«Вдруг он услышал пение, а было оно такое приятное, что он остановился и стал прислушиваться. Это пела Рапунцель своим чудесным голосом песню, коротая в одиночестве время. Захотелось королевичу взобраться наверх, и он стал искать вход в башню, но найти его было невозможно. Он поехал домой, но пение так запало ему в душу, что он каждый день выезжал в лес и слушал его».
О чем Бенедикт думал, когда говорил те недвусмысленные слова Эллисон? Он и сам не знал. Решил ведь, что будет бесить ее до конца своих дней, если не дольше, виртуозно играя роль отшельника-Дон Жуана, для которого женщины не более чем одноразовый способ хорошо провести время. И ведь получалось! И это было настолько ни к чему необязывающим, легким и великолепным, что смело соответствовало «Сarpe diem». А что теперь?
«Рапунцель его узнала, бросилась к нему на шею и горько заплакала. Но упали две слезинки к нему на глаза, и он снова прозрел и стал видеть, как прежде».
А теперь Престон. Просто Софи Престон и диагноз, вытекающий из его противоречащих друг другу слов и решений — шизофрения.
И Бенедикт мог бы еще очень и очень долго терзать себя всякими ненужными сопливыми рассуждениями на эту тему и придумывать нелепые оправдания тому безрассудству, но внутренний сапожник-матерщинник, поселившийся в нем совершенно отчетливо где-то в период пубертата в попытке самоутвердиться среди сверстников, равнодушно пропел ему в самое ухо «да ебись оно все конем, посмотрим, что будет» и Рид решил, что именно так и следует сделать.
— Ты взял меня за руку! У всех на глазах!
«Ну, не за грудь же, Престон».
Ее возмущенные слова звучали, как чистой воды претензия, и от этого хотелось рассмеяться вслух. Они шли по улице в направлении квартиры Софи. Поскольку эта обиженная женщина отказалась от того, чтобы Бенедикт подвез ее до дома, сейчас они топали пешком, хлюпая по лужам и утопая в свете фонарей. Он же
джентельмен, обязан проводить девушку до дома в столь темное время суток, особенно когда поблизости ошивается как минимум один психопат, который не знает, разве что, сколько раз в день они ходят в душ и сколько принимают доз кофеина — и то не факт. Ну, и совсем, вот прямо совсем-совсем дальняя часть мозга стыдливо признавала, что ему просто хотелось поошиваться рядом, даже если это зеленоглазое существо злилось на него так, будто он вырвал у нее роман Диккенса «Большие надежды» прямо из рук на книжной распродаже.
— И что? — Бенедикт действительно не понимал обозначенной трагедии. — Я просто взял тебя за руку, для других это не столь важное событие, как это расценивает твой невинный мозг, Софи.
«Мистер Рид, вы вообще в курсе, что ваш личный фанклуб уже роет мне могилу с симпатичным надгробием «Пала смертью бравых, ибо посягнула на святое», с витиеватыми буковками, которые они для пущей убедительности напишут собственными слюнями, пускаемыми на своего любимого профессора».
Не ответив, Престон зло сощурила глаза и отвернулась.
— Ты такая милая, когда злишься, — мужчина рассмеялся, сверля ее профиль тем самым особенным взглядом, о которым Престон совершенно точно читала в своих любимых книжках с хорошим концом.
Серьезное отношение Софи к такому пустяку его забавляло, в то время как лаборантку совершенно очевидно бесило его спокойствие.
— Я не злюсь, я оскорблена, — краснея и нарочито повышая тон голоса, парировала она, а потом, ускорившись, зашагала дальше, гордо вздернув подбородок. Неприступная валькирия во всея своем гневе. Восхитительная.
— Да-да, такая оскорбленная.
В несколько шагов обогнав Софи, Рид оказался перед ней, заслоняя от льющегося света. Девушка фыркнула и покачала головой. Она сделала шаг вправо, но Бенедикт тут же отзеркалил это движение. Два шага влево, шаг вправо — это было бесполезно. Либо мужчина виртуозно владел сальсой, как ее друг Диего, либо же она была предсказуема, как валенок, но как бы там ни было, каждый раз Престон упиралась взглядом в его широкую грудь, преграждающую не только ей путь, но и обрубающую поток ее связных мыслей. Так нечестно!
