Филолог-суккуб

      — Есть ложь, на которой люди, как на светлых крыльях, поднимаются к небу; есть истина, холодная, горькая, которая приковывает человека к земле свинцовыми цепями... И истина в том, что прикован я вовсе не к земле, а крылья мои несут меня вовсе не в небо. Тошнотворно сопливая мысль, от которой его тут же чуть не вывернуло на собственную рубашку, вторглась в сознание прежде, чем Рид успел поймать ее за хвост, а недремлющий голос разума выдворить пинками непрошенную негодяйку. Его бывший преподаватель по «Философии» выпал бы в осадок от столь высокопарных речей и влепив отлично, расцеловал бы в обе щеки. Бенедикту же захотелось влепить себе леща. Да посильнее. Так, чтобы его откинуло либо подальше от этой внезапно замеченной им искусительницы, либо прямиком к ее стройным ногам, которые Не-Софи сегодня облачила в элегантные лодочки на каблуке вместо обыденных балеток. Когда он превратился в такую размазню? «После того, как эта женщина размазала твое самообладание в прошлую пятницу» — услужливо подсказало сознание. А вот теперь захотелось выпить. И отнюдь не от радости. Среда. И вот он здесь. Слушает отрывки из нелюбимого Диккенса. А почему? Да потому что он пришел послушать ее мелодичный голос. И ничего. Больше. Сегодня Престон была одета прямо противоположно их последней встрече, но эффект сохранялся тот же. Если не усиливался. Простое темно-синее платье под горло, с длиннющими рукавами и юбкой ниже колена... Обтягивающее ее похлеще чем супергеройские шмотки «Marvel». Его шутливый настрой а-ля «пойду-ка взгляну, что выкинет эта женщина сегодня» сменился на мрачно-агрессивный, ибо это уже даже было не смешно. Его действия стали походить на помешательство и до него наконец стало это доходить. Рид сидел облепленный толпой студенток и преподавательниц, ее же облизывали мужские взгляды, добрая половина которых принадлежала молодым аспирантам, которые были следствием обновления педагогического состава. Они едва не пускали слюни на порочный предмет одежды, будоражащий фантазию больше чем «Черный квадрат» Малевича. Лица были такие, что казалось вот-вот и начнут молиться на этот лоскут ткани — ну, вернее на то, что скрывалось за ним. Правда, Бенедикт лично для себя окрестил его явно лишним. Как и всех этих поплывших юнцов, у которых явно не было перепихона со времен выбора гуманитарного вуза вместо технического. Захотелось заорать им: «Вы что, слепые?! На что там смотреть». А после продолжить пялиться на все эти так удачно подчеркнутые выпуклости вопреки словам и собственной морали. Заправив прядь кудрявых волос за ухо, Не-Софи продолжала читать, вводя аудиторию в состояние транса, не то своим внезапным преображением, не то цитатами из Диккенса, так прекрасно вписывающимися в тихую солнечную идиллию за окном, которая отбрасывала свои лоснящиеся блики на ее распущенные волосы. Престон прислонилась к столу, держа книгу обеими руками и упираясь ягодицами в столешницу. А еще скрестила ноги, как это делали самые заядлые сердцеедки-учительницы в дешевых мелодрамах. Для завершения образа ей разве что не хватало очков, которые ей бы с радостью одолжил Рид. Ну так, чисто из вежливости. Переворачивая страницу, она украдкой бросила взгляд на присутствующих, на него. Мимолетный, который он заметил боковым зрением, но сделал вид, будто смотрит совсем в другую сторону. И, конечно же, не ответил на эту ее попытку завоевать внимание. Он. Не. Сломлен. Скрестил руки на груди, закидывая ногу на ногу и расслабленно откидываясь на спинку стула. Поиграли и хватит. Собрание клуба завершилось, и Рид уже двинулся к выходу, одаривая вежливыми фальшивыми улыбками студенток, которые окружили его стайкой проворных коршунов, вероломно и бесстыдно пожирая горящими глазами. К этому он в общем-то привык, но неуместные сообщения на эмейл анонимного авторства, приходящие чаще всего поздним вечером, с кучей ошибок и добивающим его потрепанное самообладание отсутствием запятых, уже раздражали. Ох, молодость, с каких пор любезность стали так легко путать с проявлением симпатии? Угрюмо краем глаза наблюдая, как один из особо смелых сопляков двинулся прямо в сторону Престон, Бенедикт закатил глаза и отвернулся в другую сторону, приложив усилия, чтобы хоть из вежливости попытаться вникнуть в то, что щебетала ему профессор по «Английской литературе». — А вы знали, что Диккенс оказал огромное влияние