***
Дни шли, и ни вселенная, ни шантажист не препятствовали Софи и ее уединению. Престон старательно избегала Бенедикта. Специально не ходила на собрания, обедала исключительно у себя в кабинете, а завидев его высокую фигуру в отдалении, стремительно ретировалась прочь. А еще он не пытался ей позвонить, что также ставило галочку напротив графы «Безнадежно наивная дурочка». И о чем она только думала? Они взрослые люди! Да, он ее поцеловал. Да, ее чуть не разорвало от радости прямо там, на месте. Да, они бежали за руки под дождем как в — будь они неладны — чертовых мелодрамах из рейтинга «Топ 10 фильмов, которые заставят вас почувствовать, что любовь в фильмах намного лучше, чем в жизни». Но правда в том, что это ничего не значило с самого начала. Двадцать первый век! Существует даже такая вещь, как секс по дружбе, а тебя от поцелуев так понесло, Соф? Серьезно? В груди жгло от досады и собственной наивности. А еще от злости, потому что даже несмотря на все его слова, ей было приятно, что он назвал ее привлекательной. Глупое сердце. «Соф, это крах». Покончив с мелкими поручениями, Престон вертелась у деканата в ожидании, пока Миллер закончит разговор с другим подчиненным. Неприятный запах краски тугим облаком кружил по коридорам. Какой умник додумался начать ремонт посреди рабочей недели? День тянулся мучительно долго, как безвкусная жвачка. Софи подпирала спиной стену, но вскоре сдалась и стала расхаживать туда-сюда, прогуливаясь по коридору. Пересчитывала деревяшки на полу и играла в игру «наступать можно только на каждую третью», но все это было до невозможного скучно и удручающе. Хотелось домой, просто домой в объятия Купер и недавно приобретенной бутылочки красного полусладкого. Прекрасные размышления прервал звук шагов. Софи почти нехотя и совершенно лениво оторвала взгляд от такого интересного пола. И увидела его. И чуть не протаранила носом стену. Поймав взгляд серых глаз, неловко отвернулась в противоположную сторону и старательно делала вид, что не замечает его. Детский сад? Ну и ладно. Молчала, даже когда Рид поравнялся с ней, в то время как сердце бешено колотилось о ребра, выбивая из нее весь воздух. Буквально чувствовала на себе его пронизывающий взгляд, но, как маленькая девочка, продолжала упрямо игнорировать, а он, как назло, тоже не здоровался, словно поддерживая эту игру в молчанку. Но ее живот решил, что так не пойдет, и поздоровался за нее. Дважды. Рид тихо засмеялся, своим проклятым низким голосом, от которого у нее заструились мурашки. Хотелось взвыть. Чего смешного?! Из-за угла вынырнула группка преподавателей, очевидно направляющихся перекусить, поэтому Бенедикт без задней мысли перешел на «вы», соблюдая рабочие формальности. — Не составите мне компанию за обедом, Софи? — Я не голодна, мистер Рид, — по фамилии, специально. Не слишком ли щедрое предложение для той, кого считаете лишь коллегой, вызывающей исключительно низменные потребности? Бенедикт нахмурился. Она испытала почти наслаждение, поймав его недоуменный взгляд. Престон, какая муха тебя укусила? — Боюсь, ваш организм так не думает, — кольнул он, вскидывая брови. — Мы с моим организмом разберемся сами, — бесстрастно бросила она, отворачиваясь, потому что щеки горели от стыда. Обязательно было заурчать сейчас?! Бенедикт вздохнул, на секунду обернувшись и окинув взглядом все дальше удаляющихся коллег. — Софи, — он не верил, что первый начинает это разговор, — вам не кажется, что нам следует поговорить? Да ладно! Правда? Спустя столько дней вы наконец созрели? По правде говоря, она не хотела этого разговора. Просто боялась услышать, что он ей скажет. Они по-прежнему были не одни, чуть в отдалении вертелась местная сплетница, отлепившаяся от группы преподавателей, жадно выхватывая взглядом малейшую перемену их настроения и каждое произнесенное слово. — Нет, я так не думаю, мистер Рид, — резко, холодно. Словно голос и вовсе ей не принадлежал. Престон уже совсем забыла о Миллер и просто хотела убраться отсюда подальше. Сбежать от него. И этих пронзительных серых глаз, в которых плескалось такое искреннее