Против течения

      Альбатрос затаил дыхание. Немного присел, осторожно выглянув из-за угла. Прислушался. Тихо. Приподнял уголки губ, заслышав плохо скрываемые шаги. Дазай. Ха.       Мальчишка. Совсем не замечает небось, как хреново крадется. Вертит головой, насторожившись, делает неправильные выводы о том, что здесь никого нет.       Прижавшись к земле, Альбатрос прополз несколько метров, смотря прямо на ребёнка, который ложно решил, что он находится в безопасности.       Вот только Дазай оказывается не так глуп и все-таки замечает чужое присутствие, когда преследователь подбирается к самому носу.       Его глаза тут же расширяются. Он успевает отпрыгнуть и пуститься прочь в хрупкой надежде на спасение.       Какой дурашка! Там же тупик!       Альбатрос усмехнулся, стремительно нагнав противника. Он вот-вот узрит растерянность своей жертвы и, может быть, услышит мольбу.       Но встречает он язвительный взгляд Дазая. Довольный. Будто бы не он только что крался, а после пытался сбежать.       — Чуя!

***

      Ох, Чуя уже и забыл это трепещущее чувство засады!       Кончики пальцев покалывают от нетерпения. Всё тело натянуто, как струна, готовая вот-вот лопнуть. Но он держится, ожидает в неудобной позе нужное время, ждёт.       Ах, Чуя скучал по этому азарту!       По венам так и разливается адреналин.       И он совсем не похож на тот, что Чуя испытывал в доме отца Дазая, когда они с братом высиживали и выжидали. Там были совершенно другие ставки.       Чуя встрепенулся.       Ах, глупый-глупый Альбатрос, куда тебе одному до нашей гениальности?! Совсем не чувствуешь подвоха, рвёшься в самое пекло. Оттого впоследствии и поплатишься.       Альбатрос вскрикивает, когда Накахара, пользуясь эффектом неожиданности и высотой, напором валит его на землю. Дазай тут же подбегает, так же прижимает старшего к скошенной траве. Охотник, что обратился жертвой, оказывает сопротивление, пытается вырваться, ругается, взывает к совести братьев, которой давным-давно нет. А потом начинает вырываться активнее, услышав холодное:       — Раз.       Считает Поль.       — Два.       Считает Поль.       — Три.       Считает Поль.       Дазай поднимается на ноги следом за Чуей, отряхивая колени. Его довольной миной можно осветить континент. Да и ухмылкой рыжего, наверняка, тоже. Ещё бы! Завалить Альбатроса с утра пораньше, ненароком впечатав его лобешник в чернозём… Лучшее «доброе утро», предвещающее «весёлый денёчек». О, а мы можем повторить?       Альбатрос проскулил и растянулся на земле звёздочкой.       — Нечестно действовать вместе против одного!       Ишь как! Главное, когда в прошлый раз ты подбил Айсмена в «перетащим малышню за шкирку, и делов», то всё в порядке. А как малышня дала тебе пизды — так сразу: так нельзя, Поль, помоги, защити, обезопась и накорми.       — Это было в самом деле так неочевидно? — удивился Верлен уж слишком наигранно. — Альбатрос, тебе стоит быть внимательней.       И вообще, ты мог догадаться, окаянный! Вас сколько? Трое тут шатается? Плюс Артюр и Поль — да все пятеро!       А мы?       А мы с Осаму бедные и беззащитнее дети.       — Дазай, прекрати наступать Альбатросу на руку.       Дазай, продолжай.       — Не давайте ему ножницы, — взмолился Альбатрос. — Прошу! Он же мою роскошную причёску отчекрыжет!       Вот. За что боролся, милый. За что боролся.       Заметь, это была твоя идея: сделать наказанием сегодняшнего матча поход к Осаму на уроки парикмахера! Не моя!       Чуя посмотрел на Дазая, чьи волосы с недавних пор находились в ребяческом порядке. В таком непосредственном. Приподнятые кудряшки.       Чуя так и не понял ни за ту жизнь, ни за эту, кто и как следил за длинной волос брата. Скорее всего, никто — мисс Харуно говорила, что ребёнок не даётся ей с пелёнок. Есть теория, что Хироцу, но сам старик её так и не подтвердил.       