***
В следующий раз, когда Сукуна вылез, они были одеты, целовались посреди кухни. Просто Нобара почувствовала, как руки, которые обнимали ее со спины невесомо, едва заметно и робко, вдруг стиснули ее со всей силы, провели властно по бокам, бедрам, задрали юбку и сдвинули полоску трусов в сторону. Жесткие пальцы скользнули внутрь без предупреждения, горячий шершавый язык, провел по ушной раковине, и Нобара зарычала, стиснув зубы, понимая, что это не Юджи. Мегуми вцепился в руки Сукуны, пытаясь убрать их от нее, но легче было скалу сдвинуть. Двуликий гортанно засмеялся прямо у Нобары под ухом, и несколько раз двинул пальцами, выбивая у нее злой вздох, и издевательски чмокнул ее в щеку, почти обжег жесткими губами, и только потом вернулся Юджи. Щека горела, Нобару слегка потряхивало, и ей казалось, что поцелуй был настолько ядовитый, что у нее сошла кожа и обнажилась кость. От ужаса и страха мутилось в животе, а от сконцентрированной проклятой энергии першило в горле. Но потерянное лицо Юджи было хуже. Смотря как тяжело он переживает каждый раз, когда теряет контроль, Нобара вдруг отчаянно подумала, всего на мгновение, что готова даже отдаться чертовому демону, лишь бы не видеть это выражение лица у Юджи, лишь бы он не винил себя каждый раз. Потом испугалась собственных мыслей, тряхнула головой, прижалась к Юджи, потираясь щекой о его плечо. Сукуна появлялся в их жизни с неотвратимостью несущегося на полной скорости поезда, в то время как они стояли на рельсах без возможности сдвинуться. Он вылезал в самые неожиданные моменты, говорил страшные вещи, от которых леденели пальцы и мутило в желудке, оставлял после себя стылый запах проклятия, и через минуту исчезал, чтобы после появиться на следующий день. Он влезал в их жизнь, их секс, наваливаясь всем телом, вбивая в матрас вместо Юджи, иногда кусаясь, и Итадори потом долго извинялся, нежно поглаживая краснеющий слепок зубов на плече. Мегуми бесился. Зло, разъяренно, но бессильно, потому что никак не мог ни на что повлиять. А Итадори все порывался уйти, считая, что это решит всю проблему. Во-первых, не решит. Во-вторых, кто его пустит? Самой Нобаре было страшно, и одновременно странно, потому что если отбросить все эмоции и немножечко подумать — ситуация была абсурдная до такой степени, что было почти не прилично. Она так и подумала: глупо. — Серьезно? Ты считаешь все это глупостями? — вскинулся Мегуми. Он уже добрые минут десять наматывал круги по спальне, рискуя до основы вытоптать ковер, а Нобара сидела на кровати, скрестив ноги, и думала. Мельтешение перед глазами неожиданно помогало здравым соображениям. — А ты думаешь, ему заняться больше нечем, как совращать сопляков? — вопросом на вопрос хмуро ответила Нобара, и натянула длиннющий Юджин свитер на голые колени. Итадори с ними не было, ушел куда-то с Годжо, оставляя их наедине со своими мыслями и страхами. Мегуми моргнул и остановился напротив нее. — Ну? — Недотрах, — коротко сказала она, вскидывая глаза и прикусывая изнутри щеку, — У этого проклятого придурка — недотрах. — Что за бред? — сморщился Мегуми. — Вся наша ситуация — бред, — закатила глаза она, соединяя колени, под все также безбожно растянутым свитером, и уложила на них подбородок. — Но других объяснений у меня нет. — Он просто хочет нас позлить! — возразил Мегуми, а взгляд Нобары застекленел, уставленный в одну точку. …или просто хочет. Если бы он хотел позлить, он бы так и продолжал хватать ее за шею, драть шикигами Мегуми, выматывать им нервы своей непредсказуемостью. А он перешел на постель, где все — по-другому. Нобара хорошо помнила третий раз, когда он появился во время секса. До этого не везло Мегуми, тогда не повезло ей, и она до сих пор счастлива, что была к нему спиной, что не видела его лица, расчерченного метками, как рытвинами, устремленными в череп. Мегуми оказался перед ней на коленях в одно мгновение, срываясь на мат и проклятия, почти панику, он не стал отцеплять от нее руки Сукуны, потому что бесполезно, но взял в ладони