Сквозь лёд

В идеальной жизни спорт не зависит ни от чего и ни от кого. Судьи в нём объективны и беспристрастны, а спортсмены не прибегают к запрещённым приемам ради победы. В идеальной жизни выигрыш или проигрыш зависят от того, как хорошо выступил спортсмен, а не от того, на кого «большие люди» поставили не менее большие деньги. Деньги. В пошлом, грязном, бесчувственном и грубом мире капитализма деньги решают всё: какое питание получит твоё тело, на каком постельном белье оно будет спать, в каком университете ты будешь учиться, в каком костюме придёшь на своё первое собеседование и как этот костюм оценят. В алчном и лицемерном мире капитализма все стараются продать себя подороже, показать себя чем-то большим, чем яркой обёрткой надкусанной на фабрике конфеты. В мире капитализма все покупается и продаётся. Даже большой спорт. Аарон Тарковски ненавидел себя и свою жизнь до недавнего времени. Хотя... черт, прошло уже двадцать лет! Он ненавидел бедность, ненавидел запах еды, которую надо «только разогреть» и грязно-серый оттенок шнурков. Так что когда ему, посредственному, но талантливому, а, самое главное, нищему фигуристу предложили деньги в обмен на одно падение, он согласился. Он тренировался, чтобы заработать, а если можно было получить вдвое больше денег, чем обещали за первое место, то зачем перетруждаться? Так он познакомился с ними. Они, кажется, управляли вообще всей индустрией. И несмотря на довольно большой... опыт сотрудничества, Тарковски так и не узнал, кто из них всех - самая крупная рыба. Он делал, что ему говорили, и не задавал лишних вопросов. Докатал свой последний сезон, а потом пошёл тренировать. Теперь уже его фигуристы делали то, что им говорил тренер, и не задавали лишних вопросов. К счастью, не все из них были талантливы настолько, чтобы заставлять их падать или недокручивать или делать любые другие помарки. Так что вскоре его «повысили», и, помимо прочего, он начал заниматься ещё и тем, что предполагал, кто на что горазд, и выдвигал пять лучших фигуристов среди мужчин, женщин и пар. В другой сфере его называли бы аналитиком, но здесь он был простой пешкой. Когда появился Уэй, работать стало сложнее. Он не был в этой системе, и его дети, эти мерзкие дети, были слишком ему преданы. Казалось, они советовались с ним по каждому вопросу, так что без его ведома едва ли можно было провернуть что-то серьёзное. Некоторые родители были настроены на переговоры, а в последний раз отходчивостью отличилась Джонс. Аарону удалось поработать с ней один сезон, пока гордость, алчность и бог знает, что ещё, не ударили ей в голову. Всем приятно выигрывать, так что когда ей сказали сложить крылья, она отказалась. Ей протоптали тропинку, убрали с её пути всех, кто мог ей мешать, и теперь она была не способна просто точно так же отойти в сторону. «Мелкая наглая шлюха». Рычаги нашлись. И если в женском катании сейчас всё шло гладко, то в мужском творился пиздец. Фрэнк Айеро вылез непонятно откуда и просто всё похерил. Схема, которая должна была работать идеально, больше не была жизнеспособна. Никто не рассчитывал на то, что Уэй закончит его юниорскую карьеру. Вообще никто. А в первую очередь - Аарон. «Это твоя работа, Тарковски. Ты хочешь сказать, что ты профнепригоден? Тогда мы найдём тебе замену!». План был прост. Питерсон всего-то должен был быть вторым. Не первым, потому что о первом месте позаботились спонсоры «Кубка Китая», но всё же. Задача простая, тем более для фигуриста его уровня. Но после произвольной программы всё пошло под откос. Энди испереживался из-за результатов Юн Ли (ведь его об изменениях в плане не предупреждали), пару раз грохнулся на лёд и запорол весь прокат. А Айеро, напротив, видимо где-то набрался уверенности и всё чисто откатал. «Гадёныш». Теперь у него, Аарона, были проблемы. И худшим из всего этого было то, что набранных Айеро на «Скейт Америка» баллов было достаточно для того, чтобы попасть на ещё один этап. И раз уж планы расписаны на весь сезон, то надо бы теперь постараться сделать так, чтобы хотя бы на будущих соревнованиях Айеро не стал проблемой ни для кого.