Позже Осаму пристрастился к поглаживанию по голове, если они исходили от младшего, и впадал в восторг от утреннего и вечернего расчёсывания. Мог боднуть головой, если Накахара останавливался, и, подобно коту, требовал ещё. Тогда ребёнок был не особо разговорчивым, но уже более тактильным.       Сейчас, когда ужас дома Горо отступил в графу «прошлое», вопрос с причёсками взял на себя Поль. Ответственно. Крепко.       Он хватал Осаму за шкирку и сажал на любую поверхность. Главное было это делать, когда тот не ожидает, чтобы поменьше вырывался. Волосы после такого в глаза не лезли, но и прибранными их обозвать не получалось.       — Он снова укусил тебя? — Артюр варил кофе и выслушивал их очередное ябедничество друг на друга. — Чуя, почему бы тебе не попробовать подстричь его? Дазай, ты разрешишь сделать это младшему брату?       Вот, что выдал Рембо.       Выдал он, а выпал Чуя.       Ещё бы цирюльником он был! Да его хоть на ярмарку уже выставляй: и няня, и повар, и, прости боже, парикмахер. Дайте тряпку — и за горничную сойдёт!       Чуя хоть и относился к идее скептически, но головой понимал, что такими темпами Дазай до подросткового возраста будет ходить косо-криво. А это, между прочим, портит имидж и статус Накахары как воспитателя!       К тому же Дазаю десять. К профессионалу в город он не пойдёт точно, а коль явится на приём в таком виде, рискнёт привлечь ненужное внимание.       Больше всего Чуя не хочет, чтобы к Осаму пристали на его первом выходе в свет.       У старшего брата глаза широко раскрыты. Он смотрит во все свои глазоньки, а после со смешком прищуривает их.       — Дазай, не смей, — велит Верлен и фиксирует голову ребёнка.       Теперь Чуя прищуривает глаза. Приближается очень быстро, уверенно подносит ножницы и…       — Дазай, не вертись! — тц, не брат, а зараза мелкая! — Сиди!       — Но мне не видно, что делает Чуя!       Не видно ему! Ишь не видно! Я здесь с колющим предметом вблизи твоего лица кручусь, а ему, блять, не видно. Что, глаза лишними стали?       — Дазай, — вмешался Рембо, — потерпи немного. Закончим и дадим зеркало.       Осаму надулся. Надулся, но покорно досидел. Так и начались наши курсы юных цирюльников. Полезное дело, но зарабатывать им на хлеб желания нет. Всё, Дазай, поднимаем попу и меняемся ролями! Как знать, может, тебе зайдет индустрия ухода за собой больше, чем убийства?       — Нет! Нет-нет-нет!       Чуя тренировался на Осаму.       А вот Осаму… Ох, дошли до истерики. Видите ли, волосы ему у младшего братика нравятся: и длина, и густота, и всё идеально, и святое трогать нельзя — неприкосновенно!       Следовательно, использовать как макет для учебы отказался. Даже не так — сурово запретил. Чуя всё равно ухаживает за волосами под присмотром Верлена, оттого ему необязательно участвовать в этом мракобесии. Но коль решили постигать новые высоты, то ползем все вместе. А значит, дружно ищем новую жертву.       — Нет! Чуя, ты же был мне как брат! Как младший братишка, Чуя! Айсмен, сделай что-нибудь! Они раздерут мою голову и разрушат имидж!       — Чуя, держи за рученьки его, — отдаёт распоряжение Айсмен, которому было слишком интересно, чем закончится нахальное заявление белобрысого о неспособности детей выиграть в салочки. — Дазай, принеси верёвку.       Вопль стоял жуткий.       Чуя аж уши зажал. И главное — распереживался-то зря! В самом деле, как будто бы Дазай Осаму может что-то этими малюсенькими ножницами тебе сделать! Какие неправильные и абсурдные мысли! Да ты только посмотри на его доброе, честное и добропорядочное лицо, над которым Накахара работал столько лет! Ну разве он не прелесть, когда так довольно улыбается?       — Свободен.       