Уже не романтика

— Мне казалось, он начал лучше к тебе относиться, — сказал Глеб, когда Фил присоединился к остальным интернам. — Мне тоже, — не подумав, брякнул американец и тут же спохватился: — Никак он ко мне не относится! — Да чего ты вопишь-то, конечно, куда ему — небось, Кисегач запретила орать на больного, а раз ты снова в строю — будешь выслушивать по полной программе, — пробубнил Лобанов. — Смотри, бычара еще отыграется за то время — со мной такое уже бывало. «А со мной не будет», — очень хотелось ответить Ричардсу, но на этот раз он благоразумно прикусил себе язык. Быков недвусмысленно намекнул, что их отношения никак не изменились, а значит, он… губу раскатал, как сказал бы Андрей Евгеньевич. Ненадолго отвлекшись на самобичевание, он забылся и неловко толкнул поднос. Попытка поймать его в полете провалилась, и он добился только того, что тот крепко ударил его по сломанной руке. Стоявшие на нем склянки с грохотом разлетелись на мелкие осколки, и Фил зашипел — не столько от резкой боли, сколько от ожидания разъяренного начальника, который, разумеется, не замедлил появиться. Иногда Ричардс сравнивал его с акулой, чующей запах крови за многие километры. — Я кому говорил ничего не трогать! — рявкнул он и вдруг оступился, попадая новым кроссовком в лужу. Романенко тихонько хрюкнул, но Быков был не только акулой, он был еще и летучей мышью, поэтому немедленно повернулся к нему. — Вы еще здесь? Если через секунду не будете в нужных палатах, заставлю вас убирать все это! — прикрикнул он, и интерны покинули зону поражения, не нуждаясь в дополнительных увещеваниях. Фил остался на месте, ожидая личной расправы. — Рука болит? — вдруг спросил Быков, но Ричардс, погрузившийся в мрачные мысли, не заметил смены интонации руководителя. — Нет, — буркнул он, по-прежнему глядя в пол. — Я чую вранье, Филька, и я его не люблю, так что не зли меня, — с этими словами терапевт неожиданно бережно взял его за локоть. Американец выдохнул, медленно расслабляясь, и уронил голову Быкову на плечо, позволяя тому осмотреть трещину в гипсе. Помедлив, терапевт погладил его по щеке и тут же, словно одумавшись, бесцеремонно стряхнул. — Смотри, если криво срастется, я лично во второй раз сломаю, — пригрозил он как-то неуверенно, и Фил безучастно кивнул. Быков внимательно оглядел его с ног до головы и добавил: — Сходи чаю выпей. По дороге в сестринскую — а Ричардс не мог позволить остальным интернам заметить его в ординаторской, в то время как те вкалывали, — Фил подумал, что Быков все-таки вел себя довольно странно. По крайней мере, о том, чтобы сам глава отделения отправлял своих подопечных гонять чаи, он никогда еще не слышал. Впрочем, уже через десять минут он пожалел об этом великодушии. — Между нами ничего нет, — в очередной раз вздохнул Фил, с показным увлечением болтая ложкой. — Ты мне тут не дури, — погрозила пальцем Скрябина. — Я не первый десяток лет на свете живу и знаю, когда «есть», а когда «нет». Ричардс с завидным упорством отрицательно покачал головой. — Что, совсем-совсем нет? — прищурилась женщина. — Совсем-совсем-совсем, — заверил ее интерн и опять тяжело вздохнул. — Надо же, — Люба подперла щеку и поцокала языком, — вроде как нехорошо тогда получается… Я, понимаешь ли, наговорила всякого… — Люба, скольким ты сказала? — упавшим голосом спросил Фил. — Да не переживай ты… — Люба! — Десяти? — невинно отозвалась сестра. — Пятнадцати?.. И тогда Ричардс понял, что проблемы только начались.