***
Иерархия федерации фигурного катания чем-то походит на структуру соподчиненности в организации. Есть генеральный директор – президент федерации, есть замы и доверенные лица, а есть руководители департаментов – главы федераций по регионам и секциям. Децентрализация власти позволяет сосредоточить внимание верхушки на более важных событиях и не распыляться, например, на отборочные соревнования. После того, как все секции отчитались о результатах отбора, были составлены финальные списки участников Национального чемпионата по фигурному катанию. Не то чтобы Биллу Ворми было до этого хоть какое-то дело: он и так знал, что имя фаворита этого сезона и по совместительству будущего чемпиона там гарантировано. Питерсон из тех, кто отлично работает, но не может пробиться из-за таких, как Ворми (иронично), и его не надо тянуть за уши, сшивая сговор белыми нитками. В финал Гран-при он вышел своими силами, подчинив себе лёд стадиона Ёёги. Билл считал себя гением, раз он сам выбрал этого мальчишку в сезоне: удобно и выгодно со всех сторон, потому как, помимо прочего, это ещё и долгосрочная инвестиция в лояльность Тарковски. Этого негодяя точно надо было задобрить, потому как в последнее время он частенько халтурил. В общем, Ворми было плевать на всех, кроме Питерсона, но ровно до того момента, как Вивьен не заикнулась об Айеро. – А он что? – спросил Ворми. Они сидели за столиком в ресторане, где в названии точно фигурировало слово «стейк», потому что Билл был тем ещё кровопийцей: обожал среднюю степень прожарки мяса и предпочитал ужинать в компании Ви. Сама Ви от этой традиции была не в восторге. Она терпеть не могла и Билла, и мясо, и с каждым днём неприязнь эта росла. – Ладно, неважно, – отмахнулась Вивьен. Она и сама не знала, почему вдруг этот мальчишка так запал ей в сердце, почему она почувствовала радость, увидев, что он был первым на Юго-Западе. Ворми нахмурился и отложил приборы. На белоснежной тарелке виднелись кровяные разводы. – Нет уж, говори, – пробасил он. – Он отобрался, вот и всё. Просто... – Ви замолчала, не до конца уверенная, стоит ли продолжать фразу, но под тяжёлым взглядом Ворми сдалась. – Просто я же говорила, что он интереснее, чем кажется. В юниорах он взял олово на чемпионате США, серебро на одном из этапов юниорской серии Гран-при, и всё это под руководством Рози, – она откинулась на спинку стула и закинула ногу на ногу, разглядывая висящий над слишком узким воротником рубашки уже внушительных размеров второй подбородок Билла. Когда он лишь заступил на должность, вся одежда на нём неприглядно висела. От давления верхней пуговицы на горло Ворми закашлялся. Когда приступ отпустил, он хриплым, но крайне серьёзным голосом спросил: – Хочешь сказать, Айеро ещё заставит нас понервничать? – Тебе же нужны коэффициенты у букмекера и победа Питерсона, – пожала плечами Вивьен и откинула волосы с плеч на спину. – Как я вижу, Айеро всё ещё уступает ему в честной борьбе, так что поводов для беспокойства нет. – Лучше бы так думали все идиоты, которые рассчитывают разбогатеть на ставках.***
– Вы все большие молодцы. Оливер, не забывай следить за спиной, когда заходишь на прыжок. Элизабет, завтра у тебя выходной. Фрэнк... – Фрэнк к этому моменту как раз упёрся в бортик напротив Джерарда. – Пока, – крикнула Лиззи, уходя с катка. Повисла тишина. – Хорошо поработал сегодня, – сказал Джерард. Фрэнк сошёл со льда, нацепил на коньки чехлы и остался стоять рядом с Джерардом. – Думаю, что к чемпионату ты будешь готов на два четверных в произвольной программе, – он оглядел Фрэнка с головы до ног, будто бы ища подтверждение своим словам. – Кстати об этом, – Фрэнк вздохнул. – У меня всё никак не было возможности извиниться за то, что я наговорил тогда. – Брось, не стоит, – отмахнулся Джерард и на секунду отвернулся. Казалось, что всё это было целую вечность назад. После всего пережитого та ссора была такой мелкой, такой незначительной. – Нет, стоит! – Фрэнк снял перчатки, бросив их под ноги, и осторожно взял Джерарда за руку. – Я тогда приревновал к Энди и надумал столько всего, что даже вспоминать об этом стыдно, – он погладил большим пальцем тыльную сторону ладони Уэя, внимательно рассматривая его лицо: чуть нахмуренные