«Вас преследуют шаманы? Вас хотят изгнать? Если нужна помощь, надо трубку взять. Позвоните срочно. Позвоните нам. Мы прибудем точно. И поможем вам! Если вы попали в затруднительное положение. Если вы на грани гибели или вам просто одиноко. Если вам нужна защита или Дом, просто наберите горячую линию. Программа защиты проклятий поможет вам, где бы вы ни были. С уважением, Председатель ПЗП.»
Господин-Танаши рассматривал бумажку долго, и, прежде чем бросить ее в мусорный пакет, оторвал полоску с номерами телефонов и сунул в карман пиджака. Следующую такую брошюру, найденную на полу, он прикрепил кнопкой на доску объявлений. Еще две брошюры об этой Программе попались на стеллаже с книгами, а одна оказалась прямо в коробке с настольной игрой. Господин-Танаши долго смотрел на нее, шевеля хоботками, но так и оставил в коробке среди карточек и фишек. Первые же гости Дры Пши только и говорили, что о Программе. Об этой таинственной ПЗП, которая долго приживалась в неблагодатной почве, а потом дала корни и проросла в их неизменном, до этого момента, мирке. Программа оказалась вездесуща. Токио основательно перетряхнуло, как землю перед извержением вулкана, и в воздухе забился едва уловимой пульсацией дух перемен. Брошюры Программы заполонили город. Они оказывались в почтовых ящиках и на досках объявлений, в тетрадях школьников и годовых отчетах директоров. Их, будто листья осенью, перекатывал по улице ветер. Их раздавали как флаеры люди в ростовых костюмах зайчиков и мишек. Маленькие дети делали из них самолетики и запускали с моста. Цифровой мир перевернулся тоже, и теперь вместо контекстной рекламы стали крутить сообщения о Программе и телефоны горячей линии. Программа решительно заявляла о себе и своем положении в общеслаженном мировом механизме. Она заставляла всех принять тот факт, что теперь она в игре. Это было не просто нашествие рекламной макулатуры. Это был публичный ответ, вызов и объявление о своем существовании для тех, кто «поймет». Сатору Годжо столкнулся с Программой в поезде — рекламный листик наклеили прямо на дверях, и, прочитав веселенький стишок, он усмехнулся и покачал головой. Стихоплеты. Интересно, они всем составом сочиняли или кто-то один такой гений? — весело подумал он, рассматривая рекламку. Так что, Сатору прибыл в техникум в прекрасном расположении духа. На входе собралась толпа. Он отчетливо заметил подвижные макушки своих студентов, застывшую, как поплавок, нагинату Маки, более скучковавшиеся головы коллег, и, подойдя ближе, не сдержал восторженного присвиста. Парадные двустворчатые двери техникума кто-то обклеил листовками о Программе настолько плотно, что дерева двери не было видно совсем. Директор Яга ругался так, что вся собравшаяся кучка шаманов нервозно колыхалась. Взгляд упал на Сёко, которая бесстрастно курила в сторонке. Она лукаво стрельнула на него взглядом из-под ресниц, и этого стало достаточно, чтобы понять, что если он сейчас пойдет в морг и основательно покопается в шкафах, то обнаружит и засохший валик, и уполовиненное ведро клея. Годжо едва сдержал улыбку. Ему было любопытно, какой же кавардак творился сейчас в филиале в Киото. В любом случае, Программа выбрала достаточно забавный метод заявления о серьезности своих намерений. Оставалось только позвонить и поздравить.***
