You thought you were a strong man till it all came falling down, And so did I until I saw you on your knees .
Фрэнк ненавидит своё решение слетать в Нью-Йорк, и на то есть как минимум две причины. Обе они сосут из него столько сил, что он не уверен, что вернётся в Лос-Анджелес в целости и сохранности. Первая – мать. Последнюю неделю Линда умалчивала о многом, прекрасно видя, что с Фрэнком снова происходит что-то неладное. Она буквально сдерживала себя от нравоучений, стараясь выйти с ним на более-менее близкий родительский контакт, вернуть атмосферу доверительных отношений, как это бывает в межсезонье. Фрэнк же варился в чаше собственных переживаний и упорно не желал открываться матери всё ещё слишком травмированный последней их ссорой. Как и многие люди, Линда грешила тем, что на какое-то время бросала начатое, когда сталкивалась с неудачами, однако в её случае это касалось семейных дел. Нет результата – нет мотивации стараться. Последней каплей стала новость о том, что Фрэнк на все выходные улетит в Нью-Йорк. Она почувствовала себя так, как, наверное, почувствовала бы себя любая мать, если бы сын предпочёл ей компанию нерадивого отца, который ушёл из семьи по своей воле. Посвятив буквально всю свою жизнь воспитанию ребёнка и его карьере, ожидаешь какой-никакой благодарности хотя бы на уровне семейного ужина в самый семейный праздник из всех, что только можно представить, исключая Рождество. Потом Фрэнк снова не пришёл ночевать домой, так что более-менее смирившаяся с предательством, как это выглядело в её глазах, Линда решила навсегда забыть свою мантру. «В первую очередь сын, говоришь? Пошёл ты к чёрту, Айеро! Посмотрела бы я, как ты воспитывал бы его». Конечно же она не знала, что в личной жизни Фрэнка развернулась драма. Не знала, что он остался у Джерарда, потому что иного исхода той встречи и представить не мог. Не знала, что Фрэнк не «расслабился под руководством доброго Уэя», что он не спускает самодисциплину на подростковый бунт, но… Сути это всё нисколько не меняло. Каждая ночёвка вне дома – это удар по спортивному режиму, а сбитый спортивный режим – это угроза успешной тренировке, и так далее. Одно наложилось на другое – и вот, пока Фрэнк собирал сумку, вместо музыки слушал очередную лекцию из цикла «О графике, послушании и детском эгоизме». Завершилась она, лишь когда Фрэнк пошёл регистрироваться на рейс. – Ради разнообразия можешь сказать мне «спасибо за воспитание», потому что если бы этим занялся Фрэнк, то ты бы ничего из себя не представлял. – Это было предпоследним, что услышал Фрэнк перед тем, как попрощаться с мамой. Напоследок Линда сказала: – И напомни отцу, что тебе надо съездить в школу, сдать работы, чтобы их успели проверить и выставить до конца семестра оценки. Ничего нового. Фрэнк вздохнул, вяло попрощался с матерью и, всё ещё занятый размышлениями, даже не заметил, как оказался в зале ожидания на посадку. К счастью для Линды, гораздо большая часть его внимания была сосредоточена на причине номер два. Иначе пришлось бы ей терпеть ссору («проявления подросткового бунта») в общественном месте. Собственно, причина номер два – Джерард. Фрэнк полночи просидел на полу перед диваном в гостиной, чтобы быть рядом, когда Джерард проснётся, и помочь ему чем-нибудь. Он бы просидел до самого утра, если бы не Майкл, который буквально заставил его пройти в гостевую комнату. Там Фрэнк подремал часа три или четыре, постоянно просыпаясь с такой резкостью, будто где-то в голове на всю громкость звенел будильник. Он всё боялся, что, проснувшись, Джерард снова будет сильно выбит из хлипкого равновесия и либо пойдёт в магазин за выпивкой, либо запрётся в ванной. Поэтому, разглядывая в темноте абсолютно непримечательные стены, он прислушивался к звукам внизу, как самый настоящий тревожный родитель, как… Линда. Уснуть удалось лишь под утро, но и этот сон не продлился больше двух часов. Фрэнк выключил будильник, заправил постель и, взяв телефон, первым же делом пошёл к лестнице, чтобы проверить Джерарда и, может, поговорить с ним, – хотя бы попытаться – перед тем, как Майки отвезёт его домой. Уже на лестнице он услышал голоса. – Дело в нём? Во Фрэнке? – По этой фразе Фрэнк понял, что разговор явно не для его ушей и что ему ни в коем случае не нужно выдавать своё присутствие на лестнице между этажами, если он хочет узнать то, что никто ни при каких обстоятельствах не скажет ему в лицо. Сердце застучало так быстро и громко, что и без того