***
Утром Майкл завален работой по горло. Как это бывает к концу семестра у школьников, количество детей с жалобами на бессонницу, судороги и тремор верхних конечностей резко увеличилось. В девяти случаях из десяти дело в нервном перенапряжении из-за учёбы и плохом режиме сна, но Майки всё равно опрашивает каждого и назначает анализы, чтобы исключить другие причины и быть уверенным в диагнозе и подобранном лечении. К середине рабочего дня дел всё ещё настолько много, что он жертвует обеденным перерывом, чтобы успеть заполнить документы, написать отчёт для своего отделения больницы и ответить на интересующие интернов вопросы. Почему-то они никогда не промахиваются с выбором дня, когда им надо бы всей толпой прийти и подписать какие-нибудь документы или получить консультацию по какому-нибудь кейсу: безошибочно выбирают самый загруженный на неделе. Когда в дверях кабинета появляется последний на сегодня пациент, волосы Майки растрёпаны и торчат в разные стороны, очки едва держатся на кончике носа, а организм отчаянно требует большой стакан кофе с чем-то до безобразия сладким. Например, с ароматным хрустящим круассаном с шоколадной глазурью сверху, шоколадным кремом внутри и мисочкой топлёного шоколада рядом, чтобы уж наверняка. – У меня мигрень, – говорит, не успев даже сесть на стул, девушка. На вид ей не больше восемнадцати. – Приступы случаются примерно три-четыре раза в неделю. Папа сказал, что это из-за компьютера, а я не могу не сидеть за компьютером! Мне надо готовиться к поступлению на факультет информационной безопасности! – Расскажи мне, пьёшь ли ты какие-нибудь лекарства... И снова на какое-то время Майкл погружен в чужие проблемы: внимательно слушает, задаёт уточняющие вопросы, записывает всё, а затем роется в воображаемых справочниках знаний, которые он приобрёл за годы учёбы. Наверное, у него на роду было написано стать врачом или учителем: с такой семьёй сложно сделать иной профессиональный выбор. Майки настолько привык думать о других, что так и не даёт себе хотя бы немного отдохнуть после загруженного рабочего дня. Как только дверь за девушкой с мигренью закрывается, Майки и сам на высоком старте по направлению к выходу из больницы. В правой руке он сжимает ключи от машины, а в левой – кожаный ремешок сумки-почтальонки. В ней, как только часы начинают показывать шесть вечера, коротко и тихо звенит мобильный, оповещая о входящем сообщении. Фрэнк уже ждёт у главного входа «Амбреллы». По плану он как раз должен был заехать за Фрэнком после работы, а оттуда уже поехать к Джерарду. Майки всё ещё сомневался в том, насколько его идея была хороша. Показать Джерарда в худшем его состоянии человеку, которым он, без сомнения, дорожит – это всё равно, что подписать смертный приговор братским отношениям, потому что в том, что Джерард возненавидит после этого Майки, сомнений тоже не было. Уэю-старшему было крайне неприятно слышать об этом, но он был похож на Дональда гораздо больше, чем ему хотелось бы. Он был такой же принципиальный и с завидной даже для отца готовностью мог вычеркнуть навсегда из жизни человека, если он пересёк черту. Разница была лишь в том, что определяло внутренние границы: консервативные убеждения или поиск безопасности. Ради безопасности Джерард мог пойти на многое, и прошедшие двенадцать лет прекрасно показали это Майклу: он не подвергал угрозе свою тайну даже ценой судеб десятков спортсменов, сломанных заговором спортивных чиновников. Иногда Майки думал, что ему просто надо взять всё в свои руки. Да, у него не было никаких прав рассказывать ни о гомосексуальности Джерарда, ни о том, что он завязал с карьерой сразу после Олимпиады из-за шантажа и угроз, что это же послужило причиной его алкоголизма, но он так от этого устал! То, что происходило сейчас, выглядело как чертовски хороший шанс положить конец всей этой тьме, разомкнуть поганый круг, снять с Джерарда цепи, которые уже больше десяти лет не дают ему