на Грэма Грина... По привычке стал прокручивать в голове список дел из ежедневника, попутно кивая в нужных местах и создавая иллюзию вовлеченности в разговор, что — слава богу! — с годами он научился делать великолепно, просто наблюдая за мимикой собеседника. Слова ровным непрерывным шумом звучали где-то за гранью его сознания, в то время как мозг прикидывал пути к отступлению. В следующий раз Бенедикт взглянул на Софи лишь тогда, когда это диковинное существо само приблизилось к нему, аллилуйя, без своей славной компании, и включать слепого уже не было ни смысла, ни права. Преградила своей хрупкой фигурой выход из библиотеки и уж слишком бесстрашно завела с ним беседу. Эта женщина не переставала удивлять его своими внезапными переменами. И он не знал, стоит ли пытаться игнорировать это открытие или же сразу бежать с повинной к Асмодею. — Мисс Престон, — снова по фамилии, специально. — Бенедикт, — сияет совершенно искренней улыбкой, игнорируя его попытки оттолкнуть. «Свалите нахрен, мисс Престон. Хватайте своего аспиранта и мчите на Бали, дабы зачитываться низкосортными романами и предаваться любовным утехам. Да подальше от меня. У меня. Дела. Ясно?» Но словно не считывая его настроение, Софи что-то стала рассказывать ему о Гюго. А Бенедикт же стоял, как озабоченный, пялясь на то, как шевелятся ее чувственные губы и совершенно не вникая в то, что они произносят. Лишь бы только они что-то произносили. «Вы безнадежны, мистер Рид — поплыли как тот чертов слюнтяй, я была о вас лучшего мнения» — приторно запело голоском Софи его сознание, издеваясь. Да пусть просто небо уже свалится на его голову или еще того хуже, например, очередная диссертация. Пусть его уже прихлопнет, пока он не пал еще ниже. Пожалуйста! А потом они пошли. Пошли в дальнюю секцию библиотеки, потому что этой Не-Софи страшно захотелось показать ему одну книгу. А его воображению очень вовремя приспичило напомнить хозяину обо всех тех сценах, отнюдь нецеломудренного характера, что посетили его светлый ум совсем недавно. Он бы с радостью отказался от этой невинной прогулки, вот только необдуманное «конечно» слетело с его губ прежде, чем извилины такого великолепного органа как мозг — он свято верил, что тот все же у него имелся — начали работать чуть быстрее улитки. Охренеть — одним словом. Рядом с ней его IQ без оглядки стремился к нулю, а инстинкт самосохранения вырубался, как свет в коммуналке по выходным. Она подошла к стеллажу и стала медленно водить по корешкам пальцами, словно это были не старые пыльные книги, а спины ее бывших любовников. Ладони Рида непроизвольно сжались в кулаки. Чуть закусила губу и склонила голову набок, вонзаясь пытливым взглядом в названия фолиантов. Волосы лениво скользнули по плечу, приоткрывая вид на тонкую шею. Руки так и зачесались прикоснуться к бархатной коже. А после, пока Престон не опомнилась, впиться в шею губами, начиная с пульсирующей жилки сонной артерии и спускаясь ниже, к впадине над острой ключицей. Бенедикт поправил ворот своей рубашки, который внезапно показался слишком тугим, если не сказать удушающим. Хрупкие длинные пальцы остановились и вытянули какую-то книгу Стендаля, при том что эти двое пришли за Гюго. Бенедикт усмехнулся. Софи обернулась к нему, сверкая своими зелеными глазищами, как ребенок, которому наконец подарили собаку, причем не какого-то шпица, а самого настоящего сенбернара. Точно. Чуть меньше, чем Диккенса и щекотать его нервы, это порождение суккуба любит Стендаля. И снова, блять, он это вспомнил. — Хотите персональное предсказание, Бенедикт? Она тесно прижала книгу к груди и вызывающе вскинула брови, улыбаясь как чертова искусительница и совершенно невинный ангел одновременно, и плевать, что такое в принципе невозможно. Найдя в себе силы наконец оторваться от тесно прижатого к плоти томика, Бенедикт поднял на нее свой рассеянный взгляд. «Только если оно посоветует мне взять тебя прямо здесь и сейчас, Не-Софи.» — Должно быть интересно. — Назовите страницу и строку, — ее лицо загорелось энтузиазмом. «Шестьдесят девять, Не-Софи. А строчка вторая, потому что кроме этого скопища фолиантов здесь только я и ты, и помешать мне совершить непотребное действие может разве что дух твоего горячо любимого Стендаля.» — Страница девяносто, шестая строчка, — уголок губ предательски дернулся. Ресницы всколыхнулись в неподдельном воодушевлении, а пальцы тут