Если бы Чуя знал, что то отвратительное чувство приближающейся смерти, которое он ощутил, когда проснулся в доме матери, повторится сегодня, то ни за что, ни под какими уговорами не вылез бы из-под одеяла. Ни за что. Нет. Но если бы Чуе сказали, что сегодня к нему явится богиня рационализма, оповестив о небольшом розыгрыше со стороны небес, то он бы и сам сиганул с лестницы.
Но, к сожалению, Накахара об этом не знал. И, к еще большему сожалению, богиня рационализма не осветила темный разум своей персоной и не объяснила творящуюся вокруг парашу.
От накатившего ужаса, паники и редких вспышек боли хотелось биться головой об стену. Если бы эта самая стена, разумеется, была.
Когда Накахара умер и проснулся вновь, то долгое время свыкался со страхом спать. Засыпать. Из-за ответственности за будущее, которое свалилось на плечи, Чуя держал параноидальное чувство в узде, не давая туманить разум. Да и если он просто закроет глаза и снова умрет, то что с того? Что может быть страшного в смерти, что нагнала тебя во сне, а не на снегу? Если уж и выбирать, то рыжий отойдет в мир иной или куда там отправляются души, будучи в собственной постели. Отчего такая глупая паника?
Сейчас мозг рыжего словно наверстывал упущенное, вываливая все потаённое нутро и заставляя задыхаться. Накахара знал, что не умирает. Потому что навряд ли смерть пришла бы с такой же болью и осознанием.
Но от этого факта становилось хуже.
Чуя мечтал открыть глаза и развеять хоть каплю ужаса и всепоглощающей паники. Накахара не хотел умирать. Не после всего, что произошло. Дело даже не в вечно всплывающем образе убийцы, чей взгляд сковывает холодом снега, на который вскоре выплеснется кровь из едва живого тела. Рыжий не может сказать, в чем именно, может в животном страхе, а может в боязни довести до нездорового и попросту больного развития событий.
Холод. Чуя боится и ненавидит его за отвратительную пытку разума, за чувство беспомощности и за страх увидеть вместо уже ставшего привычным Осаму будущего убийцу. Что отнял не только его жизнь.
На секунду рыжим завладела мысль, что все это было больным сном. Игрой и без того нездорового разума в попытке донести что-то до совести. Или до безумия. Он не прожил чуть меньше полугода в образе ребенка, Дазай не прибегал к нему ночью во время грозы и они не ели вместе черешню. Мысль проскользнула под ручку с тошнотворным ароматом, который выскребал стенки гортани.
Но Накахара был рад ему, поскольку лучше думать о чем-то таком, нежели о возможности испустить дух. Если он уже не мертв.
С пугающей убедительностью Накахара было решил снова прикрыть глаза, спасаясь от круговорота пятен, желая вернуться в родную непроглядную тьму, которую боится. Ушло непозволительно много времени, дабы убедить себя, что потолок не принадлежит госпиталю. И еще больше ушло на то, чтобы поверить, что потолок не изменился с того момента, как он последний раз прикрывал глаза.
Мысль, что события последних месяцев были галлюцинацией от потери крови и кислородного голодания, не прельщала. Даже пугала.
Когда Чуя решил прикрыть глаза, дабы подумать над этой ситуацией, отвратительный и острый запах колючим кустарником въелся глубже, проникая повсюду. Скребся в горле и правил в голове. Единственное, что оставалось нетронутым, это уже ставший привычным звон.
Расклад быстро опровергнул сам себя, Чуя заслышал почти что мольбу:
— Акико, это уже издевательство!
— Выйди вон из комнаты, коль не можешь смотреть!
В момент Накахара осознал, что запах очень даже ощутим. Настолько, что язык чувствует не только вкус, но и сам непосредственный объект. Попытка избавиться от грызущего аромата протолкнула его глубже, и Чуя с ужасом осознал, что задыхается. Нос и горло плотно забило, это одновременно отогнало мысли о смерти и приблизило их обратно. Ибо такими темпами он попросту задохнется.
Накахара не помнит, когда последний раз его рвало. Кажется, во время второго лета учения, когда младшему поколению проводили тренировку желудка и спаивали разного рода дрянь. Облегчив содержимое желудка на знакомый ковер, Чуя понял, что если ему дадут право выбора, то он с удовольствием выпьет гвардейский чай.
От запаха это не избавило, но рыжий, по крайней мере, больше не испускает последний вздох.
Не давая заслуженную секунду на передышку, чьи-то острые пальцы сжались на щеках, поднимая лицо и отрывая от лицезрения своих трудов. Чуя зажмурился от света и скривился от неприятных тисков.
— …прямо на меня смотри.