непонимание, что она почти поверила, что того разговора с блондинкой не было. Но он был, и она его отчетливо помнила. Каждое чертово слово. — Софи, — медленно, с нажимом произнес Рид, почти нависая над ней, — в чем, черт возьми, дело? «Ты расстроилась, что я не перезвонил тебе в тот же вечер и не прислал сопливое «Спокойной ночи»? Уж извини, Престон, что меня выворачивает от этих телячьих нежностей». А собственно, какого черта он должен отчитываться? Сам ведь еще не решил, что за хрень сподвигла его разорвать этот порочный круг «отвернись и даже не смотри на нее — перепихон прямо здесь и сейчас». Также как и не решил, даст ли всему этому безумию продолжение. — Не понимаю о чем вы, мистер Рид, — упрямо чеканит она, в этот раз намеренно глядя прямо в глаза. Едва подавляет желание зажмуриться, когда Бенедикт склоняется ближе. Держать оборону, когда он так близко — невообразимо сложно. Голова кружилась от приятного мужского запаха, который, казалось, уже впитался под кожу. — Софи, — косится на брюнетку, подпирающую подоконник с телефоном в руках, которая пусть и все видит, но слишком далеко, чтобы расслышать его звенящий шепот. Раздражение покалывало в висках. — Я уже не маленький мальчик, не надо играть со мной в эти игры. Просто скажи прямо, в чем проблема? А ей хотелось высказать ему. Все. Абсолютно все! Но она скорее бы отгрызла себе руку, чем призналась в том, что позорно подслушивала. — Нет никакой проблемы, мистер Рид, — дверь в деканат скрипнула, и в коридор выскользнул удрученный, поникший мужчина. Сразу видно, что побывал у Миллер. Вот оно — ее спасение! — А теперь, если вы позволите, я пойду к миссис Миллер, она как раз освободилась. Если вы позволите...А если не позволю, а, Престон, что тогда? Долгий, прожигающий насквозь взгляд. Последняя попытка. Говори, черт возьми, что в твоей голове! Что за цирк, подкрепленный, очевидно, нелепыми попытками самобичевания?! Софи молча выдержала его взгляд. Лишь поджала губы, гипнотизируя, видимо надеясь, что он сдастся. Нет, серьезно? Правда думает, что он вот так ее отпустит? Без каких-либо объяснений? Тяжелый вздох. Бенедикт хватает ее за руку и, игнорируя слабые протесты, тащит дальше по коридору, уводя за угол, пока они не остаются одни. Специально прислушивается несколько секунд, и услышав, как их персональная сталкерша фыркнула и зацокала каблуками вслед за давно ушедшими коллегами, перевел взгляд на Софи. Впился ладонями в стену по бокам от ее плеч, нависая. — Вот теперь мы одни, — спокойно произнес он, но Престон настолько отчетливо расслышала в его голосе уязвленные нотки, что для нее это заявление прозвучало как угроза. — Может нам следует обсудить то, что произошло? Судя по всему, тебя это очень тревожит, — конец фразы прозвенел с толикой издевки над невысказанными, но прочтенными мыслями. — Это было не более, чем помешательство, — вдруг выпалила она, растеряв весь свой вкрадчивый и нарочито бесстрастный тон. — И вообще, это ты меня поцеловал! Ну наконец-то ты заговорила, аллилуйя. Постойте. Что она только что сказала? Ему показалось, или Престон только что прямым текстом послала его куда подальше, намекая на то, что он сделал это против ее воли? Нет-нет, Софи, так не пойдет. Совершенно не пойдет. — Помешательство, вот как, — его красивые губы растянулись в кривой улыбке. — Просто хочу уточнить, — низкий голос тягуче проникал в сознание, щекоча волоски у виска, — разве это не ты стонала, пока я сжимал твою задницу? Софи вспыхнула, отчаянно отводя взгляд, а мужчина тем временем продолжил, приподнимая ее лицо за подбородок и удовлетворенно заставляя загнанный взгляд вернуться на место, на его лицо. — Не ты ли так охотно раскрывала свои губы, пока я вытрахивал твой рот? — низкий, чуть насмешливый голос зазвучал у самого уха, мелкими вибрациями разносясь по венам. Жарко. Невыносимо жарко, как в проклятом Аду. Его дыхание гуляло по коже, обжигая шею и сжигая хоть какие-либо, рискнувшие скользнуть в черепную коробку мысли. Но ужаснее всего было то, что эти его грязные слова, которые так не вязались с обликом уважаемого профессора, ее