Сквозь лёд

Каждый человек индивидуален. Методы, работающие для одного, будут совершенно бесполезны для другого, и наоборот. Некоторые фигуристы говорят откровенно, что если бы не строгость тренеров и родителей, они бы не стали теми, кем являются сейчас. Многим нужен контроль извне. И дело даже не в слабой воле, а в человеческой натуре. Когда тебе больно, когда у тебя нет сил и хочется реветь навзрыд, тело сопротивляется всему, что тебе надо продолжать делать. Иногда воли бывает недостаточно, чтобы побороть это физическое сопротивление. Иногда нужен пинок со стороны: не под зад, а под дых. Джерард всегда был человеком миролюбивым, абсолютно не склонным к насилию в любой его форме, будь то психологическому или физическому. Он сам был одним из тех, кого надо было мотивировать через похвалу, кому подходил исключительно один метод – «пряника». И он был искренне уверен, что, на самом деле, такие все. Ни один нормальный человек не должен быть благодарен за то, что на него повышают голос, кроют матом и полностью уничтожают самоуважение. Вообще-то, он сам прекрасно справлялся со всем этим, и именно поэтому ему было важно, чтобы хотя бы тренер видел в нем что-то большее, чем неуклюжего бесталанного неудачника. Поэтому же он никогда не работал со своими подопечными через насилие. Не все были согласны с этим. Периодически он разговаривал с другими тренерами. Они пересекались в основном на соревнованиях, но бывало, что некоторые сами выходили с ним на контакт. В первом случае хоть кто-нибудь точно лез к нему со своим мнением, даже если успехи его собственных фигуристов были ниже, чем спортсменов академии. Они говорили, что он недостаточно строг, что он расслабил всех, что из-за этого они падают с элементарных прыжков, берут недостаточную высоту, слабо разгоняются и прочее, прочее, прочее. Они говорили это, ни дня не проработав с теми, кто выбрал Джерарда своим тренером. В большинстве случаев Джерард просто никого не слушал, но бывали и другие. Иногда Джерард думал, что с Фрэнком надо быть пожёстче. Несмотря на показную покорность, Фрэнк всё-таки был человеком очень своенравным. Если бы ему не понравились те песни, что были для него выбраны, то он точно поднял бы всех на уши, требуя утвердить что-то своё. И хоть он и попросил Джерарда выбрать песню самостоятельно, сам Джерард ни на секунду не поверил, что это было сделано просто так. Не в случае с тем, кто, по рассказам миссис Айеро, объявил голодовку, когда ему не понравился утверждённый прошлым тренером костюм. Как же они вышли из ситуации…? Ах, точно, мисс Рози выдвинула свой ультиматум. Андре Рози была строга. Насколько мог судить Джерард, она была американской Тутберидзе. Она не терпела непослушания и держала всех в ежовых рукавицах, так что, без сомнений, к Фрэнку отношение было такое же. С другой стороны, под её началом о его успехах можно было сказать немного. За последние полгода он вырос гораздо больше, чем за предыдущий год у мисс Рози, но, может, могло быть лучше? В конце концов, и Александр не раз говорил, что конкретно к Фрэнку стоило бы изменить подход. Правда, своей позиции он нашёл несколько иные причины. Джерард думал, что это просто бред. - Джи, ты же видишь, как он на тебя смотрит, - говорил Александр. – Твоя доброта ситуацию не спасает. Тебе нужно быть жёстче с ним, чтобы это не зашло дальше… Только если ты, конечно, не планируешь потакать его чувствам. - Каким чувствам, Алекс?! – вскрикнул Джерард. – Ты не понимаешь, о чём говоришь. Никак он на меня не смотрит. И даже не смей шутить об этом. Мне и так тошно. Он не мог даже на секунду допустить мысль, что Фрэнк… Или мог? Нельзя отрицать факты. Накануне соревнований Фрэнк явно чувствовал себя неловко рядом с ним, скованно. Джерард видел тот взгляд. На него смотрели так, он сам так смотрел… Этот взгляд всё портил, усложнял, вскрывал то, что никогда и ни под каким предлогом не должно было вылезти наружу. Под влиянием этого взгляда он сам стал откровенничать. «Если