***

Когда Фрэнк был маленький, они с мамой отмечали его успехи на соревнованиях просмотром фильмов ужасов (она не разрешала ему смотреть их в одиночестве) и пиццей. Потом она перестала сопровождать его, и они откладывали торжество на день-два, тем более, что график позволял. Раньше Фрэнк возвращался с соревнований в тот же день, максимум - на следующий, а сейчас ему предстояло ещё два полных дня провести в Лас-Вегасе, и лишь на третий, рано утром, был запланирован самолёт. И может, это неподобающее шестнадцатилетнему поведение, но Фрэнк хотел соблюсти традицию. Да, он чувствовал себя ребёнком, да, это было наивно и глупо, но это самое большое его достижение за последнее время, и, кажется, оно заслуживает того, чтобы быть отмеченным? Соревнования в мужском одиночном закончились, и почти все фигуристы были в отеле. Фрэнк вышел из номера, раздумывая, из кого можно собрать более-менее весёлую компанию. Сперва он подумал о том, чтобы пригласить к себе Лиззи, но засомневался , что это хорошая идея. Завтра у женщин по расписанию была короткая программа, и как бы Лиз ни старалась сделать вид, что у неё всё под контролем, она боялась. Это было понятно, объяснимо и видно. А кроме неё и Джерарда он не знал никого, поэтому список потенциальных друзей на одну ночь опустел моментально. Немного поразмышляв, Фрэнк пришёл к выводу, что было большой ошибкой сидеть все дни до соревнований в номере: он не успел ни с кем нормально пообщаться, так что даже среди оставшихся фигуристов не нашлось ни одного, кто был бы не против провести с ним время. И без того они слишком отличались: были холодны, грубы и имели совершенно другие приоритеты. Так что Фрэнк вышел из номера и пошёл по плохо освещённому коридору, с каждым пройденным шагом все сильнее чувствуя внутри тяжесть одиночества и разрастающуюся жалость к себе. Из казино, находившегося в отеле, доносились приглушённые звуки голосов, смеха и каких-то криков, что расстраивало ещё больше. «Я в Лас-Вегасе. Здесь казино буквально на каждом шагу, а я даже пиво купить не могу!». Фрэнк не хотел пиво, он хотел получить хоть что-то в награду, кроме медали и призовых. Признание? Злость на себя, на свое положение и на всех этих людей внизу поглотила Фрэнка, и он пнул стену, выругавшись, а потом засунул руки поглубже в карманы джинсов и развернулся в обратную сторону. Он думал выпить баночку диетической колы, послушать немного музыку или полистать «Инстаграм» и, может, подрочить. Звучит, как описание одного вечера из жизни обычного подростка. - Эй, красавчик, - какая-то дама с тёмными завитыми волосами вышла в холл, и обращалась она явно к Фрэнку. Он притормозил, размышляя, что ему стоит делать: проигнорировать женщину или ответить ей? - Привет, - он всё-таки развернулся и выжидающе посмотрел на женщину. Она выглядела лет на пятьдесят, но так, будто у неё были деньги, чтобы выглядеть на сорок пять. - Хочешь присоединиться? - Вы не выглядите как женщина, готовая пойти на преступление, - усмехнулся Фрэнк. - Вообще-то мне... восемнадцать. - Ничего, пойдём. Она улыбнулась кривым ртом и протянула руку с кучей браслетов, колец и перстней. - Ты выглядишь как парень, которому не помешает повеселиться. Мы не войдём в зону казино. Просто посидим в баре. Я куплю тебе что-нибудь, если хочешь. - Фрэнк на секунду замялся, но в конце концов кивнул и пошёл за женщиной, оглянувшись на коридор в последний раз. Незнакомка обещание сдержала. Непонятно, зачем вдруг ей понадобился такой юнец, но Фрэнк старался не думать о плохом. Ему было слишком грустно и одиноко, чтобы отказываться от такого предложения, а если он выйдет из бара ещё до того, как