возбуждали. Софи сцепила зубы. Горела со стыда, как спичка, не в силах стереть из памяти моменты собственной похоти. Такие приятные моменты. И смотрела в его глаза, совершенно точно видя в них, помимо своего раскрасневшегося лица, еще и безошибочное понимание, что он все знает. Знает, что она лжет. — Что вы скажете на это, мисс Престон? Будете продолжать прятаться за маской невинной овечки и строить дурочку? Не соображая, совершенно, просто потакая взметнувшемуся в груди возмущению и собственной растерянности, Софи замахнулась, чтобы влепить ему пощечину, но рука с хлопком встретилась его ладонью. Мужские пальцы тут же обхватили тонкое запястье, отводя ее руку и пришпиливая к холодной стене. — А вот этого делать не стоит, — угрожающе тихо произнес он, сверкая мрачным взглядом. — Я сама решу, что мне стоит делать! — попыталась вырваться из захвата, но Бенедикт держал крепко. Внезапно он хмыкнул. И от этого недоброго выражения на лице по ее спине тут же взбежал ворох мурашек. Рид резко развернул Престон спиной к себе, одним движением заводя ее руки за спину и прижимая мягкое тело к стене. Выдохнул в ее затылок почти с наслаждением, когда уловил хриплый вздох. Тихий и прерывистый. Проникающий в самое нутро и въедающийся в мозг. Девичья голова запрокинулась, впечатывая затылок во впадину где-то между его ключицами, и Софи зажмурилась, впитывая в себя это прикосновение. Снова он. Так близко. Так обжигающе близко, что трезвый разум опять ретируется, уступая место уже так хорошо знакомому туману. — Не заставляй меня играть в злого полицейского, — Рид коснулся носом ее волос, на секунду прикрывая глаза. — Должен признать, мое самолюбие немного задето, а потому без твоего чистосердечного признания я отсюда не уйду. Престон сглотнула, чувствуя легкую дрожь в коленях. — Прекрати этот детский сад, Бенедикт, — повернула к нему голову и яростно зашептала, — нас могут увидеть! — Ну и пусть, ты же так убедительно умеешь строить из себя дурочку, Престон, — произнес фамилию с нарочито мягкой, обманчивой интонацией. Одна его рука соскользнула с захвата и метнулась вверх, откидывая кудрявую гриву за спину. Мягкие локоны приятно щекотнули пальцы. — Просто скажешь, что не понимаешь, в чем дело. Губы коснулись шеи, припадая к пылающей коже, и Софи вздрогнула, то ли от неожиданности, то или от того, насколько это, несмотря на весь абсурд, было приятно. Намного больше, чем просто «приятно». — Бенедикт...— как же ей не хотелось сопротивляться этим «пыткам», вопреки ревности и доводам разума. И это было унизительнее всего. Снова попалась в его ловушку. — Вернемся к чистосердечному, — губы мучительно медленно смещались вниз. Престон сжимала зубы, чтобы из рта не вырвалось никакого предательски выдающего ее с головой звука. Кусала губы, впивалась ногтями в ладони и думала о чем угодно, кроме тепла его тела позади своего. — Или мне следует заставить тебя говорить? Его вопрос разнесся по сосудам вместе с шумящей кровью. Отрекошетил каждым словом в самый низ. Как он это делает? Престон буквально захлебывается от возмущения перемешанного с чем-то пылающим, испепеляющим изнутри, когда его рука ведет вверх по позвоночнику и касается впадины между лопатками. Чувствует эту дорожку, словно Рид оставил на ее теле след, даже когда пальцы отлепляются от кожи, а его губы снова двигаются возле уха. — Молчишь, — мужская ладонь обводит ее плечо, и ткань платья издает едва различимый шорох. — Молчание — знак согласия. Теплая ладонь скользнула по ее бокам, смещаясь на живот и оглаживая острые ребра. Престон выгнулась, вжимаясь в его бедра ягодицами. Судорожный вздох. Его и ее. Что они снова творят?! Нельзя-нельзя-нельзя. Мужские пальцы невесомо обвели холодный металл замка на ее платье. — Скажи, Софи, неужели ты этого не хотела? Напряженное тело слабо извивается в его руках. Нет. — Скажи, — вновь скользнувшая вниз ладонь прошлась по подолу, касаясь подушечками пальцев упругого бедра. Нет! Всхлип. Не потому что ей страшно или неприятно. Нет. А потому что ворох мыслей в голове сомкнулся тугим кольцом, не позволяя повиноваться лишь глупому сердцу. «Нет ни одной женщины, к которой я бы испытывал что-то кроме низменных потребностей...