Пожелтевшие, почти сухие. Неприятно шуршат при скручивании. Какие-то словечки прячутся под засушенной травой. Когда-то эти строки старых книг могли тронуть чьё-то сердце.
— Так и ты, — произносит Рюро после первой затяжки, — хочешь, чтобы я со своими коленями, и взобрался на дерево, и достал?..
— Воздушного змея! — отзывается Чуя.
Накахара глядит требовательно, пытаясь поднять его со стула одним только взглядом: то ли невинным, то ли заманивающим. Да, тут есть переносная лестница, и взрослому впору согласиться помочь ребёнку, но…
— Нет, — отрезает Рюро, стряхивая появившийся на импровизированной самокрутке пепел, — не пойду.
Пришлось сделать очередную затяжку, чтобы не рассмеяться от негодующего лица Накахары. Тот поджал губы, собрал пальцы в кулаки и покраснел, всё так же глядя голубыми глазами.
— Тогда мисс Харуно, — шепчет рыжий, слегка, может быть, невинно улыбаясь, — узнает, что дедушка Хироцу курит при нас!
Блефует. Хироцу опускает взгляд на мальчишку размером с напёрсток. Блефует так плохо, что мальца становится жаль. Такого бы за столом сразу раскусили. Ну, если бы увидели из-за столешницы. Вышвырнут взашей. Но вот незадача: Накахара Чуя был одним из тех, кто вернётся с новыми силами, если не вцепится в шанс мёртвой хваткой изначально и не продолжит уверенно тянуть свое. Настойчиво, как сейчас заставляет старика подняться.
Колени у Рюро не болят. Собственно, он тоже усмехается и не отступает.
Демонстративно выдыхает дым, зная, что у Чуи нездоровая фиксация на его сигареты. Почему? Хироцу не знает, да и это не так важно. Мальчик кусает губы и вытягивает шею, смотрит чрезвычайно жалобно, стоит какой-нибудь захудалой сигаретке показаться из-за угла. Иной раз у Рюро действительно сжимается сердце. Но потакать мелким капризам, да ещё и таким скверным для ребёнка — себе дороже.
Вот и сейчас рыжий краснеет от возмущения ещё больше.
Тут же подбегает Дазай, что весь разговор простоял за порогом, хватает брата за рукав и прирастает, смотрит как-то осуждающе на взрослого, а потом поворачивает голову к рыжему и что-то шепчет.
— Нет, Осаму, — отрезает Чуя, — я снова упаду на тебя попой, а змея мы не достанем!
Для Дазая это явно не аргумент. Он дёргает младшего за рукав, поглядывая единственным глазом на старика из-под густой чёлки. Чуя позволяет виснуть на себе, своеобразно хваля за долгий путь до сарая.
— Говорю: не пойду.
Наблюдать за Чуей, что не получает того, чего хочет, — сущая благодать. В его маленькой головушке шестеренки начинают крутиться усерднее. Он стреляет глазками, наблюдает за окружением, но тут же возвращает взгляд (не будь ему пять с половиной, Рюро бы предположил, что тот сматерился). Опускает голову, выдыхает, сдувает рыжую прядь и поднимает взгляд снова.
— Ну дедушка Хироцу, — от такого тона, наигранно детского и слащаво милого, аж сигарета будто бы тлеет, покрывая мелкой стружкой столешницу, — пожалуйста.
Хироцу никогда не мог похвастаться большим опытом взаимодействия с детьми, а потому и не предполагал, нормально ли для ребёнка так быстро менять решения. Но Харуно как-то обмолвилась, что такие детские манипуляции не несут ничего отрицательного, просто малышня учится общаться с миром. Ага. Кажется, у рыжего перебор с обучением. Ибо даже Дазай каждый раз во все чёрные глазища смотрит на Чую, словно на пример для подражания, что у него аж дух захватывает. Рюро не станет утверждать, что Чуя ручается за свои действия.
Осаму сжимает пальчиками ткань чужой одежды, словно ничего более вокруг не существует, и прижимается.
Рюро выдыхает и тушит папиросу.
Дазай стоит на месте, но покорно берет в руки верёвочку, глядит вверх на воздушного змея и снова на верёвочку. Рюро покачивает кипятком с листьями в чашке, наблюдая, как рыжий прыгает вокруг брата. Ветер усиливается, дует с новой силой, верёвка натягивается, мальчишка вцепляется в нее, выглядит потеряно и мотает головой на какие-то слова Накахары, что принимается наматывать круги более интенсивно. Старший падает, а верёвочка тонкой змейкой исчезает в небе, делает оборот и вновь застревает в кроне дерева по ту сторону ограды.