брови, чистые, сострадательные глаза, искусанные губы. – Фрэнк, – настойчивее повторил Джерард и осторожно высвободил ладонь. У Фрэнка в груди тут же отозвалось тревогой. – Мне стыдно слышать твои извинения, потому что извиняться здесь должен я. – Фрэнк раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но Джерард одним взглядом остановил его и отвернулся в сторону, принявшись разглядывать кривые на поверхности льда. Он широко расставил руки и упёрся в бортик так, словно собственных сил стоять ровно ему было недостаточно. – Я подвёл тебя, и то, что ты тогда сказал мне насчёт Энди, что ты подумал и почувствовал – тоже моя вина. Я, признаюсь, и правда недооценивал тебя. Ты практически самостоятельно выучил этот риттбергер! Это просто... – Джерард вздохнул и некоторое время молчал, собирая разбегающиеся мысли в кучу. Он представлял себе этот разговор совсем не так. Думал, что сможет по пунктам высказать всё, что так долго держал в себе, извиниться. Он даже обсуждал всё это со своей новой психотерапевткой, которая помогла ему мысленно отделить зёрна от плевел и обозначить, что Фрэнку в силу возраста и зоны его... влияния на жизнь Джерарда можно рассказать, а с чем лучше повременить. Однако, как только настало время, всё это оказалось бесполезным. Джерард снова запутался, снова проговаривал какие-то пункты из плана, которые теперь звучали, как набор звуков. Возможно, дело было в том, что он совершенно не привык обнажать чувства перед другими людьми, слишком сильно боясь, что его ранят. Возможно, какие-то внутренние установки ставили барьеры на пути искренности: взрослый человек не может говорить о своих слабостях тому, кто младше его почти вдвое. Он должен быть сильным и ответственным и подавать пример Фрэнку, другим спортсменам. Правда, теперь уже в этих убеждениях смысла было ещё меньше, чем пару месяцев назад. Теперь, когда Фрэнк узнал его таким, каким он был всегда: трусливым, беспомощным, жалким, слабым, – каким он сам себя видел. – Ты тут вроде как извиниться пытаешься, но не говори, что мне не надо сделать то же, – решительно заявил Фрэнк. Он положил руку на предплечье Джерарда, но тут же её одёрнул. Джерард посмотрел на него, вымученно улыбнувшись. – Я чувствовал себя просто омерзительно как минимум потому, что был ужасным подопечным. Знаешь, мисс Рози мне бы этого не простила. – Джерард хмыкнул: – Ну так и я не она, – он развернулся к Фрэнку и протянул руки, приглашая его в объятия. Фрэнк тут же просиял и, упёршись лбом в грудь Джерарда, сжал в руках его куртку. Тело обволокло теплом, и несмотря на холодное освещение, усталость после тренировки и в целом не самое удобное положение, Фрэнк вдруг почувствовал себя невероятно легко и уютно. – Мне жаль, что я не заметил ничего раньше, – пробубнил он и, немного задрав голову вверх, посмотрел на Джерарда. Уэй прижался подбородком к его виску, чуть сильнее сомкнув руки. – Это не твоя забота и не твоя ответственность, – сказал он. Глубокий вдох и медленный выдох. – Уже поздно, – Джерард нехотя отстранился. – Давай я подвезу тебя до дома? Предлагать это не было никакого смысла, потому что Фрэнк доходил пешком до «Амбреллы» минут за пятнадцать, на машине этот путь занял бы и того меньше, а на часах не было ещё даже десяти вечера. Но Фрэнк согласно кивнул головой, быстро сложил все свои вещи обратно в сумку, переоделся и уже через десять минут встретился с Джерардом в холле у выхода. С улицы дунуло прохладным ветром и вечерней влагой. Фрэнк поёжился и взял сумку в другую руку. Джерард тут же ловко перехватил её и сделал вид, что не заметил недоумевающий взгляд Фрэнка. – Так, ты был в Нью-Йорке на выходных? – спросил он. – Ну, можно и так сказать, – усмехнулся Фрэнк. – Папа отвёз меня в Бельвилл, я сдал все школьные работы, встретился с одноклассниками. Ничего интересного, в общем. – Да? – Джерард заинтересованно приподнял брови. – Мне казалось, в Нью-Йорке всегда есть, чем заняться. Особенно в твоём возрасте, – он усмехнулся. – Встреча с папой оказалась не совсем такой, как я ожидал, – Фрэнк остановился у пассажирской двери, ожидая, когда Джерард снимет блокировку. Машина мигнула фарами, и они сели в салон. – Вы не очень ладите? – Джерард оставил сумку Фрэнка на заднем