Пересекая черту

      Это просто чёртова тупая удача Винчестера, что младший Дин оказывается там первым. Сорокаоднолетний Дин начинает бежать одновременно с ним, но младший Дин ближе. Кто-то что-то кричит, и ноги Дина двигаются сами по себе, и младший Дин бросается перед Касом, когда стрела Церодика свистит в воздухе.       Всё как в тумане.       Всё, что Дин знает, это то, что его младшее «я» бросается перед Касом, и Дин теряет из виду стрелу, но он видит, как младший Дин падает на землю. Кас в мгновение ока оказывается на коленях, зовёт Дина по имени, его голос срывается в отчаянии.       Дин резко останавливается, нависая над своим младшим «я», сердце сильно бьётся, голова полна ошеломляющего адреналина. Кас переворачивает младшего Дина на спину, и Дин видит мокрую красную дыру на его футболке прямо под рёбрами, прежде чем Кас зажимает её рукой, свет льётся из его пальцев. Благодать слабо сияет.       — Нет, — бормочет младший Дин, слабо отталкивая руку Каса. — Кас, не надо. Это не поможет.       Кас смотрит на младшего Дина с такой глубокой скорбью, что это почти сбивает Дина с ног. Это сильно ударяет его в грудь, заставляя что-то внутри него болеть, заставляя его желудок скручиваться. Он никогда не видел со стороны, каково это для Каса — смотреть, как он умирает. Выражение лица Каса слишком задевает за живое, слишком близкое к ужасной, раздирающей землю потере, которую сам Дин испытывал каждый раз, когда умирал Кас.       Дин отдал бы свою жизнь, чтобы спасти младшего Дина, всегда планировал сделать это, если бы до этого дошло, и он не хочет осмыслять это уродливое, эгоистичное облегчение, которое испытывает от того, что кто-то из них успел добраться до Каса первым. Потому что он не знает, сможет ли даже эта сломанная часть его самого, которой он сейчас является, пережить потерю Каса снова. Но Кас выглядит так, словно он не сможет пережить потерю младшего Дина.       — Кас, остановись, — говорит младший Дин хриплым голосом.       Кас качает головой, его глаза блестят от непролитых слёз. Напряжение от использования его слабеющей благодати проявляется в том, что на его лбу выступают капли пота, а напряжение сковывает его плечи.       Младший Дин поднимает глаза и смотрит на Дина.       — Останови его, — говорит младший Дин, а затем снова обращается к Касу. — Ты не убьёшь себя, пытаясь спасти меня, когда я только что спас тебя, тупица.       Дин подходит ближе и опускается на колени напротив Каса.       — Кас… ты можешь исцелить его?       Кас пробует какое-то время, смотря в небо, но затем переводит взгляд на младшего Дина и качает головой.       — Прости меня, Дин. Прости меня.       — Эй, — младший Дин слабо похлопывает его по руке, закрывающей рану. — Всё в порядке. Правда. Всё в порядке, Кас. Ты можешь отпустить меня.       Кас снова качает головой. Благодать всё ещё течёт из него, это тёплое сияние удерживает младшего Дина, как бы тщетно и мимолётно это не было.       — У тебя должно было быть больше времени. Ты не должен был делать это для меня.       Младший Дин слегка улыбается. Его глаза, кажется, едва могут сфокусироваться на чём-то.       — Ничего не смог с собой поделать. Видимо, тоже потерял голову из-за тебя.       Глаза младшего Дина снова находят Дина, и он жестом просит его пододвинуться ближе.       Дин наклоняется, чувствуя подступающую тошноту и такую чертовски сильную печаль, на самом деле не желая слышать последние слова своего двадцатишестилетнего «я».       — Ну же, — говорит младший Дин.       Дин двигается, наклоняя лицо ещё ближе.       — Ближе.       Дин настолько близко, что может чувствовать дыхание младшего Дина на своём лице, когда его рука внезапно обхватывает Дина за шею и тянет вниз.       