Пепел

кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости, престарелых красавиц, изогнутых боево - кто еще с нами дремлет на ветреных пляжах в августе? только тучи и мидии, более никого. кроме нас, выбывших из правдолюбивых, спорящих (речи обличительны, добродетели показны), кто еще свидетель всей этой роскоши, этой горечи, этой пегости, ржавчины, белизны. потому что воюющий с адом всегда навлекает весь его на себя, тьма за ним смыкается, глубока. только мы проиграли все, это даже весело: мы глядим, как движутся облака. с мокрыми волосами, разжалованные, пешие, бесполезные, растерявшие что могли, мы садимся на берегу пожинать поспевшие колыбельные, штормы, закаты и корабли. да, мы слышали: хрипнет мир, и земля шатается, как дурное корыто, стремится в небытие. шарлатаны вершат свои шарлатанцы и шарлатаинства. может, только это удерживает ее. Вера Полозкова- Шарлатаинство

-Давай, живо!- вскрикнула Гробыня, таща на буксире свою старшую дочь Олю через людную площадь. -Мне сегодня столько дел надо переделать, а папочка твой, как обычно со вчерашнего глаза разлепить не может! Склепова была зла, похмелье спелось с недосыпом и она готова была с огромным удовольствием кинуть в кого-нибудь роковой порчей. Еще и мерзкое апрельское солнце нещадно слепило. Проталкиваясь сквозь плотное кольцо магов, которым срочно надо было что-нибудь купить на этом базаре, она пыхтя и матерясь на все лады тащила двухлетнюю дочь почти волоком, ноги маленькой Оли почти отрывались от земли. - Всего две недели до свадьбы Свеколт, а эта некромажья дура только сообразила, что без моей помощи ей не обойтись! Таких друзей прибить да в музей!- зло себе под нос шипела разноглазая. -Так, надо сегодня после съемки разобраться, наконец, с приглашениями. Весь курс, само собой уже оповещен, кроме Бейбарсова, он вроде как ни с кем не общается и Таньки. Блин, а вдруг они вместе, а я и не знаю? -размышляла разноглазая. - Нет, не может быть, об этом бы я уж точно узнала, такую новость не скроешь хоть на океанском дне. Гроттер свалила в закат и явно не для того, чтобы снова скакать на эмоциональных качелях своей темной страсти. Уж я то видела, что с ней творилось! - неслись мысли наполовину голубоглазой ведущей. … приглашения, значит, цвет выбрали, бумагу тоже, от себя разбавлю эту готичную каллиграфию парой завитушек и неплохо получится. Надо еще у Трупелло забронировать ресторан дня на три, одним днем явно не ограничимся. С платьем ясно, тут Ленка не даст ничего менять. - Мама! Там дядя на тебя смотрит,- малютка потянула Гробыню за руку. - А, что? Да опять ведьмак какой-нибудь автограф хочет- отмахнулась многодетная мать. - Привет, Трупенция,- знакомый баритон за спиной заставил обернуться. - Топикотиков, ты ли это?- сказать, что некогда Аня Морозова была в шоке, значит ничего не сказать. - Какого хрена от тебя не было вестей, поедатель сердец рыжих спасительниц мира, или ты думал, раз магии нет, то и старая подруга любви твоей жизни больше не жаждет вестей из мира лопухоидов? Так, стоп, тьма очей моих, как ты тут оказался, в тебе же магии должно быть как в ножке стула? -Я ее вернул.- прохрипел Глеб, явно ошарашенный тирадой скандальной любительницы знаменитых мертвяков. И, очевидно, уже пожалевший, что обратил на себя внимание. - Что?! **** -Таня, что случилось, почему ты здесь?- Попугаева кинулась с места в карьер, загадочно улыбаясь, видимо, предвкушая уже, как будет разносить новость о встрече с бесследно пропавшей драконболисткой. - Потому что я здесь живу,- выпалила рыжая. Она разглядывала Верку даже с каким- то интересом, будто диковинку, привезенную из дальних стран. Приятельница немного похудела, повзрослела и была одета совершенно немыслимым образом: цыганская аляпистая шаль, надетая на балахон, перетянутый ремнем со стразами. Глаза ярко накрашены ( в девять-то утра!), бесчисленное количество украшений. Тане хотелось хохотнуть, но она скрыла смех за приступом кашля. -Хочешь кофе выпьем? У меня первый сеанс только через час,- сплетница всея Тибидохса. -Нет, я опаздываю на пары, но вечером могу,- Таня уже пожалела, что хоть что-то сказала вслух. Да, не видать ей больше спокойной жизни. -Во сколько ты заканчиваешь?