сиденье и удобнее сел в кресле. Вскоре они выехали с парковки. – Нет, мы не так часто общаемся, чтобы у нас были открытые конфликты. Он просто вдруг появляется в какой-то момент, исполняет свой отцовский долг и опять исчезает, – Фрэнк отвернулся к окну, вглядываясь в зажжённые фонари и мерцающие вывески магазинов и кафе. Джерард постукивал пальцами по рулю, хмурясь. – А ты бы хотел общаться с ним чаще? – он бросил на Фрэнка короткий взгляд. – Просто у меня со своим всё было совсем иначе. Сейчас я понимаю, что было бы лучше, если бы мы проводили вместе ещё меньше времени, – его губы растянулись в грустной улыбке. Хоть Фрэнк это и не увидел, по тону он почувствовал, что тема для Джерарда не из приятных. Аналогично это было для Фрэнка. – Я бы хотел, чтобы родители просто не разводились, – тихо сказал Фрэнк. – Ладно, нафиг. Не хочу обсуждать это сейчас. Может быть, когда-нибудь позже, – он дёрнул плечами и откинулся на спинку сиденья, повернув голову к Джерарду. Ему нравилось просто наблюдать. Это ощущалось, как привилегия, потому что Джерард по-прежнему не подпускал никого из спортсменов слишком близко к себе. Мог похлопать по плечу или улыбнуться, но обнять или посадить к себе в машину – никогда. Фрэнк тоже не мог похвастаться этим ещё пару дней назад, но сейчас-то всё было иначе. Удивительно, как много может измениться за каких-то пятнадцать-двадцать минут и несколько десятков произнесённых слов. Хоть некоторая недосказанность и оставалась, этот короткий и местами неловкий разговор многое расставил по своим местам. Например, все сомнения, поселившиеся во Фрэнке в период секционных соревнований, магическим образом исчезли. Он будто вновь вернулся в состояние, в котором был в вечер ужина с Джерардом: комфорт, лёгкость, близость. Более того, теперь он чувствовал себя по-настоящему особенным. Джерард доверился ему. Джерард благодарен ему. Джи действительно нуждается в нём, и это... определённым образом согревало душу Фрэнка. – Думаю, что со следующей недели можно уже включать риттбергер в программу и отрабатывать его там, чтобы к чемпионату иметь более реальное представление о наборе элементов. – Машина в последний раз повернула на перекрёстке. До дома Фрэнка оставалось всего ничего. – Да, конечно, – кивнул Фрэнк, хоть и пропустил все профессиональные размышления Джерарда мимо ушей. Взгляд был расфокусирован и устремлён к подъездной дорожке дома, которая становилась всё ближе, ближе, ближе и ближе. – Так... мы перешли на тот этап, где больше не чувствуем себя так, будто нам надо каяться за каждое действие каждую секунду? – Тихий рокот двигателя стих совсем. Салон автомобиля погрузился в полную тишину. – Я надеюсь, – ответил Джерард, задержав взгляд на губах Фрэнка. Они одновременно потянулись на заднее сиденье и едва не столкнулись лбами. Фрэнк усмехнулся и сел ровно, предоставив возможность немного позаботиться о себе. Джерард положил сумку к себе на колени. Фрэнк, слегка завалившись набок, потянулся за ней и прежде, чем попрощаться, мягко коснулся губ Джерарда своими. – Спокойной ночи, Джи. Дверь машины тихо хлопнула, а Фрэнк вошёл в дом. Джерард сидел на месте ещё минут пять. Он увидел, как зажегся свет на пятом этаже, мужскую тень за жалюзи в одной из комнат и наблюдал за её перемещением вплоть до того момента, пока свет вновь не погас. Тронул губы, улыбнулся и лишь после этого завёл двигатель.***
Ошибочно было полагать, что за три встречи с психотерапевткой и примерно шесть встреч АА Джерард вернулся в абсолютный внутренний баланс, но ему явно стало легче. Спутанный клубок разноцветных ниток постепенно распутывался, под каждым новым слоем находились всё новые и новые цвета, но это было даже увлекательно. Например, Джерард никогда всерьёз не задумывался о том, что значит для него вера. Он просто всегда был окружён разговорами о Боге, как о ком-то безусловно существующем, никогда по-настоящему для себя не определяя его роль в жизни. В его сознании это всегда был некто, кто любит одних, потому что они ведут себя, как подобает, и наказывает других. Временами Джерард даже всерьёз в это верил и думал, что ему нет никакого прощения: он не может любить женщин так, как подобает мужчине, не может завести семью и вообще жить, как