свободно дышать. И если рассуждать от этого, то любовь Джерарда в обмен на спокойный остаток жизни и потенциальную возможность навести порядок в федерации ради будущего других фигуристов, — это не такая уж и большая цена. Майки как-нибудь переживёт. Он не эгоист. Совершенно другой вопрос – надёжность составленного им плана. В нём слишком многое зависело от предположений, которые Майки сделал на основе фактов. Факт номер один: всё завертелось после травмы Якоба. Тогда Джерард сорвался и выпил впервые за много лет, и он явно был озадачен своей квалификацией. Факт номер два: во время телефонного разговора Джерард гораздо больше был озадачен тем, что не знал, как ему быть вообще, а не конкретно с Якобом, что было бы более ожидаемо. Он боялся сделать что-то не так и вновь оказаться под прицелом, боялся начать светить слишком ярко, чтобы не затмить искусственный свет названных звёзд, хотя, очевидно, очень этого хотел. Из этого последовало предположение: по какой-то причине страх возрос. Факт номер три: первым делом Джерард вспомнил Фрэнка. Можно было бы объяснить это тем, что на сегодняшний день Айеро – самый перспективный его спортсмен, которому на два счёта могут перекрыть кислород. Мало того, что он обладает природной харизмой и артистизмом, так он ещё и быстро учится и профессионально растёт, что при благоприятных внешних условиях обеспечивает ему звание лучшего фигуриста Америки уже в ближайшие три года – максимум. Такая фигура на горизонте явно будет мешать незаметной реализации коррупционных схем. Однако это не даёт исчерпывающий ответ на вопрос, почему Джерард вспомнил всё-таки именно Фрэнка, когда среди его спортсменок была та, кому действующий порядок вещей уже мешает, – Элизабет Лэйнем. Та самая Лиззи, у которой был огромный шанс выиграть «Skate America» в этом году, но которой поставили юниорские компоненты и просто загасили, дав только третье место. Значит, дело было в другом. Факты номер четыре и пять: Фрэнк был рядом с Джерардом сильно после проката произвольной в Токио, и он использовал сокращённую форму имени. Именно эти два обстоятельства больше всего волнуют Майки с того самого дня. Он в самом деле начинает чувствовать себя заевшей пластинкой или кассетой с испорченной плёнкой, потому что мотает эти мысли по кругу целыми днями. Он с этим просыпается, ест и ложится спать. В конце концов, именно эти два факта порождают предположение, на котором основывается весь простой, но в то же время гениальный план Майки. Фрэнк – причина, по которой Джерард потерял себя. Пример настолько простой, что его может решить даже трёхлетний ребёнок. Если сумма Джерарда и Фрэнка равна проблеме, то для решения проблемы стоит просто убрать одно из слагаемых куда-нибудь подальше. Не будет Фрэнка – не будет мучений Джерарда. Это может прозвучать бессердечно и грубо, но, на самом деле, это же решение избавит от проблем Фрэнка. Чем раньше он поймёт, что отношения с Джерардом нездоровые и обернутся ужасными последствиями для его психики, тем лучше для него! Подростки не должны волноваться из-за того, что их старшие бойфренды переживают очередной кризис или заливают фобии алкоголем. Что делать в том случае, если Джерард не отреагирует вообще никак, а Фрэнк окажется недостаточно надёжным человеком и сделает ситуацию ещё хуже, Майки не решил. Хотя куда хуже? Если не вытащить Джерарда из запоя уже сейчас, то позже сделать это будет практически невозможно. Придётся отправить его в реабилитационный центр, а такое точно не пройдёт бесследно. Какие-то спортсмены точно решат прекратить сотрудничество с «Амбреллой», спонсоры отвернутся: у Джерарда могут забрать комплекс вообще, и тогда всё, к чему он шёл все эти годы, рухнет, словно карточный домик. Майкл притормозил у академии, не заезжая на парковку, и Фрэнк тут же засеменил к машине. В жизни он оказался даже ниже, чем думал Майки, но энергичнее. Была некоторая нервозность в том, как он дёрнул ручку