Насупившись, девушка уперла руки в бока, прожигая обожаемого профессора рассерженным взглядом.
Вдруг Бенедикт протянул руку и медленно провел пальцами вниз от ее скулы к плечу, оттягивая ворот бордовой водолазки и сбивая всю спесь с этой строптивой женщины. Волна мурашек скользнула вслед за его холодными пальцами. Престон боялась пошевелиться, как загипнотизированная, наблюдала за Ридом, пока тот оглаживал точки на шее, соединяя их в какое-то совершенно новое для этого мира созвездие. Безмолвно любовалась на то, как он с наслаждениям впивался взглядом в собственные метки на ее теле, пестреющие алым цветом.
Не удержался и медленно провел чуть ниже, оглаживая острую кость ключицы и укладывая большой палец во впадинку. Ухмыльнулся уголками губ, когда услышал тихий прерывистый вздох, сорвавшийся с девичьих губ. Вздох забравший его собственный кислород.
И хотя Софи совершенно не хотелось прерывать этот акт молчаливого флирта, давно назревший вопрос как-то сам собой сорвался с ее губ:
— Почему вы расстались?
Как насчет того, чтобы ввести мораторий на некоторый ряд вопросов?
Не нужно было даже пространно пояснять, о ком речь, чтобы эти три слова так и повисли в воздухе, как дамоклов меч. Игривое настроение Бенедикта тут же сдуло, сгущая тучи не только над его головой, но и лохматой макушкой Престон, которая имела неосторожность коснуться запрещенной темы.
Ну и что ей ответить?
Здесь не было душещипательной истории-идиллии с серенадами под окнами, письмами с сердечками и стабильным отпуском в Тайланде, которую разрушил тот самый лучший «харкнули-плюнули-руку пожали» друг, не сумевший устоять перед прелестями Афродиты. Нет, Бенедикт просто много работал, а она просто в один момент не выдержала и ушла. Правда, как раз в день его защиты докторской, любезно сообщив ему об этом прямо перед заседанием. Спасибо, что не по смс! А еще потом все-таки стала встречаться с его другом, по совместительству коллегой, но это лишь спустя четыре дня после их расставания, так что, как гордо выплюнула ему мисс Смит прямо в лицо, когда приехала паковать чемоданы — никакая это не измена!
А потом Рид влепил себе заплатку на сердце, отметил начало новой жизни недельным запоем и вышвырнул все оставшиеся вещи, которые его бывшая не потрудилась перетащить в новое логово, прямиком на мусорку. И кроме того, в один из дней той самой алкогольной психотерапии и решил, что отношения ему на хрен не сдались, а с коллегами так тем более. И потом наконец стало легко. Ну правда, словно и не было этих трех лет вместе.
А теперь этот беловолосый призрак из его прошлого соизволил явиться, предпринимая беспардонные попытки снова войти в его жизнь. От того, что и Престон зацепилась за эту тему, было в двойне тошно.
Рид скривил губы. Извернувшись, он поймал летящий мимо лист клена и задумчиво смял его в ладони. Рассматривал этот комок с вселенским любопытством, словно затерялся в пространстве, наблюдая за этой диковинной субстанцией и совсем ненавязчиво намекая Софи, что желанный ею разговор следует отложить. На пару десятилетий.
Но Престон оказалась, увы, не так проста и как всегда до невозможного упряма. Все еще чувствуя на себе выжидательный взгляд, Бенедикт с досадой выбросил комок, раздраженно сверкнув глазами.
Все же и так хорошо, Престон, зачем усложнять?
— Софи, я бы не хотел...
— Нет.
Мужчина озадаченно вскинул брови и попытался поймать девичий взгляд:
— Что, нет?
— Просто скажи, что произошло, не нужно никаких отговорок, — зеленые глаза смотрели на него снизу-вверх, пристально и бескомпромиссно. — Просто скажи правду, если я хоть что-то действительно для тебя значу, — сама поразилась смелости своих слов.