ее побледневшее лицо. — На меня. Смотри. Смотри на меня. Я здесь, я с тобой… давай, чуть-чуть совсем… Мегуми шептал ей в лицо, сам едва не срываясь в неконтролируемую истерику, отчаянно прижимался лбом к ее, а Нобаре было так страшно, что она только хватала губами воздух, на каждый толчок Сукуны, и молилась про себя, чувствуя, как в ней неспешно ходит чужой член. Лицо у нее было белое, как простыня, и шепот Мегуми растекался где-то на периферии. Остались только широкие жесткие ладони, которые вздернули ее вверх, прижимая спиной к горячей, как печка груди, и дыхание в затылок, чужое, тяжелое, не похожее на Юджи; и раздирающая легкие проклятая энергия. — Клянусь, я убью тебя! Тварь, не смей, остановись, я с ней поменяюсь! — не выдержал Мегуми, когда она взглянула на него так пронзительно и страшно, обреченно, как не смотрела даже во время их безумного эксперимента с секундомером, когда Двуликий едва не задушил ее. Голая, беззащитная, перед Сукуной, с его руками на своем теле, которые вдруг качнулись, провели по изгибам бедер, бокам, легко погладили грудь. На ухо хмыкнули. Мегуми перед ней, сцеловывал с ее щек слезы, просил срывающимся голосом смотреть на него, уговаривал потерпеть. А еще в уши пробивался тихий вкрадчивый голос сзади. Молодец, девочка. Сильная. Выносливая. Смелая. Когда вернулся Юджи, Нобара разрыдалась у них в объятиях больше от облегчения, чем от чего-то еще. Юджи рвал на себе волосы и уговаривал сходить к врачу, на Мегуми лица не было, и никто из них не выпускал ее из рук всю ночь. Заниматься сексом стало страшно, но друг друга хотелось до боли, поэтому все делали осторожно, но все равно срывались, забывались друг в друге. Секс без Сукуны считался удачей, через два дня так и было — Двуликий не появился. Взмокшие, заласканные друг другом они рухнули на постель без сил, и Мегуми лениво смотрел сквозь растрепавшуюся челку на то, как Юджи зарывается носом Нобаре в волосы, прижимает к себе спиной. Она тогда расслабленно улыбалась, смотрела в ответ, лаская глазами, и поняла, что что-то не так, только когда взгляд Мегуми заледенел до бешенства и страха. Обнимающие руки сразу почувствовались жесткими, в волосы насмешливо и довольно выдохнули, и Нобара закостенела, чувствуя, как все внутри немеет от ужаса. Сукуна плавно провел ладонью по животу, остановил руку под грудью, где быстро и заполошно билось маленькое сердечко, под тонкой кожей и хрупкими ребрами. Ему было бы достаточно слегка напрячь пальцы, чтобы продавить человеческое тело и коснуться его, пощекотать пульсирующую мышцу. Мегуми приподнялся, не сводя с него напряженных глаз, готовый выпустить тени, а Двуликий только усмехался, потираясь щекой о мягкие каштановые волосы. Нобара зажмурилась, когда тяжелое дыхание задело висок, и принялась считать про себя секунды. Когда-то же эта минута должна закончиться! В этом тягучем, нависшем напряжении, в котором выморозился даже воздух, Сукуна вдруг разжал и убрал руки, и Нобара быстро перекатилась на другую часть кровати и нырнула в объятия Мегуми, сразу утыкаясь носом в грудь и пытаясь отдышаться. Все трое застыли так на кровати. Мегуми посмотрел на проклятие зло и выжидающе, а тот только приподнялся на локте и подпер кулаком щеку. Четыре глаза довольно щурились на них. — Я вас убивать не буду, — изрек он, и Мегуми невольно вздрогнул от того, как неожиданно он заговорил. Сукуна потянулся, и литые мускулы заиграли, и заиграли метки. Он длинно выдохнул, и до Мегуми дошло, что он добирает послеоргазменное удовольствие Юджи, когда каждая мышца приятно расслабленна. Накрыла злость, но Мегуми заставил себя просто ждать и молчать, и прижимать к себе Нобару крепче. — Когда обрету тело и ввергну мир в хаос, — лениво продолжал Сукуна, — я вас не убью. Заберу себе, будете развлекать меня, как вассалы — господина. — Да пошел ты! — не удержался Мегуми. Сукуна осклабился, а потом его время вышло, и снова вернулся Юджи. А теперь она что-то втирала Мегуми о недотрахе самого страшного проклятия всех времен. …при