***
Когда Итадори пожелал всем спокойной ночи, и ушел к себе, Мегуми еще некоторое время стоял в пустом коридоре, прислушиваясь как через пролет стены от него, Юджи, мурлыкая себе что-то под нос, перестилает старую постель. Оставшись один, Фушигуро почувствовал, что дышит через раз, отчаянно напрягая слух, считая про себя шаги Итадори. Живой. Не фантом, не больная горькая фантазии. Повернув голову, он обнаружил Нобару в точно такой же позе мучительного выжидания. Они переглянулись, понимая друг друга без слов и… и по привычке чуть не ушли спать в комнату Итадори. Посмеялись, разошлись. — Ну, спокойной ночи, что ли, — фыркнула Нобара, закрывая свою дверь. — Да, спокойной, — ответил ей Мегуми и зашел к себе, вдруг понимая, что ему тоже придется сейчас перестилать белье, потому что уже почти полтора месяца не спал в своей кровати.***
Не спалось совсем. Мегуми искрутился, пытаясь найти лучшее положение, но сон не шел вообще, как будто он был жертвой сбитого режима, страдающий бессонницей. От постели потрясающе пахло чистотой недавно стиранного белья. Громко тикающие часы последний раз показывали полтретьего ночи, еще до того, как раздраженный Фушигуро заткнул их, вынув батарейки. Не спалось даже в тишине, и Мегуми бухнувшись на спину, принялся считать баранов. — Итадори раз, Итадори два… Ему даже стало смешно, но на сорок седьмом Итадори, он и правда почувствовал, что, в принципе, вот-вот заснет, когда услышал странную возню в соседней комнате. В ночной тишине, когда дневные звуки затихали, любой шорох грохотал как ведро камней. В комнате Нобары кто-то прошелся из угла в угол, а потом чуть скрипнула дверь, и шаги зашуршали в коридоре. Мегуми был магом, но все равно напрягся от легкого страха, идущего из глубин детства, когда еще пугали монстрами под кроватью или в гардеробе. Это было что-то слишком нерациональное, и Мегуми отогнал от себя детские суеверные глупости. Тем временем шаги прошуршали по коридору так, что он смог мысленно различить, как именно они продвинулись по старым доскам, а потом затихли. В дверь осторожно и очень тихо, почти смущенно поскреблись. И если бы он не прислушивался, то принял бы этот звук за цокот коготков мыши под крыльцом. Мегуми сел на постели, сминая одеяло, и позвал. — Заходи, уже. Дверь медленно и стеснительно отворилась, и в комнату шагнула Нобара, комкая в руках подушку. Ее одеяло болталось на плечах, как плащ или сложенные крылья бабочки. Она замерла на пороге, не решаясь двинуться дальше, и в темноте они посмотрели друг на друга, пытаясь различить лица. Мегуми подался к тумбочке и включил ночную лампу. Резкий скачок света, хоть и теплого, ударил по глазам, скользнул по щеке отвернувшейся Нобары, заигрался тенями на складках ее одеяльного кокона, превращая ее силуэт во что-то нереальное. — Не могу уснуть, — прозвучал ее голос, чуть жестковатый после долгого молчания. Мегуми едва различил, что она хмурится, — Я, кажется, вообще одна спать разучилась. Два месяца засыпания вместе, соединенные одним горем, одним затухающим с каждым днем запахом. Когда лучшей колыбельной было спокойное дыхание рядом и тепло обнимающих рук. Мегуми посмотрел на нее, и облегченно сдвинул свою подушку с середины на край, освобождая ей место. Кугисаки привычно нырнула к нему под бок, отбросив свое одеяло в сторону, потому что широкого одеяла Мегуми было достаточно для них двоих. — Всё, а-а, — она сладко зевнула ему в плечо, и Мегуми даже на мгновение ощутил ее твердые зубы через футболку и от этого мелко-мелко побежали мурашки, стягивая кожу, — Спать. Завтра на занятия. С Нобарой даже баранов досчитывать не пришлось — он привычно прислушался к ее легкому дыханию и провалился в сон, как в омут.***