«Престон, у тебя что, талант отыскивать мои самые больные места и темы, на которые я еще не готов говорить, а после бездушно тыкать в них своим любопытством?»
— Она меня бросила, измены не было, этого достаточно? — отчеканил Рид и фыркнул, складывая руки на груди. Даже не пытался скрыть звенящее недовольство.
Мужчина отвернулся и вперился взглядом в какого-то велосипедиста, пытаясь сконцентрироваться на этом случайном незнакомце и заглушить ревущие всплески внутри, где все клокотало от досады и назревающей бури.
Внезапно Софи прижалась к нему сзади, и миниатюрные ладошки обхватили его чуть выше пояса. Тяжелая голова упала куда-то ему между лопаток и оттуда же донеслось совсем тихое «спасибо». Престон улыбнулась — не увидел, почувствовал. И вдруг, как ни странно, Бенедикта отпустило, сдулся как воздушный шарик, наполненный вместо гелия собственным гневом. Уму не постижимо.
Рид вздохнул и положил свою ладонь поверх ее, сжимая прозябшие девичьи пальцы. Престон же в ответ на это движение плотнее приникла щекой к спине, совсем рядом с тем местом, где билось проклятое сердце, и казалось удивительным то, как этот глупый орган пусть и размеренно, но слишком охотно рвался ей навстречу.
Ну и дела.
Бенедикт возвел глаза к небу, подавляя подступающий из самых недр его явно утраченной суверенности тяжелый вздох, потому что злиться теперь хотелось уже на себя — опять позволяет этой женщине так бессовестно манипулировать собой. Ну, нельзя так. Нельзя!
«Престон, что ты со мной сделала?»
— Софи?
Тонкие руки соскользнули с его торса, и Бенедикт недовольно нахмурился, отчетливо различив мужской голос. Раздраженно повернул голову в сторону звука, с готовностью испепелить взглядом окликнувшего, и уперся глазами в рослого мужика, сколь сияющего, столь и циничного с виду. А потом посмотрел на Софи, взгляд которой засверкал, будто она увидела очень близкого друга. Бенедикт напрягся.
Высокий незнакомец надвигался с радостной улыбкой — Рид окрестил ее тошнотворно-приторным оскалом из рекламы «Colgate» — едва удерживая на поводке перевозбужденного слюнявого питбуля.
— Митч!
Мужчина вонзился радостным, почти щенячьим, взглядом в лицо Престон. Только хвостом осталось повилять, да полаять, как его не менее радостная собака. Как... прелестно.
— Малышка Бренди!
Ну, малышкой она не была даже отдаленно.
Софи тут же рухнула на корточки, радостно обнимая питбуля, который, впрочем, показался Бенедикту достаточно милым созданием. Явно более приятным, чем хозяин. Как минимум ему нравилось наблюдать за тем, как светилось лицо Престон, когда та легонько трепала по гладкой коже этот взволнованный комок радости.
— Рад тебя видеть, Соф, — мужчина сгреб ее в короткие объятия, и Престон по-дружески похлопала его по плечу.
Он что, только что позволил себе поцеловать ее в щеку?
Этот переросток не вызывал у Бенедикта ни единого положительного чувства. Скептично вскинув брови, Рид глядел прямо в глаза этой вселенской добродетели, которая, пока не видит Софи, прожигала его взаимным неприветливым взглядом. Несомненно этот белозубый ангелок видел, как они с Престон обнимались.
Бенедикт ничего смог с собой поделать, и уголки его губ дрогнули в подобии самодовольной ухмылки.
«Это уже не твоя территория, малыш, свали на хрен».
В самый разгар обмена любезностями и дежурными фразами Рид позволил своей руке с видом святой обыденности лечь на талию Престон, от чего девушка тут же вздрогнула, уставившись на него огромными глазами. Но Бенедикт смотрел вовсе не на нее, а на переростка-хлыща, у которого был такой по-глупому удивленный вид, словно его мозг внезапно обновили до заводских настроек. Он пару раз моргнул, снова покосился на руку Рида, но все же решил тактично промолчать и дождаться объяснений от Престон.