Между нами нет и не будет никаких отношений, кроме рабочих». Она хотела его. Всего, а не лишь проклятую оболочку. Не так. Она не игрушка для его утех. — Отпусти меня, — тихий надрывный шепот, от которого Рид теряется. До него запоздало доходит, что он, похоже, перегнул палку. Еще один сиплый вздох, и это действует на него отрезвляюще. Весь запал тут же тонет и растворяется в подрагивающих руках, которые он сжимает своей ладонью. Господи, что ты творишь, Бенедикт? В каком-то извиняющемся жесте тянется пальцами к ее щеке, но останавливается, так и не прикоснувшись, лишь погладив воздух. Опускает руку и выпускает Престон. Отступает на шаг назад, следя глазами, как она тут же оборачивается, взметнув копной своих волос. Мимолетный разозленный взгляд в его сторону, и вот Софи уже летит на непослушных ногах прочь по коридору. И Бенедикт вдруг узнает этот звук. Едва уловимый цокот от того, что она чуть вышагивает левой ногой. Идиот. Это была она. Она все слышала. Движение вперед. Неосознанное, рваное. Как будто хочет догнать и остановить ее, но гордость упрямо держит на месте. И он почти благодарен, потому что не знал, что теперь сказать.***
Тихо. Оглушительно тихо. На этой мысли он позорно ловил себя уже несколько раз за прошедшею неделю, что было слишком много для той бездушной оболочки, в которую он намеренно себя облек. Без нее здесь тихо. Игнорируя этот скользкий шепоток в своей голове, Рид пошел на кухню. И хотя намного благоразумнее было бы сейчас же отправиться в постель и оставить этот слишком долгий день позади, Бенедикт отправился за кофе. Ему чертовски необходим кофе. Приятная горечь мазнула по горлу, обжигая гортань, и на секунду Рид позволил себе раствориться в этом ощущении, заставляя замолчать мысли о Престон. Устроился на диване, вальяжно закинув ноги на столик, и уставился на книжный шкаф. Водил взглядом по пестрому ряду книжных корешков, пытаясь отделаться от мысли, что его тошнит от самого себя. Он обидел ее. Дважды. И сколько бы он не бил себя кулаками в грудь со словами «мне наплевать, это ничего не значит», на душе было гадко. Не удивительно, что Софи так странно себя вела. И ведь не обмолвилась ни словом, просто упрямо прожигала его своим взглядом, словно он сам должен был обо всем догадаться. «Я не телепат, женщина». Хватит. Хватит! К чему эти терзания и нескончаемый гребаный анализ, Бенедикт? Эти нелепые попытки добавить в свою жизнь драмы и закосить под мистера Дарси ни к чему. Как держался за свои предубеждения так и держись. И тем не менее, в голове навязчивой идеей кружило абсурдное желание позвонить ей, сейчас же. И он почти тянется рукой за телефоном, но его прерывает звонок в дверь. Отрывистый и пронзительный, разрезающий безмятежное пространство гостиной. В голове невольно мелькает мысль, что у соседа снова «дело на миллион», а потому Бенедикт не торопится подняться с дивана. Спокойно отставляет чашку с кофе на столик и выпрямляется, прожигая взглядом дверь. Встает и поправляет чуть задравшуюся футболку. В голове на удивление пусто, когда он ступает босыми ногами по холодному полу. Раздается еще один звонок, и Рид едва удерживается, чтобы не крикнуть в ответ сердитое «да иду я». Лишь ускоряет шаг, раздражаясь. Дергает ручку, и дверь отворяется, проехавшись по его лицу ядовито-желтой вспышкой света, слишком яркой для полумрака квартиры. Несколько секунд взгляд привыкает, а потом Бенедикт наконец замечает фигуру перед собой. Снова моргает, подумав, что его глючит, но Престон никуда не исчезает. Растрепанная и чуть запыхавшаяся. Лишь неловко мнется на пороге, сжимая в руках телефон. Наконец ловит его удивленный взгляд и прочищает горло. — Пришло сообщение, — от него — но этого она не добавляет, зная, что подобное уточнение излишне. И смотрит на Рида немигающим взглядом, а лицо бледное и хмурое, словно в смс указана дата их увольнения. Все еще пребывая в каком-то вязком состоянии прострации, Бенедикт молча кивает и отступает чуть в сторону, открывая Престон проход. — Входи.