тренер заметит, что он не в номере, то будет идеальное... преступление? Звучит комично. «К черту Джерарда. Он мне не папочка, чтобы следить за каждым шагом», - перед Фрэнком поставили стакан с каким-то коктейлем, название которого было у всех на слуху, но о котором он сам ни разу не слышал. Сложно разбираться в алкоголе, когда всё, что ты видишь, - лёд и спортзал и, может быть, кабинет травматолога или ортопеда. Фрэнк довольно улыбнулся и придвинул стакан ближе к себе. - Так, как, говоришь, тебя зовут? - спросил он, обратившись к женщине. На языке после сделанного глотка остался приторный вкус сиропа. - Разве это важно? - улыбнулась женщина, всматриваясь в лицо Фрэнка. В руках у неё была сигарета, а на стойке перед ней - стакан с бренди. Фрэнк ещё раз оглядел женщину с головы до ног и заключил, что ей можно доверять. - А ты Фрэнк? - Вау, как ты узнала? - он весь вытянулся, удивлённый и восхищённый одновременно. - Тебя показывали по телевизору сегодня. «Скейт Америка», да? Поэтому ты в Вегасе, - она стряхнула пепел в пепельницу и сделала ещё одну затяжку. - Точно! - послышалось у Фрэнка из-за спины. - А я думаю: лицо знакомое. - Фрэнк развернулся на барном стуле, чтобы посмотреть на говорившего. Им оказался мужчина с расстегнутой до пупка рубашкой кислотно-розового цвета. - Ну ты и выделывал там. Я, вообще-то, не фанат этого вашего фигурного катания, но ты выглядел круто. - Спасибо! За этим мужчиной подошёл следующий. Все они делали вид, что узнали Фрэнка, чтобы не выглядеть дураками, и все хвалили его за «тот охуенно красивый прыжок». В какой-то момент первый стакан опустел, и на его месте появился следующий, а народу вокруг стало так много, что Фрэнк потерял счёт времени и свою старшую подругу. Он уже не был уверен в том, что все эти люди говорили с ним. Они обсуждали сначала спорт, потом деньги, потом свои успехи и поражения в казино, а потом кто-то решил устроить соревнования по армрестлингу на деньги. Все стали делать ставки, и Фрэнку стало ещё веселее. Его фаворит как раз побеждал, когда в кармане джинсов почувствовалась вибрация. «Джерард», - гласила надпись. Веселье тут же сменилось паникой. Фрэнк трясущимися руками положил телефон на барную стойку и, не отрывая взгляда, смотрел на светящийся экран. Он возненавидел себя, пятидесятилетнюю даму из казино и вообще всех вокруг. Он думал, что он плохой, просто ужасный ученик. Он не должен был идти сюда, не должен был пить. Блять, да его узнали! Если кто-то решит рассказать, как бухал с несовершеннолетним фигуристом, то вряд ли ему кто-то поверит. Только если никто не сделал фотографию. А вдруг здесь журналисты? В газетах напишут, что это Джерард плохо следит за ним. Их вызовут на ковёр в федерацию, и, возможно, Фрэнка даже дисквалифицируют? «Да какого черта?! Он не должен за мной следить. Сделаю вид, что сплю». Следом пришло сообщение. Джерард знал, что Фрэнк не спит и не в номере. «Фрэнк, где ты? Просто скажи, чтобы я не волновался». - Блять, - прошипел Фрэнк и уронил голову на стойку. На это моментально отреагировал бармен: - Парень, ты в порядке? - Фрэнк что-то невнятно пробубнил. - Тебе, кажется, нет двадцати одного. Лучше бы тебе уйти отсюда, я не хочу проблем. - Я не могу, он меня убьёт, - он ненадолго поднял голову и показал бармену дисплей телефона. - Слушай, это не мои проблемы, но мне кажется, что если кто-то переживает о тебе, то он тебя любит и точно не будет убивать. Ответь на звонок. «Любит…», - мысленно повторил Фрэнк. Он закусил губу, обдумал сказанное барменом и всё-таки взял трубку. Сначала послышался мат, а затем - более громко - уже что-то более связное: - Ну