всё так, как говорит Алекс, то не стоило говорить такое. Возможно, слово «талантливый» подошло бы больше», - думал Джерард. Ещё несколько дней назад, может, можно было бы расставить границы, но сейчас ситуация уже вышла из-под контроля. Снежный ком рос, и когда именно обрушится лавина - лишь вопрос времени. Джерард не хотел этого признавать, но напряжение между ним и Фрэнком стремительно росло. Его можно было чувствовать кожей, даже будучи друг от друга в разных концах комнаты. С каждой проведённой наедине секундой лезвие, по которому они шли, становилось всё тоньше, а границы дозволенного стремительно стирались. Уже сейчас было очевидно, что отношение тренера к Фрэнку значительно отличается от того, как он относится к другим своим ученикам. Он не проводит с ними столько времени перед соревнованиями, не делает массаж и не называет их особенными. Он их не обнимает. Он не думает о них в неправильном ключе. Но ведь пока это всё скрыто от посторонних, то всё в порядке? Если никто ничего не видел и не слышал, то ничего не было? Джерарду захотелось проведать Фрэнка. С момента, как они вернулись в отель и разошлись по номерам, Джерард его не видел. Он подумал, что подросток волнуется больше прежнего из-за неудачного проката короткой программы. Возможно, он даже снова перестал есть? Эти мысли вызывали тревогу, молили заглянуть в соседний номер хотя бы на секунду, просто чтобы убедиться, что всё в порядке. Но он держался. Занялся другими делами, отыскал в холле Лиззи и поговорил с ней - в общем, всеми правдами и неправдами уводил мысль в противоположную сторону. Он ещё верил, что границы можно установить. Фрэнк тоже думал о сегодняшнем дне: о волнении, о выступлении, о Джерарде, - но в большей мере о последнем. Внутри было странное чувство, словно на самом деле всё должно было быть не так, будто у других момент подготовки никогда не проходил так, как у Фрэнка. Он вновь и вновь прогонял в мыслях воспоминания, стараясь найти хоть что-то, что могло бы объяснить это чувство. Подсказка пришла извне. Уже поздно ночью телефон зазвонил, и на дисплее высветился номер Якоба. Он был взволнован, говорил быстро и не совсем связно. Сначала расспрашивал о настроении, потом, не дождавшись ответа, перескочил на свои эмоции по поводу проката Энди Питерсона, а затем снова начал спрашивать о самочувствии Фрэнка. - Как ты? Что-то болит? Как думаешь, из-за чего упал? – вопросы сыпались один за другим, будто на другом конце провода был не фигурист с каким-никаким опытом, а обыватель, зритель, такой же, как и все. В конце концов, даже Линда не была взволнована результатами короткой программы настолько сильно, ограничившись одной смс-кой. - Эй-эй, - посмеялся Фрэнк, - помедленнее. Со мной всё в порядке. Синяки будут, но это не так страшно. - Ну хорошо, - на фоне послышался какой-то шум, а затем всё снова стихло. - Я даже не сразу понял, что упал. Не знаю, в чём дело… Кажется, я всё делал правильно. У меня была сильная судорога прямо перед выходом на лёд. Может, в этом дело? – Фрэнк вытянул ногу и осмотрел её, будто пытаясь найти ответ на свой вопрос. - Да ну, настолько сильная? – недоверчиво переспросил Якоб. В мимолётной тишине вновь послышался звон и звук наливаемой в стакан воды. - Ага. Пришлось звать Джерарда. Он мне сделал массаж, и всё прошло. - Он что?! – звук битого стекла и чертыханья Якоба указывали на то, что услышанная информация была чем-то, к чему он не был готов. - А что? – переспросил Фрэнк, тоже напрягшись. - Фрэнк, Джерард никогда никому не делал массаж, - его голос звучал несколько раздражённо и злобно, и это было так непривычно, что Фрэнк невольно сжался. Если бы они были рядом, то по выражению лица друга он, возможно, смог бы что-то понять, но они говорили по телефону, так что оставалось лишь гадать, что это всё значило. Якоб пообещал перезвонить позже и моментально положил трубку. Вариантов происходящего было не так много. Первый – Фрэнк реально особенный и эта