всей ее грубоватости, Нобара неожиданно бывала чуткой. Периодически. Жадность существа, которое наконец-то дорвалось, она ощутила еще в самую первую их ночь — да ее чуть не снесло этой жадностью. Мысль, от которой она не могла отвязаться, заключалась в ужаснейшей вещи на свете — в том, что Нобара видела его оргазм. Жадный, ломкий, неприлично быстрый, беспомощный. Его сведенное судорогой лицо, прикушенная до крови губа, потому что, она уверена, Сукуна бы заорал от кайфа. Оргазм — это слишком личное, слишком обнажающее, слишком беспомощное. Она никогда не думала, что это жесткое, всегда скалящееся лицо может быть таким. Слишком. В этой всей ситуации все было слишком. Мегуми ее не понимал, потому что не видел этого лица. А она видела. — Нет-нет, — сказала Нобара даже скорее самой себе, чем Мегуми. — Это точно недотрах. — Но он же проклятие. — Он проклятие, а не импотент, — возразила она, кусая ноготь на большом пальце, — Подумай сам. Ему тысяча лет, если не больше. А еще дохрена столетий он был почти уничтожен, и его куски размазаны по всему миру. Так что посчитай, как давно у чувака не было нормального секса? Мегуми посмотрел на нее долго и очень вдумчиво, потом фыркнул и уточнил: — А при чем здесь мы? — А мы соблазнили Юджи, — ухмыльнулась Нобара, и Мегуми даже дернул губами в подобии улыбки, но потом сразу вернул серьезный вид. — Еще лучше. Нас по очереди трахает тысячелетнее проклятие, а мы еще и сами виноваты, — сказал он, и Нобара фыркнула, — Это так оставлять нельзя. С этим надо что-то делать. Надо сказать Годжо. Нобара вскинулась на него, быстро что-то прикинула и помотала головой. — А этого не надо. Во-первых, он не сможет ничего сделать. А во-вторых, когда он это поймет, он изолирует Юджи. Тогда проблема будет решена, верно? Но не так, как мы бы хотели. Мы останемся без Юджи, понимаешь. Мегуми понимал. Смотрел на нее очень внимательно, пристально, и понимал, что при любом раскладе их с Юджи разлучат, но так они останутся один на один с озабоченным проклятием. Нобара сразу нашла большой значимый плюс в их ситуации. — Зато он никому не угрожает. — Только если нашим задницам, — мрачно заметил Мегуми, и Нобара затряслась от ломкого, болезненного смеха. Замолкла она также резко, как и начала смеяться, снова утыкаясь неподвижными глазами в сторону, а когда повернула голову, Мегуми смотрел на нее в упор, тем тяжелый, упрямым взглядом, с каким всегда изрекал что-то несусветное. Нобара выжидающе вздернула брови. — Мы скажем Годжо, даже если Юджи в итоге изолируют, — бесцветно, но твердо выдал Мегуми, — он будет согласен. Потому что Сукуна неуправляем, а твоя безопасность важнее… Важнее чего была ее безопасность, узнать было не суждено, потому что в лицо Мегуми полетела подушка. Нобара бы запустила что-то тяжелее, но она все-таки любила этого идиота, даже если он был идиотом. — Еще раз такое брякнешь, и это будет гвоздь, — предупредила она, направляя на него палец, как будто этот жест мог подкрепить аргументы. Пока Мегуми растерянно и немного зло комкал подушку, Нобара резким движением запрокинула мешающиеся пряди назад, и безапелляционно произнесла, четко выделяя каждое слово: — Никто ничего никому не говорит. Ясно? Мы разберемся. Сами, и все будет если не хорошо, то сносно. — И как мы разберемся? — с раздражением отбросил подушку в сторону Мегуми. На это Кугисаки не ответила и только сверкнула взглядом. Она поднялась с кровати, быстро нашаривая под ней джинсы, и залезла ногами в штанины. Мегуми чуть поморщился, но привычно нудеть, что нужно бросить их в стирку, не стал. Нобара стянула с себя свитер и не глядя кинула, и Мегуми задумчиво проследил за его пикирующей траекторией, потом вернул взгляд на нее. Мегуми скользнул глазами с таким видом, будто посмотрел не нее по новому. Без верха, без бюстгальтера, но только в джинсах, она неожиданно почувствовалась его, их с Юджи, домашней, любимой, простой. Он это знал всегда, но вот так перехватить момент, когда она задумчиво тянется к шкафу, выбирая, что