Сквозь лёд

Когда Джерарду было лет пять или шесть, у него был один лучший друг. Генри. Генри не занимался фигурным катанием, а просто ходил в школу, как все дети, ел всякую гадость и обожал мультики. Они с Джерардом любили делать вид, что они муж и жена (поскольку они не знали, кем будет второй мальчик, сошлись на том, что останется женой). Ходили в обнимку, целовали друг друга в щёку и называли «родной», «дорогой» и другими словами, которые Генри слышал от своих родителей и которые, по их мнению, супруги должны были говорить друг другу. Это продолжалось какое-то время, пока однажды папа Генри не услышал один из множества «супружеских диалогов». - Дорогой, у нас скоро годовщина свадьбы, - пропищал Генри, обнимая Джерарда за плечи. – Как мы её отметим? - Что такое годовщина? – нахмурился Джерард и смущённо посмотрел на друга. - Это большой праздник! Мама и папа отмечали годовщину на этих выходных. А твои мама и папа этот праздник не отмечают? – Джерард поджал губы и помотал головой. - Я ни разу не слышал… Ладно, - задумался Джерард, - давай сходим в кафе. Я закажу тебе твоё самое любимое мороженое! Потому что я тебя люблю! – мальчики чмокнули друг друга в щёку и обнялись. Как раз в этот момент в гостиную, где они сидели, вошёл папа Генри. - Что это вы тут делаете? – спросил он, анализируя обстановку. Игрушки лежали практически нетронутые, а телевизор был выключен. - Играем в годовщину, как у вас с мамой! – радостно заявил Генри. – Мой муж сказал, что отведёт меня в кафе! – он снова обнял Джерарда и счастливо улыбнулся, будто они в самом деле собирались пойти в кафе. - Муж? Твой? – лицо мужчины нахмурилось и он сел в кресло. К счастью, дома был лишь он, так что больше никто ничего не слышал. – Интересная у вас игра… Только не играйте в неё при Дональде, ладно? Джерард замер. Всё, что касалось папы, волновало его. Они с мамой так часто ссорились и так часто его собственное имя звучало в этих ссорах, что упоминание отца моментально пробудило в детском сознании всё самое неприятное. Пока одни боялись темноты, призраков и чудовищ из-под кровати, Джерард вздрагивал при имени «Дональд». - Папа не любит годовщины? – спросил Джерард, и тон и интонация его голоса прозвучали так несвойственно для пятилетки, что отец Генри съёжился. Он никогда не общался с Дональдом слишком близко, но на то были свои причины. Что-то внутри ему подсказывало, что по этим же причинам Джерард всё время выглядел забито, напугано и даже болезненно. Вскоре мальчики «развелись». Самым интересным в этой истории было то, что Джерард помнил Генри, но не помнил ни разговора, ни их игры, - вообще ничего. Конфабуляции, реструктуризация событий, имевших место быть когда-то давно. У детей до восьмидесяти процентов воспоминаний – ложные. Они лгут и сами верят в то, что говорят. «Да, мама, я ходила сегодня в музыкальную школу. Как это звонила? Да она врёт всё, я была на занятии!». Штука в том, что мозг заново по крупицам собирает воспоминание, основываясь на том, что было после. Если после Джерард подружился на катке с Линдси, то, значит, они играли всё время вместе. И никаких друзей-мальчиков не было тоже. Джерард вновь встретился с Генри спустя десять лет. К тому моменту он сам был уже достаточно знаменитым фигуристом, по крайней мере, в родном Техасе, а его друг так и продолжил учёбу в самой обычной школе. Не было вообще никаких предпосылок к