наконец-то. Ты где, Фрэнк? С тобой все в порядке? - Алло, - ответил он. - Я.... в отеле. - В каком отеле? Их тут на милю десятки! - В нашем. - Где именно в отеле, Фрэнк? - В баре, Джерард, - Фрэнк несколько опьянённо захихикал от большого количества согласных и рычащего «рар». - Какого... Ты что, напился? Ох, ладно, оставайся там. Я сейчас подойду. Вызов сбросился, и Фрэнк в очередной раз посмотрел на бармена. - Если меня убьют, то ты в этом будешь виноват, - сказал он. Джерард появился рядом очень скоро. Кажется, не прошло и пяти минут. Он стащил Фрэнка со стула и убедился, что тот может стоять. - Ты пьян, - констатировал он. - Куда вы смотрите? - обратился он к бармену. - Ему шестнадцать! - Ему я не наливал, - мужчина повесил стакан над стойкой и отошёл в противоположную сторону, чтобы обслужить клиента. - Я не пьян, - возразил, хоть и поздно, Фрэнк. Он встал ровно и дотронулся пальцем до кончика носа. - Ха! - Пошли отсюда, - Джерард взял Фрэнка за руку и повёл к выходу, стараясь не смотреть на других посетителей бара, бутылки за стойкой и стаканы на столиках. Весь этот шум, эти запахи и вся атмосфера пробуждали в нём неприятные воспоминания, которые он с удовольствием стёр бы из головы вовсе, если бы такая возможность была. Алкоголь был той вещью, которая разрушила его, подвела к точке невозврата. Он видел пропасть и танцевал на самом её краю, готовый упасть в любой момент. Он лишился всего, что имело для него хоть какой-то смысл, единственного, что он умел делать. И самым обидным во всём этом было то, что эта потеря не зависела ни от пошатнувшегося ментального здоровья, ни от травмы. Это была даже не его инициатива, но страдал всё равно только он. Страдал и продолжал танцевать, раня ноги об острые края камней и заливая раны алкоголем. Алкоголь же кружился в танце вместе с ним, ускоряя темп с каждой выпитой бутылкой, пока картина перед глазами не расплывалась акварельным месивом, которое он потом выблёвывал вместе с желчью в унитаз, на асфальт, на свои штаны, на блузку той барменши и ещё черт знает на что. Утром он непременно обо всём жалел и начинал ненавидеть себя ещё больше. Это был день сурка: проснулся утром с ненавистью к себе, попытался исправить ситуацию, потерпел поражение, пошёл заливать всё алкоголем. Так что следующей ночью танец повторялся. Иногда к нему присоединялись совершенно ужасные, жуткие мысли, которые вообще-то должны были хотя бы до утра утонуть в выпитых литрах. Разорвать круг было сложно. Никто не знает, что произошло бы, если бы Хелена не разбила тогда очередную бутылку. Юные алкоголики выглядят ещё ничтожнее, и поэтому, глядя на Фрэнка, Джерард чувствовал злость. У Фрэнка было всё, о чём сам Джерард мог только мечтать: почти нормальное детство, понимающее окружение, любимое дело и куча таланта размером с Эверест. Так что да, Уэй не понимал причину такого поступка Фрэнка и злился. Очень злился. Фрэнк отдал Джерарду карту-ключ от своего номера, немного на него завалившись, чем чуть не опрокинул обоих на пол. Он не чувствовал себя сильно пьяным. Да, координация была несколько нарушена, и все происходящее было, как во сне. Барьеры, сдерживавшие его, пропали: он стал смелее и чуть-чуть веселее, хоть и побаивался того, что может сказать или сделать Джерард. Но лишний раз коснуться его всегда было приятно, а особенно сейчас. На самом деле, чувства к Джерарду сложно было назвать однозначными. Иногда Фрэнк видел в нём мужчину. То есть, обычного мужчину, с которым можно было бы сходить на свидание, пролежать весь пасмурный холодный день под тёплым одеялом и которому можно было бы подарить на Рождество самый уродливый свитер из