Это, без сомнения, самый странный поцелуй, в котором Дин когда-либо принимал участие. А он целовался и с ангелами, и с демонами. Это табу, находящееся на грани, даже для него, но он не делает ничего, чтобы остановить это. На самом деле он наоборот целует себя в ответ, кончиками пальцев касаясь своего лица, и довольно приятно осознавать, что это, по крайней мере, хорошо.       Младший Дин целует его страстно и грязно, как следует, и на вкус он как теннессийский медовый виски без горечи.       Дин задаётся вопросом, такой ли он на вкус для других людей.       Младший Дин отстраняется с лёгкой усмешкой на лице, несмотря на то, что его дыхание затруднено.       Дин отпускает его лицо и неосознанно касается рукой своих губ.       — Какого чёрта это было?       — Да ладно тебе, — говорит младший Дин. — Не говори мне, что всё это время не задавался вопросом, на что это будет похоже. Я — это ты, помнишь?       Дин прикусывает губу, невольно улыбаясь.       — Да, да, хорошо. Доволен?       — Мм, — бормочет младший Дин. Он на секунду закрывает глаза, его рука нащупывает руку Дина. Он сжимает её. Когда он снова открывает глаза, он берёт руку Дина и тянет её, чтобы положить поверх руки Каса. Дин позволяет ему, кладя руку поверх ладони ангела, всё ещё прижатой к ране младшего Дина. Кас не сопротивляется, когда пальцы Дина проскальзывают между его пальцами, и они держатся за руки, в то время как кровь младшего Дина течёт по их коже, а благодать Каса слабо дрожит между этими двумя версиями Дина.       Кас моргает, смотря на Дина, а затем отводит глаза, чтобы снова сосредоточить своё внимание на младшем Дине. Дину приходит в голову мысль, что все здесь видели, как он целовался с самим собой, что сразу отправляется в папку «Никогда об этом не думать».       Младший Дин ещё раз сжимает руку Дина, прежде чем отпустить его.       — Не… проеби это, — говорит он, его слова теперь звучат напряжённо, когда он изо всех сил пытается дышать.       — Я серьёзно. Ты… лучше… исправь всё, — он не ждёт, пока Дин ответит. Младший Дин поворачивает голову к Касу, тянется к его свободной руке, и Кас берёт её, теперь зажатый между ними обоими.       — Тебя я бы тоже поцеловал, — говорит младший Дин Касу, слабо улыбаясь. — Но я почти уверен, что он оторвёт мне голову.       Кас издаёт болезненный звук, который, возможно, начинался как смех. Он наклоняется и прижимается губами ко лбу младшего Дина.       — Ты так любим, — шепчет Кас в его кожу.       Дин не отпускает руку Каса, но отводит взгляд. Надлом в голосе ангела ломает его самого до глубины души. Это ужасно. Это гораздо хуже, чем он думал, — наблюдать за собственной смертью.       Охотничий мозг Дина, наконец, включается в этот момент, и он оглядывается на деревья, но Церодик исчез. Когда он поворачивается к куску фанеры, который Сэм вытащил откуда-то, чтобы использовать в качестве импровизированного стола, он видит, что ваза стоит там целая и нетронутая. Эйлин обнимает Джека за плечи на заднем плане, а Сэм замер всего в нескольких футах от головы младшего Дина. Сэм наблюдает за разыгрывающейся сценой со слезами на глазах, и когда он встречает взгляд Дина, то качает головой, скорбь и приглушённое разочарование от их беспомощности застыли на его лице.       Дин отворачивается от брата, снова смотря на человека, которым он когда-то был, но также и на человека, которым он уже никогда не станет.       Младший Дин закашливается, и Кас отстраняется от его лица, всё ещё держа его за руку. Когда припадок младшего Дина утихает, на его губах выступает кровь. Он глубоко вздыхает, а затем пытается оглядеться, уже слишком слабый, чтобы поднять голову от земли.       — Сэм? Сэмми?       — Эй, эй, я здесь. Я здесь, Дин, — Сэм опускается на колени у головы младшего Дина, и младший Дин тянет к нему руку. Сэм берёт его за руку, теперь уже открыто плача.       