***
— Почему девушки такие странные? Безликий застыл. Ему показалось, определённо показалось, не мог же его миленький ангелочек поинтересоваться особенностями отношений между мужчиной и женщиной... — Кхм... Что, прости? — Почему девушки ведут себя так странно? — Вновь спросил Лео, глядя на своего отца голубыми глазами, где плескалось еле уловимое смущение, смешанное с любопытством. — Несколько дней назад я встретил удивительную девушку, которая, кажется, была мной заинтересована. Но она просто ушла. Возмущение в его голосе могло позабавить, но сейчас Безликому было совсем не до смеха. — Что за девушка? — Не знаю. Ремитром зовут. Бледная, темноволосая, чем-то похожа на тварей... Венки у неё непонятные, — Он принялся есть свою порцию остатков в консервной банке. Безликий испуганно задрожал, глядя на сына, который как ни в чём не бывало говорил дальше: — Соус ужасен, может в следующий раз... Их жизнь без женщин была относительно спокойной какое-то время, Безликий был уверен, что мальчишка обожал его также сильно, как он сам своего названного сына, чей возраст, если память его не обманывает, уже подступил к опасной черте — восемнадцать лет. Впрочем, он не переживал, что когда-то у Лео могут появиться зубки. В конце концов, он дал ему жилье, старался быть хорошим отцом и почти никогда не отказывал ему в чём-либо, желая не травмировать детскую психику ещё сильнее. Взамен на столь огромную доброту и щедрость мужчины, мальчишке, конечно, хотелось достойно оплатить ему, и однажды такой случай предоставился. Безликий признался, что хочет от него за всё это, и тот позволил, густо краснея. Не то, чтобы Лео был против этого, скажем так. Нет. Он любил его и любит до сих пор, зная, что многим обязан ему, ведь не будь его в жизни паренька, то он не смог бы дожить даже до шестнадцати лет, возможно. Однако… Его любовь становилась столь жестокой, яростной, а объятия столь крепкими, как дьяволские тиски… От чего Лео хотелось бы прекратить этот ужас, но он знал, что, если попробует, то будет только хуже. Внезапно Безликий притянул к себе сына, тот покорно опустил голову, позволяя отцу запустить пальцы в его светлые волосы. Паренёк никогда не пытался противостоять ему, иногда Лео хотелось, чтобы такая нежность была вечной гостьей в их доме, чьи стены были столь же опыстылы отцу, как приятны сыну. — Я люблю тебя. Ты же знаешь. Он знал. Ему не нужны были эти вечные напоминания, чтобы убедиться в этом факте. — И мама тебя тоже любит. — Папа... — С губ Лео спорхнул тяжёлый вздох, когда отец тяжёлой рукой заставил его опустить взгляд. — Что ты хочешь? Каждый день я ощущаю себя так, словно стою на пропасти между небом и землёй, и только ты держишь меня за последние нитки, соединяющие меня с этим миром. Безликий удовлетворённо хмыкнул. Ему нравилось, что сын так сильно любил и уважал его. — Это значит, что ты начинаешь взрослеть. — Я и так взрослый! — О, нет... Это другая сторона твоего взросления. Не девушки, не пубертат. Ты становишься мужчиной. У меня это началось гораздо раньше, но неважно. Ты растёшь, у тебя появляются вопросы, на которые ответы дать можешь только ты сам. Больше я не помощник тебе в этом мире. Скоро и умру.. — Не говори так, папа! — Лео испуганно задрожал в его руках, и Безликий сдержался от смешка. — Что-ж, раз так... То ты должен это сделать. Ради нашей семьи. — Именно это? — Голос Лео выражал такой же ужас, который застыл в его глазах. — Именно это.***