тихий голос Джерарда можно было бы не услышать вовсе. Фрэнк сжал телефон крепче в руке и присел на корточки. «Во мне? Что я сделал?». Джерард молчал достаточно долго. По ощущениям – целую вечность. Фрэнк ждал ответа, даже не имея никаких предположений. Да, он не без греха и иногда может быть той ещё заразой, но что конкретно он сделал? Джерард не сказал ничего однозначного: – Всё завертелось так быстро, что я даже ничего не смог разобрать, когда вдруг оказался… – Я понимаю, – прервал его Майки. – Почему ты не сказал мне ничего? Я мог бы помочь. У меня есть знакомства. Мы бы нашли нарколога или терапевта или- – Нет, ты не понимаешь, – Джерард усмехнулся и снова ненадолго замолчал. – Чудо и преграда, да? Всё происходящее было чересчур для Фрэнка. Всё время, что он себя помнил, он нервничал в основном из-за соревнований. Худшее, что ему довелось пережить, – это страх быть отвергнутым Джерардом-тренером из-за сексуальной ориентации и страх осознания романтических чувств к нему же. И вот он снова не находил себе места и снова из-за Джерарда. Его не покидало ощущение, что он сотворил что-то действительно плохое. Что-то, за что его можно было бы посадить в тюрьму или отправить в Ад или подвергнуть ужасным пыткам. Через пару минут на лестнице послышались шаги, и Фрэнк, встав, сделал несколько больших шагов по направлению к гостевой комнате спиной вперёд, будто он только что вышел из неё. На лестнице был Джерард. Их взгляды пересеклись, но дальше этого контакта не зашло. Видно было, какой мрачный вид у Джерарда, и с какой силой он прикусил щеку изнутри, а Фрэнк… он просто не нашёл слов. Снова. После этого они не виделись и – тем более – больше не говорили. C Майклом Фрэнк тоже не хотел контактировать без крайней необходимости. Не после того, как он обвинил Фрэнка в чём-то у него за спиной, а в глаза пожелал доброго утра, предложил кофе и поинтересовался, как ему спалось. У Уэев это семейное что ли, каждый раз вести себя не так, как можно было бы ожидать, исходя из опыта прошлых взаимодействий? Напряжённая атмосфера недоверия сопровождала Фрэнка и Майки везде, в том числе по пути домой. Тем, кто был знаком с ситуацией хотя бы частично, было очевидно, что Фрэнка втянуло в какую-то пугающую спираль, которая, без сомнений, разобьёт и заново соберёт всю его личность, если он из неё вообще выберется. К счастью для всех – или наоборот к неудаче, – Майки оказался первым, кто смог это осознать. Он достаточно хорошо знал Джерарда и достаточно слышал историй о том, как ранимые, уязвимые подростки были практически уничтожены нездоровыми отношениями с теми, кто был старше их на пять лет и больше, и поэтому сложившаяся ситуация пугала его, возможно, даже больше, чем Фрэнка и Джерарда. Правда в том, что Джерард и Фрэнк разрушительны друг для друга. Фрэнк, хоть и сам этого ещё не осознавал, уже начал ломаться под давлением всего того, с чем успел столкнуться. Первым сигналом этого стало дробившее его внутренности на мелкие кусочки нездоровое чувство вины. Что ж, мама Фрэнка и так постаралась с тем, чтобы он считал себя проблемой во всём и везде и винил в первую очередь себя, но случайно подслушанный разговор вывел это на совершенно новый уровень. Джерарду было плохо. Возможно, так плохо, как ему не было ещё никогда, раз уж спасать его приехал Майки. Всё в его доме, начиная подъездной дорожкой у гаража и заканчивая самим Джерардом, указывало на то, что свойственные всем порядочным (от слова «в порядке») людям характеристики были утрачены. Он не думал ни о работе, ни об обязательствах, ни о внешнем виде. Всегда собранный, сосредоточенный, он больше походил на олицетворение разрушения и хаоса. И потом эта истерика и просьбы не трогать его, не подходить, это «Фрэнк», сказанное с таким отчаянием, что можно было бы умереть на месте. И во всём этом Фрэнк винил себя. Где-то глубоко внутри он, конечно, понимал, что это бред. Он не может быть виноват в действиях другого человека. Это даже не его зона ответственности! Но вина, уже прочно закрепившаяся в голове, имела слишком много контроля над рациональной, здравомыслящей стороной Фрэнка. Теперь он думал, что просто-напросто не имел права в чём-либо обвинять Джерарда не только потому, что тот, как тренер, был заинтересован в том, чтобы Фрэнк развивался как спортсмен, но ещё и потому, что он был, как минное поле. У каждого человека есть больные места и незажившие раны, и если не знать о них, то в самом деле можно непреднамеренно