты в другую. Даже Каса недостаточно, чтобы его успокоить. Он не осмеливается попросить ангела о том, чтобы поспать вместе и эту ночь, не в присутствии старшего Дина, поэтому он пытается лечь спать в своей кровати, но не может уснуть, беспокойно ворочаясь.       Около полуночи Дин сдаётся и накидывает одну из фланелевых рубашек Сэма поверх футболки и спортивных штанов, которые он носил как пижаму. Он поднимается на кухню и почему-то не удивляется, обнаружив там старшего Дина, достающего пиво из холодильника.       Плечи старшего Дина напрягаются при звуке шагов, но когда он оборачивается и видит Дина, то просто хмыкает и берёт второе пиво. Они сидят за столом вместе, ничего не говоря, старший Дин откупоривает крышки бутылок с помощью зажигалки и пододвигает одну из бутылок к Дину. Они допивают пиво в полной тишине, и только когда Дин берёт ещё два, используя своё кольцо, чтобы открыть их, они, наконец, начинают говорить.       — Была одна ночь в Миссисипи, — внезапно говорит старший Дин. — Призрак вселился в ребёнка. Вроде всё должно было быть просто — посолить и поджечь, но ведь так никогда не бывает, да? Каса пару раз нехило отшвырнуло, пока он пытался защитить этого восьмилетнего мальчика, и когда мы, наконец, изгнали призрака и разобрались с ним, ребёнок начал плакать в руках Каса. Кас стоял там, похлопывая его по спине, и он выглядел чертовски неловко, — старший Дин тихо усмехается. — И я помню, как стоял в гостиной этого дурацкого загородного дома и думал, что он был бы супер странным отцом. Но он бы так сильно заботился, понимаешь? Он бы старался изо всех сил, любил так сильно. Как то, как он ведёт себя с Джеком, полностью погрузившись в это. И это не имело значения, потому что я не собирался… у нас никогда не должно было быть этого, и, честно говоря, я даже не знал, хотел ли я, но всего на секунду я подумал, что либо он, либо никто. И я думаю, что уже знал это некоторое время, и меня это устраивало, и позже той ночью мы остановились в какой-то глуши, легли на капот Импалы и смотрели на звёзды. Так что я знаю. Я хочу, чтобы ты знал, что я знаю. Я чертовски облажался, и не раз, задолго до того, как ты появился, и я не могу тебе этого объяснить. Иногда я сам себя, блядь, не понимаю, ладно? Но я всегда знал, что это… чем это было. Я не… Я не знаю, можно ли это исправить. Честно говоря, я не уверен, что меня можно исправить. Но… Да.       Дину приходится на мгновение отвернуться от своего старшего «я». У него в животе появляется ужасное чувство, которое он не может никак назвать. Он не был уверен, что старший Дин способен звучать так нежно, и это действительно выворачивает его наизнанку, буквально причиняет ему боль.       — Я не знаю, что ты сделал, но у меня такое чувство, что Кас простит тебя, чувак, — говорит Дин в потолок. — Кажется, что он вообще не способен на тебя злиться.       Смех старшего Дина снова звучит горько, когда он делает глоток пива.       — Чувак, ты даже не представляешь. Поверь мне, злить Каса — один из моих истинных талантов. Я занимаюсь этим с тех пор, как мы познакомились. Честно говоря, он и сам не такой уж и невинный ангелочек. Не думаю, что я так же часто ссорился ещё с кем-то, не считая Сэма.       Дин многое не знает. О Сэме, старшем Дине, Касе… Он многое не понимает о том, что, чёрт возьми, произошло между этими мужчинами. Он вспоминает подслушанную неделю назад ссору между Касом и старшим Дином, когда Кас сказал: «Ты невыносим», и даже после этого ангел протянул руку, чтобы утешить старшего Дина. Нетрудно представить, что напряжение между ними заканчивается по-разному — драками, криками или гневным сексом…       Дин прочищает горло и делает ещё несколько глотков пива.       — Ты хочешь умереть? — прямо спрашивает Дин, когда заканчивается вторая бутылка.       