В пустоши дует ветер

      Юджи чуть опоздал. Они уже собрались, чтобы выслушать объявление о начале индивидуальных состязаний, когда он проскользнул в дверь и, быстро найдя друзей в противоположном крае фойе, заторопился к ним, проходя мимо директоров, мимо студентов, на ходу приветливо кивая знакомым семпаем-второкурсникам.       Студенты из Киото последили за ним, как за бомбой замедленного действия, как будто он сейчас улыбнется, обернется Сукуной и примется крушить все и всех. Эта смесь сдержанного презрения и тщательно скрываемого, животного страха, взбесила Мегуми, но он не подал виду — только едва дернул пальцами рук, как будто хотел сжать кулаки и передумал. Но это выражение на их лицах он запомнил. — Скотины, — шепнула рядом Нобара, которая неожиданно смотрела в ту же сторону, что и он, — Сначала чуть не убили, а теперь пытаются своими зенками наделать в нем дырки. — Подавятся своей желчью, — остервенело, но тихо шепнул Мегуми.       К этому времени Итадори в привычно-веселом настроении плюхнулся на диван, подсаживаясь к Мегуми, и друзья сразу спросили в лоб. — Ну, как? — Что как? — Что сказал Годжо-сенсей? — терпеливо шепнул Фушигуро, стреляя глазами по сторонам, — Насчет, ну, его…       Губы Итадори вытянулись в понятливую «Ааа», и он тоже бегло осмотрел зал и всех присутствующих, машинально расчесывая щеку. Мегуми показалось, что он сейчас расчешет до чужих острых губ и зубов, и сморгнул дурацкое видение.  — Ну, он, ничего особого не посоветовал, — так же шепотом проговорил Итадори, — Годжо-сенсей сказал, что подумает над этим. И сказал, чтобы я очень постарался и сдержал его, хотя бы до отъезда всех.       Мегуми кивнул, хмурясь, снова бросая взгляд на студентов из Киото, которые держались вместе возле лестницы и явно переговаривались цепкими отрывистыми фразами. Норитоши Камо не стесняясь, поворачивал голову и рассматривал Юджи, и это вызывало иррациональное желание пихнуть его себе за спину, и принять изучающий липкий взгляд Камо на себя, как удар его техники.        Мегуми скривился и посмотрел на профиль Итадори. Да, уж, если он упустит Сукуну сейчас, у Годжо не получится все замять в этот раз. А Двуликий может устроить беспредел и… Мысль Мегуми споткнулась от ужаса и осознания: у Юджи чуть ниже века был открыт алый глаз, и он пристально смотрел на него.       Мегуми сглотнул внезапно загустевшую слюну, и смазано пихнул Кугисаки в бок. Глаз все смотрел, не моргая, и у Мегуми в голове на бешенной скорости пролетали судорожные мысли, что делать. — Ты, это, — буркнула Нобара, не обращая на его знаки никакого внимания, — держись тогда. Прикинь, какой будет переполох, если у тебя сейчас прорежутся полоски. — Но-ба-ра, — прохрипел Мегуми, бледнея до страшно-белого, как у савана, цвета. — Это татуировки, дура, а не полоски, — фыркнул объявившийся рот, и Нобара застыла тоже, становясь жуткого серо-сизого цвета, — Я тебе тигр, что ли?       Они сидели далеко — наверное, именно это их спасло, потому что, когда все начали поворачивать головы на посторонний звук, у них были эти две доли секунды на то, чтобы что-то придумать.              Мегуми дернулся всем телом, хотя это было больше похоже на судорогу. Нужно закрыть Сукуну чем-то. Подушкой, книгой, чем угодно. У него была мысль сбросить Итадори на пол, но Нобара успела первой, даром, что сидела дальше от Юджи.       Она сделала гибкий, тягучий рывок через колени Мегуми, как гончая в прыжке, и, схватив застывшего Итадори за подбородок, поцеловала жесткие, мерзко кривящиеся губы, закрывая их своими губами.       Со стороны могло показаться, что она просто целует Юджи в щеку, перегибаясь через колени Фушигуро. Странная поза, странная ситуация, но со всех сторон, вместо криков ужаса и треска активированных проклятых техник, грохнули овации и аплодисменты. Кажется Панда и Годжо улюлюкали громче всех, а Мегуми ощутил, как у него разом опадает каждая мышца от облегчения.       Когда Нобара отстранилась, опираясь о его колени, бледно-серая, едва делая вдох из-за нервных спазмов, щека Итадори была чиста.       Она попробовала вернуться, переползти обратно на диван на свое место, но едва не слетела на пол, и Мегуми вовремя ее придержал, чувствуя, как крупно и тяжело ее колотит. Так, что она едва двигалась.       Взгляд у нее был безумный и плывущий, как у наркомана, который не понимает, что происходит вокруг, но она смогла криво улыбнуться и похлопать покрасневшего Юджи по плечу, прежде чем обессилено плюхнуться на свою сторону дивана и тяжело выдохнуть. Когда все потеряли к ним интерес, больше заинтересовавшись жеребьевкой, Нобара, раскидывая руки и ноги, растеклась по дивану, как лишенная каркаса веревочка. — Спасибо, — шепнул Юджи, и Нобара, не меняя положения, шутливо отдала честь, как бывалый бойскаут.       В итоге, вместо индивидуальных испытаний вытянули бейсбол, но ни у Мегуми, ни у Нобары возражений не было. Все силы на новые поединки у них кончились за эти доли секунды, когда выгоняли Сукуну нестандартными методами.