надеть — было впервые. Она замерла перед зеркальной дверцей, так и не открыв ее. Скользнула взглядом по изящным рукам в отражении, которые были неизящно рельефными, с высушенными вечными тренировками мышцами; по голой небольшой груди, впалому, тоже просушенному, животу. Небрежным жестом забрала волосы наверх, почему-то хмурясь, и посмотрела на замершего Мегуми через зеркало. — Я привлекательная? — зачем-то спросила она, — Или ты просто привык? — Конечно привлекательная. Что за глупости ты спрашиваешь? — фыркнул он, мысленно уже прижимая ее грудью к зеркалу, думая, насколько быстро ее соски затвердеют от холодной зеркальной глади. Должно быть очень быстро, станут твердыми, оформленными, так что можно будет их без труда сжать и потянуть. Нобара поймала в отражении его потемневший взгляд, лихо дернула уголком губ, и медленно повернулась, облокачиваясь спиной на шкаф. Мегуми прерывисто вздохнул. — Не уходи от темы, — сказал он, — Что ты задумала? Она лукаво повела бровью. — У меня есть план. Кажется, это они уже проходили. Мегуми хватило секунды, чтобы на сетчатке снова выжгло Сукуну, сжимающего ее тонкую шею, на которой даже засосы сходят медленно — что говорить о синяках от хватки, которые долго оставались страшными мазками у нее на коже. Все возбуждение смыло, как будто его и не было. — Ни за что, — глухо произнес он, а Нобара медленно, слишком медленно провела руками по бедрам, бокам, груди, соблазнительно приподнимая ее, плечам, а потом рывком села на корточки, расставив колени, как заправская стриптизерша у шеста. Ее ладонь скользнула вниз по животу, пока кончики пальцев не исчезли за поясом джинс. — Тебя никто не спрашивает, — насмешливо произнесла она, и свободной рукой сделала пальчиком кис-кис. Мегуми потянуло к ней, как будто дернули за невидимый поводок. Остановился только в полушаге от нее, и Нобаре пришлось задрать голову. — Не надо, пожалуйста, в прошлый раз это плохо кончилось, — тихо сказал он, касаясь ее волос, невесомо, легко, так что она сама едва почувствовала. — «Плохо кончилось» — это смерть, так что не преувеличивай, — сказала она. — Сукуна непредсказуем, и опасен, не надо пожалуйста лезть на рожон, — по ее глазам Мегуми понял, что ничего он от нее не добьется. Он вздохнул. — Я скажу Юджи, и он будет доставать тебя каждую секунду. Нобара хлопнула его по бедру, и возмущенно посмотрела. — Нечестно. — Мы тебя очень любим. И очень волнуемся, — признал Мегуми, и Нобара болезненно свела к переносице брови. Вздохнула, поджимая губы. — Разберемся, — сказала она и потянулась к его ремню, — А сейчас заткнись, у нас минут пятнадцать до выхода. — Слишком мало. — Ты меня недооцениваешь что ли?! Или переоцениваешь себя?***
Нобара терпеть не могла быть слабой, ненавидела безвыходные ситуации, и не любила когда ею управляют или говорят, что делать. В первом случае она не чувствовала, что удовлетворяет себя, в последнем, что она не удовлетворяет окружающих. А безвыходные ситуации, наверное, никто не любит, и можно не объяснять почему. Насколько ситуация будет безвыходной, если смиришься с ней? Насколько безвыходной, если готов понять ее логику, насколько безвыходной, если согласишься с ней? …не можешь бороться — возглавь. Нобара была достаточно сильной, храброй и (она в конце концов маг!) ненормальной, чтобы возглавить эту дичайшую ситуацию, в которую они попали. Когда Сукуна появился снова, Нобара была в алом полупрозрачном комплекте с чулками и дурацким бантом на макушке, который тоже входил в набор к белью. Мегуми, пожирая ее глазами, уже успел обнести едкими шутками этот пошлый бант, и Нобара пообещала приклеить его на плаг, и посмотреть, как он будет торчать из его очаровательной задницы. Юджи от этого красного шлюховатого чуда был в восторге, как всегда. Когда появился Сукуна, когда он плавно поднялся из глубины сознания и сменил Итадори, Нобара посмотрела на него долго и вдумчиво, а потом раздвинула колени, не прерывая зрительного контакта, и развязно произнесла: — Что-то ты совсем не торопился.