Нет, туда Хироцу не полезет.
Чуя поворачивает голову в его сторону, тоскливо смотрит, и Хироцу понимает. Полезет. Он выйдет за ограду, заберётся на дерево и достанет чёртового змея. Потому что малышня делала эту бандуру два дня подряд, не поднимаясь с пола. Что-то резали, клеили, чистили Осаму от кусочков ленточки, снова резали, снова клеили, смывали с Накахары краску.
Ну как такой ужас бросить?
Видимо, как-то можно.
Неповоротливая конструкция осталась в доме вместе с уймой других вещей, что они не успели вынести.
Сейчас у малышей новый воздушный змей, сделанный не из первого попавшегося мусора, а из красивых кусочков бумаги, подобно искусной мозаике. Здесь ветер не такой частый гость — закрытая территория леса, потому приходится идти на озеро, на открытую площадь, и запускать там, прыгая по гальке.
Хироцу неоднозначно хмыкает, глядя на попытки рыжего зайти в воду чуть глубже, чем по щиколотку. Дазай не пускает — вцепился и стоит, слегка переступая и привыкая к диковинным ощущениям. Кирако бродит поблизости, нервно подходя и отступая обратно. Вода сегодня прохладная для купания.
Поль что-то говорит. Кажется, пытается разобраться и помочь. Но выходит, мягко говоря, паршиво.
Хироцу был уверен, что Чуя, оказавшись в новом месте, наведет шороху, и искренне ждал этого. Но то ли рыжий слишком благороден и признателен, становясь рядом с этими взрослыми паинькой, то ли выжидает подходящего момента. Долгожданного шоу не последовало. Эх.
Может быть, кто-то пожелает уличить его в плохом мнении о ребенке, в старческом маразме или в повышенной подозрительности, подкрепляемой смутными образами прошлого. Пускай. Рюро смотрит, как Накахара расставляет кубики на ковре в гостиной, объясняя, что если отряд «два» и «три» воспользуется преимуществом подветренной стороны и подожжёт склад, линия обороны противника сгорит… а после добавляет, что насилие вообще-то плохо и чтоб Осаму даже не помышлял.
Выдыхает дым, отводя взгляд от окна. Не ему судить о развлечениях детворы. Может быть, и он выстраивал кубики и имитировал план какого-то действия?
Прикрывая глаза, Хироцу делает последнюю затяжку, прежде чем потушить сигарету о стену. Остается небольшой след, на который он не обращает внимания. Из приоткрытого окна слышится крик разыгравшегося Дазая, удивленный возглас и другие контрпредложения, от которых Накахара роняет из рук кубик и как-то слишком шокировано таращится на брата.
Прикрыв глаза, Рюро вдыхает свежий лесной воздух и слегка усмехается. Дазай был похож на отца. Речь не только о явном внешнем сходстве, а о чем-то… ох, хотел бы Хироцу знать.
Что-то смутно уловимое. Возможно, знай он Горо с пеленок, ответ был бы однозначен.
Все-таки он не знал родителя Осаму в младенчестве. Первый раз Хироцу увидел его уже в юношестве, и то за полноценное знакомство это считать нельзя. У Рюро тогда тоже была горячая кровь, железные принципы и отсутствие времени и желания возиться с предполагаемым господином. Его влекло стремление вернуться в место, которое он в силу юношеского максимализма называл «домом». К тем, кто навсегда засел в памяти как «семья» и «учитель», пускай и не все остались таковыми до последнего.
Но это было давно, очень-очень давно. В его молодости редко устанавливался штиль, зато она была богата на бурные и насыщенные события. Пускай эта «насыщенность» не всегда значила что-то положительное.
Но, может быть, Горо пошло бы на пользу получить похожий опыт?
Когда Хироцу вернулся в отчий дом, в то место, которое когда-то оберегал полный штат любящих своё дело людей, то не застал и привычных кустов роз на фасаде. Ни знакомых лиц, ни былой роскоши, ни привычного пряного запаха. Из мятых писем он знал не самые приятные новости, но не предполагал, что это место может настолько измениться. Тихая гавань и привычный мирок, что он принимал за должное, рассыпался.
— Дедушка!