же пробежались по плотному строю страниц, раскрывая книгу чуть дальше одной трети. Губы приоткрылись, пока глаза неспешно отсчитывали нужную строку, а мужской взгляд неотрывно следил за ее донельзя увлеченным лицом, странным образом показавшимся ему сексуальнее, чем все те полные блаженства, с закатившимися глазами и виднеющимся языком лица, которые венчали его интересы на одну ночь. Было что-то в ней, что-то до жути непосредственное и от этого донельзя прекрасное, но он никак не мог отыскать, что именно. Неприятное чувство так и зудело внутри, словно чертова разгадка висит на поверхности, а он, как самый последний глупец, в упор не видит этого. Или не видел. — В любви-страсти совершенное счастье заключается не столько в близости, сколько в последнем шаге к ней. Ухмылка потонула в желании взвыть на все безмятежное пространство библиотеки. «Клянусь, женщина и проказница судьба, если вы обе не прекратите, я сделаю чертов шаг. Причем, как подсказывают остатки скудного разума, шаг прямиком в сраную пропасть.» Словно в подтверждение своих мысленных угроз, Бенедикт оперся рукой о стеллаж, почти что нависая над хрупкой фигурой в синем платье. Девушка инстинктивно прижалась спиной к книжным полкам, неприятно врезаясь лопатками в корешки и старое дерево. Ее глаза были распахнуты и, и без того большие, казались просто огромными. Не будь они цвета весенней листвы, Бенедикт бы непременно сравнил Престон с Бэмби. Былая смелость и из ниоткуда взявшийся азарт сдулись, как воздушный шарик, под натиском изучающего мужского взгляда из-под очков. Крепкая ладонь прижималась к книгам чуть ниже ее головы, совсем рядом с плечом, и от этого Софи чувствовала себя загнанной в ловушку. Прием-прием, Земля вызывает Престон... Престон, ответьте! Несколько секунд они молчали. Девушка, опешившая от внезапного действия Рида, а сам Бенедикт от непрошенных фантазий, которые, как обычно, проникли в голову без его спроса, вырисовывая картины не хуже Ван Гога. О том, как отлично бы смотрелась Не-Софи зажатой между ним и стеллажом, с задранной до талии юбкой и ногами обхватывающими его пояс. Он бы ловил ее частое дыхание, издевательски едва касаясь губ, но не целуя, и насаживал, насаживал бы ее на свой член. Быстро. Глубоко. Без единого намека на нежность. Такова ЕЕ плата за непрошенные мысли в ЕГО голове. — И что же это значит? — губы растянулись в невинной улыбке, в то время как глаза полыхали дьявольским огнем, — Софи. Имя приятным теплом мазнуло по слуху, словно опьяняя. Внезапно весь набор колкостей, которые девушка успела придумать, лишь только дочитав последнюю букву, стремительно испарился, оставляя ее наедине с ватным разумом и мускусным запахом одеколона, перемешанным с шоколадом. Да что там, она даже не помнила, что только что прочитала вслух. Натренированная за годы учебы память, как у выдрессированной собачки, дала непростительный и сокрушительный сбой. Она молчала. Да и не хотелось ей нарушать тот контакт, что установился между их скрещенными взглядами. Не возникало даже мысли посмотреть в пол или как-то спрятаться. Словно охваченная наваждением она, не мигая, смотрела в серые облачные глаза, как будто на этом держался долбаный смысл мироздания. Впрочем сейчас ей именно так и казалось. Рид склонился еще чуть ниже, уговаривая взбунтовавшийся разум, что делает это, лишь чтобы Не-Софи наконец обрела дар речи, и тайно соглашаясь с мрачным рокочущим голосом где-то глубоко внутри, что идея рассмотреть ее лицо поближе звучит неплохо. Неосознанно взгляд полоснул по алым губам, очерчивая контур и жадно выхватывая каждую деталь, вплоть до крохотной родинки, покоящейся под нижней губой справа, которую с другого расстояния рассмотреть просто невозможно. Воздух как-то совершенно незаметно наэлектризовался и сжался в густой комок, категорически отказываясь поступать в легкие, а Бенедикт понял, что давно завершившийся пубертат ударил в его больную и, судя по всему, уставшую от напряженной работы голову. Софи вновь прижала книгу к груди, но в этот раз, словно та была вовсе не одной из ее любимых, а самым настоящим щитом. Щитом от внезапно нахлынувших чувств и от истязателя по имени Бенедикт Рид, который так пристально вглядывался в ее лицо, что щеки предательски краснели от такой близости и долгожданного, выбивающего ее из колеи внимания. — Так что, Софи? — медленно повторил мужчина, перекатывая имя на