По итогу, Осаму долго простоял рядом с жертвой то ли наслаждаясь чужой паникой, то ли раздумывая. Чуть-чуть отрезал сбоку, меньше сантиметра, отдал оружие и сказал, что не понравилось. Спрыгнул с табуретки и позвал в комнату играть.       — Ну вот, — похлопал Накахара несчастного по коленке, — а братец Альбатрос переживал. Всё в порядке, братец Альбатрос по-прежнему красивый!       — Может быть, — выдохнул он, — если Чуя скажет о братце что-то хорошее, то братец простит его предательство.       Да ладно? Ты сам предложил! Все слышали? Все всё слышали. Здесь куча свидетелей! Ты нас спровоцировал! Ладно Дазая, но ты подначивал меня! Полковника! Безрассудство.       — Братец Альбатрос — самый скромный, — ну раз тебе так легче, — и держит своё слово всегда-всегда!       Доволен? А теперь, извольте, Осаму должен помочь мне с уроками. Вернее, я ему помогу играючи. Незаметно. Чтобы эго старшего брата не пострадало.       Ну что я могу поделать, если уже по умолчанию хорош в чистописании и прочей учебной ереси младшего класса? Страдать. Скучать. А ещё глазеть в окно на одну макушку, у которой снова урок естествознания.       Ацуши Накаджима. Сидит, обняв колени, смотрит на траву. Поднимает голову и улыбается Чуе. Немного машет рукой.       Не так давно Накахара крупно облажался с ним. Настолько, что парнишка сам заметил постоянное наблюдение и неловко подошёл:       — Воспитательница, — сказал он очень тихо, бурча под нос, — сказала, что если человек долго-долго смотрит, то он хочет подружиться, — Накаджима поднял взгляд в ложном, но очень обнадёживающем выводе. — Ты хочешь со мной дружить, да?       Ох, милый. Только по-дружески сдать, куда следует. Чёрт, от детской улыбки Чуя почувствовал себя настоящим чудовищем. Схватился за край его рубашки и посмотрел. Не так мило, как Дазай, но всё ещё очень внушительно.       — Нет, — к слову об Осаму, он тоже быстро прибежал, — он не хочет. Чуя хочет дружить только со мной.       На том и порешили. Накахара пребывал в прострации, но на второй раз уже не позволил Дазаю проебать такой шанс.       — Да, — строго сказал Чуя, — мы с Дазаем хотим с тобой дружить. И ещё читать хорошие книжки.       Тогда ушла не одна бессонная ночь на принятие этого решения. Но, может быть, если свести эти две единицы в юном возрасте, то мы выдернем из будущей резни ещё один нож? Ацуши сейчас ещё юн, его можно перевоспитать. Для Дазая это отличный шанс в социальном плане. Только попробуй, малявка, оказаться дурной компанией для Осаму. Станешь новым цветочком в саду гимназии.       Так что книженцию в зубы, Накаджима, и попиздуем читать литературу о добром и позитивном, дабы, не дай боже, тебе чего в голову не ударило. Нет, всё-таки Чуя напишет свою программу по воспитанию будущих ужасов военного времени. Золотое правило: любовь и овощи.       Со сверстниками Накахара не особо сошёлся. Была ли в том его вина или посторонние силы вмешалась во второе юношество, неизвестно. Дазай тоже был довольно одинок в этом плане, но Чуя не может сказать, что это тяготило его самого. Ему и компании Ацуши хватало с головой.       Чуя очень хотел, чтобы у старшего брата появились друзья, но, может быть, его время просто не пришло. Хигучи говорила, что иногда малышне навязывать общество, подобное себе, не нужно. Мол, таким детям следует давать время. Чуя не знает. Ичиё всё-таки разбиралась в этом больше с её любовью к социальным и гуманитарным активностям и обилию младших родственников.       К тому же Дазай прилипал к нему каждый божий перерыв. И до дома они добирались вместе. И всё так же вместе ужинали. И всё так же вместе спали. За последнее ответственность с Чуи не берите — мальчишка сам пробирается. Взрослые уже смирились. Если Осаму нет рядом ночью, то его просто нет дома. Несколько раз из-за погодных условий Дазай оставался в городе в домике у мисс Харуно и не ехал после учёбы к Рембо и Верлену. Тогда Чуя ещё не ходил в гимназию и полностью поддерживал идею: если стихия бушует, то шутить не стоит. В своё время часто снегом заваливало, да и дождём заливало.       