Софи же не слишком уступала в замешательстве своему другу. Оторопело уставилась на Бенедикта, на пару секунд совершенно позабыв о третьей,
лишней, личности в их скромной компании. Одними губами задала вопрос и изогнула свои красивые брови.
Мысль о том, что сам Профессор-С-Докторской-Степенью-По-Прожарке-Далеко-Не-Только-Стейков может ревновать ее, казалась ей настолько дикой, невозможной и чуждой, что подобный расклад Софи не рассматривала и вовсе.
Рид невозмутимо поправил очки, невинно вскинув брови мол «что-то случилось?», и Софи, с трудом проглотив собственный визг полнейшей капитуляции, наконец снова повернулась к Митчу. Могла лишь представить, как глупо сейчас выглядит, когда на губы лезет непрошеная улыбка, а сердце гулко бьется, выбивая весь предыдущий светский разговор из головы и перекрывая ее собственный взволнованный голос.
— Точно, Митч, знакомься, это Бенедикт Рид, — Софи расправила плечи и быстро затараторила, но руку так и не сбросила. — Он мой... коллега.
Коллега, значит?
— Бенедикт, это мой старый друг Митч. Мы познакомились, когда я сломала руку, и он был моим лечащим врачом.
Травматолог, значит? А подумалось, что стоматог.
— Приятно, — совершенно нет, — познакомиться, — подчеркнуто вежливым тоном изрек Бенедикт и протянул свободную руку, одаривая озадаченного мужчину
очень крепким рукопожатием.
— Взаимно.
Неуверенная, но все же очевидно влюбленная улыбка вернулась на губы дамы... ой, мужчины с собачкой, а взгляд на лицо Престон.
Митч-Митч-Митч. Либо он был до непростительного наивен, либо до невозможно глуп, раз поверил в ее слова о том, что они просто коллеги.
Митч, старина, не слушай, что говорят, смотри на то, что делают.
Рука Бенедикта, огладила твидовое пальто Софи, скользнув чуть вверх, а потом, как ни в чем не бывало, снова вернулась на талию девушки, собственнически обхватывая изгиб.
Наблюдая за этими нехитрыми махинациями, ангелок прокашлялся и чуть потупил взгляд:
— Ты сегодня отлично выглядишь, Софи. Кажется, немного сменила стиль, хотя, впрочем, ты выглядела прекрасно и в своих прошлых нарядах, — выдал этот хмырь, очевидно престарелый в душе, но неизменно цветущий снаружи.
Бенедикт скривился. Пожалуй, ему и правда сейчас было бы все равно, напяль на себя Престон даже мешок из-под картошки.
Видел ведь уже, что скрывается под одеждой. Это было бы ему даже на руку, чтобы всякие «друзья» не отвешивали вот такие вот комплименты и не зарились на...
его?
«Его» — эта мысль пришлась ему на удивление очень по вкусу.
Спустя десять минут, Митч все-таки воспользовался своей способностью к проницательности и признал, что ему пора. И Бенедикт с искренней улыбкой и вполне натуральным состраданием проводил его ссутулившуюся спину довольным взглядом.
— Говоришь коллега, — низкий голос так и прошелестел над ухом, заставив Софи поджать губы.
«Я почти оскорблен, Престон. Даже я публично признал, что нас связывают не только отчетные бумажки, да книжный клуб».
— Ну, а что я должна была сказать? Все равно у меня бы не получилось произнести «и мы не просто коллеги» так же эффектно, как это сделал ты, — подчеркнуто важно пропела Престон, выпятив грудь и вздернув тонкий нос, а потом не удержалась и улыбнулась своим словам.
Язык боязливо не поворачивался произнести такую простую фразу как «мой мужчина», потому что Престон совершенно не была уверена, был ли этот Аполлон действительно ее и не бросится ли он наутек, если она позволит себе столь самоуверенное и громкое изречение — еще пару недель назад невообразимое. Даже суток не прошло с того момента, как они максимально неожиданно, но от этого не менее феерично, переспали.