задеть слишком сильно. Каждый шаг – опасность. Рассказ о прошлом Джерарда не сильно помогал Фрэнку в самоиндульгенции. «Фрэнк, не все так легко относятся к своей сексуальности, – сказал тогда Майки. – Джи до последнего думал, что может измениться, что это всё гормоны или стресс». Он также рассказал о том, что Джерарду приходилось держать в тайне отношения со своим первым парнем, но Фрэнк всё равно не понимал, как это соотносится с нынешними событиями. Как это связано с тем, что Фрэнк – вина состояния Джерарда? Прошло слишком много времени. Раз у Джерарда уже были отношения с мужчиной, разве это не означало, что уровень непринятия себя достиг приемлемого для комфортного существования уровня? А если нет, то чем отношения с Фрэнком отличались от предыдущих, если они точно так же держали всё в тайне? Что-то не сходилось. Этот пробел Фрэнк заполнил своей теорией о том, что его роль в срыве Джерарда заключалась в том, что он слишком сильно задел его профессиональную сторону личности. Если рассматривать это в контексте других событий, а именно – травмы Якоба, то всё становится предельно ясно. Самолёт поднялся в небо в час дня. Его гул и голоса пассажиров, словно купол, накрыли Фрэнка. Он вдруг почувствовал себя невозможно усталым и полностью обессиленным: событиями, размышлениями, недостатком сна. Только сев в кресло и пристегнув ремень безопасности, он крепко уснул.***
До того, как дверь спальни открылась, а на её пороге появился Майки, Джерард был уверен, что держит всё под контролем. Он помнил утро, когда не смог собрать себя в кучу и поехать в спорткомплекс, но последнее более-менее осознанное воспоминание – то, как он составлял план тренировок для Фрэнка. Одно только присутствие Майки было достаточным основанием сложить оружие и признать уже тот факт, что он проебался. Но вместо этого Джерард выбрал путь отрицания. Нет, всё не могло быть настолько плохо. Да, по возвращении из Токио он был в отчаянии, но не мог же он в самом деле проваляться пьяным дома слишком долго, не вызвав никаких подозрений? Прошло дня три в худшем случае. Дольше шифроваться он бы просто-напросто не смог. – Неделя, – обрубил Майки. – Джи, тебе нужна помощь, хочешь ты того или нет. – Ты врёшь, – слабо возразил Джерард. Не потому, что не был уверен, а потому, что хлопок двери о стену и рассерженный голос Майки разбудили его, ещё не до конца протрезвевшего. Он даже не чувствовал, как сильно от него воняет. Или недостаточно заботился об этом. Или думал, что… – У меня всё нормально. И не нужна мне ничья помощь! – Ну, – Майки хлопнул в ладоши, и этот звук прозвучал в голове Джерарда в сотни раз громче и звонче, – если всё в порядке, значит, ты будешь радушным хозяином и поздороваешься с Фрэнком. Злости, которую тогда испытал Джерард, хватило бы, чтобы обеспечить электричеством весь мир. Чёртов Майки Уэй не прогадал. Конечно, если проблемы нет, то ты не скрываешь то, что могло бы указать на неё: пустые бутылки под кроватью в номере, запах перегара, пиво в стакане, своё состояние спустя неделю отсутствия. Джерард встал резко, и стены комнаты тут же завертелись с такой скоростью, что он почувствовал себя Дороти Хэмилл образца 1985 года . Правда, вестибулярному аппарату это не очень понравилось, так что тело отреагировало рвотным позывом, к счастью, без видимых его проявлений. Он оступился, Майки подхватил его под локоть, а нога наступила на что-то мокрое. Когда Джерарду удалось сфокусировать взгляд, он увидел, что это было нечто, что сильно пахло виски. Как раз тогда он допустил мысль о том, что, возможно, Майки прав. Но даже если так, поздороваться с Фрэнком и показать ему собственную слабость и никчёмность? Уязвимость? Чтобы тот не просто испытал отвращение, но и растрепал всем, что Джерард Уэй алкоголик? Чтобы все спонсоры отвернулись от него, ученики ушли, а репутация была погребена под тоннами сплетен и скандалов? Зато какой для Фрэнка шанс пойти на интервью и обеспечить себе медийность перед отборочными на Национальные. Браво. «Раз-два-три-четыре-пять», – мысленно протараторил Джерард и зажмурил глаза. Если он продолжит так много думать, то умрёт от кровоизлияния в мозг. Хотя, может, это не такая уж и плохая перспектива в сравнении с ужасающей реальностью, которая уже, подобно смерчу, надвигалась на него. – О, ты уже проснулся, – Майки вновь появился в дверях – на этот раз чистой – спальни. Длинные тонкие пальцы сжимали огромную фаянсовую кружку с такой небрежностью, что