Так что к вопросам безопасности подходим строго.       К тому же дом у мисс Харуно хороший. Почему-то там часто бывает Куникида. Может быть, до работы недалеко.       Иногда прибегает Кенджи. Чуя видит его время от времени, позволяет хлопать себя по плечу. Дазай скептически смотрит, но контакту не мешает. Кажется, парень полностью перебрался в город и устроился в какую-то контору. Сказал, что ей заправляете бывший военный. У Накахары глаза загорелись. Загорелись и потухли, ибо на его вопросы ответы не дали. Противные. А вдруг это кто-то из старых знакомых?! Ещё и Акико, по слухам, оказалась под впечатлением, и тоже теперь раздумывает переехать в портовый городок и осесть в стабильном, с её слов, месте. Йосано! Страшная женщина. Оттого интересней взглянуть на монстра, который снискал её расположение. Видать, весёлая работа, что все прям бегут туда.       Нечестно, Чуя тоже хочет!       Он-таки попал на работу около полугода назад. Не на ту, что хотелось, но уже прогресс. Тогда он ещё не ходил в гимназию, а отсиживался дома, и настолько надоел Артюру и Полю своими опечаленными глазами, что те сжалились. Отвезли в ювелирную лавку Верлена. Причём сам Поль отправился с ними всего один раз, и то ненадолго. Накахара, надо уточнить, ни в коем случае не осуждал затворничество.       Милое местечко. Тоже напоминает картинку из прелестной книжки.       Для Чуи эта прелестная книжка называется «Методическое пособие: этапы распознавания подозрительных мест, которые не следует оставлять без внимания, и ведение переговоров с их обитателями во избежание травм». Когда-нибудь, на старости лет, Накахара непременно напишет нечто подобное для юного поколения гвардейцев.       Долгожданный выезд в город начался и закончился в той лавке. Чую в ней буквально поселили, мол, хочешь разнообразия — пожалуйста. Поль провёл экскурсию. Под экскурсией Чуя подразумевает: вот база для твоего передвижения, каждый шаг только в сопровождении, прыжок на месте приравнивается к попытке попроситься на ручки. Людей было много, риск превышал возможные плюсы. Да и после третьего раза, когда немая угроза перешла в действие и его-таки усадили на коленки к дядюшке Липпману, резко стало наплевать на подвал и ящики для инструментов. Зато игра «помоги собрать одиночные украшения в наборчики» очень даже развеяла скуку. Кошмар! Этот взрослый хотел в одну кучу свалить золотистый и пурпурный! Ещё и форму не учел! Пески пустыни лучше отложить до сезона, а яшма хороша в мужском гардеробе. Может, тебе и подойдут оборки с серебром, но не всем!..       Кажется, Чуя пересидел с Верленом за изучением минералов и этикета драгоценностей.       А ты ни черта не сидел, походу, мистер-симпатичная-мордашка. Чуя всё ещё помнит, как ты появился ночью в доме после крика с такой же очаровательной улыбкой. Не думай, что мы забыли! И ридикюль свой припрятал. Накахара одним глазком заглянул. Потом, конечно, был схвачен, но!.. Но… там точно спиртное, руку на сердце положит! Нет, ничего, кроме него, в этих скляночках храниться не может!       Сама лавка состояла из нескольких помещений, как любой другой магазинчик. Общий зал, небольшой склад, закуток для перерыва трудяг-работников и мастерская. А ещё несколько дверей, ручки которых попросили не трогать. Ну Чуя мальчик послушный. Грех против печенья спорить.       Да, Айсмен тоже решил посидеть в дружной ювелирной компании. Оказалось, что здесь вообще на постоянной основе собирается определенный контингент, с которым Рембо и оставлял его, пока бегал по взрослым делам. Даже Альбатроса здесь знали. Он первый начал хвастаться своим дурным нравом и что учит "милого младшего братца Чую" хорошему. Нет, господа, оба опекуна всё ещё строги к подобным вещам, потушите огонёк в своих глазках… Да, Чуя сознательно откажется ради благой цели его родителей воспитать из него нормального ребёнка, и… Пианист, что ты там сказал про «задушить струнами оппонента»? Яды? Док, подробности!       