Рюро тогда оскорбился на такое обращение. Разве он настолько стар? Ну да, есть немного морщин в уголках глаз, но они появились отнюдь не от возраста!
— А мне бабушка сказала, что вы только через неделю придете! У нас еще не готово!
Хироцу смотрел на мальчонку в рубашке не по размеру и пытался припомнить детей в поместье. Попытка оказалась тщетной. Всё-таки те отпрыски были старше.
— Кенджи, кого там принесло?
В помещении отныне было холодно. Веяло моросью не только от стен, — сказывалось исчезновение многих людей. В воздухе словно повисла тихая скорбь, передаваемая шёпотом, и тяжелое изнеможение. Знакомое и привычное лицо дядюшки садовника жизнь испещерила еще большими морщинами. Как и лицо тетушки. О прошедшем времени напоминал и ребенок, которому и не дашь больше восьми. Он крутится вокруг коровок, о чем-то негромко переговариваясь, совершенно не замечая удручающей атмосферы. Словно последний луч заходящего солнца.
Смотреть на пустые комнаты дома было тошно. Что-то ушло отсюда, и ушло очень-очень давно. А новоиспеченный хозяин дома не стремился изменить это. Он словно жил в каком-то ином мире. Отрешённый, временами спокойный, а временами агрессивный.
Хироцу поглядывал на предложенный дядюшкой табак. Вернее, мужчина перед ним уже явно не подходил под это определение. От привычного образа осталась лишь любовь к дорогому табаку. Раньше бы Рюро схлопотал от него за попытку закурить, а теперь, глядите, чуть ли не на посеребренном блюдце протягивает.
Но пускай поместье, как и он сам, изменилось, Хироцу старался не зацикливаться. Семь взрослых и один белобрысый Кенджи, что носился с желтыми цыплятами по огороду под стать своему возрасту. Это вызывало легкую улыбку.
Не так уж и плохо. Временные приступы хозяина дома пережить можно. Принять на себя роль простого работяги, от которой некогда бежал. Сидеть, посмеиваться за столом с людьми, от которых некогда отвернулся. Нечто внутри понемногу затягивалось, вставало на место.
Поездки в город раз в два дня, подъем в полдень, если с утра не нужно предпринимать тщетных попыток сохранить огонёк в камине, что осторожно потухал от каждой встречи с Горо. Он, скорее, казался призраком здания. Призраком, что и сам не понимал, чего желал и добивался, будучи привязанным к этому месту. Рюро не собирался задаваться этим вопросом, ведь господин выполнял все приписанные аристократу инструкции. Ездил на приемы, один раз провел свой, сбросил с рук бумажную волокиту на секретаря, что первый не выдержал гнетущей атмосферы и, взяв работу, уехал на собственный участок.
Может быть, поместье и продолжило тихо увядать, как и положено каждому роду. Правильное завершение, ценная награда. Полтергейст покинет отчий дом, прислуга разбежится, а здание придет в негодность. Может быть, Хироцу даже останется посмотреть на это, отапливая лишь свою захудалую комнатушку. Куда ему теперь до больших свершений?
Но Рюро явно имел немного более романтичное представление окружающей его действительности. Отрешенной комнатушки Хироцу не коснулось какое-то волнение, кое вынуждало камеристок одну за другой бросать свой чемодан в экипаж.
За ними опустела кухня. Двери в здании спешно заколачивались.
А в какой-то момент не осталось никого. Только он, подгоняемый чувством удушающего долга остаться на тонущем корабле. Остаться там, откуда он некогда уходил.
— Уехать бы тебе отсюда, — выдыхал Рюро дым из плохо стянутой самокрутки. — Разве твои родители не готовят домик?
Лишь Кенджи не уезжал. Он перетащил пшено и ничего не ответил. Действительно, как он оставит хозяйство, за которым следил и его прадед. Не станет сворачивать все в узелок, как Хироцу в свое время. Другой взгляд, другие заботы.
Что-то было не так. Тогда Рюро начал замечать больше фантомных странностей в поведении хозяина дома. Это были не накаты плохого настроения или усталость от соблюдения норм, это было что-то доселе неведомое. Что-то, что Хироцу не мог объяснить, осознать.
За чем мог лишь наблюдать. И чему иногда мог препятствовать.
И что, может быть, и не стало основной причиной опустошения поместья, но явно подтолкнуло к этому. Что-то, что не входило в понимание нормального в глазах этих людей и с чем никто из них не знал, что делать. И потому правильно покидали.