Коридор из-за обилия окон в тонких деревянных рамах больше походил на террасу и утром выглядел как наполненная светом волшебная шкатулка. Когда они вышли на завтрак вместе, Юджи за столом проводил их странным взглядом, но неожиданно деликатно ничего не сказал, хотя видел, как они выскальзывали из комнаты Мегуми — из кухни хорошо просматривался сияющий тоннель коридора. Мегуми удивился. Где Юджи, и где деликатность. Но потом что-то глухо плюхнулось на кухонной столешнице, и он повернулся к Кугисаки, стоящей на цыпочках и перерывающей верхнюю полку. Плюхнулась, кстати, упаковка сухих и жестких галет, которые якобы для похудения, но на деле просто бездарный перевод зерна. — Обрадуй меня, скажи, что у вас куплены хлопья, — ноюще протянул Итадори, заваривая всем троим чай. Нобара издала непонятный раздраженный звук, притянула табуретку и, встав на нее, сунула нос в подвесной шкафчик. Принялась копаться. Мегуми показалось, что она сейчас залезет туда с головой, а потом и по пояс и ухнет в непролазную черную дыру, где, возможно, затесался их завтрак. Он поспешил на выручку. Вовремя, потому что едва перехватил открытую пачку хлопьев, выпадающую из-под локтя Кугисаки. — Держи! Гвоздь в ухо, почти рассыпалось! — Ты бы ее совсем перевернула, для надежности, — проворчал Мегуми, выставляя спасенные хлопья на стол. Юджи издал клич победителей, у которых будет завтрак, и сунулся в холодильник за молоком. Молоко же в стеклянной банке выглядело не совсем потребно. — Эээ, оно испортилось? Мегуми взглянул, побултыхал со знанием дела, открыл, вылил в плошку, тщательно рассматривая каждый плотный островок, качающийся в густой белой жидкости. К нему с двух сторон, через плечо заглянули друзья, и застыли, тоже внимательно и участливо следя за его махинациями. Мегуми обреченно вынес вердикт. — Да, оно испортилось. — Нет! Как же наш завтрак? — взвыл Итадори ему на ухо, тут же рассматривая молоко в бутылке так, как будто надеялся увидеть хоть кусочек неиспорченного. — Придется грызть так. …кухня в корпусе для первогодок была относительно большая, объединенная с обеденной зоной и, несмотря на выполненный под традиционный стиль домик, была абсолютно европейской. Весь гарнитур умещался вдоль стены, вместе с электрической плитой и духовкой, и располагался под белой деревянной столешницей. Вместе с широким окном и белым исполнением мебели, казалось, что кухня залита солнечными лучами настолько, что их можно было зачерпывать ладонями. В просторном помещении умещался большой дубовый круглый стол, за которым не то что первогодки, а еще и второкурсники уместились бы. Ребята, положив пачку на середину и ныряя по очереди руками, хрустели хлопьями как чипсами, запивая чаем. В какой-то момент Итадори подумал и сыпанул горсть золотистых кукурузных хлопьев себе в чай. Мегуми и Нобара заинтригованно проследили, как он дождался, когда хлопья разбухнут, и вычерпал их ложкой. Когда за столом зазвучал четвертый голос, так не похожий на голос человека, что становилось дурно, Мегуми не донес до рта ложку, а Нобара поперхнулась сухими хлопьями и согнулась над столом, судорожно кашляя. — Вы такие жалкие. Не удивительно, что вчера вас размазали по стенке как дерьмо. — Заткни его, пожалуйста, пока я не врезала, — растирая горло сдавленно проговорила Нобара, с ненавистью стреляя глазами в расплывающийся в улыбке рот. Алый глаз щурился на нее, и в животе туго сворачивались страх и муть. — Эй, — возмутился Итадори, скашивая глаза себе на щеку, замечая только едва уловимый ореол редких коротких ресниц над веком Сукуны, — Прекрати всех доставать и сиди тихо. Нобара смотрела на глумливо кривящийся рот, и нос у нее забавно подрагивал, как у недовольной кошки, собирая морщинку на переносице. Итадори зачерпнул горсть хлопьев. — Хм, девочка, — начал было Сукуна, но Итадори прихлопнул его ладонью, проталкивая хлопья ему в глотку. — Я сказал, заткнись и не нервируй всех. Двуликий протестующе замычал с набитым ртом, прожевывая. Мегуми и Нобара