Чуя придвинулся на стуле. Продолжайте!       Если у Липпмана явно была рабочая роль, а именно исполнение понятных обязанностей в мире ювелирного бизнеса, то что здесь забыли остальные, неизвестно. Явно есть цель. Или нет? Вроде, есть. Не просто же они здесь собираются? Или… о, нет. Накахара тогда подскочил на стуле, только эта мысль пробралась в голову. Вы здесь определенно точно пьёте. Верлен покрывает вас, верно?! Ну зачем ещё компания взрослых мужчин собирается здесь, в одном месте, с кучей тайных комнат и такими разговорчиками?       — Дядюшка Поль, в вашей лавке так весело! Можно мне ходить туда почаще?       В общем, пока Дазай первый год познавал тяготы учёбы, Чуя находился в трепетном ожидании. Оно не окупилось, но надежда — это всё, что у него осталось. Сейчас Накахара не так часто бывает там. Гимназия — зло, не даёт развиваться.       В одно из первых посещений, когда Чуя ещё рыскал по коридорам лавки, зазвенел колокольчик над дверью. Накахара хорошо помнит, как его посадили в одну из комнат и попросили не выходить. Не сказали прямо, а просто настороженно наблюдали, а стоило ему подойти к двери — тут же отвлекали. Посменно выходили. На следующий день всё повторилось.       Ловкость рук, пару отвлечённых слов, и вот, он крадётся в главный зал, приоткрывает дверь и забегает за стол. Картина понятней не стала, но от её вида внутри что-то чуть сжималось и переворачивалось.       — Мои показания закончились, — спокойно говорил Рембо. — Мне нечего добавить, кроме вышесказанного.       — Вы так редки на прогулки, мистер Рембо. Вас очень тяжело найти. Мы подумали, что вы могли вспомнить что-то ещё. Такое бывает у творческих натур, разве нет?       Взрослый. Очень взрослый человек. Голос неприятный, но звучал чётко. Чуя бы даже сказал, профессионально.       Накахара выглянул и замер. Застыл, ощутив, как по спине скатилась капелька пота. В горле пересохло.       — Насколько помню, вы вели запись моих показаний, — повторил Артюр, — обратитесь к ним в случае необходимости.       Такие люди просто так не приходят. Такие люди не стоят, загораживая проход, не врываются в дом ради просто вопроса «а вдруг вы помните?». Накахара уважает их. В своё время им — гвардейцам — велели на них равняться, ставили в пример. Справедливо. Как-то раз удалось поработать с этим подразделением, и впечатления остались надолго. Это не просто новый уровень. Это отдельная ветвь. Другой класс.       И, разумеется, занимаются они далеко не поимкой грабителей.       Чуя снова кинул взгляд на форму, в которую были облицованы двое. Мужчина постарше, можно даже сказать, в возрасте, с небольшими усами, что были направлены вверх, слишком, по мнению Накахары, колючие волосы, и три шрама на щеке. Второй же был моложе: светлые волосы с тёмной рябью на концах и такая добрая улыбка, что нутро учуяло подвох бывалого военного.       И всё бы ничего: добропорядочные стражи закона, надо радоваться. Но как раз-таки из-за знаний специфики работы становится не по себе. Это определенно не тот контингент, с которым можно столкнуться просто так в библиотеке.       Цепкий взгляд мужчины со шрамами мгновенно стрельнул прямо в голубые глаза. Накахара не вздрогнул. Наверняка, когда он спускался по лестнице, гости уже знали об этом. Слышали. Чувствовали.       Охватывают какие-то противоречивые чувства. С одной стороны, коллеги, даже можно сказать, кумиры. А с другой… им явно что-то нужно от Артюра Рембо. А этим господам редко бывает нужно что-то просто так.       