особенность настолько сильна, что ради него Уэй поступился своими принципами, сдвинул границы и позволил себе выделить любимого спортсмена из всей своры фигуристов. Вариант номер два был… специфичный. И едва ли хоть кто-то, кроме самого Фрэнка, стал бы рассматривать его всерьез. Это было что-то из области фантастики. Ну не мог человек, который ещё десять лет назад высказывался о гомосексуальности не лучшим образом, вести себя так, будто испытывает чувства к… Боже. Это звучит просто смешно, да? Или нет? Все эти касания, взгляды, та тренировка на выработку «доверия» и оговорка, не замеченная самим Джерардом. «Я допустил ошибку при выборе песни. Вложил свой смысл». Сердце пропустило удар. С самого начала всё шло именно так, как он планировал. Не всё, но песня для произвольной программы действительно была выбрана Джерардом. Неизвестно, какой такой свой смысл он вкладывал в неё изначально, но сейчас всё абсолютно точно встало на свои места. Или почти всё. Те мысли, которые Фрэнк принимал за самонадеянность и излишнюю мечтательность, с большой долей вероятности оказались правдой. Когда Джерард говорил об особенности, он имел в виду именно это. «У Джи... всё сложно». Если допустить самый безумный вариант, то картина складывается следующая. Человек говорит, что негетеросексуальные должны обращаться за медицинской помощью, и это происходит сразу после провокационного вопроса о его собственной ориентации. Он из консервативной семьи, растёт в одном из самых гомофобных штатов. У него долгое время никого нет (или он этого не афиширует), а после спокойно берёт к себе в академию открытого гея, совершенно нормально с ним общается и не задаёт никаких вопросов. Индивидуально подобранная песня имеет весьма конкретный посыл, и при малейшей неудаче поддержка от тренера исходит такая, какой не видел ни один другой его ученик. Если допустить самый безумный вариант, то у Фрэнка есть шанс.

***

Ткань холодила. Каждый миллиметр кожи чувствовал температуру воздуха и моментально реагировал: мурашки волнами бегали по рукам, из-за чего волосы вставали дыбом. Их контакт с рубашкой вызывал неприятные ощущения, и Фрэнк проводил пару раз туда-сюда по всей длине руки, стараясь согреться. Рядом была упаковка салфеток, для которой ещё не было подходящего кейса-игрушки. Одна из них тут же была использована и брошена в урну. Фрэнк вздохнул, снова потёр руки и ещё раз осмотрел себя в чёрном экране телефона. Даже в нём можно было увидеть красивое мерцание мелкого глиттера на глазах и более крупного – на щеках. - Ты точно в порядке? – уже в сотый раз спросил Джерард у Фрэнка. Он был бледен и не отходил от подопечного ни на шаг, опасаясь возвращения адских судорог или чего пострашнее. В кармане брюк у него каждые несколько секунд вибрировал телефон, оповещая о новых сообщениях, но мужчина его игнорировал. - Я похож на кого-то, кто выглядит, как вы сейчас? – улыбнулся Фрэнк, и Джерард недовольно нахмурил брови. – Я спокоен, правда. Всё в порядке. – Джерард с недоверием оглядел его, ненадолго задержав взгляд на лице, и посмотрел на наручные часы. До выхода на лёд оставалось всего ничего – три минуты. Когда телефон завибрировал снова, Джерард со злостью вытащил его из брюк и перевёл в режим полёта. Фрэнк встал со скамьи, подойдя поближе к тренеру. Он подумал, что это идеальный момент для того, чтобы признаться хоть в чём-то или, может, для поцелуя. - Я давно хотел сказать, - начал он. Джерард поднял голову, и их взгляды встретились. Решимость Фрэнка куда-то испарилась, и он почувствовал себя маленьким, немощным, ни на что не способным. – Хотел сказать… спасибо за эту программу. Я думаю, что эта песня много для вас значит, и… я не подведу. – Джерард хотел что-то сказать в ответ. Возможно, начать отрицать причастность к выбору песни, хотя что-то подсказывало, что это уже бессмысленно. Идеально было бы сейчас как-то поддержать Фрэнка перед выходом на лёд, но Уэй лишь продолжил удивлённо смотреть на него, пока тот