Они запаслись чипсами, собрались за круглым столом и, костеря Годжо на чем свет стоит, принялись делать домашку. Эссе о том, кто, по их мнению, появился первым. — Мне кажется он просто не знает, чем нас занять и начинает изгаляться, — бурчала Нобара, лениво похрустывая чипсами, — У нас вообще сегодня официальный выходной! За свое сочинение она еще не бралась, зато с интересом смотрела, как Мегуми скрупулёзно строчит уже вторую страницу. Итадори рядом пытался удержать карандаш на кончике пальца. Получалось так себе. — На нос себе поставь, — посоветовал Мегуми, на секунду отвлекаясь, и Юджи с улыбкой запрокинул голову и попытался водрузить карандаш на кончик носа. Едва не попав себе в глаз, он оставил попытки переквалифицироваться в циркача, и взялся, наконец, за свое эссе. Они еще строчили некоторое время, пока Мегуми не фыркнул и не отбросил на стол ручку. Нобара и Юджи подскочили и вытаращились на его буйства. — Вы понимаете, что все понятия человека, человечности и этики основаны теми, кто понятия не имел о шаманах и тем более о проклятых духах! — сказал Мегуми, потирая виски, — Это бред. Это то же самое, как спрашивать, какую музыку мог бы написать Бах, если бы в его время было электричество! Это же только половина реального взгляда на мир. — Ну, и что, — закатила глаза Нобара, — Нам-то от этого ни горячо, ни холодно, ни… Итадори отодвинулся на стуле и встал, и резкий звук скользящих по ламинату ножек ударил в уши. Мегуми и Нобара, забывая о споре, смотрели, как Юджи плавно перетекает в Сукуну, и легкое волнение пробежалось по венам. Они тревожно переглянулись, но промолчали, все так же смотря, как Двуликий, кинув на них взгляд, открыл холодильник и достал пакет сока. Сок был вскрыт, и прежде, чем Сукуна варварски опрокинул его над пастью, Мегуми сощурился и весь будто приготовился к броску. — Не смей, — велел он, цепляя Сукуну ярким и злобным взглядом, — Даже не думай. Нет. Там есть стакан. Они замерли, упрямо смотря друг на друга в маленьком противостоянии, и Нобара только и успевала переводить взгляд с одного на другого. Сукуна коротко рыкнул и неожиданно послушался, подхватывая со стола стакан. Нобара медленно подняла брови, смотря, как, показывая чудеса компромисса, самое страшное проклятие всех времен наливает себе попить. — Он тот еще тиран, правда? — заметила Нобара, внезапно обращаясь к Сукуне будто к товарищу по несчастью. От неожиданности Сукуна и Мегуми синхронно поперхнулись, и если у Двуликого на лице было просто выражение полного охренивания, то у Мегуми прибавилось еще и возмущение, и он беззвучно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. — Как же вы меня задолбали, — простонал он, утыкаясь лбом в столешницу, — Все трое. Сукуна глубокомысленно выхлебал из стакана сок. Нобара сдавленно хихикнула и, протянув через стол руку, сочувствующе потрепала Мегуми по взъерошенной голове. — Чем займемся? — с широкой ухмылкой спросил Сукуна, и Мегуми резко ожил и вздернул голову. — Уроками! — огрызнулся он. — Не думаю. — Чтоб тебя! Ну, не сейчас же, — возмутился Мегуми, тоскливо сводя брови, — Мы заняты, нам это все завтра сдавать, а ты… тут. — А я тут, — согласился Сукуна, задумчиво похлопывая по столешнице пальцами. Нобара недоверчиво посмотрела на него, а потом пнула Мегуми под столом. — Что? — одними губами прошептал он, и Нобара кивком головы, глазами и бровями просигналила в сторону проклятия. Мегуми пытался ее считать, но сдался уже через пару секунд: — Я не понимаю. — Спросим у него, — прошептала она, — Ну, об этом. — О чем? — Об этом! Ему тыща лет, он точно должен знать. Нобара воинственно развернулась к Сукуне, и тот только насмешливо и выжидающе вздернул бровь. Мегуми тяжело вздохнул. — Кто появился первым, маг или проклятие? — спросила она быстрее, чем успела бы передумать, — Нам для домашки надо. В любом случае лицо Сукуны было