Артемизия глядела на пожелтевшие бумаги, на которох цвели аккуратные ниточки синей ручки, тонкие кавычки карандаша выглядывали из под чернил, лукаво посмеиваясь над грубыми движениями девушки, отчего она рассвирипела настолько сильно, что смахнула все мелкие побрякушки со своего стола, заставив их тихо громыхнуть в ответ на её еле слышный рык. Он, разумеется, больше подходил недовольной кошке, но не ей, дочери Кэпа Брейва, одного из самых лучших палачей! Потом девица сконфуженно склонилась над своими записями, осознав, что сама она, пока что, ничего из себя не представляет, будучи обычной напыщенной девчонкой, с глупыми мечтами о будущем; ровный стержень ручки застыл в её длинных пальцах, когда она прикусила губу, словно пытаясь успокоить себя этой лёгкой болью, которая кольнула нижнюю часть рта. Почему её заставили сесть за писанину всех этих дат и запасов?! Вот её братца отец забрал на охоту! — а её заставили остаться с матерью, которая пересчитывала оставшиеся консервы, и заниматься бесполезной ерундой. Разве это справедливо? Да, да... Вселикий даже оружие в руки нормально взять не может! А Брейв решил, что такому малявке и неженке можно доверить ещё и стрелять из семейного арбалета; по мнению Артемизии, это было достаточно опрометчиво со стороны отца, да и глупо, если уж быть откровенной. — Арр! — Девушка вскочила на ноги и стала остервенело расхаживать по комнате, совсем не замечая удивленных взглядов, бросаемых её матерью. — Артемизия, всё в порядке? — Бесконечно нежные пальцы матери сомкнулись около разгоряченной ладони Артемизии. Та отдернула руку, стараясь не заплакать. — Ничего не в порядке! Отец взял с собой Вселикого, но не меня... Мой брат.. Он же бесполезен! Слэшер сурово нахмурилась, став похожей на индюшку, как в тех детских книжках, найденных в одном разгромленном магазине. Её поджатые губы разжались, когда она заговорила: — Ты ведёшь себя, как неразумное дитя. Если ты считаешь, что можешь устраивать подобные истерики передо мной, в надежде на жалость или ласку, то ошиблась. Сейчас ты ведёшь себя не достойно для той, чьим отцом является Кэп Брейв. На ресницах Артемизии заблестели, подобно бисеру, слёзы, одна аккуратно скатилась по щеке, мазнула губу и подбородок, упала на футболку, оставив еле видное пятнышко. Девушка сморгнула, силясь не разреветься, но обида тонким ножом рассекла её по грудной клетке. Она прижала свои руки к плечам, словно обнимала себя, чтобы создать видимость спокойствия, но каждое движение было полно не привычной природной грацией, а тучной тяжестью, отразившейся даже во взгляде девушки. — Почему ты мне это говоришь? Разве мать не должна поддерживать своих детей? Слэшер грустно улыбнулась, поглаживая дочь по волосам. Казалось, что вся строгость слетела с неё, подобно осенним листьям. — Ты ещё очень молода. Не понимаешь, что иногда нужно быть грубой даже со своими детьми. Артемизия хотела огрызнуться, но вместо этого лишь сильнее прижалась к матери, наслаждаясь кратким перемирием, так как в их семье подобное можно считать чем-то очень редким, но безумно приятным, до дрожи в коленях, ты начинаешь чувствовать, как сердце сладко бьётся от переполняюющих тебя чувств. Вот и девушке казалось, что в груди цвели ландыши от близости с матерью, чьё внимание было получить ещё сложнее, чем отцовское, ибо у неё дел было не меньше, а где-то даже больше. Однако, чаще Вселикий получал нежные поглаживания по голове, его могли поцеловать или обнять так, как никогда не прикасались к Артемизии. Но ведь она ничего не сделала, не заслужила такого отношения к себе! Однако, отношение родителей и коллег отца к ней было настолько видным, обманчиво-прозрачным, что даже глупцу ясно, как та выглядит в их глазах — не достойная, безымянная, никому не нужный девица, с пустой головой. Пришлось учиться играть разные роли, пряча синяки отчаяния и обиды за учтивыми улыбками и лёгким смехом, как у жаворонка, но по ночам она ненавидела своего брата ещё сильнее.***