Возможно, Рюро просто не удивлялся такому, не считал это необычным в поведении людей. Он видел и что-то более жестокое. Может быть, эти стены были прокляты? В таком случае, не должен ли он расплатиться за все грехи до последнего?
— Слушайте, Хироцу! А если вазу чуть правее поставить, как думаете, он перестанет о нее запинаться?
А потом пришло то, что иногда приходит. Что было в жизни и у него, но что, он полагал, никогда не появится у такого как Горо. Тот вдруг стал с головой залезать в шкаф, просить двух оставшихся горничных накрахмалить воротник, следил за состоянием ещё главных коридоров и слишком часто покидал поместье.
Улыбался.
Хироцу не знает, как они познакомились, да и не особо стремился узнать. Когда человек потихоньку расцветает, то в последнюю очередь хочется найти причину этого. Ну, так было в случае Рюро.
Она была молодая, слегка взбалмошная, в меру драматичная, до одури нежная и спокойная. О таких обычно пишут в романах.
И, кажется, она тоже ютилась в каком-то своём мирке, который отлично сошёлся с чужим.
Желания вникать не имелось. Непривычно лезть в чужие дела. Лишь несколько раз он намеренно запугивал девушку поведением и характером предполагаемого жениха.
Но та либо не восприняла его слова всерьёз, либо самонадеянно была готова. Что ж, это выбор человека. В конце концов, не он ли остался здесь, воспринимая работу как расплату за свершённое?
Не ему порицать, осуждать. Только быть осуждённым.
Вдруг потеплело. Несильно, почти незаметно. Но что-то знакомое вновь стало охватывать поместье. Эфемерное и отчего-то радостное.
Может быть, всё и сложилось. Может быть, звёзды совпали. Может быть… Столько «может быть» зародилось в голове, что на ходу не сосчитать.
Но все они растаяли.
Рождение ребёнка вновь перевернуло всё к чертям. Несчастное создание. С его приходом без материнской руки прежняя атмосфера не просто вернулась, она ухудшилась.
Мнимое спокойствие вновь сбежало без оглядки, а её место заняли мрачное отчаяние. Вот только если Хироцу здесь по своей судьбе и воле, вдыхает этот душный шлейф, то ребёнок и новая экономка были бессильны и безвольны перед вынуждающими обстоятельствами.
Хироцу смотрел на Харуно, она с красными глазами, бледными ручками держит ребёнка. Сама еще девчушка, трясётся, колышется одиноким колоском от малейшего ветра, но стоит. Стоит с чужим ребенком, вцепилась и потеряно моргает.
Уже не глядит на приготовленный чай.
Это не её место. Не её работа. Поместье поглотит её, раздерёт на части и оставит угасать.
А эта участь предназначалась лишь ему одному. Никак не невинным душам. Ответственность за дитя, слишком доброе сердце и что-то потаенное материнское заставляли из раза в раз подниматься утром с кровати.
Бледная, изнеможенная. По глупости храбрая.
Не будь в нём столько уважения, то смог бы назвать её дурой.
Потому что только дуры тащат чужое бремя, но винят в этом себя.
Отрешённость Дазая, рождённого в этом месте мальчика, не стала сюрпризом для Хироцу, но стала болезнью для Харуно.
Глупо было предполагать, что здесь ребёнок будет в порядке. В безопасности. Счастлив. Осаму тускнел, а может, тусклым он и родился. У него был отец, однако, к сожалению, в этом и таились все проблемы.
Прибавить к этому ещё один печальный факт, а именно: мало людей. Тогда Рюро вдруг осознал, что в этом доме настолько мало людей, что никто не мог обеспечить спокойный сон ребёнку.
Сочувствие Рюро к Дазаю сплелось с неким страхом. Осаму всё же чертовски походил на своего родителя. Хироцу до сих пор представить не мог, в чём заключалась это сходство, но был уверен, что такими темпами на мальчике придётся поставить крест. И, к сожалению, скорее всего, этот крест будет стоять мёртвым деревом, водружённым в землю.
— Страшно? Это ничего. Ты не бойся, я же рядом! Знаешь, ты только никому не говори, но мне, если честно, тоже было страшно впервые ехать. Да-да, даже с трех ступенек.
Приход новой пассии стал новостью. Не долгожданной. Не шокирующей. А просто странной и немного пугающей. Гордая, стальная и суровая. Без ветра в голове и с чёткими, лишь ей понятными, желаньями и целями. Полная противоположность матери Дазая.