***

      Иери Сёко прикрыла дверь, до последнего разглядывая в щелку белые плиты пустого коридора, и достала из кармана халата телефон. Набрала по памяти номер, который (она помнила) у нее сохранился на клочке чека из бара. Сколько вечеров она провела, рассматривая перед собой угловатые цифры, выведенные не очень трезвой рукой, на первом же попавшем обрывке, который тогда подвернулся. Если бы можно было, Сёко бы набила себе тату с этими цифрами, где-нибудь над сердцем — но было нельзя. Да, и глупо, это всего лишь цифры, пусть и важные.       Она нажала на вызов, чувствуя, как слегка дрожат пальцы, и пристроила телефон к уху, вслушиваясь в каждый гудок. В абсолютной тишине лаборатории морга, каждый звук из телефона впивался в виски как безумный грохот.       Наконец, ей ответили. — Алло, — встрепенулась Сёко, едва справляясь с голосом — ее срывало на сдавленный сип, как будто произносить слова было физически тяжело. — Ты же можешь говорить? — спросила она, и выдохнула, дернув губами в подобии улыбки, — Хорошо.       Трубка отвечала. Сёко, улыбалась одними подрагивающими уголками губ. Она оперлась на железный металлический стол бедрами и прикрыла глаза. — Я хотела услышать тебя, — ответила она, видимо, на вопрос, и трубка беззаботно засмеялась.       От внезапных шагов в коридоре, сердце вздрогнуло, а пальцы сами нажали сброс звонка. За две секунды, что открывалась дверь, Сёко опустила телефон в карман и равнодушно вздернула бровь, встречая гостя.       Директор Яга заглянул, постукивая кулаком по двери, машинально осматривая помещение. — Иери, не занята? — А что-то случилось? Кто-то опять поранился? — участливо спросила она, сжимая кулаки в карманах халата, чувствуя край телефона костяшками. — Нет, — отмахнулся он, снова просматривая помещение, как будто пытаясь зацепиться глазами за что-то конкретное.       Пауза затягивалась, и Сёко методично начала кусать изнутри щеку, сама не замечая, что делает. — Я по поводу инцидента, — наконец сказал директор, очень вкрадчиво и с определенным посылом, и Сёко занервничала, хотя виду не подала, оставляя свое лицо все таким же скучающе-бестрастным. — Инцидента? — По поводу Итадори Юджи. И того, что он неожиданно оказался жив, — он повернул лицо прямо на нее, и из-за темных очков, было непонятно, куда именно он смотрит, — Умышленное сокрытие важных фактов, Иери. Понимаешь?       Лицо Сёко изобразило искреннее недоумение. — А разве вы не получили мой отчет о том, что Итадори Юджи воскрес? — пролепетала она, удивляясь, — Годжо не передавал вам? Очень странно, обычно он не забывает о важных документах. Директор Яга кашлянул в кулак, и поправил очки, привычным четким движением. — Годжо, значит, — неопределенно хмыкнул он, и Сёко очень не понравился его тон, высокомерный, резкий, такой, как будто он считал, что знает о них все и видит насквозь, — Я понимаю, что вы в сговоре, но будь все-таки в следующий раз аккуратна. Очень аккуратна, Иери.       Он вдруг посмотрел на нее в упор, а потом так явно опустил взгляд ниже, что Сёко с ужасом почувствовала, как горит, просто пылает телефон в кармане.       Яга Масамичи ушел, прикрыв за собой дверь, оставляя Сёко одну вместе с дико колотящимся сердцем и легким онемением в пальцах. — Я идиотка, — прошептала она в белую тишину морга.