тому, чтобы их судьбы вновь пересеклись, но как раз в тот же период Джерард любил ходить на всевозможные вечеринки и отдыхать – морально и физически – от спортивных будней. Ни о каком спортивном режиме, конечно, и речи не шло. В узком спортивном кругу о нём ходили всякие слухи. Генри было шестнадцать лет, и он выглядел, как типаж Джерарда, к которому тот неосознанно тянулся. Пирсинг, крашеные ногти, мерч какой-нибудь группы, подведённые чёрным карандашом глаза… Генри в шутку назвал его «муженёк», и если сначала это вызвало у Уэя непонимание и смущённую улыбку, то потом напугало. Как раз тогда он переживал сильнейший кризис ориентации. Он начинал замечать, что не реагирует на свою партнёршу так, как должен бы в понимании всего окружения. Да и не только на неё, но и на других фигуристок. Он не остаётся после прокатов, чтобы посмотреть их выступления и поймать момент, когда задерётся юбка и обнажит наполовину скрытые под тканью костюма ягодицы… Он был уверен, что с ним что-то не то, когда, занимаясь в зале, уделял другим парням внимания больше, чем девушкам. И тут это. Привет из далёкого детства, который не только дал ответ на неозвученный вопрос, но и обрубил на корню все возможные отговорки. Джерард – гей. И если психически (будучи трезвым) он это всеми силами старался отрицать, то после пары стаканов он уже оставлял на шее Генри багровые засосы в тёмной комнате на втором этаже дома. Ложные воспоминания… Можно ли доверять тому, что запомнилось? Джерард очень хотел бы, чтобы какой-нибудь эпизод вчерашней ночи выпал, а на его место встал другой. Кусочек паззла из другой коробки, который, однако, идеально вписывается в картину. Идеально заменяет… губы, горячее тело, дыхание на своём лице, руки на шее, бёдра …последние двадцать минут вечера. «Постучал в дверь номера Фрэнка, ответа не последовало, вернулся в номер. А лучше даже: подумал, что делает Фрэнк, выбил мысль из головы, лёг спать. А ещё лучше: не думал о Фрэнке весь вечер, не ходил в номер, не забирал из бара, не целовал. Чёрт. Надо начинать сначала. Не думал о Фрэнке весь вечер…». Это ведь не Джерард первый начал, так? Он ведь оттолкнул от себя Фрэнка. Он смог предотвратить худшее. Всё дело в алкоголе и в неуместных чувствах. Не его, а Фрэнка. У каждого бывает стадия, когда влюбляешься в своего гетеросексуального друга (тренера), особенно когда это чуть ли не единственный, кто помогает тебе справиться со всем тяжёлым, так внезапно навалившемся на хрупкие плечи и сведённые судорогой ноги. Это можно пережить. «Ты должен поговорить с ним», - думал Джерард и тут же начинал задыхаться от страха. Проблема была в том, что было совершенно непонятно, о чём говорить, с чего начать, к чему подвести. Фрэнк был бомбой, которая могла взорваться в любую секунду. Невозможно было предугадать его реакцию наверняка: вдруг Джерард с ним поговорит, а он закатит истерику на весь отель, разозлится и начнёт мстить? Вдруг для Фрэнка этот поцелуй в принципе ничего не значил? Тогда Джерард будет выглядеть наивно и глупо, придавая слишком много смысла всему происходящему. Тогда он подставит себя… Идеальным решением было бы то, что Фрэнк был вчера настолько пьян, что забыл обо всём произошедшем. Тогда Джерард тоже мог бы сделать вид, что ничего не было, продолжить общение как ни в чём не бывало и постараться избегать повторения ситуации. Возможно, если это игнорировать, то оно исчезнет?