С её приходом не появилось призрачного счастья или радостного звона. Но пришёл порядок, спокойствие и женский, но совершенно не щадящий, контроль.
И вместе с новой жизнью появилось…
это.
— Так, — строго кивнул Чуя, — держись крепко-крепко!
У Наны был ребёнок, которого женщина с рождения тянула на себе вместе с остатками родового дела мужа.
Чуя был толковым парнишкой. Ломился к старшему, как к себе домой, открыто смеялся… А как-то даже умудрился пнуть отчима по голени. Шагнул сейчас со второй ступени на первую, удерживая старшего сводного брата, пока тот проехался пятой точкой по перилам. Всего сантиметра три, можно вообще было решить, что не сдвинулся, если бы не радостный возглас Накахары.
— Так быстро! Братик, тебе понравилось? Хочешь ещё раз? Можем подняться на одну ступеньку повыше! Или так оставим?
Притащив стул, Рюро не первый час наблюдал, как рыжий учит отпрыска Горо кататься на перилах. Вцепится ладошками, вжимаясь, и шагает уже с седьмой ступеньки, держа Осаму за одежду и не давая шлёпнутся с непривычки.
Когда Дазай съезжает без чужой помощи, Чуя принимается ещё пуще крутиться, чуть ли не сияя, а после зовет Кирако и хвастается. Пускай ездить по перилам — явно дурной тон, она не спешит журить. Скорее даже радуется, напоминает о безопасности.
С утра уже слышатся тщетные попытки педагога рассадить детей за разные столы. Куникида возмущается, читает нотацию, пытается убедить Осаму, что расстояние между столами не такое уж и большое, и что он сможет пообщаться с братом позже.
Но Дазай так цеплялся за сверстника, что иной раз Хироцу становилось страшно. Ребёнок чувствовал себя одиноким. Нет, более того: он был отчуждённым, покинутым. Оттого, наверное, общение с другим ребёнком откликалось в нём настолько ярко.
Настолько, что Осаму иногда шипел. Не вслух, нет, скорее, настороженно глядел на людей вокруг, обозначая свою территорию. А начиналась она и заканчивалась на десяти метрах со всех сторон относительно младшего брата.
Что странно, это правило относилось и к другим детям, с которыми иногда удавалась поиграть во время выездов в город. И, разумеется, к взрослым.
Дазай негодующе глядел на нового учителя живописи и, будь он по старше, то наверняка бы нашёл способ спровадить. Но в силу возраста мог лишь недовольно стрелять глазками и демонстративно хватать младшего за локоть.
А Чуя… Он будто впервые увидел человека. Незнакомого. Ох, Хироцу и самому было отрадно наблюдать за этими играми.
Пока они не переросли в нечто пугающее.
— Так будет лучше.
Кирако сказала это, отвернувшись, четверть часа натирая одну и ту же чашку. Посуда противно скрипела и грозилась обзавестись парой дыр.
К тому моменту девушка закончила свой торопливый рассказ и Рюро, наконец, понял, почему они так внезапно решили съездить в гости к учителю живописи и его супругу. Понятно, отчего те внимательно наблюдали за шкетом, будто тот какая-то выставочная безделица. Смотрины. Примерка ребёнка.
— О, и ещё Чуя зависим от погоды, — лепетала она тогда, отведя детей играть на улицу, — зимой у него начинаются головные боли. — Харуно шумно вздохнула, пробежавшись пальцами по спинке стула и крепче ухватившись за него. Слабая попытка взять себя в руки и потерянная способность смотреть собеседникам в глаза. — Ему в детстве досталось бутылкой от… от него. Я не доглядела и Чуя упал с лестницы. Прогнозы Акико были неутешительные, и мы всё ещё боимся, что это может дать о себе знать в будущем.
Тогда Хироцу не совсем понимал, отчего Кирако всё это рассказывает. Но казалось, что нужно предупредить обо всем, о любом аспекте, дабы избежать неприятностей в будущем.
— Думаю, у него есть аллергия на молоко или что-то похожее. Чуя послушный мальчик, он непривередлив в еде, но выпить молоко я так и не смогла его заставить. Может, это мои догадки, но лучше проследить за этим.
Прокручивая всё это в голове, Хироцу долго смотрел на хрупкую спину Харуно, что только что сообщила о поступившем предложении на усыновление. На которое уже дано согласие.