пассажирской двери или по-свойски отбросил сумку на заднее сиденье, но это другое. Если это убрать, то заряженность движений Фрэнка никуда не денется; натянут, будто струна. Теперь Майки понятно, почему Фрэнк вообще задержался в профессиональном спорте. – Привет, – Фрэнк поздоровался первым. – Привет. Твой чемодан с коньками не с собой? – Майки ждёт, пока Фрэнк усядется поудобнее и пристегнётся. Вопрос был явно лишний, потому что отсутствие чемодана довольно-таки очевидно, но Майки ничего не может поделать с собственным волнением, поднимающимся, словно море перед штормом: с каждым приливом всё сильнее. Теперь, когда он познакомился с Фрэнком лично, то начал чувствовать себя злым персонажем, главным антагонистом, а план... может, ещё не поздно передумать? – Не-а, я забежал домой и оставил вещи там, – Фрэнк немного зажато улыбнулся, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Ехать не так далеко, и у Майки не так уж много времени в запасе, чтобы прикинуть дальнейший план действий. Изначально он думал просто привезти Фрэнка туда, не говоря ни слова, но с каждой последующей минутой наедине маленькие крупицы сомнения, которые были с ним вот уже сутки, росли, словно на дрожжах. И Фрэнк, как назло, молчал, не давая Майки шанса как бы между прочим рассказать хоть о чём-то, что, вполне вероятно, будет ждать его у Джерарда. Приходится начать разговор весьма конкретно и начать с самого главного. – Фрэнк, какие у тебя отношения с Джи? – Майки намеренно использует именно эту форму имени, чтобы Фрэнк сразу понял, о чём конкретно идёт речь, и не попытался завести старую добрую историю о тренере и спортсмене. Хотя, судя по реакции, он и не планировал оправдываться. – Я не знаю, – Фрэнк облизнул губы и повернул голову к Майки. Они ненадолго встретились взглядами, но Майки быстро вернул внимание на дорогу. – Наверное, мы почти друзья? Фрэнк отвернулся и стал вглядываться в мелькающие за окном частные дома: большие, маленькие, с кучей деревьев вокруг и пустыми газонами. Он задумался. И правда, а кем они были друг для друга? Джерард называл себя парнем, но так, будто просто давал Фрэнку то, что тот хотел услышать. Сам Фрэнк с таким определением был не согласен. Того, что связывало их, было явно недостаточно даже для друзей. Речь не столько о сексуальной близости или количестве проведённых рядом часов. Джерард по-прежнему закрыт, и Фрэнк по-прежнему знает о нём слишком мало. Он не знает, из-за чего Джерард переживает настолько, что начал много курить, почему в какие-то дни в Токио он выглядел особенно измотанным, почему вдруг решил тренировать? Господи, да он даже ни разу не слышал о родном брате Джерарда из его уст, пока Майкл первым не вышел на связь! Порой попутчики в самолёте или в поезде знают о человеке больше, чем знает Фрэнк. Самое главное: Фрэнк понятия не имеет, где, блять, пропадал Джерард на протяжении всей этой недели. Машина остановилась на обочине между двумя домами. Фрэнк огляделся и потянулся к замку ремня безопасности, но Майкл перехватил его руку, обращая на себя внимание. – Есть кое-что, о чём ты должен знать, Фрэнк, если хочешь и дальше быть с ним. У меня нет никакого права рассказывать это, но и Джи тоже никогда сам не расскажет. Выражение лица Фрэнка тут же поменялось: он нахмурился, его глаза начали хаотично бегать по салону автомобиля, будто искали что-то, за что можно было бы зацепиться, как за спасательный круг. Он не знает, стоит ли ему включить дурачка и начать задавать вопросы вроде: «Что значит быть с ним?», – или лучше уже перейти к сути, потому что лицо Майки выглядит пугающе серьёзным. Не то чтобы у Фрэнка была возможность изучить все мимические особенности младшего из Уэев, просто здесь ошибиться крайне сложно. – Я не понимаю, – говорит Фрэнк, но больше это походит на скулёж. Его руки начинают дрожать, что, думает Фрэнк, выглядит особенно жалко, ведь правая всё ещё в ладони Майкла. Тот, однако, как-то грустно