«Привет, Митч, гляди, видишь этого мужчину? Отлично! Потому что пока ты этого не сказал, я не до конца была уверена в том, что у меня не галлюцинации, обострившиеся на фоне никудышной личной жизни и пристрастия к развратным фантазиям. Так вот, мы занимались сексом сегодня ночью, или вернее будет сказать очень рано утром, прямо в его машине, после того как поучаствовали в уличных гонках. Я не знаю, как его следует представить, но вот он, и, вроде бы, ему не наплевать на то, как ты на меня смотришь. Такие дела».
— Можно было ничего не говорить.
Внезапно Бенедикт перехватил ее за предплечье и дернул на себя, от чего Софи, едва не оступившись, влетела в его грудь, а затем и в губы, когда этот наглец вероломно приподнял ее голову за подбородок и неожиданно поцеловал. И ни сил, ни желания сопротивляться как-то совсем не было. Ни когда он медленно провел языком по ее нижней губе, ни когда усмехнулся тому, как Софи тут же подалась навстречу.
Мир невероятным образом снова завертелся, заглушая гордость и оставляя Престон наедине с этим начитанным дьяволом во плоти, не иначе. Растворяя в обжигающем ощущении мужских ладоней на холодных щеках и власти горячего языка во влажном рту, который уже так по-свойски сплетался с ее, что даже самая нелепая детская сказка, вне сомнений, Софи сейчас казалась былью, которую она всем нутром чувствовала в тепле тела рядом.
Былью, от которой приятно пахло шоколадом.
Шаги все так же шелестели в отдалении, а осуждающие взгляды несомненно впивались в их спины, но, увы, Бенедикт не думал ни о случайных прохожих, ни об их неодобрении, лелея лишь мысль-мечту затапливать этот прекрасный рот собой, пока не сотрутся губы и не иссохнет глотка.
Толпа студенток-поклонниц непременно бы сожгла Софи на костре, разжигая пламя из французских книжонок, за подобное преступление средь бела дня. А фото распухших красных губ эти юные воздыхательницы бы прикрепили к уголовному делу в доказательство ее виновности. И если бы судья оказалось женщиной, то только взглянув на Рида и на то, как он виртуозно работает языком, словно в студенчестве подрабатывал в будке поцелуев, вне сомнений бы выдвинула вердикт «виновна», окончательный и без права на амнистию, потому как таким мужчиной просто бессовестно наслаждаться в одиночку.
И впору было бы и вправду во имя сохранения собственной репутации перед местными бабушками остановить все это безумие, но Софи лишь запрокидывала голову, едва удерживаясь от того, чтобы не сместить свои ладони с его затылка, на его руки, обхватывающие пылающие щеки, чтобы прижаться к его коже лишь теснее.
Просто даже душу продать уже не жалко.
Бенедикт неторопливо оторвался от мучительно сладкого рта и провел губами по скуле, опуская руки и совершенно
случайно задевая кончиками пальцев вздымающуюся девичью грудь под пальто. А после, к огорчению Престон, он отстранился, довольно улыбаясь и еще пару секунд прожигая ее губы пришпиленным взглядом, словно раздумывая, не повторить ли маневр для пущей убедительности и полнейшего понимания для Софи.
Престон качнусь назад в его руках, и Бенедикт не без удовольствия крепче впился ладонями в ее талию.
— Нужно было просто сделать вот так, и он бы сам все прекрасно понял, — сердце так и зашлось от этого до неприличия самоуверенного тона и совершенно невозмутимого властного взгляда, которым одарил ее Рид.
Софи легонько стукнула его по груди и тут же, вывернувшись из его рук, быстро отвернулась, пряча ошалелый взгляд и зардевшееся лицо. Черт, это было настолько сексуально, что у нее едва не задрожали колени от одного только мужского взгляда.
Наслаждаясь ее смущением, Рид усмехнулся, вновь склоняясь к ее сжавшейся фигурке и отбрасывая кудрявые волосы с плеча назад, чтобы приоткрыть вспыхнувшие кончики ушей. Ничего не смог с собой поделать и, решив добить ее, с преувеличенной томностью прошептал, касаясь дыханием кожи:
— Так что, Престон, пригласишь подняться на чай?