казалось, будто она вот-вот выскользнет из ладони и разобьётся о пол. Ложечка отвратительно громко и навязчиво стучала по стенкам, а Майки был отвратительно внимателен и навязчиво заботлив. Если бы у Джерарда не было проблем с самоненавистью, то он непременно оценил бы такой тёплый жест и обрадовался бы налаживанию взаимоотношений. Вместо этого он накрылся с головой пледом и притворился, что ни его, ни внешнего мира не существует. – Выпей, – кровать с одной стороны продавилась под весом Майки. Он стянул с Джерарда его скромный камуфляж. – Это должно немного помочь. – Это поможет, только если в кружке цианистый калий, – сказал Джерард. Голос всё ещё звучал чуждо, неузнаваемо даже для него. – Ты будешь умирать медленно и мучительно, – Майки грустно усмехнулся и поставил кружку на прикроватную тумбочку. От неё не поднимался пар и не пахло ни кофе, ни ароматизированным чаем, который в семействе Уэй так любили, ни – тем более – ничем спиртным. – И всё равно это лучше, чем… – предложение остаётся недосказанным. Джерард со вздохом приподнялся на кровати, и новая волна адской боли пронзила каждую клеточку мозга и тела, будто его пропустили через мясорубку. За столько лет он успел забыть, каково вновь возвращаться к чистоте. Ребята из группы «Пробуждение» были правы: когда срываешься, всё ощущается куда хуже. Больше он не говорит ничего, хотя Майки, очевидно, ждёт какой-то исповеди. Сказать хотя бы слово крайне сложно, и не только из-за того, что гортань будто разодрали. Джерард думает, что пока он после по-настоящему ужасающего поступка не сказал ничего вслух, его будто и не существует, он невидим для настоящего осознания. Что-то вроде игры в «Тихое место». И не так важно, что он уже бросил пару фраз не только сегодня, но и вчера. Пока то, что холодом дышит в затылок, не накрыло его с головой, он будет всеми правдами и неправдами избегать это. Холод ощущается всё сильнее. Тогда, тридцать первого октября, Джерард подумал, что справится. Он не собирался пить каждый день или даже через день. Ему просто надо было немного выпить, чтобы та часть, которая вечно всё контролирует и без конца цитирует Дональда, заткнулась. И раз уж пил отец, значит, лекарство от его убеждений наверняка было спрятано где-то в этаноле. Спустя минут пять гнетущей тишины Майки вновь взял на себя тяжесть попыток завязать хоть какой-то разговор: – Ты наверняка забыл об этом, так что я напомню: послезавтра День Благодарения, и завтра вы с мамой приглашены к нам с Кристин на семейный ужин. – Джерард вымученно простонал. – Я знаю, что ты чувствуешь себя плохо, но, Джи… – Майки положил руку на лодыжку Джерарда. Жар от неё чувствовался даже сквозь плюш. – Мама ничего не знает. «Дрянное время, чтобы упасть на дно и пытаться выбраться оттуда», – думает Джерард. Хочется запротестовать и остаться дома хотя бы до конца этой недели, но предпочтительнее – на оставшуюся вечность. Джерард уже даже формулирует в голове просьбу оставить его, но стоит ему только посмотреть на Майки - и он уже не может сказать слово против. – Ладно. Хорошо. Спасибо. «Если Майки хочет нормальную семью, он её получит». День Благодарения никогда не был для Джерарда чем-то, что он любил всем сердцем, или чтил как святую традицию. С детства этот праздник шёл бок о бок с образом пьяного и злого отца или расстроенной матери. Первым каждый раз заканчивался четвёртый четверг ноября до того, как они с мамой переехали в Сакраменто, а вторым этот же день сопровождался с утра и до самого вечера уже после переезда. Больше не было богатого угощениями стола и натянутой атмосферы жалкого подобия идеальной семьи. По мнению Джерарда, это было гораздо лучше, чем в Далласе, но Донна всё равно расстраивалась: ей было важно следовать традициям. Важно настолько, что на Рождество и День благодарения она каждый раз думала: а правильно ли поступила, оставив Дональда? Эти сомнения держались ровно до следующего его визита к мальчикам. Они же навсегда отбили у Джерарда тягу хоть как-то поддерживать отношения с отцом. Когда Дональд приезжал, он не ленился каждый раз сводить разговор к тому, что Джерарду пора уже закругляться с баловством и выбрать себе нормальную профессию. «Ты уже не маленький, чтобы рядиться в блёстки. Какой пример ты подаёшь Майки?». Джерарду тогда было тринадцать, и он только-только перешёл в парное катание. Отец всё ещё был недоволен, но окончательно какие-либо отношения с ним прекратились в 2010 году. Как раз перед злополучным