улыбается и чуть сжимает пальцы в попытке успокоить Фрэнка. Ненадолго это помогает. – У Джи проблемы с алкоголем. Одной этой фразы достаточно, чтобы Фрэнка развернуло, как на американских горках. Майки продолжает говорить, но Фрэнк его практически не слышит, лишь выхватывает какие-то фразы урывками, чтобы продолжить блуждать в воспоминаниях. – Фрэ-энк, – зовёт Майки. Ладонь с длинными пальцами мельтешит перед глазами слева направо и обратно. – Мне нужно знать, как часто и как много пил Джерард в Японии, чтобы хотя бы примерно понять, в каком он сейчас состоянии. – Так Джерард всё это время пил? – спрашивает Фрэнк, но ответ заранее знает и сам. Майки выжидающе смотрит, и тогда Фрэнк возвращается к воспоминаниям. Он не может вспомнить, когда не чувствовал алкоголь на губах Джерарда. Их примирение после перепалки в день прилёта, потом – когда Фрэнк сам пришёл в его номер, помятый вид в день проката короткой программы. Набирается… – Сходу могу вспомнить три вечера, – говорит Фрэнк. – Но при мне он не пил. Они выходят из машины. Майки идёт впереди твёрдой уверенной походкой, и Фрэнку остаётся только следовать за ним, параллельно пытаясь унять дрожь в коленках. От утреннего энтузиазма не осталось и следа. Ворота Джерарда цвета тёмного шоколада, а гараж - белого. Чёрная «Хонда» припаркована здесь же, а не в гараже. Она стоит несколько кривовато, окно со стороны водителя приоткрыто. Фрэнк, сам не зная, зачем, заглядывает внутрь и видит, что ключи небрежно брошены на пассажирское сиденье. Там же виднеется забытый неизвестно когда телефон. – Пойдём, – тихо зовёт Майки. В отличие от машины, чисто снаружи дом никак не выдаёт, что его хозяин не в порядке. На веранде вполне себе чисто, а плед на скамье аккуратно сложен. Видимо, Джерард всё это время жил исключительно между машиной и… Гостиной? Её видно практически сразу, как только заходишь в дом. Нужно сделать всего два-три шага, и тут же виднеется светлый большой диван. Подушки с него разбросаны у ножек журнального столика, из-под одной из них скромно выглядывает горлышко пустой бутылки. Майки оставляет Фрэнка внизу, а сам идёт прямо, к лестнице на второй этаж. Фрэнк, словно загипнотизированный следует вглубь тёмной гостиной. Теперь он замечает, что телевизор включён и едва слышно бубнит. Мужчина, явно перебравший с протеином и тренировками, рассказывает, как ему удалось накачать бицепсы и трицепсы, а затем включает вибрирующие гантели. На журнальном столике лежит раскрытый ежедневник Джерарда с кривыми записями, высохший маркер и крышка от бутылки. Фрэнк поднимает подушки, складывает их аккуратно по разным углам дивана и подбирает бутылку. Запах из неё как будто уже выветрился. Левее он замечает островок кухни и направляется туда. Кухня выглядит хуже, чем гостиная. Бутылок здесь больше: они и на столе, и под столом, и у шкафчика с, как предполагает Фрэнк, переполненным мусорным ведром, потому что оттуда несёт чем-то тухлым. Смрад стоит во всём помещении, поэтому Фрэнк тут же открывает окно, чтобы проветрить хотя бы немного. Стол в крошках и пятнах неясного происхождения, в разных его частях по всей площади лежат остатки еды: кусок хлебца, огрызок яблока, почерневшая кожура банана и упаковки из-под батончиков. Как будто это всё – часть картины современного художника, идеально дополненная забитой окурками импровизированной пепельницей. Некогда это была жестяная банка пива. Фрэнк ставит рядом бутылку, подобранную в гостиной, и оглядывает дом заново. Он не уверен, что готов встретиться сейчас с Джерардом лицом к лицу. Это… выше его сил. – Ты, блять, ёбнулся?! Фрэнк вздрагивает всем телом. Крик доносится откуда-то с лестницы, и первое желание – спрятаться по ту сторону кухонного стола, потому что Джерард звучит пиздецки разъярённо, и что-то подсказывает, что лучше не попадаться ему на глаза. Второе желание Фрэнка – броситься навстречу Джерарду, обнять, успокоить, дать понять, что он рядом и готов