бесценно. Смесь удивления и заинтригованности. Он почесал затылок, взлохмачивая крашеные розовые вихры, и выглядел почти по-человечески, если не считать меток и два нижних задумчиво прищуренных глаза. — Ну, ты-то точно должен знать, ты ж современник этих событий, — с хитринкой добавила Нобара, и Сукуна осклабился. — Одновременно, — хмыкнул он и посмотрел на их озадаченные лица, — Что? С какой стати, кто-то должен появляться первым? Если что-то и возникло первым, то проклятая энергия. Нобара с Мегуми молча и недоуменно переглянулись. — Это уже какая-то новая версия пошла, — пробормотал Мегуми, бездумно черкая на полях, — Причем здесь проклятая энергия? Сукуна смотрел на них долго, прежде чем показательно коротко хохотнуть и покачать головой. — Люди, что с них взять, молодо-зелено, — усмехаясь, произнес он скорее сам себе, а потом посмотрел на них серьезно, — Вы совсем не задумывались, с какой это стати у проклятий и, раз уж на то пошло, у людишек, возникает их сила? В мире царит проклятая энергия. Ею пронизано все. У кого-то ее больше, у кого-то меньше. Но весь мир в проклятой энергии. А вы мне говорите о каких-то глупостях. Мегуми замер, обдумывая его слова, и ощущение того, что он упустил какую-то деталь, вдруг вспыхнуло внутри и тонко задрожало. Что-то неуловимое, на что Мегуми обратил внимание, но забыл. — А шаманы? — произнес он, увлеченный своим неожиданным озарением настолько, что даже подался к Сукуне ближе, — Ты сказал о людях, а шаманы? — А в чем разница? — подумав, спросил он. — В смысле в чем? — удивилась Нобара, — Маги это маги, а люди это люди. У людей нет проклятой силы. — Технически, она у них есть, — сказал Мегуми, — Просто мало, и они ее не контролируют. Но это не делает их похожими на шаманов. — Шаманы замкнуты, ограничены и глупы, — оборвал Сукуна, — И мыслят так, будто не обладают силой вообще. И прежде чем Мегуми успел пылко возразить, спросил: — Вы чувствуете ее? — Кого? — Проклятую энергию, — произнес Сукуна, скалясь, и Мегуми поморщился от того, насколько нечеловечески вышел этот оскал. — Вы ее нихрена не чувствуете, — с каким-то неуловимым сожалением и одновременно злорадством выдохнул Сукуна, — А я чувствую. — Тебя, видимо, следует поздравить, — ядовито прошипел Мегуми. — А вам не лезть в то, в чем не разбираетесь, — отрезал Сукуна, и они снова замерли напротив, сцепившись злобными взглядами, как в молчаливом поединке. Рядом вздохнула Нобара, и Сукуна, будто отвлекшись, повернулся к ней и окинул долгим испытывающим взглядом, от которого стало не по себе. Он плавно-тягуче шагнул ближе, нависая скалой, и легко подцепил каштановую прядь. Кугисаки пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него в ответ. — Это план такой? Заболтать, чтобы отвлечь? Потянуть время? — бархатно спросил он, обхватывая ее подбородок и проводя пальцем по мягким, податливым губам. — Угадал, — шепнула она, и прежде, чем успела подумать, втянула его палец в рот, сильно прикусывая подушечку, чтобы не зарывался. Взгляд проклятия потемнел и обжег таким голодом, что что-то внутри нее на это отозвалось. Нобара прикрыла глаза, чувствуя, как от осознания, насколько Сукуна их хочет, оседает горячей тяжестью комок в животе. Раньше там скапливался ужас, теперь, неуловимо — странное предвкушение, смешанное с возбуждением, легкое, невесомое, тягучее, игривое, оно прорывалось сквозь страх и щекотало нервы. Из-за стола резко подорвался Мегуми, и Сукуна с Нобарой одновременно и чуть заторможено повернули к нему головы. Мегуми замер, упрямо вскинув подбородок, и Сукуна расплылся в усмешке. — Боишься