***

      Нобара не знала, что на нее нашло, и почему из всех пронесшихся в голове вариантов, она выбрала именно этот. Поцелуй. То, что бы она не сделала никогда в жизни.       Но тогда это показалось самым правильным. На ее стороне был эффект неожиданности. Нобара просто взяла нахрапом, сыграла на полном охреневании Сукуны, потому что вот так, вдруг, целовать его начнет только совсем конченный человек. Ну, или Нобара. — Главное, что сработало, — успокаивала себя Кугисаки, когда наконец пришла в себя, избавилась от дрожи в коленках и здраво проанализировала свои поступки. Хотя хотелось побиться головой об угол. Или поставить свой гвоздь на шляпку и хорошенько приложиться лбом.        Но надо отдать должное, Сукуна, видимо, так впечатлился (или ужаснулся, пошутил Юджи, за что едва не получил гвоздем) что не показывался до самого отъезда киотских студентов и еще после этого два дня.       Нобара нервничала все это время, потому что Сукуна должен был когда-нибудь появиться и высказать, что он об этом думает. Он вылез только на третий день, к вечеру. Сначала внимательным глазом, в котором неожиданно читалось уже не чисто хищное выражение, а примесь любопытства, а потом сжатым в сосредоточенную линию ртом.       Ребята его даже заметили не сразу. А когда обнаружили, Кугисаки с перепугу решила бить первой, на опережение. — О, кто выполз! — с нервным весельем воскликнула она, входя в раж, и сворачивающийся где-то в животе ужас ей не помешал, а скорее даже подстегнул, — Могу повторить экзекуцию.       У нее тряслись ноги, даром, что она сидела, а на лице растянулась широкая кривая ухмылка. И вид у нее был безумный. Сукуна презрительно фыркнул, заводя глаз. Мегуми подумал, что не стоит брать могущественное проклятие на слабо, но было уже поздно. Губы Двуликого ехидно растянулись. — И это ты называешь экзекуцией? Жалкое зрелище, девочка. Старайся лучше.       Кугисаки на секунду оторопело замерла, глупо хлопнув ресницами, а потом завелась, загорелась, как спичка, с получирка головки по терке. — Чего? Ты хочешь сказать, что я не умею целоваться?       Что-то явно пошло не по плану. Она даже привстала и набычилась от возмущения. Сукуна должен был ругаться, беситься, плеваться ядом, а не уязвлять ее женское самолюбие. Особенно ее женское самолюбие, которое и без него страдало комплексами неполноценности. Нобара направилась вперед, шагнула, обходя стол, и Мегуми подлетел к ней быстрее, чем она — к Юджи, и скрутил ей руки. — Ты сдурела? Не смей, Нобара, это плохо кончится, — сказал он, но она брыкалась так, что он едва ее удерживал. — Пусти меня, Мегуми, я ему сейчас глаз подобью! — Бездарная, — хищно фыркнул Сукуна и медленно, смакуя ее ярость, втиснулся внутрь, оставляя после себя гладкую кожу на щеке. Нобара рявкнула и вырвалась из хватки. — Это я бездарная? — она схватила за грудки Юджи, слегка ошалевшего от такого обращения, и встряхнула, — А ну вылезай, придаток! Это я целоваться не умею? У меня был опыт! — Нобара, — простонал Юджи, едва сдерживая смех, потому что от доведенного до совершенства абсурда становилось дурно, — Не ори на меня пожалуйста. — Я ору не на тебя, а на него! — огрызнулась она, — Ты, ты, экскремент бешеного плазмодия! Скотина! Сам-то не умеешь ничего, экспонат тысячелетний, куда там тебе уметь. Даже не ответил, просто уполз, струсил и…       От того, как на лице Юджи проступили черные полосы, Нобара охнула и отшатнулась, вдруг осознавая, во что вляпалась, и ее тут же схватила крепкая перевитая татуировками рука. Все таки она не умела останавливаться вовремя. И выбирать соперников тоже.       Сукуна обхватил ее за челюсть, пальцами надавливая на щеки, и накрыл мягкие губы, сразу проскальзывая языком в рот. Она успела взмахнуть руками, пытаясь вырваться, и замерла, позволяя цепкой руке двигать ее голову, как ему удобно. Двуликий почти заглатывал ее в поцелуй, почти пожирал, а по языку и небу растекалась странная горечь, как попавшая на слизистую терпкая приправа. От Сукуны волнами расходилась проклятая энергия и впивалась в кожу, носоглотку и в глаза как тысячи тонких иголок, а ужас завязывался в тугой узел где-то в животе. Двуликий отстранился резко, не давая прийти в себя, и прищурился всеми четырьмя глазами. — Вот так, — насмешливо пророкотал он, когда она, чуть пошатнувшись, потерянно взглянула на него, ничего не понимая, видя только снисходительное выражение на его расчерченном лице, — А не та детская ерунда, которая была. Учти, в следующий раз.       Он растворился в Юджи, как тогда, до последнего удерживая ее взгляд двумя глазами. Остальные два насмешливо смотрели ей за спину, и, когда Юджи вернулся окончательно, Нобара заторможенно оглянулась и встретилась с бурей в глазах Мегуми. Он был бледен, и тяжело дышал, и походил на едва спасшуюся жертву маньяка, которая пробежала несколько километров. — Что произошло? — напряженно спросил Юджи, но на него не обратили внимания. — Ты с ума сошла, — сдавленно выговорил Мегуми, случайно сорвавшись на хрип, но потом, выровняв голос, — Какого черта ты творишь? Он мог тебя убить, а я бы ничего не успел сделать.        Нобара перевела дыхание, растирая лицо ладонями, чувствуя до сих пор горечь на языке и губах после Сукуны. В животе все еще мутило, а пальцы подрагивали, и, отняв от лица руки, она прижала их к животу, надеясь, что ее не стошнит от нервного перенапряжения. Нобара повернула голову и окинула Фушигуро долгим взглядом. — А ты и не попытался, — заключила она, замечая, как жар неожиданно заливает его щеки. Фушигуро поперхнулся, и вхолостую хлопнул губами, собираясь с мыслями. — Я, да я… — Впечатлился, — участливо подсказал Сукуна с итадориной щеки, и Юджи от души прихлопнул его ладонью, подавляя окончательно.       Румянец Мегуми стал ярче. Казалось, засветились даже кончики ушей. Нобара свела тонкие брови к переносице, зажмурилась и звонко стукнула ладонью по столу. — Все! Я — спать! — рявкнула она, встряхивая руку, — Если хоть кто-то напомнит завтра о том, что только что было, я самолично выстругаю крест и распну его за… за…за самое ценное! И ушла, хотя в проеме между коридором и кухней, она обернулась и буркнула всем пожелания спокойной ночи.