всегда поддержать. Что не отвернётся. Оба желания одинаково сильны, поэтому Фрэнк стоит на месте, как вкопанный, и вслушивается в перебранку братьев и приближающиеся шаги. – Меня ты бы не послушал, – Майки звучит удивительно спокойно, тихо. Идёт он тоже с нормальной для человека в обуви громкостью, чего нельзя сказать о Джерарде: от его топота пол будто вибрирует. – Я тебя ненавижу, – шипит Джерард и вписывается лодыжкой в ножку журнального столика. Тут же изо рта вылетает ругательство: – Ёбаный… Ты сейчас же возвращаешься к нему, и вы оба уезжаете! Сердце сжимается настолько, что дышать становится почти невозможно, поэтому Фрэнк задерживает дыхание. Теперь он видит Джерарда. Глаза раскрываются шире и наполняются влагой, потому что… Джерард выглядит по-настоящему плохо. Фрэнк не вглядывается в детали, потому что картинка перед глазами вдруг расплывается, но он даже немного благодарен этому. По крайней мере он успеет как-то морально подготовиться, успокоиться. «Нужно что-то сказать. Что мне сказать? Мне жаль? Извини? Как дела? Что случилось?» – слова всплывают в голове одно за другим, создавая тошнотворный калейдоскоп. У Фрэнка кружится голова, а тело напрягается до такой степени, что ушибленное на тренировке предплечье вновь даёт о себе знать. Он делает вдох, чтобы сказать уже хоть что-то, но вместо этого с губ срывается всхлип, а пелена слёз спадает, скатывается вниз по щеке солёной дорожкой. Он снова видит чётко. Джерард смотрит на него. Дом будто накрывает стеклянным куполом, сквозь который не просачивается ни один посторонний звук. Нет больше тихих голосов в телевизоре, зазвонившего телефона Майки и его удаляющихся на улицу шагов. – Фрэнк... Голос Джерарда хриплый, низкий и –внезапно – чертовски слабый. Как будто он вложил остаток сил на то, чтобы произнести хоть что-то. Это так сильно контрастирует с тем, как звенели окна от его криков секунду назад. Их разделяет комната: Уэй всё так же стоит в гостиной, а Фрэнк – на кухне, и от этого кажется, будто они находятся на разных континентах. Все слова вдруг забываются, а язык прирастает к нёбу. Фрэнк может только смаргивать слёзы и до крови прикусывать губу, чтобы не издать больше ни звука. И разглядывать. Скользить помутнённым взглядом по еле держащимся на бёдрах джинсам, грязной мятой футболке, безвольно повисшим вдоль тела рукам с откуда-то появившимися на них синяками. Он не смотрит на лицо, потому что боится: увидеть вместо Джерарда острые осколки, или отвращение и ненависть, или безразличие. Поэтому взгляд застывает на ярёмной впадине. Джерард трактует это по-своему, и пустота в груди за секунду заполняет всё его тело. – Фрэнк, – хрипит он. Фрэнк смотрит ему в глаза ещё до того, как успевает одёрнуть себя. Лицо у Джерарда отёкшее, местами красное, на подбородке, над губой и на скулах – недельная щетина, а под глазами нездоровые тени. Гораздо хуже, чем были в Японии. Сальные волосы растрёпаны и каким-то чудом не сбились в колтун. – Мне… мне так жаль, – Джерард закрывает лицо руками и сползает на пол, спиной упираясь в журнальный столик. Его плечи начинают подрагивать, а потом раздаётся громкий отчаянный вопль, который возвращает в дом Майки и заставляет Фрэнка сдвинуться с места. – Что произошло? – спрашивает Майки у Фрэнка и подбегает к Джерарду, касаясь его плеча лишь на секунду. – Джи? – Не трогай! – тут же реагирует Джерард и отталкивает Майки от себя. Сделать это, сидя, смазанным ударом в колено не очень получается, но Майки просто исполняет просьбу. Всё, абсолютно всё идёт не по плану, и он крайне слабо представляет, как выйти из сложившейся ситуации без мощной дозы успокоительного в шприце. Джерард с новой силой заходится рыданиями и продолжает что-то лепетать, но разобрать хотя бы слово едва ли возможно, доносятся лишь фрагменты: «…ёмный», «…не… ен», «не з…сл…ю». Он будто разрывает свою душу в клочья, и это явно не то зрелище, за которым хотелось бы наблюдать. Чёрт, Фрэнк