всех, которые только получится найти. Наверное, эту его сторону можно было бы охарактеризовать как «Джи», хотя Фрэнк понятия не имел, что же всё-таки он собой представляет. Но иногда Джерард становился Джерардом. Он словно гипнотизировал одним своим взглядом, заставлял все внутренности сжиматься в узел, заставлял сходить с ума. Мимика, жесты, походка, голос – он будто был древнейшим из богов, обладал силой, которой невозможно было противостоять. Эта сила распаляла огонь так ярко и сильно, что он не то, что обжигал, – сжигал всё в округе и заставлял тихие стоны срываться с губ. Такой Джерард обезоруживал Фрэнка, превращал его в марионетку, в раба, которому можно было бы приказать облить себя бензином и поджечь, и он бы это сделал. Как только дверь за ними закрылась, Джерард вздохнул. Фрэнк, закусив губу, улыбался, хоть и старался скрыть это, но только ради приличия. - О чём ты только думал?! - воскликнул Джерард, пройдя глубже в номер. Злость продолжала кипеть, и вид Фрэнка не то чтобы способствовал успокоению. Всё, что он мог делать, - стараться не говорить слишком громко, чтобы их хотя бы никто не услышал. - Вообще-то я думал подрочить и лечь спать, - ответил Фрэнк и хихикнул. - Ой, не то! Я не собирался делать ничего из того, что сделал, - он прислонился спиной к двери и скрестил руки на груди. Джерард, сбитый с толку, ненадолго замолчал. Фрэнку удалось выбить из головы все мысли, браво! - Не смей больше так делать, Фрэнк. Никогда. Завтра у Элизабет соревнования, а я с тобой вожусь. Это никуда не годится. - Да, - преувеличенно серьёзно ответил Фрэнк и нахмурился. - Завтра соревнования у Лиззи, а вы всё ещё со мной, - он снова заулыбался, и на этот раз улыбку было видно даже в полутьме комнаты, нарушаемой лишь неоновым свечением вывесок с улицы. - Я понятия не имею, к чему ты клонишь, но прекрати это немедленно, Фрэнк, - сердце Джерарда застучало быстрее. - И ложись, пожалуйста, спать. - Вам никогда не говорили, что слог «рар» звучит как рык? Дже-рар-д, - Фрэнк усмехнулся и чуть отошёл от двери. Он надеялся, что пойдёт сейчас в ванную, а Джерард пойдёт в свой номер, и они спокойно разойдутся, а завтра сделают вид, что ничего не было. Но ещё он надеялся, что тот останется и Фрэнк сможет ещё какое-то время поговорить с ним вот так, прикрываясь алкогольной развязностью. Джерард сделал шаг вперёд. - Фрэнк, - повторил он тем самым тоном, тоном Джерарда, который заставлял Фрэнка заткнуться. Расстояние между ними стало непозволительно маленькое, настолько, что тела начали чувствовать жар друг друга. Фрэнк выпрямился, но не отступил. Всё его тело напряглось, и ему пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в глаза Джерарда. Градус неловкости возрос. Ещё пару секунд они заряжали электричеством воздух между ними, пока что-то не произошло. Может быть, ударила молния. Джерард не понял, чьё тело подалось вперёд первым. Он услышал стук лопаток Фрэнка о дверь и его приглушённый стон. От его волос пахло сигаретами с ментолом, а губы на вкус были, как мартини. Он целовал Джерарда жадно и не очень умело, прижимался пахом к его бедру и обнимал руками шею. Это было чем-то, что никогда даже не надеешься испытать. Бёдра, пальцы, губы, подрагивающие ресницы, обжигающе-горячее дыхание. Это было так приятно, головокружительно, прекрасно и так… неправильно, неправильно, неправильно, неправильно … - Стой, - Джерард разорвал поцелуй первым, быстро и резко отступив назад. - Мы... я не могу. Ложись спать, Фрэнк, - он открыл дверь и быстрым шагом пошёл по коридору, тяжело дыша. Фрэнк, обессиленно осев на пол, коснулся пальцами всё ещё влажных после поцелуя губ.