все остальные «нормальные» люди. Он с детства слышал, что это грех, что такая любовь – не любовь вовсе, что с ней никогда не попасть в рай. Поэтому когда Джерард впервые пришёл в программу «12 шагов», то не увидел в ней никакого особого смысла для себя. Всё в ней было выстроено таким образом, что ты должен быть божьим любимчиком, чтобы войти в ремиссию, потому что необходимо не только передать Ему свою волю и жизнь, но и убедиться, что Он примет это и захочет помочь тебе встать на путь истинный. Итак, ты признаешь свою слабость, ты отдаешь управление собственной жизнью Богу и надеешься, что Он избавит тебя от изъянов и исправит недостатки, но только не в том случае, если он тебя ненавидит. Джерард считал, что ему ловить нечего по крайней мере до тех пор, пока он сам не попытался исправить кое-какой свой «изъян». Так с выздоровлением от зависимости в его жизнь вошли попытки вылечиться и от гомосексуальности. Он надеялся, что эта сделка состоится. Трезвость в обмен на личное счастье. Попытки отношений с женщинами были безуспешны. Джерард прекрасно сходился со всеми, но едва ли мог подарить своим потенциальным избранницам столько настоящей любви, сколько они заслуживали. Он продолжал ходить на собрания и к терапевту, работать по шагам снова и снова, пока, наконец, не понял, что мысли об алкоголе стали посещать его совсем редко. Каким-то образом это сработало, хоть и свою часть «сделки» Джерард не выполнил. Его всё так же привлекали мужчины, так что после расставания с Моникой он решил, что просто не будет вступать ни в какие отношения. Равноценный обмен, правда? Вся эта концепция прекрасно работала ровно до тех пор, пока Джерард не принял Фрэнка в «Амбреллу». Если раньше он просто интересовался им, как кем-то, кто вызывает внутреннее восхищение, то сотрудничество было равносильно вкушению запретного плода. Именно после того, как Фрэнк оказался настолько близко, пробудились особенно сильные чувства. Им сопротивляться было практически невозможно, хоть Джерард и не щадил себя в тщетных попытках. Потом Вегас. Хэллоуин. Расторжение выдуманного договора о трезвости, потому что Джерард твёрдо решил, чего хочет, а у желания была вполне определённая цена. С одной стороны, он не мог оставаться трезвым потому, что нарушал данное собой обещание, а с другой – не мог в полной мере взять на себя ответственность за свой выбор. Он слишком боялся того Бога, с которым был знаком с раннего детства, а так часть вины за грехи можно было переложить на алкоголь. Всё-таки был определённый смысл в том, что эту дрянь называют зелёным змием. В чём смысла не было – так это во всех этих убеждениях. Смотря на них со стороны сейчас, Джерард даже не мог в полной мере понять выстроенную им же логическую цепочку, разобраться в причинно-следственных связях. Авторитет священнослужителей из Техаса, на чьи службы он ходил, будучи ребёнком, слова отца, бабушки и дедушки по отцовской линии – всё вдруг стало ощущаться чем-то абсолютно пустым. Над каждой услышанной фразой повис тяжёлый большой знак вопроса, а в буклете АА Джерард вдруг увидел кое-что критически важное. Суть даже не в Боге, не в Библии и не в заветах. «Высшая Сила? Высшая Сила? Высшая Сила? Высшая Сила?». Джерард сидел в гостиной, как он обычно и делал, когда ему надо было подумать. Традиционно горели торшеры, отбрасывая на стены тёплое золотое свечение, а на журнальном столике стояла чашка с уже остывшим чаем. Глаза закрывались, но Джерард упорно не шёл спать, надеясь додуматься, наконец, до чего-то действительно важного. Эта мысль начинала обретать форму где-то под черепной коробкой, но никак не желала проявить себя. Он перелистнул страницу тетради, начав записывать слова молитвы, с которой начинались собрания. «... принять то, что не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость, чтобы отличить одно от другого». Поставив точку, Джерард наклонил голову немного влево, заново открывая для себя слова, словно выгравированные на внутренних органах, – настолько они были приевшиеся. Уголки губ вдруг потянулись вверх, зубы обнажились в улыбке, а где-то внутри стало ещё немного легче. Взяв ручку поудобнее, он размашисто подчеркнул два слова: «принять» и «изменить». – Ты моя Высшая Сила.