— Кирако, — он решил первым прервать тишину, — а с чего ты это решила?
Та вздрогнула, обернулась, слово ждала аргумента против того, чтобы отдавать ребёнка. Или сурового подтверждения, одобрения своих действий. Но не подобного вопроса.
— Что Горо поспешит выставить Чую на улицу? Что у него будет на это право после смерти супруги?
Мокрая тряпка легла на угол столешницы и вновь замельтешила. Харуно бесцельно перекладывала её, но услышав вопрос, замерла.
— Не стану утверждать, что покойная госпожа святая в обращении к своему сыну, — Хироцу выдохнул, словно сбрасывая с плеч накопленную годами мудрость, — но она была женщиной, Кирако. Женщиной, поднявшейся по статусу, пускай и не из грязи, но с более низкой ступени. И как бы она ни ненавидела своего ребенка, ни за что не допустила бы понижения его статуса, потому что это легло бы тенью позора на её могилу.
О покойниках не принято говорить плохо, но гордость Наны по отношению к себе и к своему чаду была святой истинной. Неоспоримой. Такие люди не дадут потомкам потерять честь и заставят двигаться дальше, выше. Не позволят голодать на улице, боясь осуждения и позора в глазах окружающих.
— Почему она не оставила его в городе? Уверен, у них были хорошие знакомые. Да и дом осиротевших вполне неплохой вариант. Зачем тащить ребенка в чужое место, если собираешься так просто бросить?
Нана просто не могла не обеспокоиться этим по приходу. Не просто так её руками были переворошены многие бумаги, не просто так вернулась дисциплина и надежный оборот документов.
— Ты видела документы, Кирако?
Документы, к которым у нового благодетеля Артюра Рембо был доступ. Чьи руки наверняка держали подлинники; чьи пальцы вечно холодны и ищут тепла; чье кресло всегда стоит напротив камина, огонь, в котором нужно поддерживать.
— Впрочем, сейчас это уже неважно.
Харуно просто не могла позволить себе копаться в бумагах. Речь не о доступе или образовании, скорее, о банальной нехватке времени. Но штат расширился, поместье наполнилось звуками — всем этим давно занялся Доппо. И когда учитель живописи спросил, может ли он взглянуть на положение вещей через призму бюрократии, — никто не стал запрещать. Разве может быть помощь в их ситуации лишней?
— Если он станет предлагать деньги и материальную помощь — не бери, — продолжил Рюро, когда Харуно в панической задумчивости и страшном осознании оторвала от лица ладони. — В противном случае, это выглядит так, будто мы продаём мальчишку, — Хироцу придвинул стул ближе. — Он обещал подумать над ситуацией, говоришь? Посмотрим что из этого выйдет, — может быть они просто накрутили себя, — Кирако, — он постарался придать голосу те необходимые сейчас нотки мягкой строгости, — тебе не стоит держать подобное в себе. Прошу, не кори себя за то, что происходило и происходит в доме.
Хироцу проверил на тяжесть садовую лопату. Какие бы речи о благородстве люди ни бросали, Рюро видел больше расписанной ширмы.
В тот день он мало, что сказал Харуно. А вернее, не сказал ничего, что она хотела бы услышать. Просто боялся своих слов.
А потом скончалась Нана. Скончалась Нана, а вместе с тем закрылись двери дома. Закрылись, когда они стояли снаружи.
Одобрял ли Хироцу план? Нет. Мог ли он предложить альтернативу? Нет. Оправдались ли мысли о скелетах в чужих шкафах? Отчасти.
Обводя корешки книг кончиками пальцев и активно раздумывая, что почитать, на полу сидела малышня. О чём-то негромко переговаривалась, листая талмуды и перескакивая с одной картинки на другую.
То, что было предложено сделать, едва ли входило в понятие праведно. Хотя… разве цель не оправдывает средства, особенно, когда речь идёт о детях?
— Слухи о таком быстро разбредутся, — хмыкнул Рюро, глядя, как в сумраке ночи покачивается экипаж с на миг проснувшимися, но тут же вновь задремавшими детьми.
— Месяц-другой не поездят в город, — пугающе спокойно ответила Харуно. — К тому же, новое место займёт всё внимание. А дальше… А дальше слухи осядут.