***

      Терпкий дымок медленно рассеивался на воздухе, как таинственный туман в заколдованном месте — искажаясь, танцуя на ветру, принимая причудливую форму. Дым был похож на сотню танцующих призраков-скелетов, которые дергали бедрами и руками туда-сюда, туда-сюда, и выдерживали ритм. Их старые истлевшие кости были се́ры, а движения медленно растворялись в вечере.       Сёко хмыкнула и выпустила еще дыма через рот, чуть приоткрыв губы ровно настолько, чтобы плотная струйка проскочила меж них, а скелеты снова затанцевали. Сигарета тлела в ее пальцах, и Сёко небрежным движением, не особо заморачиваясь, стряхнула пепел на пол балкона.       Сидеть на железной пожарной лестнице, которая зигзагами пробегалась сквозь все балконы в доме — было не очень удобно, но это было лучше, чем стоять на гудящих ногах после рабочего дня, да еще и на каблуках. В мозг настырно впивалась зарубка еще с детства — на камнях и железных скамейках сидеть нельзя. Сёко размышляла не долго, просто понадеялась, что подкладка пальто достаточно толстая, чтобы не заморачиваться о том, чего такого интересного можно застудить. И она еще называла себя врачом…       Хотя Сёко могла бы возразить — это она в техникуме врач, а дома, она отдыхает в личном мини отпуске.       Иери сделала еще одну задумчивую затяжку, смотря на город, перемигивающийся огнями в вечерних густых сумерках. Токио кричал о себе переливом сирен и шорохом шин по асфальту, лаем собаки и криком какого-то ненормального, которому, свесившись из окна, срочно нужно было напомнить жене, что еще нужно купить яиц на завтрак. Чертов большой город. Общежитие на четырнадцать миллионов — почему одному человеку упорно не хватало места? Почему она должна… — Я тупая дура, — спокойно, почти равнодушно произнесла она, и снова тяжело, немного раздраженно затянулась.       Кончик сигареты вспыхнул искоркой, и издалека, наверное, это выглядело, как слабо зажегшаяся звездочка. Сёко вдруг поднялась на ноги, застывая перед перилами, отводя в сторону сигарету. — Я просто идиотка, — еще затяжка, но на этот раз, Сёко оставила сигарету во рту, зажимая зубами фильтр, и зашарила в карманах.       Достала телефон. Плоский, с блестящим полотном экрана, и черным корпусом, почти новенький — и двух лет с ним не проходила, жалко.       Время было позднее, вряд ли внизу могли ходить люди, так что Сёко подумала немного, а потом протянула руку за перила балкона и без сожалений выбросила телефон с десятого этажа.