***
Когда телефон визгливо запищал и завибрировал, они были уже в квартире Софи. Этап знакомства с подругой Престон, вернее придирчивые смотрины нового мужика ее «тыковки», — он искренне не понимал, откуда взялось это прозвище — был уже пройден и, как показалось Риду, достаточно успешно. Они с Софи даже успели распить чай. Да-да тот случай, когда приглашают на чай, и этой действительно чай, а не то, что можно было бы предположить. К сожалению.
Писк повторился, и Софи нахмуренно обернулась, оторвавшись от мытья ложек. Бенедикт разблокировал телефон и хмуро уставился на оповещение на дисплее, ожидая увидеть письмецо от их
давнего друга.
Но это был не он.
Рид выдохнул и расслабленно перевел взгляд на Софи, которая смотрела на него во все глаза, закусив губу. Стояла вся такая сжавшаяся и тревожная, словно разучилась и моргать и дышать, что ему даже стало стыдно за томление ее ожиданием.
— Это от управления, дали разрешение на просмотр камер, — Бенедикт облокотился на спинку стула, расслабленно вытягивая ноги под столом. — Хочешь сделать это вместе?
Престон с выдохом откинулась назад, упираясь рукой в столешницу и припадая к тумбе бедром. Она моргнула, переводя дух и не сразу вникая в суть вопроса, как всегда успев предположить уже все самое худшее.
«Паникерша!» — укорила она себя, едва удержавшись, чтобы еще и не стукнуть себя по лбу.
Софи энергично кивнула, тут же переменившись в лице и одарив его улыбкой полной предвкушения — предвкушения надрать задницу шантажисту.
— С удовольствием, — в ее глазах отплясывали отнюдь не невинные чертята. Интересно, он когда-нибудь перестанет удивляться многогранности это женщины?
«Что, Престон, ты и за пироженки с розовым кремом под разноцветной посыпкой и за изощренные методы пыток неугодных?»
Рид усмехнулся своим мыслям, наблюдая, как Софи возвращается к мытью посуды.
Она ему нравится.
Вот так просто. Мысль скользнула в голову, оглаживая протестующих бесов шлейфом безмолвия. И почему-то от этого постыдного признания самому себе ему стало легче.
Прекрасная в своей неуклюжести, непосредственности и остроумии, такая, какая есть. Способная разуться посреди кабинета и щеголять босыми ногами по полу. Готовая без страха запеть самую попсовую из возможных песен «The Beatles» посреди толпы. До поразительного прямолинейная, храбрая и временами совершенно девочка-беда. Поселившая суету в строю его прежде связных и рассудительных мыслей.
Та, для которой нет ничего зазорного в том, чтобы за завтраком обсудить сначала новости, а потом незаметно и органично смешать эту информацию с размышлениями о философских началах в литературе Средневековья. Та, которая также как и он, пьет чистый эспрессо, презирая сливки и сахар. Та, которая смеется так, что у него все сжимается внутри и снаружи от осознания того, что он не может отвернуться и не смотреть в эти сощуренные, пылающие сочной зеленью глаза. Та, от которой его кроет как мальчишку.
Она ему нравится.
И с уже этим приобретенным осознанием Бенедикт смотрел на то, как Софи забавно повиливает пятой точкой, что-то совсем тихо напевая себе под нос и как заправский мойщик с усердием намыливая очередную тарелку. Такая возмутительно привлекательная и по-уютному домашняя в этом нелепом фартуке в бежево-белую клетку, что грудь колет искреннее непонимание, как эта литературная барышня могла попадать ему промеж глаз все это время, начиная с их давнего знакомства в кабинете Миллер.
«Поздравляю, Бен, это непредвиденное увлечение уже не только в твой голове, но и где похуже».
Бенедикт иронично усмехнулся.