интервью, в котором Джерарда чуть не раскрыли, и ему пришлось сказать ужасные вещи, чтобы отвести от себя подозрения. Неясно, кто и каким образом пустил слух о его сексуальной ориентации, но именно это стало причиной, по которой Дональд стал делать вид, будто у него есть лишь один ребёнок. Он позвонил тогда Джерарду и сказал: «Если бы я знал, что столько лет жил под одной крышей с педиком, то утопил бы тебя, как котёнка, ещё во младенчестве». С того момента День благодарения стал выглядеть, как карикатура на прекрасную семью, где у мамы было растёкшееся от тоски лицо, у папы – горящие адским пламенем глаза, у Джерарда – гримаса ужаса на лице, и лишь Майки выглядел как что-то нормальное, хоть и с жуткой улыбочкой от уха до уха. Просто сложно сохранить какие-то тёплые или хотя бы нейтральные чувства к тому, что ассоциируется исключительно с отсутствием семьи и любви в ней. Поэтому Джерард был удивлён, что Майки вообще как-то отмечает этот праздник. Ему всегда казалось, что они одинаково воспринимали всё происходящее, но, видимо, воспоминания Майки были не такие ужасные. Или то была заслуга Кристин, светлой, доброй, милой девушки с большой дружной семьёй, которая раз в месяц собиралась у кого-нибудь на посиделки и книжные вечера. Майки вздохнул. Джерард снова быстро сосчитал до пяти и сглотнул вместе со слюной нервное напряжение. – Как там Кристин? – спросил он. Майки от этого вопроса расцвёл. Кажется, он сам даже не заметил, как уголки его губ потянулись вверх, а зубы обнажила улыбка. Он нечасто так улыбался. – Отлично, – ответил Майки. – Аппетит улучшился, но ноги и спина болят всё чаще. Теперь она уже не так уверена, что будет до последнего ходить на работу и повременит с декретным отпуском. – М-да, – протянул Джерард. – Нелегко всё это, а? – он невесело усмехнулся, сам будучи не вполне уверенный в том, что эта фраза относилась к беременности Кристин и трудностям становления отцом. Майки пожал плечами. – Спасибо, что вытащил меня. Я… – Джерард запнулся. – Я не очень хорош в выражении чувств словами, но я очень ценю всё, что ты сделал, – он выдавил из себя улыбку и прикрыл глаза, в следующую секунду почувствовав, как Майки сжимает его в объятиях. – Без проблем! – Майки отсел обратно к ногам Джерарда и, оглядев комнату, встал. – Тебе лучше сходить в душ. Скоро заедет Алекс. – Джерард сморщился и раскрыл рот, но до того, как он смог сказать хоть слово, Майки его перебил: – Нет, он не примет отказ. Дверь закрылась без шума. На секунду в груди Джерарда поселилось какое-то умиротворение, а скрежет в голове стих. Лишь на секунду. После на него снова нахлынули воспоминания. Когда он думал о том, что происходило последнюю неделю, ему казалось, что это всё кадры из какого-то дерьмового фильма. Возможно, он был снят в рамках кампании по борьбе с подростковым алкоголизмом или для рекламы камер видеонаблюдения для частных лиц, чтобы люди испугались за своих родственников и забыли о том, что в любое время будут следить не только они, но и за ними. Ну не могло всё по щелчку пальца скатиться в настолько отвратительное, мерзкое дерьмо! Такое, что Майки пришлось пожертвовать отгулами на работе, заботой о Кристин и привезти Фрэнка, только чтобы он, Джерард, вспомнил, кто есть на самом деле. «Знакомься, Фрэнк. Это Джи. Джи – алкоголик». Фрэнк ни в коем случае не должен был видеть его таким: в первую очередь потому, что после такого можно навсегда распрощаться со своим тренерским авторитетом. Как можно желать прислушиваться к словам того, кто не может проконтролировать своё поведение? Фрэнк увидит слабость Джерарда, увидит его неорганизованность и никчёмность и непременно захочет разорвать все контакты. Особенно после того, как Джерард буквально оставил его одного без какой-либо поддержки после провального, по мнению Фрэнка, дебюта во взрослом катании. Второе: Фрэнк ни при каких обстоятельствах не захочет никаких, даже тайных, отношений с таким Джерардом. Никто не захочет. Это пустая трата времени и нервов. Тут как раз Майки прав. Фрэнк и не заслуживает такого. Чёрт подери, Джерард должен был оставаться сильным ради Фрэнка! Должен был открыться ему, обо всём рассказать, измениться ради него – должен был сделать что угодно, но только не то, что сделал. «Ты же делал это ради него», – напомнил себе Джерард, в воспоминаниях возвращаясь к Хэллоуину. Да, именно тогда он решил, что, если хочет быть с Фрэнком, то просто обязан чем-то отплатить, и выбрал свою трезвость. Срыв