Дин закрывает глаза. Его тело пронзает какое-то чувство — он не знает, что это такое, кажется, для этого нет подходящего слова. Это похоже на каждый диссоциативный эпизод, который у него когда-либо был — как будто он полностью вне своего собственного тела, наблюдает за своей жизнью со стороны, не в состоянии почувствовать то, что он на самом деле испытывает. За исключением того, что тело, рядом с которым он стоит на коленях, на самом деле не его собственное, и он всё ещё в безопасности в своей голове, и горе его брата, горе Каса — это слишком много для него, чтобы понять.       — Эй, Сэмми, — говорит младший Дин. — Прости, что… оставляю тебя.       Сэм издаёт какой-то сдавленный звук. Дин открывает глаза и видит, как Сэм опускается на землю, притягивает голову младшего Дина к себе на колени и гладит его волосы.       Возможно, Дин всё-таки вне своей головы. Всего слишком много, чтобы чувствовать.       — Всё в порядке, — говорит младший Дин. Он неловко хлопает Сэма по колену. — Сэмми… Ты… лучшее, что я сделал. Вырастил тебя. Я так горжусь тобой, братишка. Вышло неплохо.       Плечи Сэма трясутся от сдерживаемых рыданий.       — Я так сильно тебя люблю, — бормочет он. — Ты тупой, самоотверженный придурок.       Глаза младшего Дина закрыты, но он улыбается.       — Да, я знаю, сучка, — он ещё раз хлопает Сэма по колену, а затем открывает глаза и снова смотрит на Каса.       — Отпусти меня, — говорит он. — Это просто… истощит тебя.       Кас качает головой, но по его щеке уже текут слёзы, и Дин чувствует, как дрожит его рука.       — Эй, Кас? Стрела… предназначенная для моей души… нацелилась… на тебя, да? Это значит… Это значит, что мы родственные души? — младший Дин ухмыляется, прикрыв глаза. Он умирает, улыбаясь в лицо смерти, как маленький засранец, каким он и является в двадцать шесть лет.       Сэм, всё ещё поглаживающий голову младшего Дина у себя на коленях, издаёт тихое «ох».       Кас бросает взгляд на Дина, его измученное выражение лица просто неописуемо, затем он снова смотрит на младшего Дина.       — Нет… не так, как Небеса понимают родственные души. Не предназначены друг для друга, не предопределены божественным провидением. Но…       — Но греки не думали об этом подобным образом, — говорит Сэм, словно он не может удержаться от того, чтобы вмешаться в разговор с результатами своих исследований, даже когда в этом уже нет смысла. — Не имеет значения, что вы не соединены Купидоном или богами. Я должен был… Концепция души в Древней Греции не совпадала с авраамической или современной, поэтому их представления о родственных душах — это миф о том, что душа разделяется надвое и снова находит себя в любовнике, это как метафора, которая означала… эм… истинную любовь.       Кас не сводит глаз с лица младшего Дина, но Дин чувствует, как пальцы ангела сжимают его.       — Это есть и в Библии тоже, — бормочет он. — Душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу… Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу.       Дин пытается дышать, он правда пытается, но Кас обращается к нему так же, как и к младшему Дину, прямо перед Сэмом, а Дин не… он не…       Между ними всегда было так много невысказанного вслух.       Младший Дин слегка кивает головой.       — Хорошо, — говорит он. Его голос звучит почти сонно.       — Эй, Кас?       — Дин?       — Как ты думаешь, куда я… Куда я попаду?       Сэм смотрит на Дина, и Дин точно знает, о чём он думает. Даже если Чака сейчас нет на Земле, даже если не он организовал всё это, ситуация с Небесами и Адом…       — Я… — голос Каса обрывается на мгновение, и он прочищает горло. — Ты попадёшь на Небеса, Дин. Конечно. Но я… Я думаю… — на лице Каса отражается то выражение — та уклончивая нервозность, которая означает, что он что-то скрывает. Дин прищуривает глаза, сосредотачиваясь на этом, потому что он чертовски уверен, что не может сосредоточиться на последних словах, которые произнёс Кас.       — Как только душа покидает тело, — говорит Кас, а затем замолкает, чтобы собраться с мыслями, его плечи вздымаются. — Обычно её встречает жнец, но я верю… Ну, поскольку здесь уже есть копия твоей души, как только она больше не будет содержаться в телесной форме, я полагаю, что она не останется в этом же временном пространстве. Даже самые парадоксальные случаи путешествий во времени не заканчиваются двумя копиями одной и той же души на Небесах или в Аду, поэтому, насколько я понимаю, чистая, не связанная ни с чем форма души будет перенесена обратно в её собственное время. Так как межпространственная физика этого… эм… неуместна. Я верю, что тебя просто вернут в тот же самый момент, откуда ты был перенесён сюда.       — Ох, — младший Дин уже некоторое время не открывает глаза. — Значит, я… Но я не буду помнить? Я не буду помнить тебя?       — Я думаю… — и снова глаза Каса встречаются с глазами Дина, как будто он ничего не может с собой поделать, прежде чем он снова поворачивается к младшей версии Дина, умирающей у них на руках. — Я думаю, что, возможно, будешь, Дин.       — Ох, — повторяет младший Дин, мягко, как будто он понимает это, как будто это имеет смысл.       Это обрушивается на Дина, как грёбаный товарный поезд. Его рука судорожно сжимается на руке Каса, на его собственном двадцатишестилетнем теле, всё это слишком, чёрт возьми, много, чтобы принять.       Боже, блядь, правый.       Между Дином и Касом всегда было что-то странное и напряжённое, он это знает. В его собственном теле и между ними двумя уже двенадцать проклятых лет нарастает напряжение. Этого более чем достаточно для подавленного, травмированного бисексуала с проблемами с отцом, чтобы осмыслить — Дину действительно не нужны такие слова, как «родственные души» и «истинная любовь», звучащие здесь. Ему не нужно, чтобы у него случился очередной кризис из-за этой идеи об их… их любви как парадоксе — о чём-то, что существует, потому что существует, потому что существует.       Всегда ли его душа знала Каса? Вот почему всё так? Если это действительно единственная Вселенная, в которой Кас, будучи абсолютно хаотичным дерьмом, полностью восстал против Небес ради Дина, это случилось из-за того, что он почувствовал что-то, каким-то образом запечатлённое в грёбаной душе Дина? Воспоминание о любви, которую они ещё не знали?       Кас может знать, как любить вне времени вот так, может настаивать на том, что он влюблён в душу Дина, что означает, что он всегда влюблён в него, от начала и до конца, и куда бы ещё не занесло эту своенравную душу, но сам Дин просто не знает, как с этим справиться.       Знало ли об этом что-то в Дине, когда он пырнул Каса ножом в сарае много лет назад? Неужели какая-то его подсознательная часть тянулась к Касу, хотела следовать за ним, как за солнцем, как за другом, верой, будущим?       Дин издаёт какой-то тихий звук, который, как он надеется, Сэм не замечает. Кас определённо замечает. Он вцепился в пальцы Дина мёртвой хваткой. Теперь вся рука Каса дрожит, он совсем бледный и вспотевший.       — Кас, — бормочет младший Дин. — Время… прощаться, приятель. Всё хорошо. Обещаю. Всё хорошо.       Кас прислоняется лбом к лбу младшего Дина, его голова всё ещё лежит на коленях у Сэма, и Дин не слышит, что ангел шепчет ему, когда, наконец, отрывает их сцепленные руки от раны, чтобы положить на живот младшего Дина.       Возможно, это к лучшему.       Младший Дин всё ещё слабо улыбается, его глаза закрыты, и даже с кровью на губах он выглядит спокойным.