Как бы он не хотел это отрицать с Библией в одной руке и крестиком в другой, но этой тихой особе с омутом чертей, глубиной с Марианскую впадину, удалось пустить корни у него внутри. Проникнуть под кожу, непримиримо и глубоко, так что он просто теперь не представлял, как вытравить ее оттуда, только если не выжигая с собственными внутренностями, потрохами и памятью.
Да и не хотелось ему. Единственный паразит, для которого он бы, несмотря на внешнее отторжение, с радостью бы стал сосудом, хозяином и источником жизненных сил — истина в последней инстанции, настигшая его, пока Престон домывала розовую кружку с компрометирующей надписью «Big boss» и милой короной чуть выше — великолепно.
И понимание, что нужно срочно ретироваться отсюда как можно скорее, накрыло его с головой, потому что еще немного в этом маленьком помещении, пропахшем и пропитавшимся Престон, и он уже не уйдет, не сможет. Просто подойдет сзади и разведет ее длинные ноги своим коленом, нагнет стройное тело над столешницей и прижмет затвердевшими сосками к мокрой от брызг крана поверхности. Воображение так отчетливо рисовало, как тело Престон замирает, а она смотрит на него своими подернутыми пеленой глазами и молчит, лишь безмолвно подгоняя, потому что слова были бы на их вечеринке лишними, как декан на посвящении в первокурсники.
Он прогнул бы девушку в пояснице, грубо вжимая бедрами упругую задницу в столешницу, а потом бы удовлетворенно спустил ее наглаженные брюки, пакостливо смяв их во всех тех местах, куда бы попросилась ладонь. Поцеловал бы в спину, втягивая и покусывая кожу, а потом бы добавил к уже имевшимся засосам еще парочку, которые, по его мнению, безумно шли ее бархатной коже. И вслед за этим бы трахал, как в последний раз, вколачиваясь сзади, но держа за волосы так, чтобы она смотрела на него. Своими охуенными зелеными глазами.
Блять, даже не посмотрел бы на то, что ее рыжая подруга дома. Телевизор из соседней комнаты орал так, словно она и сама готова к тому, что гость задержится подольше.
Это было бы охрененно, умопомрачительно и очень громко, особенно теперь, когда все эти мысли были не голословными фантазиями, а вполне логичным следствием того, что он уже
глубоко побывал в Престон.
Как же все-таки удобно, что он живет один. В следующий раз следует непременно пригласить Софи к себе, с ночевкой, перетекающей в завтрак без завтрака.
— Я заеду завтра утром, — непримиримым тоном бросил Рид уже на ходу, уже в прихожей, уже так что бы точно без единого шанса на отступление. Хотя стояк был такой, что хотелось не то что выть и идти в совершенно ином направлении, а прямо-таки лететь навстречу объятиям — и не только — Престон.
Софи услышала его голос сквозь шум воды и удивленно обернулась, вскинув брови и раскрыв свой прекрасный рот — створки его персонально Рая и Ада в одном флаконе — чтобы что-то сказать или спросить. И прежде чем это порождение с ангельскими замашками и телом суккуба успело произнести хоть что-нибудь, например, «может, еще кофе или
меня» — хотя Престон бы никогда так не сказала. Пф, правда, с каждым днем она преподносила все новые и новые сюрпризы — Бенедикт выскользнул за дверь, потому что, вне сомнений, выбрал бы второе и совершенно точно переночевал бы у нее, у ее ног, да вообще где угодно, если это будет хотя бы в радиусе одного метра.
«Что же ты сделала со мной, Престон».
Посадила на прочную цепь, даже не осознавая этого.
***
Качество изображения, как и вся аппаратура в университете, видимо, застряло на волнах нулевых, поэтому в том, что было на экране, по большей части, можно было разглядеть лишь темный силуэт человека в кепке. Как заверила Софи, это совершенно точно был не секретарь, которого они так и не дождались тем вечером. Уж слишком щупленький для коренастого Гейба. Но это никоим образом делу не помогло, а лишь добавило вопросов.
Как жаль, что взрослая жизнь не похожа на сказки. Было бы очень удобно иметь на привязи, например, семь гномов-приспешников или хитрожопого Румпельштильцхена на низком старте, ну, или хотя бы цепного волка специально для тех случаев, когда обидчикам очень срочно нужно надрать задницу и вправить мозги.