в Канаде – это одно, но решение, которое принял Джерард в том клубе, – это проёб другого уровня. Зная, чем всё закончилось, Джерард думает, что это было худшее, что он мог придумать. Этот Бог был слишком ненасытен, ему было мало той жертвы, на которую пошёл Джерард, и он пожелал забрать всё. Может, стоило выбрать психотерапию и обратиться к специалисту, который что-то знает не только о лечении зависимостей, но и о кризисе ориентации и травмах? Потому что то, к чему всё пришло, – слишком большая плата. – Он сейчас даже не здесь, – Джерард говорит это вслух, и от этого осознание бьёт под дых особенно больно. Он грустно смотрит на тёмный экран смартфона на прикроватной тумбочке, заботливо заряженный Майки, но всё ещё хранящий безмолвие. – Значит, уже и не будет. Вчера Джерард был искренне уверен в том, что Фрэнк где угодно, но только не на его кухне. Ярость застилала глаза, на Майки было смотреть невыносимо. Даже сейчас, когда Джерард уже более-менее пришёл в себя, описать своё состояние он не мог. Оно было бессмысленное, максимально иррациональное. Возможно, именно в этом состоянии люди совершают ужасные вещи, такие, на которые не пошли бы, если бы полностью отдавали себе отчёт в действиях. Сквозь всё это безумие, сквозь толщу льда из страха, злости и самоненависти каким-то чудом прорвался один тихий звук. Всхлип. Иногда такое бывает, что ты будто заранее знаешь, где источник явления. Смотришь на сверкающую в небе молнию за секунду до того, как она разрежет небо на лоскуты, безошибочно находишь того, из-за кого в лесу сломалась ветка, ловишь на себе взгляд незнакомца в метро. Точно так же Джерард безошибочно нашёл Фрэнка, хоть пространство дома и так было ограничено и не заметить его было бы невозможно. Но ощущалось это иначе: ровно так же, как установить зрительный контакт с незнакомцем в огромной толпе. Вот только Фрэнк был в окружении пустых бутылок и алкогольного беспорядка, окутанный невесомыми щупальцами непонимания, удивления и боли. С блестящими от застывших слёз глазами. Не желающий даже поднять голову чуть выше, взглянуть в такие же мутные и отёкшие глаза Джерарда. Подойти ближе. Сказать хоть слово. На самом деле, Джерард протрезвел уже тогда. Он и раньше видел Фрэнка расстроенным, но таким – никогда, даже в их первую ночь в Японии. «Всё должно было быть не так». По тумбочке проходит вибрация от нового сообщения. Джерард тут же проверяет уведомление, но то всего лишь Александр. Его сообщение остаётся без ответа, а остатки сил уходят на то, чтобы дойти до ванной комнаты. Минут через двадцать хлопает входная дверь и слышатся голоса. Ещё через пять Майки заходит в комнату к Джерарду, чтобы позвать ужинать, но находит его сидящим на полу ванной под горячими струями воды.***
– Так, эм, как он? Александр сидит на кухне, вырисовывая указательным пальцем на столешнице невидимые узоры. Слегка опущенные веки и частые зевки выдают его усталость, и даже уже опустошённая чашечка чёрного кофе его не спасает. Майки хочет как-нибудь съязвить, но вовремя себя одёргивает. Всё-таки это единственный друг Джи. Поэтому он просто неопределённо пожимает плечами и нервно поглядывает на циферблат наручных часов. Джерард обещал спуститься через десять минут, но его всё нет. – Мой дядя пил, как чёрт, – Александр откидывается на спинку стула и заинтересованно наблюдает за реакцией Майки. – И каждый раз, когда останавливался, впадал в какое-то безумие. Тётя звала соседку. Она работала медсестрой в государственной клинике и подрабатывала тем, что ходила по домам к таким вот пьяницам и ставила им капельницы, чтобы те не померли от сердечного приступа. – К концу фразы лицо Майки выражает только молчаливое раздражение. – Никаких капельниц для Джи, – говорит он и поправляет сползшие с переносицы на кончик носа очки. – Он отлично справляется и сам. С таблетками, но сам. – Ты думаешь, я тут по пять литров в день чистого спирта выпивал? – Джерард появляется на кухне неожиданно для обоих. Чист, свеж, но едва ли похож на того Джерарда, которого знал Александр все эти годы. – Хэй, Джи! Я рад тебя видеть, – Алекс заключил Джерарда в быстрые, но крепкие объятия, а затем зачем-то уступил ему своё место за столом. – Я зашёл в тот ресторан, взял твой любимый суп навынос. – Джерард кивнул и, поморщившись, взял в руки ложку. Есть не начал; оглядел поочерёдно сначала Майки, а потом Александра. – Ты можешь не рассказывать, – сказал Майки, – я знаю, как это может быть тяжело, – он