***

Утром Джерард был с Лиззи, у которой нервы были не на пределе, а мышцы не сводило судорогами, которая сама выбирала себе песни для обеих программ и с которой не пришлось возиться… Это было просто ужасно - думать о ком-то в таком ключе, но Джерард был благодарен богам, дьяволу, демонам и всем, кто мог приложить к этому руку, за то, что Лиззи была удобной. Не всегда, но большую часть времени. О ней не стоило лишний раз переживать, потому что она была крайне самостоятельна, сдержана и вообще вела себя так, будто никого не было и ничего не происходило. Это было очень кстати, потому что второй порции волнения Джерард точно не пережил бы. Девушки одна за другой выходили на лёд, исполняли короткую программу и тут же скрывались, уступая место следующей. Фрида, чёрный лебедь, Анна Каренина, Эсмеральда – образы сменяли друг друга, словно в диаскопе, но едва ли Джерард уделял им какое-либо внимание. Вообще-то обычно он как раз-таки анализировал программы конкуренток, прикидывал примерные результаты, выявлял слабые и сильные стороны или подмечал интересные для себя комбинации или хореографические элементы. Это сейчас было сложновато сконцентрироваться, потому что всё внимание было переключено на то, что он собрался игнорировать. Словно нарочно, мозг вновь и вновь возвращал его к Фрэнку, перебрасывая туда-сюда от вчерашнего вечера к рандомным эпизодам предыдущих шести месяцев, а иногда даже более ранним событиям. Если так подумать, идея взять Фрэнка была сумасшедшей с самого начала. Да, Джерард хотел себе новых фигуристов в академию (что отчасти было вызвано уходом Лили), да у него появились амбиции, свойственные в первую очередь какому угодно тренеру, но не ему, но всё это никак не объясняло принятое им решение. Потому что Фрэнк обещал быть проблемным с самого начала. Первое, что о нём стало известно, - «мальчик не хочет менять тренера». Его заставили. Из этого обычно никогда не получалось ничего хорошего. Что можно извлечь из партнёрства без партнёрства? Когда одна из сторон не заинтересована, это путь в никуда. Джерард понимал, что он может лишь потерять время, если возьмётся за Айеро здесь и сейчас, что он пошёл на поводу у чувств, которым в работе не должно было быть места в принципе, но он был готов рискнуть. Поставить на кон всё, чего он достиг многолетним трудом, ради одного шестнадцатилетнего паренька, в котором было сокрыто нечто большее, чем усердие, красота и талант. Смелость. Гордость. Открытость. Дерзость. Он впервые увидел Фрэнка год назад на соревнованиях среди юниоров далеко за пределами льда. Это был какой-то конфликт, в сути и причине которого Джерарду так и не удалось разобраться. Всё, что он смог понять, - ребята постарше обсуждали какое-то фото, из их ртов вылетали грязные ругательства, сопровождаемые смехом и капельками слюны. Они так упивались своими унизительными шутками, что не заметили Фрэнка. Он подошёл, взглянул на фото в телефоне и буквально через секунду его голос разносился по всему холлу. Он не кричал, но говорил уверенно и со злостью, граничившей с ненавистью. Его речь была длинная, и несмотря на столь же надменные взгляды противников, запал Фрэнка никуда не исчез. Джерард не запомнил всего, но кое-что в его память по какой-то причине врезалось крепко. Фраза, которую озвучил Фрэнк уже под конец своей тирады: «Вместо того, чтобы обсуждать чужую жизнь, лучше бы занялись собой. Стыдно в семнадцать-восемнадцать лет быть юниором». Его тогда пожурили, сказали, что посмотрят на него в семнадцать. Что ж, наверное, сейчас они кусают локти (по крайней мере, Джерард на это надеется). Фрэнк был таким маленьким и уязвимым в той толпе. Он был один, и его мнение было не самым популярным, но даже в такой ситуации Фрэнк остался… Фрэнком. Дерзким, смелым, готовым драться за свои взгляды. Это было впечатляюще настолько же, насколько впечатляюще он выглядел на льду чуть позднее. В тот день он скользил агрессивно, оставляя глубокие порезы на холодной глади, складывавшиеся в абстрактную картину. Возможно, в этой картине он видел то, что не суждено было увидеть больше никому, кроме него самого. - Вы видели, как она приземляет лутц? – Лиззи появилась внезапно, выбив Джерарда из размышлений и напугав его. - Ммм, - промычал он, - да. – На лице было написано, что ничего он не видел и вообще последние минут десять пребывал где-то вне этого мира. Лиззи закатила глаза, сняла чехлы и, размяв руки, вышла на лёд, не дожидаясь наставлений тренера или слов поддержки.