с удивлением вслушивались в его хрумканье, когда он перемалывал зубами тонкие хлопья. Но потом он выпучил глаз и выплюнул все на кафельный пол. — Бэ, — высунул он длинный и широкий язык, сужающийся к концу, — Гадость же! — Проклятие, которое не любит сладкую кукурузу, какая прелесть, — не смолчала Нобара, заводя глаза. — Поверь, девочка, ты не захочешь узнать, что я люблю. — Да-да, какую-нибудь банальность, — кривляясь сказала она, — Кровь, кишки, трупы… От того, как прямо на глазах внезапно всплыли черные росчерки татуировок, воздух застыл в горле, внутренности сделали кульбит и похолодели кончики пальцев. Какого черта, она вдруг решила, что сможет безнаказанно заигрывать с самым могущественным проклятием всех времен? Как ей в голову пришла такая дикая самоубийственная мысль? Нобара и Мегуми успели только широко распахнуть глаза и дернуть губами, захватывая воздух, когда Сукуна перегнулся через стол и схватил каждого за ворот футболки, практически затаскивая их на столешницу. Край стола впился в живот, потом в ноги, чашки опрокинулись, расплескивая чай. Нобара почувствовала, как постепенно намокает подол футболки, но на фоне того, что их подтащил к себе Король Проклятий, это не играло роли. — Кому тут банально? Тебе? Его глаза были настолько близко, что можно было рассмотреть красную радужку с золотыми прожилками и широкий и круглый, черный — как омут — зрачок. Нобара издала слабый задушенный звук, чувствуя, как впивается в шею ворот, а там, где кожи касались костяшки пальцев Сукуны, было горячо до боли, как от ожога. Мегуми стиснул зубы и попытался сложить пальцы в печать, но Сукуна хлестнул его насмешливым взглядом и оттолкнул, все так же не выпуская Нобару, и тут же ударил его кулаком в живот. Тот отлетел, впечатываясь спиной в нижние кухонные шкафчики, и зажал живот, с перекошенным лицом, пытаясь перетерпеть боль. Темная футболка медленно намокала кровью из открывшейся раны. Нобара дернула головой, пытаясь проследить, в порядке ли он, но Сукуна встряхнул ее за воротник, и оскалился в лицо. — Что, уже не такая смелая? Хочешь поиграться словами, девочка — играйся. Я тоже умею. Я могу выдернуть твой позвоночник и повесить над входом, как гирлянду, хочешь? У нее только глаза расширились еще больше от ужаса, и распахнулись губы, но слова застряли в горле. Нобара едва приподнялась, скользя мокрыми руками по столешнице, пытаясь ослабить хватку, но в пустую, потому что Сукуна задрал ее еще выше так, что ей пришлось выгнуться в спине за удерживающей рукой. — С-скотина, — Нобара наконец смогла схватить его за окольцованное татуировкой запястье, и скривила губы. Сукуна бешено оскалился ей в лицо и разжал пальцы, и Нобара тут же упала грудью на стол. Волосы скользнули на лицо, закрывая обзор. Она быстро вскинула голову, ожидая атаки, но ее не последовало. Двуликий отступил от стола, и татуировки медленно выцветали на его лице, исчезая совсем, оставляя чистую кожу. Его последний цепкий взгляд держал ее глаза до тех пор, пока алая радужка не схлынула, перетекая в привычную мягкую карюю. Когда на Нобару удивленно посмотрел уже Юджи, она тяжело и неуклюже сползла со стола, чувствуя, как мелко и судорожно дрожит каждая ее мышца, и присела к Мегуми. Наверное, внезапная материализация Двуликого длилась не больше минуты, но Нобаре показалось, что прошла вечность. — Проклятье! Тебе надо срочно к Сёко! — вскрикнула она, когда наткнулась на мокрую и потемневшую от крови футболку. Задрать и осмотреть рану, Мегуми уже не дал, отталкивая ее руки и с трудом поднимаясь сам, держась за шкафчики. — Что произошло? — потерянно произнес Юджи, и ребята нахмурились, смотря на него внимательно и серьезно. — Ты в курсе, что у тебя Двуликий наружу вылезает? — уточнил Мегуми. — Ну, да. Как рот или глаз. — Нет. Целиком вылезает. Юджи, он только что захватил контроль над телом.