поймал на себе недоверчивый взгляд Джерарда и на секунду умолк. – Я ходил на открытые собрания анонимных алкоголиков. – Джерард фыркнул. Александр отодвинул ещё один стул для себя, а Майки вдруг почувствовал себя ужасно неловко. – Всё-то ты знаешь, Майки, – проворчал Джерард, размешивая в супе тыквенные семечки так, будто они виноваты во всех мирских бедах. Майкл резко поворачивает голову в его сторону. Александр заметил, как его ладонь сжалась в кулак, прежде чем он прошипел в ответ: – Ты опять начинаешь? – Это тут же словно припечатало Джерарда к стулу. – Прости. В доме становится тихо, и единственный звук, который хоть как-то держит эту тишину на одно деление от значения «гробовая», – бульканье тыквенного крем-супа. Немного пахнет гелем для душа, немного – кофе, немного – разогретой едой из ресторана. – Ладно! – Александр хлопает в ладоши и натягивает на лицо самое улыбчивое, дружелюбное и непосредственное выражение из своего арсенала. – Значит, никаких капельниц. Но… – он опять встал и быстрым шагом вышел в гостиную. Там на журнальном столике стоял небольшой бумажный пакет. – Я зашёл кое-куда ещё. Продавщица сказала, что в праздничный сезон такая соль для ванны у них нарасхват, – не прекращая говорить, Алекс, взяв пакет, так же торопливо вернулся на кухню. – Ну, хуже всё равно не будет. Это же просто эфирные масла и- – Ты купил похмелительную соль? – прервал Майки. – Да что?! – Александр вскинул руки и подвинул к нему пакет. – Вот, можешь ознакомиться, мистер врач. – Майки вздохнул и закатил глаза, но всё-таки отыскал информацию на упаковке и принялся в неё вчитываться. – Знаете, мне больше нравилось, когда со мной был кто-то один, – Джерард отодвинул от себя недоеденный суп и залпом выпил стакан воды. – Меньше шума было. – Слышал? Это он о тебе. – Это ты не затыкаешься с момента, как только переступил порог дома, – Майки передал бумажный пакет Джерарду и без капли злобы (правда) посмотрел на Александра. Тот усмехался. – Ага, но брюзжишь всё равно ты. – Боже, – Джерард с шумом отодвинул стул, встал и пошёл прочь из кухни. Майки и Александр проследили за ним, но, вопреки всем ожиданиям, Джерард уселся на диване в гостиной и включил телевизор. Через буквально минуту послышалась заставка «Охотников». Вот оно, главное преимущество телевизоров с подключением к интернету перед другими. Убедившись, что Джерард уже ничего не услышит из разговора, Майки придвинулся ближе к Александру: – Спасибо, что приехал, – сказал он. – Я бы очень хотел побыть с ним подольше, но сам знаешь. Ему нельзя оставаться одному сейчас. – Да что ты мне рассказываешь, – махнул рукой Александр. – Я всё равно собирался приехать, а ночевать или нет – мне, по большей части, всё равно. Всё будет в порядке, я присмотрю за ним. Свет на кухне погас. – Джи, я поехал! Встретимся завтра на ужине ровно в шесть. К Джерарду в гостиной присоединился Александр. Уэй и глазом не повёл, продолжив с серьёзным видом смотреть сериал. – Это какой сезон?***
Первое, что чувствует Джерард, когда переступает порог дома Майки, – это запах индейки и желание поскорее смотаться. Судя по количеству машин, припаркованных у дома на обочине и гулу голосов, приглашены были не только он и Донна. И чья, интересно, была идея устроить ужин за день до праздника? – Дверь как будто хлопнула, слышали? – А, это, наверное, Джи приехал. – Джерард! Ну наконец-то! Следующие минут пять напоминают морской узел из человеческих конечностей. Джерарда постоянно кто-то обнимает, что-то говорит, ему улыбаются и хлопают его по плечу, а Джерард улыбается в ответ, потому что не может не улыбаться. У него же всё в порядке, да? Он просто немного болел на неделе и всё ещё временами чувствует слабость в теле. А так, всё прекрасно! Лучше и быть не может. – Здравствуй, – мать Кристин коротко обнимает Джерарда и уходит к дочери на кухню. Пока гости беседовали в гостиной с телевизором на фоне, Майки и Кристин сервировали стол и выкладывали еду в салатницы. Как только миссис Колби, громко стуча пятками, исчезает за поворотом, Джерард вновь оказывается в ловушке из цепких, слегка пухлых, рук. – Я так по тебе скучала! – Донна обнимает его особенно крепко. Её светлые волосы пушатся, а длинные ногти слегка царапают плечи Джерарда, когда она, вытянув руки, сжимает их и вглядывается в лицо сына. «Она догадалась», – заключает Джерард и стыдливо отводит взгляд в сторону. Как подросток. Донна, однако, улыбается, как ни в чём не бывало, и чуть