Спустя время расслышал рыжий весьма острый и незнакомый голос. Интуитивно сфокусировав взгляд, Чуя вычертил весьма элегантный силуэт, который идеально подходил голосу.
— Акико, прекрати…
Незнакомое лицо прелестной женщины внимательно вглядывалась в его, после чего хват исчез. Рыжий глухо упал обратно на подушки, осознавая, что длинные пальцы приподняли не только голову, но и почти его самого. Лицо женщины приобрело весьма триумфальное выражение, а россыпь мелких частичек по простыни заставила усомниться в здравомыслии собственной головы.
Хотел бы Чуя спросить, какого хуя сейчас произошло, но такое болезненное и заплаканное лицо уже полюбившейся нянюшки выбило все мысли и протесты. Уменьшительно-ласкательный вариант собственного имени заставил сердце неприятно сжаться.
Рыжему вдруг стало очень стыдно от вида припухшего и явно заплаканного лица уже полюбившейся нянюшки. Чуя много дурного в жизни делал, но доводить до слез леди — непростительный поступок. Тем более леди, которую уважаешь и ценишь.
— Мисс Харуно, — попытку что-либо сказать затопила волна сожаления и тихий голос женщины, что с присущей материнской любовью обняла его и принялась нашептывать успокаивающие и взволнованные фразы.
— Скройся, Кирако, — велела пугающая женщина, массируя переносицу. — Прекрати лить слезы и угомонись. Никто не умер.
— Ты час назад утверждала, что было близко! — не выдержала женщина и снова прижалась к ребенку.
В следующую секунду темноволосая особа, пускай и более нежно, но так же приподняла чужое лицо.
— Такими темпами ты доревешься до обезвоживания, — более осторожно подметила женщина и кинула куда-то за плечо. — Кенджи, будь хорошим мальчиком, принеси Кирако чего-нибудь выпить.
Тихий хлопок двери оповестил, что в комнате действительно был кто-то еще. Но глаза Накахары слипались пуще прежнего, потому все, что он мог, это глухо сдвинуть голову. Мысли скреблись преступно лениво, но, сложив пару четных чисел, Чуя немного успокоился. Никто не умер. Это уже хорошо. Правда, лицо добродушной Кирако выглядит слишком страдальческим, отчего совесть разрывает изнутри. Вот только Чуя не может понять, что предшествовало этому. Кажется, он явно в этом замешан, все же никто больше не мучается с головной болью в постели и…
Погодите. Чуя провел рукой по мелкой песочной россыпи на постели. Эта сумасшедшая высыпала ему в рот нюхательную соль! Причем по запаху пиздец ядреную! Такую хрен отыщешь, её даже по рецепту не выдерешь, да проще морфий нарыть! Остается только намешать самостоятельно, что наверняка карается законом. А эта поехавшая, кажись, даже божьей кары не боится.
— Мисс Харуно, — тихо позвал Чуя, — а кто это?
Своего врага нужно знать не только в лицо, но и по имени. Ибо при всей хорошей памяти Чуя никак не мог припомнить эту сомнительную особу с темными шелковистыми волосами.
— Это Акико Йосано, милый, — тихо пояснила няня под звук панического осознания. — Она врач.
Эта поехавшая садистка еще и врач?! Да у нее же по лицу понятно, что, как входит в комнату, нужно прятать колющие предметы, женщин и детей! Нет, Горо, конечно, заметно экономит на прислуге, но это не оправдывает того, что какой-то пришибленный дал этой женщине лицензию! Да она высыпала порошок в глотку бессознательного тела! Причем детского!
За секунду головная боль и тяжесть во всем теле радушно уступило место желанию бежать. Причём единогласно. Такую солидарность со своим телом Чуя ещё никогда не испытывал.
Голубые глаза все же решили начать различать что-то, кроме объекта с висящей над головой табличкой «опасно», чье имя Акико Йосано. Так Накахара с каким-то пугающим удовлетворением окончательно осознал, что сидит в собственной кровати в собственной детской. Причем в той, из которой последний раз выходил, что не менее важно. Все же один раз его душу отфутболило в прошлое, так что было неудивительно проснуться где-нибудь ещё. Но, к великой радости, ему все ещё пять. Спасибо и на этом. Поразительно, насколько низки стандарты и как поменялись приоритеты, раз Чуя искренне радуется, что открыл глаза в том же состоянии, в котором и закрыл.
За окном плотной стеной стояли сумерки, а если бы милейшая Харуно не отвлекала внимание на себя путем давления на совесть объятиями и причитаниями, то рыжий раньше бы узнал, что сейчас глубокая ночь.