Старший Дин хмуро смотрит на него и вздыхает, проводя рукой по своим волосам.       — Да ладно, чувак. А ты?       Дин просто смотрит на него какое-то время, тишина между ними полна взаимного согласия, полна воспоминаний и общей истории.       — Мы раньше хотели, — тихо говорит Дин. — Я как бы просто ждал, что это произойдёт в любой момент, понимаешь? В 2005, я имею в виду.       Старший Дин отводит взгляд, опуская его на стол.       — Я помню.       — Но сейчас… Я не знаю. Не говорю, что что-то из этого легко, и если бы я умер на работе, по крайней мере, это было бы для защиты людей, и это… это чего-то стоит. Я просто хочу… Я никогда не думал, что моя жизнь, наша жизнь, может иметь значение. В смерти, может быть, но не в жизни. Я не знаю. Наверное, я никогда не задумывался о том, что это вообще возможно, потому что у меня и выбора особого не было. Я собирался охотиться, и я собирался умереть на охоте.       Старший Дин не поднимает глаз от стола, слегка постукивая пивной бутылкой по поверхности.       — Да. Слушай, если я умру… это не будет самым худшим вариантом, понимаешь? Но я не… Что бы ты ни думал, я не пытаюсь быть убитым. Просто подумал, что в этот раз ты заслужил шанс сделать другой выбор.       Дин фыркает.       — Приятель, делай сам свои чёртовы выборы. Если я выживу и останусь здесь в качестве долгосрочного парадокса, отлично, но я не заберу твою жизнь. Если я умру, ладно, неважно, я даже не должен был быть здесь. Но, в любом случае, ты сам должен разобраться со своим дерьмом, я не хочу быть твоим вторым шансом на жизнь или что-то в этом роде. Как будто ты думаешь, что уже мёртв. Если хочешь что-то изменить, просто, блядь, сделай что-нибудь.       Старший Дин зло смотрит на него.       — Заткнись. Я не… Я не это имел в виду. Пошёл ты. Я просто хотел сказать, что если всё пойдёт по наихудшему сценарию, у меня уже были вторые, третьи и другие шансы. Я не хочу, чтобы ты умирал ради меня, я не хочу, чтобы Джек рисковал ради меня. Но послушай, неважно, ладно. Давай просто… Этот план действительно может сработать завтра, так что давай на этот раз просто постараемся не умереть, хорошо?       Дин встаёт и берёт им обоим по третьему пиву — потому что, как бы там ни было, это может быть их последняя ночь на Земле — и поднимает своё к старшему Дину. Губы старшего Дина изгибаются в почти улыбке, когда они чокаются.       — За попытку не умереть, — говорит Дин, и они пьют.              Следующее утро проходит в коротких промежутках времени, которые, кажется, тянутся вечно, и в долгих промежутках, которые заканчиваются в мгновение ока. Они готовятся по-разному: Сэм, бормоча себе под нос латынь и сверяя свои заметки с тем, что есть у Каса, Джека и Эйлин, проводя какие-то последние исследования по Церодику, пытаясь выяснить, есть ли какие-нибудь зацепки или расхождения в знаниях, которые могли бы дать им какую-либо дополнительную полезную информацию; Дин, пытаясь унять свои нервы с помощью отжиманий и размахивания дубинкой из кизилового дерева; и старший Дин, прячась и избегая зрительного контакта с Касом.       Кас бросает на старшего Дина несколько свирепых взглядов, но в основном игнорирует его, неловко шатающегося по бункеру. Дин держится в стороне. Он слишком нервничает и полон адреналина перед боем, которому некуда вылиться, кроме как в беспокойство.       Они выезжают около четырёх часов вечера и проводят некоторое время, перемещаясь по открытой парковке, следуя указаниям Сэма, который пытается просчитать всё, пока Эйлин не берёт его за руку и не просит остановиться, потому что не может быть никакой полностью надёжной расстановки.       