***

Фрэнк понял, что он влип в какой-то пиздец минут через десять после того, как ушёл Джерард. Он сходил в душ, выпил колы, и до него дошло, что он даже никому ничего рассказать не может: ни маме, ни Якобу, ни кому-либо ещё. Джерард - мужчина, Джерард старше, и если кто-то что-то узнает, то все сразу начнут говорить о совращении, не вдаваясь в подробности. Фрэнк не хотел подставлять его, и поэтому твёрдо решил, что будет молчать. Груз этой тайны моментально лёг на его плечи, едва не придавив к земле. Он не мог ни с кем поделиться произошедшим, но так хотелось! Потому что, блять, серьёзно? Фрэнк не рассчитывал, что у него есть даже крошечный шанс на то, что Джерард обратит на него внимание. Он был благодарен своей хандре, желанию отметить победу и кинувшей его в середине вечера незнакомке из бара, - благодарен так, что готов был прыгать от счастья. Конечно, все произошло слишком быстро, чтобы делать выводы, но Джерард не оттолкнул его сразу же. Возможно, их губы соприкасались в течение пяти секунд максимум, но то, как это было... Фрэнк был готов отдать голову на отсечение, пожертвовать всеми своими коньками и призовыми деньгами за идею о том, что тренер питал к нему чувства. Хотя это было неправильно. Фрэнк понимал, что ни один здравомыслящий адекватный человек не должен отвечать на поцелуи подростка. Вообще-то люди должны испытывать влечение и интерес к кому-то примерно своего возраста, но ему было просто-напросто плевать: какая разница, кто когда родился, пока это всё происходит по обоюдному согласию? Это ведь даже не педофилия... К тому же, бывали времена, когда люди женились и в пятнадцать, и в четырнадцать лет. Не то чтобы Фрэнк одобрял это. Просто лишний раз убеждал себя в том, что важен контекст. На самом деле, разница в возрасте скорее смущала Фрэнка, чем отталкивала. Он жалел, что не родился раньше, только лишь потому, что думал, будто Джерард не захочет с ним связываться из-за его неопытности. Хотя на самом-то деле всё было не совсем так. У Фрэнка были отношения, и если до секса с проникновением в них так ни разу и не дошло, кое-какой опыт всё-таки был. Опасливые мысли, вызванные кучей страхов и тонной неуверенности расплылись случайно капнувшей кляксой чернил и сложились, как в тесте Роршаха, в более развратные образы. От этих фантазий у Фрэнка мгновенно сдавило грудную клетку, а кислорода в номере с открытым окном стало катастрофически мало. Он мотнул головой в попытке отогнать эти мысли и, пройдя в ванную, умылся холодной водой. Расставив руки по краю раковины, он некоторое время вглядывался в собственное отражение, стараясь вернуть себе в одно мгновение утерянное спокойствие. Зрачки были расширены, волосы - растрёпаны, а на щеках алел румянец, который придавал ему ещё более юный вид. «Ну и картинка», - с усмешкой подумал он, отмечая, что в возбуждённом состоянии выглядел совсем иначе. Привлекательнее. Что-то подсказывало Фрэнку, что идти на арену ради того, чтобы лишний раз встретиться с Джерардом посмотреть женскую короткую программу, было не лучшей идеей. Мыслей по существу было ноль, и он был уверен, что если столкнётся с Джерардом, то будет тупо молчать и краснеть. Либо потеряет весь страх и снова сделает что-нибудь, но в этот раз отделаться алкогольным опьянением не получится, так что