Рембо видит, куда смотрит собеседник. Кажется, он напуган.       — Не знал, что вы на работу принимаете молодежь, — усмехнулся мужчина. — Или парнишка — клиент?       Чуя сжал пальцами стол, оставшись на месте. Нормальное поведение для ребёнка. Обычное. Ох, наверное, зря он вышел.       — Это мой сын.       Артюр ответил спокойно, а внутри Накахары что-то рухнуло. Без знания дела лучше не лезть, оставаться на месте и быть ребёнком. Да, он простой ребёнок. Ребёнок Артюра Рембо и Поля Верлена — счастливой супружеской пары — художника и ювелира. Да. Всё так.       — Знаете, — уже без смеха замечает незваный гость. Его рука уходит чуть назад, будто бы ложась на что-то. Ох, Накахара знает это «что-то». Когда-то и у него было в одежде место, куда это «что-то» можно было прикрепить незаметно. — На кого он ещё похож? На сына погибшей.       О, блять, только не!.. А нет, погоди. Да. Дед, у тебя маразм, ей-богу. Конечно, дети похожи внешне на своих родителей. Смотри, какая схема: есть такая весёлая штука, называется «наследственность». Вот Дазай из-за неё смахивает кудряшками на родителя. Чуя на своих — тоже. Да и ты, старик, точно взял какие-то черты своих родственников. Прикинь, открытие, верно?       Устроили здесь нервотрепку чуиному сердцу. Чего прикопались? Всё! Узнали новую информацию — и по домам. Артюр, нам тоже скоро надо, давай-давай.       Но никто не сдвинулся. Казалось, что атмосфера, наоборот, стала более тяжёлой и какой-то опасной.       И тогда в рыжей голове завертелись шестерёнки. Туго, неприятно. Артюр Рембо был учителем в доме Горо — отчима Накахары и мужа Наны. Последняя, а именно матушка Чуи, скончалась некоторое время назад. Опеку взял Артюр, чего рыжий всё ещё не совсем понимал.       Мы, господа, находимся в каком-то странном моменте. О какой погибшей, помимо Наны, на которую Чуя похож, вы уповаете? Других рыжий не знает. Двери там! Вам к другому ребенку нужно! Но если вы о ней, то на кой чёрт вам интересоваться женщиной средних лет, что скончалась от болезни? И почему сразу такая реакция на некогда ученика Артюра? Может, бывший ученик поздороваться зашёл. Не похитил же он, блять, меня и не выдает за сына, ха-ха-ха…       Нет. А почему? Чуя ещё в своем уме, дабы точно знать, чей он ребёнок. Ну биологически и сейчас, по документам, как говорится. Какие у вас доводы о вере в обратном? И почему они появились?       Он же его приёмный ребенок, верно?       Неверно.       Люди перед ним, за которыми он наблюдает из-за стола, не знают этого. Почему? А вот кто знает, поднимите руки.       Ох, кажется, он всё же вышел не зря. Несмотря на равные и доверительные отношения между опекунами и самим Накахарой, подробности процесса, при котором он оказался в этой роли, до сих пор оставались неизвестными. И теперь, внимание, вопрос: нужно ли ему вообще знать? Да. И ты, Рембо, мне всё расскажешь, потому что:       — Папа.       Чуя вновь сжал руками угол стола и по-наивному спрятался. Потом выглянул и быстро-быстро побежал к мужчине, уткнувшись в него макушкой, тихо шепча:       — Пап, — поднимаем глазки и смотрим чисто и открыто. Если эти милые стражи закона считают, что ты меня спёр, смотри и учись, впитывай мастерство обольщения. — Ты сказал, что мы зайдем в библиотеку, а ещё за пирогом, если я съем все овощи. Но мы ещё не пошли, а я всё съел! Это потому что у тебя снова появились дела?       Затем глядим на взрослых, немного прячемся за родителя, а после — лёгкая, непринужденная детская улыбка.       — Добрый вечер.       Всё, звучат аплодисменты. Занавес! Артюр положил руку на макушку, немного её взъерошил. Дед смотрит пристально, что у Чуи коленки всё же немного дрожат, но он выдерживает до конца, пока тот не начинает смеяться, мгновенно теряя весь запал и суровый вид. Он что-то отвечает, может быть, это старческая шутка, и в компании с товарищем покидает лавку.       