Сейчас было бы очень кстати.
В глазах уже пестрило от яркого экрана, затерявшегося светлым квадратом в темном помещении затхлой каморки. Мониторы с картинками видеонаблюдения показывали только выходы из корпусов. Никакого слежения за студентами! Только контроль, как бы эти юные дарования не навернулись с крыльца, радостно выпархивая из обители знаний навстречу дому.
— Приблизьте еще немного, пожалуйста, — вкрадчивый голос Престон эхом отбивался от стен.
Софи склонилась над экраном, упираясь руками в стол и упрямо всматриваясь в маленькую деталь на рукаве куртки, которая не давала ей покоя. Желтая эмблема виднелась скорее безнадежно расплывшимся пятном, нежели чем-то членораздельным. Престон хмурила брови, злилась, вертела головой, но с особой упертостью продолжала всматриваться снова и снова. Настолько поглощенная своей задачей, что совершенно абстрагировалась и от Бенедикта, склонившегося над ее плечом, и от охранника, который неловко кружил в паре шагов от них, чуть позади.
А потом вдруг Престон переменилась в лице и выпрямилась, застыв как деревянная кукла с приоткрытыми бледными губами и совершенно стеклянными глазами.
— LD, — ее голос звучал глухо и встревоженно.
Как ей вообще удалось различить буквы в этих поплывших переплетениях?
Рид обменялся восторженной улыбкой с охранником. Выпрямился, довольно разводя плечи, в предвкушении того, как выбьет всю дурь из шантажирующего их придурка, когда они — а они совершенно точно это сделают — доберутся до него.
«Престон, черт тебя дери, и снова ты на высоте!»
Уже хотел было спросить, что это за загадочное сочетание букв, но когда наткнулся взглядом на посеревшее лицо Софи, ему и самому стало дурно. Что-то было не так. Она была напугана, слишком отстраненно глядела своими распахнутыми глазами на экран, в которых раз за разом отражалось прокручивающееся на мониторе видео. Совершенно отрешенная и абсолютно не радостная от того, что ей удалось обнаружить зацепку.
— Софи, — Бенедикт чуть качнул ее за ссутулившиеся плечи и выжидательно уставился на поникшее лицо, — в чем дело?
Она не ответила, лишь продолжала таращиться в монитор, вернее в какую-то абстрактную точку, невидящим взглядом. Не ответила и тогда, когда Бенедикт чуть развернул ее к себе. Растрепанная голова упрямо, как болванка, поворачивалась обратно к экрану, цепко впиваясь взглядом в повторяющуюся картинку. Софи не отреагировала и тогда, когда даже уже озадаченный охранник позвал ее по имени.
«Престон, твою мать, скажи уже хоть что-нибудь, плевать мне на этого засранца, только приди в себя и прекрати как покойник пялиться в сраный монитор. Я волнуюсь».
Рид снова легонько потряс девушку за плечи, и она наконец медленно повернула голову в его сторону. Сжатые губы подрагивали, а затравленный взгляд бегал по его лицу ошалелыми рваными линиями, выхватывая черты по частям. Бенедикт уже просто не знал, как еще ее растормошить, а потому, когда ее голова снова поникла, являя ему вместо ответов лишь макушку, он и вовсе растерялся. Внутри заворочалось вязкое неприятное чувство.
Просто. Начни. Говорить. Пожалуйста?
— Софи, — чуть мягче позвал Рид, потянув стул на колесиках и разворачивая девушку к себе уже всем телом.
Присел на корточки рядом с ней, накрывая ладонями одеревеневшие пальцы, которые она сцепила в замок, уложив на коленки. Обескровленное девичье лицо его не на шутку беспокоило, если не пугало.
Наконец она снова подняла свою голову. Взгляд глаза в глаза, до самых недр и рокочущей беспокойством пропасти. И совсем тихий, но на самом деле оглушительно громкий для замершей в пространстве каморки, шепот:
— Я знаю, кто это.