Эйлин встаёт рядом с Сэмом, готовая защитить его, если Церодик попытается прервать заклинание. Дин и его старшее «я» стоят лицом друг к другу на расстоянии нескольких ярдов преимущественно выжженной солнцем травы, Джек прикрывает спину старшего Дина, Кас замирает позади Дина.       Дин чувствует себя лучше от того, что Кас стоит у него за спиной, даже несмотря на то, что он ловит момент, когда старший Дин, наконец, смотрит через плечо Дина и встречает пристальный взгляд ангела. Напряжение между ними практически потрескивает в воздухе, и старший Дин опускает глаза, выглядя таким виноватым, что Дин даже не может найти в себе силы разозлиться. Он с большим трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза.              Даже со всем остальным — путешествиями во времени, сложными отношениями, его будущим «я» — Церодик и это проклятие были центром всех переживаний Дина в последние три недели его жизни, поэтому, когда наконец наступает тот самый момент, это кажется почти… глупым.       Прямо на восходе луны, когда новая луна ещё даже не видна им над линией деревьев, на дальнем краю стоянки, прямо там, где стоит гигантский платан, появляется фигура. Это достаточно далеко, поэтому Дин едва может разглядеть какие-либо детали, но Церодик, Ксеродик, Церо, как бы его ни звали, возвышается там в тёмном капюшоне. Его ноги, кажется, в сандалиях, зашнурованных до самых икр, его одежда свободна и легко развевается на ветру. Он держит лук, который, честно говоря, судя по тому, что может сказать Дин, выглядит так же, как и любой другой.       Церодик поднимает лук, стрела уже натягивает тетиву. Наступает момент напряжённой тишины. Никто не двигается. Кажется, никто не дышит.       Как и предполагалось, когда Церодик выпускает стрелу, он целится прямо в старшего Дина. Старший Дин замахивается кизиловой дубинкой и с криком "ага!" со всей силы отбивает её, направляя куда-то вверх. Он успевает вытащить часть вазы из кармана и кинуть её Сэму, прежде чем стрела успевает переориентироваться и устремиться обратно вниз.       Церодик всё ещё стоит на линии деревьев, но не делает ни малейшего движения, чтобы выпустить ещё одну стрелу. Дин смутно осознаёт, что Сэм говорит на латыни на заднем плане, но его внимание приковано к стреле, когда старший Дин отбивает её во второй раз. На этот раз, когда стрела поворачивается в воздухе, она направляется к Дину.       Когда его самодельная бита с глухим стуком отбивает стрелу, Дин не может сдержать ухмылки. Это штука быстрее, чем бейсбольный мяч, но не намного, и хоть у Дина и не было возможности играть в "Малой Лиге", Бобби бывало брал его на поле и бросал ему мяч за мячом так долго, как Дин хотел.       Старший Дин слегка смеётся, когда стрела кувыркается в сторону, снова разворачиваясь и устремляясь обратно к ним. Если бы стрела обладала разумом, Дин бы сказал, что она кажется сбитой с толку. По-видимому, она не может решить, за какой копией души она должна следовать. Фигура Церодика, за которой он следит периферическим зрением, просто стоит там же, наблюдая, свободно держа лук в одной руке.       Это почти комично — два доппельгангера, стоящие на заброшенной парковке, отбивают древнегреческую стрелу взад-вперёд между ними. Вечернее небо в основном серое, немного голубоватое здесь и там среди облаков, солнце начинает опускаться на Запад. Дин чувствует покалывание в затылке, которое он связывает с магией, когда Сэм углубляется в своё заклинание. Странно слышать, как его младший брат так уверенно творит колдовство, как будто это просто обычное для них дело.       Дин думает об этом, когда стрела отскакивает от старшего Дина и снова летит на него. Он отбивает её вверх и в сторону, отправляя вращаться в небо. Она возвращается, дёргаясь в сторону старшего Дина, затем Дина. Затем стрела разворачивается и начинает мчаться обратно к земле под новым углом, минуя их обоих.       Она устремляется прямо к Касу.