Вселикий, оскорбленный отцовским подзатыльником несколько мгновений назад, сейчас с заметным презрением помогал Кэпу разбираться с тварями, которые по случайности попали в их ловушки для кроликов и прочих зверьков этого леса, где явно проживали и другие, так как зачастую их добыча пропадала неизвестным способом, канув в небытие; чётких следов не было, но отец всё равно гневно сверкал глазами, такими же серебристыми, как лезвие его ножа, застрявшего в брюхе существа, стоящего на согнутых коленях. Оно было бледно-сероватым, с голубыми венками и прожилками, бьющимися на висках и запястьях некогда нормальных рук; сейчас же ладони были мелкими, по сравнению с отросшими когтями, готовыми вцепиться в мягкие ткани человека, однако, твари это не позволял Кэп, вдавивший её в землю настолько сильно, что оно могло лишь биться по рыхлой грязи, полученной из-за дождевой воды. Вселикий занимался её ребёнком, если можно использовать к их ублюдкам подобное название: тощее тело без чётких силуэтов определённого пола, большие глаза чёрного цвета, губы были тонкими и глумливо ухмылялись, несмотря на то, что стрела застряла меж рёбер, ноги и руки были неестественно вывернуты, а зубы, острые, как у акулы или пираньи, выглядывали из под верхней губы, как это бывает у вампиров из фэнтези романов; парень продолжал наносить удары, из-за чего под мелким телом, где-то метра с кепкой, образовалась небольшая лужица крови, где лежали подобия внутренностей и кишков. — О, Господи! Отвратительно! Вселикий обернулся в сторону девушки, худенькой и низкой, с тёмными локонами, собранными в высокий хвост. На ней были потрепанные джинсы и толстовка, а сапоги чуть ниже колена. Её венки были чёрными, как две перезрелых вишни, на фоне бледной кожи выглядели устрашающими. Кэп Брейв тяжело дышал, вытаскивая из трупа твари свой нож. — Ты кто, блять, сучка ты ебанная? Девушка сморщилась, словно лимон надкусила. — Я Ремитром. А вы кто? Парень выступил вперёд, стараясь не обращать внимания на то, что от него воняет кровью твари, всё такой же лежащей на земле. Распростертое тело валялось привольно раскинув руки и ноги на подобии звезды. Голова практически оторвалась от основного тела, вызвав дрожь в теле девушки. Та боязливо глянула сначала на Вселикого, а потом на его отца. — Я Вселикий. Её личико озарилось. — Как Безликий? Он что, твой отец? Это он? — Вопросы посыпались на них, пока сама Ремитром двинулась в сторону Брейва. — Я представляла вас несколько иначе! Отец говорил, что вы темноволосый... Кэп презрительно скривил губы, спрятав нож в кармане. — Отродье Брава. Ремитром покраснела, став похожей на перезрелый гранат, но быстро взяла себя в руки, высокомерно вздернув носик. — Я дочь Томирис. Знаете такую? Вселикий ошеломленно ахнул, вспомнив рассказ матери о той самой девушки, Томэль. Слэшер часто упоминала её в своих разговорах, как по-своему смелую и волевую личность, способную на самые безумные поступки; просто не верилось, что столь спокойная дочь могла уродиться у такой женщины. Он улыбнулся Ремитром. — Я знаю твою мать. Моя собственная часто рассказывала о ней. — Правда? — Настороженно поинтересовалась девушка. — Конечно! Если бы я знал, что мы с тобой так встретимся, то я бы подготовился... Внезапно на парня накатило, подобно волне, смущение. Что он, мальчик какой-то, чтобы так робеть перед обычной девчонкой?! Однако, щёки его горели, когда Ремитром хихикнула. — С чего бы тебе готовиться для нашей встречи? — Моя мама говорила, что Томирис была одним из тех бойцов, с которыми опасно иметь какие-то связи. Значит, и ты такая же... Я, честно говоря, уже тебя побаиваюсь. Ремитром зарделась, как роза из рассказов Слэшер. — Спасибо, но тебе не стоит меня бояться. Я совершенно не опасна... Если ты меня, конечно, не трогаешь! — Добавила она, заметив, как Кэп недоверчиво хмыкнул. Брейв решил, что пора и ему заговорить: — Я понимаю, что вам хочется поговорить, но мы уже должны быть дома, Вселикий. Твоя мать не обрадуется тому, что мы не придём до заката. Ты же знаешь, что в позднее время они становятся гораздо активнее. Вселикий неловко улыбнулся девушке ещё раз, на что та ответила смеющимися тёмными глазами. — Ещё... Увидимся? Ремитром, немного подумав, кивнула. — Обязательно.