не развернулся и не пошёл быстрым шагом по холлу ко льду. - Следующим на лёд выходит Фрэнк Айеро. По итогам короткой программы он сейчас находится на пятом месте. Его произвольная программа под песню «Wonderwall». Фрэнк выезжает в центр льда. Арену на пару секунд накрывает тишиной, а затем её нарушает гитарный перебор, который становится сигналом начала проката. Фрэнк закрывает лицо ладонями, опускает голову вниз и отводит руки за спину, сцепляя их в замок. Правая нога очерчивает вокруг него дугу, но все мысли сосредоточены на другом. Он отталкивается и набирает скорость для четверного тулупа. Руки сцеплены у груди в замок, и по ощущениям это один из самых лёгких прыжков. Он приземляется уверенно и на автомате исполняет один элемент за другим, пока мысли полностью сосредоточены на самой песне. I don't believe that anybody feels the way I do about you now - Очень чувственная программа, идеально подобранный костюм и образ. Хотя, честно говоря, это очень неожиданно для него, ведь в юниорах он всегда проявлял более дерзкую свою сторону. Следующим заявлено вращение. Джерард завороженно наблюдает за вращением. Тело Фрэнка вырисовывает идеальные изгибы и линии. Каждый сантиметр от кончиков пальцев до лезвий коньков выглядит таким гармоничным, что впервые за всё время можно с полной уверенностью сказать, что Фрэнк нашёл себя в этой композиции и проживает её историю. Дорожка шагов плавно переходит в следующий элемент. Фрэнк расставляет ноги в стороны, приседает и отклоняется назад, кончиками пальцев касаясь холодной поверхности льда. Он открывает глаза и ищет взглядом тренера. - Великолепный кантилевер! Редко мужчинам удаётся исполнить этот элемент так изящно. Их взгляды встречаются. На щеках Фрэнка проявился румянец, на котором контраст блёсток заметен больше. Он встаёт и делает последний в программе прыжок – тройной аксель. Вступают клавишные, фигурист раскидывает руки в стороны, пропуская воздух сквозь пальцы и прикрывая глаза. Комбинация вращений завершает программу, и вместе с финальным аккордом Фрэнк встаёт и обнимает себя руками. Трибуны аплодируют, на лёд снова летит пара мягких игрушек и один букет. - Удивительные вещи творятся сегодня на арене «Орлеанс»! Энди Питерсон и Фрэнк Айеро поменялись местами, и сегодня Фрэнк чисто откатал свою программу. Посмотрим повтор и дождёмся оценок судей. Когда Фрэнк возвращается к бортикам, его вновь встречают хоть и недолгие, но крепкие объятия. Джерард отдал ему чехлы и накинул сверху флисовую кофту. - Ну вот видишь, откатал. Ты умница! - Спасибо, - ответил Фрэнк, устало улыбнувшись. - Я даже не заметил, что музыка уже закончилась. Дорога до «kiss & cry» в этот раз куда приятнее. Баллы ещё не известны, но что-то внутри обоим подсказывает, что рассчитывать можно на многое. Вместо того, чтобы обсуждать прокат или говорить на отвлечённые темы, они сидят на красном диване в тишине в ожидании обновления рейтинговой таблицы. Когда на экране происходят изменения, и строчка с именем Фрэнка с низа поднимается на вторую строчку, кто-то из них вскрикивает. Фрэнк, широко распахнув глаза, улыбается и быстро смотрит то на тренера, то вновь на экран телевизора. Джерард уже во второй раз за последние пятнадцать минут обнимает его и целует в щёку. На камеры это, к счастью, не попало. - Поздравляю! – прошептал он. - Ты серебряный призёр! В это же самое время в своём номере, матеря Питерсона, судей, «проклятого» Уэя и «чёртового выскочку» Айеро, сидел Аарон Тарковски. Буквально через три минуты после оглашения результатов ему позвонили. - Это что за хуйня, Тарковски? – послышалось в трубке. - Мы о чём договаривались? Расчёт был, а ты его запорол! - Да знаю я, на что был расчёт! – крикнул он. – А что я могу сделать? Откуда мне было знать, что этот так откатает? - Мне похуй, как ты будешь исправлять ситуацию. Последствия все на тебе. Чтобы дальше без сюрпризов. Если не разберёшься ты, будем разбираться мы, но уже по-своему. Тебе это не понравится.