Что ж, кажется, он мечтал отлежаться в постельке? Право, бойся своих желаний, Чуя Накахара. Бойся и слушай, как тебя угораздило шлепнуться с лестницы из-за бутылки с коньяком. Причем будучи совершенно трезвым! Звучит как начало шутки, а не суть инцидента насилия взрослого над ребенком. Кажется, в прошлом рыжий сильно просчитался, раз решил, что единственная угроза — это побои. Все же Дазай явно неспроста кидается посудой…
— Мисс Харуно, а как Осаму?
С не скрытым волнением вопросил Чуя. Если он, исходя из слов взрослых, вышел из игры путем падения с лестницы и получения по лбу бутылкой. Хотя, нет, не с лестницы, с десятой ступеньки, все же они почти спустились. То вот что с мальчишкой… Не стал же мужчина его добивать? Или Накахара о нем слишком хорошего мнения?
Тихо произнесенные ругательства в адрес хозяина дома подняли планку врача в глазах рыжего, а спешно сунутая в руки кружка опустила вновь.
— Выпьешь сразу — вывернет, понял? — с какой-то ненормальной улыбкой оповестила Акико, бросив взгляд на пол. — И не забудь извиниться перед Кирако и сказать ей спасибо.
Накахаре только оставалось кивнуть головой. Не будь он ребенком, то определенно оценил способность женщины ставить детей на место. Но, поскольку именно он сейчас играет роль ребенка, то аплодировать не может.
Если бы не волна усталости, режущая головная боль и причитающая рядом Харуно, то рыжий бы не вздрогнул от резко открывшиеся двери.
— Я же просила тебя уложить его спать, — прошипела Кирако, и в следующую минуту на кровать быстро взобрался мальчишка с короткими кудряшками.
— Он укусил меня, — тихо выругался Рюро, — Кенджи, когда был маленьким, грыз все подряд, но не меня!..
— Чуя!
Ох, блять, Чую сейчас вывернет снова.
— Именно поэтому я и прошу запирать родственников в другой комнате, — что-то Накахаре подсказывало, что это не единственная причина. — Чуть меньше часа, — тихо подвела итоги Акико, отрываясь от ридикюля. — Что ж, это даже будет любопытно.
Будучи добитым усталостью, совестью и шебутным братом, который слишком сильно сжал в объятиях, Чуя пребывал не в самом благоприятном и откровенно паршивом расположении духа. Был готов отрубится тут же, как эта леди покинет комнату.
Вот только эта страшная женщина повернулась с не самым приятным предметом в руках. С трудом вернувшийся почти здоровый цвет лица мигом исчез, становясь белым.
***
— Чуя, загляну к тебе через денек-другой, рада была знакомству.
Милая Акико, Накахара искренне нуждается в вашем уходе. Так что уходите как можно дальше! Далеко! Очень далеко! Пиздец далеко!
У этой женщины явно не все в порядке с головой. Накахара вспомнил, почему в прошлый раз спрятался от нее, когда та пришла к Дазаю. Но Чуя никак не ожидал, что познает новую грань.
Хироцу тихо смеялся, твердя что-то о мелком возрасте и детском поведении. Мол, взрослый уже бояться уколов, чего побледнел! Но продолжал осторожно держать его полусонное тело на руках. Чуе очень-очень хотелось послать мужчину, но уязвленная гордость не позволяла поднять глаз. Только исподтишка поглядывал на старшего брата, который, кажется, что-то говорил старику и тянул за края одежды. Кажись, Кирако решила выпроводить его из собственной комнаты на эту ночь. Ну оно и правильно, перины в соли, а на полу вообще черти что.
***
Если когда-нибудь Накахара и агрился на брата, то теперь торжественно признает свою неправоту. Дазай Осаму — не потерян. И это окончательный вердикт. Ладно, то, что мальчишка будет не против поделится кроватью на ночь, было понятно и даже как-то ожидаемо. Но то, что он будет добросовестно придерживаться расстояния, дабы не сбросить и без того настрадавшегося младшего брата с кровати… Чуя был в восторге.
К сожалению, восторг не такой обширный, когда ты поутру разглядываешь свою чудесную мордашку в небольшое зеркало. Если честно, то Чуя ожидал чего-то большего, исходя из взглядов нянюшки и брата.
Все же забинтовали лобешник знатно. Но это еще полбеды. Чуя так и не понял толком серьезность или несерьезность произошедшего в плане травмы. Причем Акико во время второго посещения явно была не против поведать обо всем в мельчайших подробностях, но была остановлена наблюдающей Харуно.
Кирако вообще, если честно, немного пугала Накахару. Появлялась каждый раз, как рыжий хотел спустится с кровати. Как чуяла. Мол, нельзя, нужно отдыхать и набираться сил. А кто пахать будет на благо общества? Нет, допустим, Осаму сидел рядышком, читал книжечки и даже, боже мой, спускался и помогал с едой! Держите Накахару, обморок близко!