ему снова придётся тупо молчать и краснеть. Поэтому было решено прогуляться по городу. Лас-Вегас, честно говоря, выглядел, как мираж, возникший посреди пустыни. Все эти отели с казино и неоновыми вывесками, следы человеческой деятельности, называемые умным словом «инфраструктура», выглядели так чуждо в песчаном пейзаже с некоторыми вкраплениями зелёного, что становилось плохо. Хотелось снова закрыться в номере и не выходить оттуда до самого вылета обратно в Лос-Анджелес (по сути - ещё одну пустыню). Лас-Вегас явно был переоценен, и чем дальше Фрэнк шёл, стараясь натянуть розовую панаму на глаза максимально сильно, тем больше он в этом убеждался. Он стал размышлять о том, что ещё было не тем, чем казалось на первый взгляд, ведь, по сути, всё вокруг – отражение наших собственных проекций. Мы видим мир и воспринимаем его так, как воспринимаем, только благодаря опыту и другой субъективщине, которая может влиять на восприятие. Эта субъективщина наполняет смыслом просто всё: от столетних произведений до ноты в аккорде и дуновения ветра. Может, в песне на самом деле поётся не о неразделённой любви? Может, фронтмен просто писал красивую историю из красивых слов, чтобы продать альбом подороже? «Эти размышления не имеют никакого смысла! Быть, а не казаться. Казаться, а не быть. Как быть, если всё время только кажешься?». Фрэнк был уверен, что в глазах каждого отдельно взятого человека он выглядит иначе. Например, он знал, что для Якоба он как младший брат, за которым надо следить и о котором надо заботиться. Для Дэйва он был тем, кто останется в памяти навсегда, даже если оба прекратят общение и больше никогда не встретятся (ах, да, они ведь уже прекратили): просто потому, что оба были друг у друга первыми серьёзными. Фрэнк семенил ногами по раскалённому асфальту, перебирая в голове лица знакомых, предполагая, кто что о нём думает. Помимо тех, с кем он был знаком лично, была ещё целая тонна людей, которые лишь наблюдали за ним со стороны. Другие фигуристы, судьи, телезрители, фанаты, подписчики в социальных сетях, прохожие, - и в глазах каждого – совершенно другой Фрэнк. Возможно, даже с другими чертами лица. Очередь дошла до Джерарда. «Чёртова загадка». Проблема с ним была в том, что он всё время лишь казался, не обнажая истинную сущность. Что его волнует, чем он живёт, что любит и что ненавидит? Какие-то отдельные крупицы воспоминаний, собранные из всех шести месяцев совместной работы, лишь наталкивали на выводы, но сказать что-то конкретное всё ещё не представлялось возможным. Фрэнк не знал, что делать. Очевидно, у него было недостаточно жизненного опыта, чтобы справиться со всем в одиночку, но и рассказать кому-либо о произошедшем он тоже не мог. Он ненавидел это подвешенное состояние, неопределённость. Ему хотелось скорее расставить все точки над «i», а для этого надо было вновь поговорить с Джерардом с глазу на глаз, настолько откровенно, насколько это возможно. Но с чего начать? В голове не было даже набросков диалога. Фрэнк не знал, как подобраться к тренеру, с чего начать разговор и на чём сделать акценты. Всё казалось таким сложным… сложнее, чем просыпаться по утрам на пробежки, соблюдать диету и тренироваться по десять часов в день. Так что Фрэнк просто надеялся, что всё разрешится как-нибудь само собой.