- удивительно спокойно спросила Вера. Мы с Дусей можем забежать за тобой в любое время! «Блин, их тут аж двое.» - расстроенно подумала Гроттер. -В три,- деваться было явно некуда. -Отлично, увидимся!- довольно улыбнулась лучшая подруга Пупсиковой. -Ой, а ты знаешь, Ванька женился! И Глеб!, -немного злорадная улыбка. -Знаю, -хрипло выдавила победительница Чумы, мысленно отвечая на первую часть вопроса. -Ну ладно, пока!, - Таня понеслась в сторону спасительного вуза. Ее трясло. Мерзко перехватило горло- явно скоро и слезы подоспеют. «О, Древнир, лишь бы добежать, лишь бы она не увидела»,- колотило в висках. Еле добравшись, Гротти пролетела сквозь вестибюль консерватории в маленький тихий задний двор. Если бы кто-то из однокурсников, опаздывающих, как и она, увидел ее сейчас, то наверняка подумал, что это не та милая контрабасистка, а ее бледная тень. Она выглядела так, будто по ней пробежало стадо кентавров. Слезы покатились по щекам, как только Таня прижалась к еще голому клёну. Ей было настолько невероятно больно, что казалось, будто грудь медленно режут тупым ржавым ножом, вырывая мясо кусками. Мир кружился в каком-то водовороте. Она упала, прижалась к стволу лбом и ее вырвало. Боже, да что же с ней такое. Она попыталась встать, но рухнула на колени. - Est haec natura mortalium, ut nihil magis placet, quam quod amissum est.*- сипло шепнул дед. Он уже отвык с ней беседовать, потому что внучка при первых звуках отправляла его в карман, чтобы никто не услышал. - Замолчи, пожалуйста, замолчи, дед,- Гроттер задыхалась от слез. В голове у нее звучал голос. Его голос. Он говорил, что будет любить её вечно, что ничто не сможет этого изменить. Привычный мир рушился, ломая все стены, что она построила за эти годы. Ее душила просто чудовищная, сумасшедшая ревность, она будто вся стала наполнена ядом. Ей хотелось бить его, кричать, убить. - Как он, как он посмел? - зло шептала рыжеволосая, валясь в грязи. Перед глазами стоял семнадцатилетний некромаг на крыше башни Привидений и клявшийся в вечной любви. Она будто бы только сейчас в полной мере поняла, что он испытывал, когда она оставляла его каждый раз, выбирая другого. Боль окончательно прибила Таню к земле и она отключилась. **** - Да уж, странно, что чертова кукушка не свела меня в могилу раньше, в моем-то состоянии надо было выкинуть её куда подальше. Может быть хоть части истерик смогла бы избежать. Лиза сидела на застекленном балконе и щурилась на солнце, как кошка. Ей нравилось все сегодня: яркие всполохи воды, подсвеченные утренними лучами, неспешный шум реки, совсем недавно освободившейся от оков льда. Все-таки весна хорошая штука. Помогает очнуться от долгой спячки. Мысли ее текли таким же бурным потоком, иногда приносящим старые, затертые воспоминания. Хорошее лекарство ей дала старуха, действенное. Зализина чувствовала себя просто прекрасно. Как никогда за последние лет восемь. Жизнь была почти чудом, все эти набухающие почки, соловьи, вода за окном. Только кукушка продолжала бесить. Неожиданно главная истеричка Тибидохса вспомнила почти такой же день, когда они еще были с Глебом. Она проснулась удивительно поздно, обычно всегда вставала первой. Нашла его утром на таком же балконе, некромаг смотрел на солнце, даже не щурясь, его яркий свет даже не слепил, лишь в черных глазах отражались искры. Мягко прыгнув к нему на колени, Лизон с удовольствием смотрела в эти бездонные колодцы и не могла вспомнить, когда же так сильно влюбилась, сколько не силилась, не могла. Ну и пусть, подумала она. Я так люблю и ни что эту любовь не сможет прервать. - О, как же ты ошибалась, -грустно прошептала блондинка. - Почти год счастья благодаря Гроттерше, какая ирония,- и вся жизнь в труху благодаря ей же. Спасительница гребанного мира из-за которой её собственный превратился в бесконечный кошмар. - Рано или поздно я найду ее, слышишь?- проговорила Зализина, обращаясь к кукушке. У нее был план и она готова была сделать все, чтобы он сработал. * Est haec natura mortalium, ut nihil magis placet, quam quod amissum est.- Природа смертных такова, что ничто так не желанно, чем то, что утеряно.