пихает Джерарда острым ногтем под рёбра: – Вот паршивец, совсем про мать забыл! – она заливисто смеётся. – Пойдём, все только тебя и ждали. В столовой, соединённой с кухней, слегка душно и пахнет, как и полагается, едой. На столе – в самом центре – традиционно стоит запечённая индейка, а вокруг неё – разнообразный гарнир, салаты, блюда со свежими овощами, фруктами, бисквит и графины с соком. Майки садится за стол последним, подмигивает Джерарду и тут же включается в активную беседу. Всё ещё растерянный Джерард даже не сразу осознаёт, что говорят о нём. – И всё равно я каждый раз поражаюсь! – восклицает миссис Колби, на секунду касаясь руки Джерарда. Он хмыкает и наливает себе полный стакан сока, испытывая благодарность за то, что на столе нет и намёка на спиртное. Когда ты чист почти десять лет, родственники и ближайшее окружение обычно уже пренебрегают правилами хорошего тона вроде «Не пить при нём» или «Не показываться при нём пьяным». На всех предыдущих семейных посиделках именно так и было, но на этот раз нет даже бутылки вина. Видимо, вся благодарность – Майки. – Это же всё на тоненькой полоске металла. – Точно-точно, – поддакивает Кристин. – Майки столько всего рассказывал, что мы с ним решили: своих ни в коем случае в фигурное катание не отдадим, – она широко улыбается Майки и возвращается к еде. Донна вдруг встрепенулась: – Вы уже ходили на УЗИ? Гендерная вечеринка будет? Сейчас многие такое делают. – Нет, мам. Сестра Кристин, Хэйли, возвращается к фигурному катанию: – Кто там финал выиграл? – Миссис Колби щёлкает пальцами и смотрит на Джерарда, ожидая от него подсказку, но тот лишь пожимает плечами и ведёт безмолвный диалог с Майки. «Обязательно говорить об этом?» – он надул щёки, а Майки хохотнул, скрыв смешок за кашлем и поджав губы. – Питерсон! – наконец, восклицает миссис Колби, а Донна морщится: – Не-ет, этот на втором. Кажется, первое у парня из Франции. – Жаль, что Фрэнк не прошёл, – Кристин говорит это непринуждённо настолько, что Джерард тут же начинает подозревать её в том, что она знает слишком много. – Он, по-моему, очень даже хорошо катается. Хэйли накладывает щипцами коулслоу, а затем обращается к Джерарду: – А ты не устраиваешь никаких посиделок со своими лучшими учениками? – Джерард давится пирогом и сильно закашливается, из-за чего лицо приобретает цвет малинового пудинга. До того, как тревога возьмёт контроль над мыслями, он старается перевести тему: – В этой семье есть хоть кто-то, кто не смотрел Гран-при? – Его вопрос вызывает у всех улыбку. – Милый, как мы можем не смотреть, когда там выступают твои дети? – смеётся Донна. – Кристин, пирог удивительный! – Спасибо! Майки помог мне с ним. – И всё-таки, – не успокаивается Хэйли. Донна разрезает индейку, и Джерард вдруг на всех уровнях чувствует себя ею или подопытной крысой. Все словно разглядывают его под микроскопом. В горле пересыхает. – Почему бы тебе не взять это на заметку? Вы же там, как семья все! – Джерард хватает ртом воздух, чувствуя подкрадывающуюся к груди панику. К счастью, Майки приходит к нему на помощь: – Джерард соблюдает тренерскую субординацию. К тому же, – добавляет он, – многие наверняка заняты в выходные. Фрэнк сейчас наверняка куда-нибудь уехал, в Нью-Йорк, например, и вернётся только в субботу или в воскресенье, – он делает акцент на определённых словах, но смысл понятен лишь Джерарду. – Так не обязательно прямо завтра, – вставляет своё Донна и в ожидании ответа смотрит на Джерарда. – Спасибо, я подумаю над этим. Прямо как Гораций, а? Хэйли вспоминает своего школьного учителя; течение, наконец, уводит беседу подальше от фигурного катания. Тем не менее, мысли Джерарда всё ещё сосредоточены на Фрэнке. Он думает о том, чем сейчас занят Фрэнк, как себя чувствует. Думает об ушибе на его руке, причине его появления и многом, многом другом. Несмотря на приверженность Донны семейным традициям, сам Джерард не особо любит произносить слова благодарности. Да и время ещё не пришло, ведь праздник лишь завтра, но ему почему-то не сидится на месте. Он хочет написать Фрэнку сообщение или позвонить и, наверное, впервые за всё время знакомства поблагодарить. Фрэнк этого не знает – да чего там! Уэй и сам ещё не до конца это понял, – но его роль гораздо больше, чем можно представить. Пока все громко говорят и смеются, Джерард достаёт из кармана джинсов телефон и набирает сообщение. «Спасибо, что рядом». В конце концов, для этого не нужно ждать никакого особого дня.