***

Все вздохнули с облегчением, когда самолёт, летевший рейсом Лас-Вегас – Лос-Анджелес взлетел. Одни – потому, что это означало, что можно продолжить подготовку к следующему этапу Гран-при, а другие были рады вернуться в более привычную обстановку, где будет возвращена иллюзия контроля. На этот раз Джерард выглядел не столь напуганным, и Фрэнк предположил, что тот, выбирая между снотворным и успокоительным, всё-таки отдал предпочтение второму. Они не виделись на протяжении всех дней, что Лиззи показывала своё мастерство на льду. Точнее, с того самого дня (злополучного вечера), когда о Фрэнке заговорили как о возможном конкуренте Энди. Заговорили так громко, что в итоге даже Энди перекинулся с Фрэнком парой словечек и пошутил о том, что ещё немного – и он, Фрэнк, начнёт мешаться. В общем, длительное отсутствие Джерарда сыграло свою роль, и Фрэнк ощущал каждой клеточкой тела, как плавится в своём кресле рядом с ним. Их руки едва касались друг друга, но жар был такой, будто рядом горел костёр. Фрэнк украдкой поглядывал на Уэя, пока тот был занят своими делами, делая записи в ежедневнике. Он прикусил кончик ручки, задумавшись о чём-то, и в этот момент Фрэнк был практически уверен в том, что Джерард - посланник Дьявола, потому что ну не мог он выглядеть настолько сексуально именно в тот момент, когда взгляд Фрэнка был прикован к нему. Это была какая-то пытка, с которой невозможно было справиться. Выругавшись, Фрэнк резко встал с кресла и быстрым шагом направился к туалету. Состояние было не из тех, которым можно позавидовать: щёки пылали, в низу живота приятно тянуло, а член неприятно упирался в грубые швы джинсов. Прежде чем сесть на закрытую крышку унитаза и прикрыть глаза, он взглянул в зеркало, снова увидев потемневшие от возбуждения глаза и румянец на щеках. Отчего-то он почувствовал себя жалким: возбудился от вида тренера и ушёл в туалет, чтобы подрочить, додумывая продолжение позавчерашней ночи. Чем не повод? «Ну и блядство», - подумал Фрэнк, расстёгивая ширинку и запуская руку под бельё. Он прикрыл глаза и облизнул пересохшие губы, сразу начав активно двигать рукой. Времени было не так много, так что лучше было бы поторопиться. Отвращение и жалость к себе смешивались с наслаждением. В его мыслях Джерард кусал его шею и ключицы, обводил головку члена большим пальцем, а другой рукой закрывал рот, чтобы заглушить стоны. Риск быть обнаруженными создавал бы между ними дополнительное напряжение, и от одной только мысли о такой ситуации Фрэнк готов был взорваться. Он бы хотел, чтобы Джерард трахнул его прямо у кого-нибудь под носом, чтобы этот кто-то ничего не заметил, но догадался бы обо всём, взглянув на них один раз. Фрэнк крепче сжал ладонь, чувствуя приближение оргазма. Он откинул голову назад, слегка ударившись. С губ сорвался стон ровно в тот момент, когда в дверь постучали. «Блять», - подумал Фрэнк и замедлил движения. - Фрэнк? – послышался голос Джерарда. – У тебя всё в порядке? «Господи, блять, почему ты пришёл именно сейчас?». - М-м-мхм, - невнятно промычал Фрэнк, вновь ускорив движения, - д-да. Да, Дже-рард, всё в хорошо. «Он стоит там и слушает, как я дрочу. Боже, блять, мой!» - особенно яркая волна наслаждения прошла электрическим разрядом через всё тело, и Фрэнк закусил губу, чтобы не простонать в очередной раз. Оргазм с металлическим привкусом на языке. - Точно? Ты не звучишь так… - не унимался Джерард, - будто всё хорошо. За закрытой дверью туалета послышалось копошение, и через несколько секунд она отворилась. Фрэнк выглядел взъерошено. Стоял с лёгкой полуулыбкой на губах, покрасневшими щеками и чуть влажными волосами. - Да, всё в порядке, Джерард, - сказал он и обошёл мужчину, направляясь по проходу к своему креслу. Теперь была очередь Джерарда краснеть, потому что теперь-то он понял, что у Фрэнка всё было более, чем хорошо.