губах. Дьявол. Она сглотнула, наблюдая, как в его темных зрачках отплясывают чертята и янтарные блики от солнца через окно за ее спиной. А еще увидела в их отражении свое растерянное лицо, и омут с чертями внутри тут же протестующе заворочался. Ну нет. Застенчивую Софи она собственноручно похоронила на прошлой неделе, запуская лодочку с прахом по реке под названием «Jack Daniel’s» и под одобрительное, ничуть не скорбное прощание Фло Купер. Смутные очертания предложения из книги Стендаля медленно, но верно всколыхнулись в памяти. — Возможно, вам стоит перестать сдерживаться, Бенедикт, — казалось, она даже не замечает, как двусмысленно звучат эти слова, — и сделать то, чего вы давно хотели. С его губ слетает усмешка. — Вот как. Да она играет с ним! Вдруг Бенедикт поднимает свободную руку, и та небрежно вторгается в личное пространство Софи. Медленно и томительно тянется к ее лицу, словно издеваясь. На щеках тут же слабо вспыхивает ее замешательство. В то время как разум вопит громогласное «ДА-ДА-ДА», с фейерверками, фанфарами и прочей мишурой, не до конца вытравленные в голове тараканы митингуют, стрекоча в самое ухо, чтобы она кинулась наутек. Сердце бьется так оглушительно, что позорная мысль о побеге уже не кажется такой уж и ужасной. Даже если ей до дрожи в коленках хотелось продолжения. «Не смей, Престон. Даже не думай». Кончики пальцев невесомо задевают кожу щеки, посылая разряд, а после проворно тянутся к ее волосам. Взгляд в глаза Престон, считывающий реакцию. Дерзкий и изучающий. Бенедикт заправляет кудрявый локон за ухо, продолжая неотрывно следить за ее лицом и замершим дыханием. Уголок рта чуть дергается в полуулыбке, когда он подмечает эту деталь. Проводит ладонью чуть ниже, откидывая заправленную прядь за спину и, якобы случайно, проходясь подушечками пальцев по изгибу плеча. Рид склоняется чуть ближе, и Софи сжимает пальцы, впиваясь в грубую обложку томика в руках до белеющих костяшек. Втягивает носом воздух, неотрывно смотря в его глаза, словно загнанный зверь. Загнанный в ловушку собственных желаний. Ох. Черт. Горячее дыхание обжигающе касается кожи, посылая марш мурашек по спине. Лицо Бенедикта, Профессора-Возьмите-Меня-Здесь-И-Сейчас, так близко, что склони она голову на пару сантиметров вперед, смогла бы опробовать губы того, чье имя еще меньше недели назад было для нее сродни имени Волан-де-морта. Софи делает тихий вдох, и он кажется ей оглушительным. Веки предательски падают под весом трепещущих ресниц и разбушевавшихся нервов. Снова чувствует, но не видит, как рука тянется к ее лицу. Губы непроизвольно чуть приоткрываются в ожидании... Шорох. Книга соскальзывает с полки, чуть задевая кудрявые волосы и посылая легкое дуновение к виску. Софи тут же распахивает глаза. Взгляд натыкается на темно-зеленый предмет, который Рид расслабленно вертит в руках. Золотистые завитки на обложке, надсмехаясь, сверкают на солнце. Merde! Какого. Черта. — Давно хотел перечитать, да руки никак не доходили, — отблеск с улицы падает на его очки, скрывая самодовольные искорки в глазах от ее смущенного лица. Престон едва подавляет разочарованный вздох, и пытается сконцентрировать взгляд, чтобы прогнать остатки наваждения. Такого сладкого и тягучего. Такого провального! Захотелось взвыть от досады и уязвленного самолюбия. Господи, какой стыд! — До встречи, Софи, — совершенно спокойно кивнув, словно только что не он ввел в преступное заблуждение их обоих, Бенедикт разворачивается. И она даже не догадывается, скольких усилий ему это стоит. Идет. Нет, бежит от нее, как от колдуньи, которая предлагает ему отказаться от плотских утех во имя бессмертия в одиночестве. Знала бы эта Не-Софи, сколь близка была его, казалось бы, железная выдержка к позорному падению. Чего ему стоило вцепиться пальцами в роман, а не в ее затылок, чтобы уже наконец вытрахать ее податливый и так выжидательно приоткрытый для него рот своим языком. Нет. Он не спит с коллегами. Точка. Восклицательный знак. И пусть тестостерон завалит свои подстрекающие разглагольствования. Высокая фигура профессора медленно начинает отдаляться, и Софи тоскливо смотрит на темно-зеленую виновницу собственного краха. Роман «Красное и черное» лениво раскачивается в ладони при ходьбе. А в голове так некстати горестно вспыхивает, что это цвета белья, которое она надела сегодня. Но что это только что было? Неужели ей всего лишь показалось?