Но все меркнет на фоне явления божества народу.
Признаться, если бы не наказ нянюшки не вставать с постели и старший братик, которого явно нужно было держать за руку, Чуя бы подскочил. Не знает, что бы сделал, конечно, но однозначно выругался бы.
А вы бы не сматерились, если бы виновник торжества спокойно зашел в комнату?!
В общем, увидеть Горо в комнате было сродни встреть на другом континенте ту же лошадь, что вас затоптала. И неприятно, и уморительно.
Будь у Накахары настроение, то непременно бы пошутил про взятку, когда на кровать бухнулась коробка со слегка хриплым:
— Сам упал.
О нет, блять, Чую так легко не купишь. Тем более так бездарно! Да и ради кого такие благородные жесты?
Рыжий правда не понимал. Может, боится, что пожалуется мамочке, как любой другой нормальный ребенок? Звучит логично, но милая матушка так и не навестила эту разбитую голову! Так ради…
Да блять.
Накахара не понимает и не хочет понимать. Просто попросил братика открыть окно и на глазах взрослого вышвырнул коробку на улицу. Та предательски зацепилась за подоконник, вываливая содержимое на сухую листву, а рыжий снова уставился с вызовом и не скрытой неприязнью на посетителя. Тот просто вышел, будучи не в восторге от действий как своих, так и ребенка.
Однако на этом сюрпризы не закончились. Наутро Чуя лицезрел старшего брата, который очень увлеченно опустошал сундук со сломанными игрушками. Кенджи явно будет не в восторге от такого презента на улице, но Накахара ощутил укол гордости.
И Кирако, что стояла в проходе, тоже. И Йосано, которая о чем-то пошутила. Возможно, не будь они в такой щепетильной ситуации, рыжий бы поладил с ней. А потом милая воспитательница подкормила теорию рыжего, заявив, что они некоторое время поживут с Миядзавой. Чуя не уверен, повлиял ли его отказ от игрушечной железной дороги и само падение с подозрением на травму мозга или все дело в методах убеждения Доппо и его разбитых костяшках. Но такое развитие событий рыжему очень нравилось.
Братец Кенджи привел в заметный порядок знакомую комнату, так что Накахара был на седьмом небе. Ну на втором так точно.
***
Накахара с каким-то маниакальным удовольствием смотрел, как Миядзава с добродушной улыбкой поймал убегающего гуся. Что ж, кажется, на ужин сегодня вкусное и сочное мясо. От этой новости уголки губ чуть приподнялись.
Рыжий не вздрогнул, когда Осаму потянул за края одежды, с укором глядя на него.
— Чуе нельзя подниматься.
Да ладно, почти неделя минула, а парнишка все не угомонится.
— Ой, да ладно, ты же не скажешь Мисс?..
Скажет. По взгляду видно, что сдаст родную кровиночку с потрохами. Как и вчера, когда Чуя отказался есть капусту. И когда Дазай успел стать таким предателем?
А мальчишка смотрит, ждет и дожидается-таки. Уж не знает, что там взрослые говорили Дазаю про «старшинство» в их отношениях, но мальчишка принял это слишком серьезно. Кирако поуспокоилась, когда они временно переехали в дом белобрысого, а шатена все еще не отпускает. Сидит радуется небось, что Накахара тоже перебинтованный. И сказать ничего не можешь, потому что нянюшка на его сторону встанет. Мол, беспокоится старший, а тебе учиться нужно на попе смирно сидеть, Чуечка.
Чуя так и высказал свой протест. Он уже насиделся, належался. Вольный дух требует действия! Работы! Жизни! Свободы!..
— Я выиграл, Чуя, — спокойно, со всей долей присущего благородства и скромности победителя объявил Осаму.
А рыжий так и раскрыл рот. Его обыграли! Обыграли в сранные шахматы, в сранные тридцать лет! Голубоглазый так и уставился на доску, переваривая. Поверить не могу, проиграть шестилетке, который, дай бог, играет с противником месяц третий! Да ещё и с каким! Чуя же упоминал, что может не только въебать шахматной доской, но и весьма виртуозно обыграть противника?
— Ага, — выдал рыжий, теряя преимущество. — Старший братик молодец, — это мягко сказано, — но…
Называйте Чую малолеткой, но…
Хотя, нет, без «но», называйте малолеткой и не палите!
— Я поддался! — словно за соломинку зацепился Чуя. — Давай ещё раз!
Уголки губ Осаму слегка дернулись вверх, грозясь перерасти в лёгкую улыбку. Но Накахара этого не заметил.