— Такое не осядет, — Рюро опасался своей правоты. Он всё-таки посмотрел на учителя живописи, обратившись: — Вы всё равно должны будете сказать об этом. Представляете, как Чуя отреагирует, если такое скажут ему на улице? Или если при Дазае начнут говорить об его отце?
Но Артюр лишь кивнул. Кивнул и ничего более.
***
Попытки перевести скот, отгородить детей от допросов, купить домик в городе и разобраться с бюрократией, касающейся положения наследства, и с документами на усыновление — всё это выбивало силы. Высасывало их, не оставляя ничего, помимо вороха ещё не разрешённых проблем.
Неудивительно, что Харуно занемогла и вскоре сама оказалась в постели с жаром. Она всё ещё добродушно улыбалась, стоило Осаму показать что-то, что они сделали с братом, но едва ли у неё находились силы на ответы, которые жаждал Чуя.
Мальчишка изводился. Это было настолько заметно, что Рюро, несмотря на почти завершённую счастливым финалом историю, стал нервничать сам. Новые родители то ли боялись сказать о своём новом статусе, то ли просто не знали, как это сделать, бросая все силы на тот мирок, что они создали вокруг своего домика.
— Полагаю, — выдохнул Айсмен тонкую струйку дыма, — дело не в страхе. Не все объяснения готовы.
Стряхнув пепел, он слегка прикрыл один глаз, вновь прижимаясь к отнюдь не дешевой сигаре.
— Как давно ты здесь? — всё-таки спрашивает Хироцу, делая затяжку и облокачиваясь на стену.
— Меньше года, только расставил приборы считай, — усмехается Айсмен, — Есть что-то общее между готовкой и убийством, верно?
— Стыдно признать, но у меня так и не вышло попробовать. Дорогая готовила мне, а после на стол стала накрывать Кирако, — Хироцу закрыл глаза. — Но если ты спросишь меня, то я не жалею. Ты ещё молод, вполне можешь попробовать что-то новое.
Больше Хироцу ничего не сказал. Айсмен больше ничего не спросил.
Отныне Хироцу стал оставлять детей со спокойной душой, чуть только находя знакомый взгляд.
***
Осаму понуро покачивался из стороны в сторону.
— Тебе понравится в гимназии, Дазай, — оторвался Доппо от записей. — Там много сверстников, больше квалифицированных учителей, и со следующего года, если хорошо себя проявишь, сможешь ходить в библиотеку.
— А мы можем взять сейчас что-то домой? — оживился мальчишка. — Чуе же наверняка без меня будет грустно.
— Дазай, сегодня у тебя первый день, — продолжил Куникида. — Классу уже месяц, но уверен, что у тебя получится влиться. Если станет трудно, то ты всегда можешь обратиться к учителю.
Представился ли Доппо в качестве нового учителя гимназии или имел в виду своих коллег, Хироцу так и не понял.
— Не хочу в гимназию, — вновь протянул мальчишка, — Чуя…
— Представь, как ты удивишь братика с новыми знаниями, Осаму, — мягко добавила Кирако, взяв того за ладошки и лукаво улыбнувшись. — Знаешь, когда я была твоего возраста, один соседский мальчик ходил в гимназию. Не в эту, та была поменьше. Но все девчонки и мальчишки нашего дома смотрели на него с восхищением, ходили хвостиком и просили рассказать что-нибудь интересное.
Мальчонка до последнего отказывался выходить из экипажа, сжимал складочки одежды и вновь разглаживал ладошками. Утром на внешний вид было потрачено много усилий.
— Уверена, Чуя расстроится, если ты из-за него откажешься учиться.
И всё же Харуно убеждает Осаму спуститься, разве что только без мотивации. Игнорируя пожелания удачи, он отправляется к гимназии в сопровождении Артюра и Доппо. Последний всё продолжал читать наставления.
Не сказать, что Дазай по происшествии нескольких часов выходил с большим энтузиазмом. Скорее, рвался домой и нетерпеливо ёрзал на месте, спрашивая, когда же они уже приедут. А стоило затормозить, как мальчишка тут же выскочил из дверей и ломанулся по знакомой тропинке.
Что бы там ни произошло, Осаму был скуп на рассказы о впечатлениях. Так же, как и Чуя, который обмолвился, что весь день играл с Альбатросом в прятки.
Лишь лицо Артюра, что всегда сохраняло холодное спокойствие, было слегка задумчивым и тоскливым. В его руках появились книги о воспитании детей, которые были насильно вручены Полю с явным намёком.