Чуя задирает голову и дует щёки. Ой, вот только не надо так на меня смотреть, Рембо. Карты на бочку. Нет, не надо меня тискать! Я тебя так назвал только для отвода глаз! У нас, между прочим, был риск обыска и бедлама в здании! Поставь! Не светись так, а то немного совестно.       — Сейчас сходим за пирогом.       Да я блефовал же, Рембо! Что ж в твоей жизни-то творилось, что тебя больше беспокоит то, что именно я обратился к тебе подобающим образом, а не правоохранительные органы на пороге.       Ну хотя бы не наказали за то, что вылез.       — А что те дяденьки хотели?       Давай, давай-давай! Блесни! Поведай мне страшную тайну, утоли голод!       — Они хотели посмотреть новую коллекцию, но сегодня мы закрываемся раньше, потому мне пришлось попросить их уйти.       Чуя открыл рот. Да ты издеваешься. Я же сейчас пойду, найду их и спрошу сам. Ещё скажу, что впервые тебя вижу! Нет, это слишком жестоко. Накахара не хочет, чтобы у опекунов были неприятности. Да и это наверняка разобьет им сердце.       Накахара вонзил вилку в кусок пирога. Так, до конца занятий Осаму ещё полчаса. За это время ты всё мне расскажешь.       — Но, — опускаем глаза в пол, — они что-то сказали про меня?       Если ты проигнорируешь это, то ты просто бессердечная машина для рисования картин, Артюр.       — Чуя, — выдохнул мужчина, откладывая вилку, — знаю, тебя это беспокоит. Но пока я не могу дать ответы на твои вопросы. Потерпи немного, хорошо? Обещаю, позже мы непременно всё обсудим, договорились?       — Но… всё в порядке?       Меня не заберут обратно… а куда «обратно»? А некуда. Всё, теперь только с вами в бега.       — Да, Чуя. Тебе не о чем переживать.       Чуе оставалось лишь кивнуть. Когда Рембо говорил на равных, то это всегда подкупало. Вот только мужчина не сказал, когда это страшное и прекрасное «позже» наступит.       Никто больше не проникал в лавку, но иногда в толпе Чуя видел чужие взгляды. Особенно, когда они носились с Дазаем вокруг фонтана.       Только что они подстригли Альбатроса. Совсем капельку. Дазай упал на кровать рыжего, немного покрутился, схватив края заправленных простыней.       — Чуя! — тут же подскакивает он с простыней на голове. — Давай сделаем из одеяла домик!       — У нас уже есть один, — напоминает Накахара, — он у тебя в комнате. А здесь мы спим.       — Хочу два, — ноет тот и немного покачивается, натягивая ткань до носа, — Мы будем спать в нём! Как когда Чу-чу был маленьким и боялся темноты. Ты такой трусишка!       Охренеть предъява. Накахара даже от стола отошёл, находя диалог с Осаму более интересным, чем убранство комнаты.       — Неправда! — ты это… берега не путай. — Это Дазай всё время хватался за меня, потому что боялся!       — Не-е-е-ет, — протянул он. — Это всё Чуя! Чуя-Чуя-Чуя!       И забарабанил ногами, хихикая. Мелкая зараза, да ты страх совсем потерял!       Чуя только успел приблизиться и набрать в грудь воздух, чтобы указать брату на его неправоту, как услышал скрип. Это дверца шкафа медленно приоткрылась.       Дазай выглянул из-под одеяла и уставился на нее. У Накахары побежали мурашки. У Осаму тоже. Он медленно задрал ноги на кровать, отползая и поднимая одеяло над головой, не отрывая взгляд от шкафа. Потянул Чую за руку, вынуждая так же медленно забраться на перины, и резко опустил ткань, прячась. Сжались в комочек.       — Там что-то просто упало, — смеётся Осаму, но говорит шёпотом.       — Да. Точно, упало, — поддакивает Накахара.       — Думаю, потом кто-нибудь придёт и закроет.       — Да, а мы пока…       — Тут посидим. Здесь поиграем.       Да. А потом кто-нибудь поднимется из взрослых. Ну просто так. И заодно закроет дверцу. Просто Чуе так лень идти до неё. Осаму, вон, тоже. Это вовсе не из-за страха, нет!