вообще не ожидал увидеть хоть что-то подобное! Джи выглядит не просто незнакомым, а чужим. Фрэнк словно впервые видит его. Кто это? Профессиональный тренер по фигурному катанию? Чемпион мира? Человек, который подарил Фрэнку веру в себя? Человек, которого Фрэнк полюбил, как никого и никогда раньше не любил? Ему хочется как-то прекратить это всё, отключить рубильник, но непонятно, есть ли у него на то право. Ему и самому вдруг становится плохо. Фрэнк понимает, что слёзы течь не переставали, дыхание сбилось, и он начинает захлёбываться и крупно дрожать. Майки переводит внимание с Джерарда на него, подходит ближе и аккуратно берёт за плечи, заставляя посмотреть в глаза: – Фрэнк, иди и подожди меня в машине, – говорит он. Фрэнк медленно мотает головой из стороны в сторону и выпутывается из подобия объятий. Он делает несколько неуверенных шагов по направлению к гостиной и садится на колени напротив Джерарда. – Эй, Джерард, – тихо зовёт Фрэнк, что походит скорее на скулёж, но Джерард никак не реагирует, зажимая голову между коленями и закрывая её руками. Слышится глухой монотонный вой. Фрэнк чувствует, как ком в горле увеличивается, а слёзы из глаз начинают течь настойчивее. Будто от этого зависит, насколько успешно сложится беседа. – Джи, – снова говорит он и кладёт ладонь на локоть Джерарда. – Я же сказал: не трогай меня! Руку пронзает тупой болью, которая расползается от локтя к плечу. Она будто отрезвляет, но Фрэнк всё равно болезненно шипит и оглядывает потемневший за весь день до бордового цвета ушиб. Когда он возвращает взгляд на Джерарда, то встречается с заплаканными зелёными глазами. – О боже мой, Фрэнк, – шепчет Джерард. Фрэнк придвигается ближе и укладывает его голову себе на плечо, позволяя плакать столько, сколько потребуется, поглаживая по спине и глотая собственные слёзы. – Всё хорошо. Всё будет хорошо.***
Проходит ещё около часа, когда Джерард, выпив принесённое Майклом успокоительное, засыпает на диване в гостиной. Не сговариваясь, они с Фрэнком идут на кухню, достают из-под мойки пакет и сбрасывают в него все бутылки, какие им только удаётся найти, объедки со стола и прочий мусор, а после меняют постельное бельё в спальне, загружают стиральную машину и отправляют робота-пылесоса в его нелёгкое странствие по этажу, не видевшего никакой уборки уже недели две – точно. Затем они тихо устраиваются на кухне и пьют чай. Майки к тому моменту вымотан окончательно. Моргает медленно, подолгу зависает на одной точке и уже не заботится о том, чтобы держать осанку. – Спасибо тебе, Фрэнк, – говорит он. – Я не знаю, что делал бы без тебя. – Фрэнк кивает и отпивает из чашки. Он чувствует себя так, будто по нему катком переехали, но сна ни в одном глазу. Он даже не уверен, сможет ли вообще уснуть этой ночью. – Нет, правда, – настаивает Майки. – Сначала я думал, что всё иначе. Думал, что ты увидишь, какой Джи на самом деле, испугаешься и сбежишь. Не подозревал, что он так к тебе относится. – Фрэнк прищурился: – Как? – Майки вздохнул и поправил очки. Он помолчал немного и пожал плечами: – Не знаю. Я боялся, что не справлюсь с ним, понимаешь? – посмотрел на Фрэнка пару секунд и продолжил: – Между нами нет этой… – он неопределённо повёл рукой, – связи. Постоянной. Джи довольно замкнутый, знаешь. – Фрэнк грустно усмехнулся. – И даже сегодня он не подпустил меня к себе. – Может, потому что ты привёз меня? – предположил Фрэнк, припоминая слова Джерарда. Майки качнул головой: – Нет. Для меня есть определённая граница: черта, за которую он меня не пустит. В последний раз он звонил мне во время «Skate Canada» в конце октября, но разговор был не самый содержательный. Я предлагал ему свою помощь после, но он отвергал меня. Ты знаешь, во что это вылилось в Японии, – Майки отпил из кружки и замолчал, снова провалившись в какую-то полудрёму. – А при чём тут я? – спросил Фрэнк. – Похоже, что сейчас ты – единственное, что заставит его бороться, Фрэнк.