пропустить самое интересное? Мегуми не ответил, медленно шагая к ним, неотрывно наблюдая за ними. Сукуна продолжал поглаживать Нобару по губам, при этом смотря на Мегуми, и когда тот приблизился почти вплотную, Сукуна схватил его волосы и сжал в кулаке, выбивая недовольное шипение. Взгляда Мегуми упрямо не отводил, смотря прямо в жесткие, обещающие что-то, что ему точно не понравится или понравится, глаза. Потемневшая вишневая радужка вместо привычной карей внушала беспокойство. Сукуна моргнул верхней парой глаз, и Мегуми почувствовал, как чужие пальцы ерошат волосы на затылке, спускаются на шею, твердо и безоговорочно обхватывая и не давая сдвинуться. От ощущения опасности в паху ворочалось возбуждение, но не слепое и яркое, а скорее злое, быстрое, которое кололо нервы, и хотелось быстрой разрядки. Сукуна шумно втянул ноздрями воздух и уткнул Нобару лицом в пах, мягко перебирая каштановые волосы. — До вечера, — прохрипел Сукуна, мягко отшагивая назад, возвращая Юджи, и Нобара и Мегуми машинально едва не потянулись следом. Итадори ласково обхватил их за плечи, чтобы они не упали. Мегуми вывернулся почти сразу и, привалившись к столу, растер ладонями лицо. Нобара уткнулась лбом Юджи в бедро и запрокинула голову, смотря настолько дезориентировано и плывуще, что Итадори захотелось сделать, как Сукуна: провести по щеке, обхватить подбородок, скользнуть пальцами между приоткрытых влажных губ. Его перетряхнуло, в пах хлынуло возбуждение, и почти обожгло нутро, и видимо, он как-то сильнее сжал волосы Нобары, что она замычала и потерлась носом о жесткую джинсу. — Двуликая скотина, — тем временем проговорил Мегуми, хмурясь и досадливо дергая щекой, переживая, вспоминая хватку в волосах. Было не больно, Сукуна даже не дергал, хотя мог. От пришедшей мысли, что Сукуна вообще-то много чего мог, закипала упрямая злость. Но Итадори потянул его к себе за футболку, и тот удивленно замолк. — Забей на него, — произнес Юджи ему в лицо, едва держась, чтобы не напасть и не искусать его губы, такие соблазнительные, тонкие, удивленно приоткрытые, — Ну, его нахрен. Нервов никаких на него не хватит. У него нет того, что есть у нас. И никогда не будет. Мегуми потянулся к его губам сам и поцеловал, мягко, нежно, как мог только он, вышибая одним поцелуем все мозги. Нобара гибко скользнула на колени, и расстегнула Юджи джинсы, приспустила вместе с бельем, и член шлепнул по животу, пачкая смазкой футболку. На яркой, налитой головке блестела мутная капля, и Нобара слизала ее, чувствуя, как на языке расплывается терпкий вкус. Юджи застонал Мегуми в рот, и задрал футболку до подмышек, поглаживая худой, подрагивающий живот, и когда Нобара медленно провела языком от корня до головки, не выдержал. Перехватил Нобару, не давая ей насадиться ртом, подвинул Мегуми, отступая на шаг, смотря совершенно диким взглядом на разгоряченных любовников. — Нобара, на стол, — произнес Мегуми, как приказал, и Кугисаки, облизнув губы, подскочила и, стягивая на ходу домашние лосины с бельем, забралась на столешницу. Зная, что на нее смотрят, голодно, нетерпеливо (совсем как Сукуна до этого) она сняла майку, оставляя черный лифчик, вынула из мягкой тряпичной чашечки грудь, выгнулась, зажимая сосок между пальцами, и широко, смело, развела ноги. Ухмыльнулась на два восхищенных вздоха, и поманила Мегуми, который потянулся к ней, как слепой котенок на запах молока. Он с силой провел по разведенным коленям, скользя взглядом по ее потемневшим от возбуждения глазам, закушенной губе, зажатой между пальцами бусинке соска, животу, промежности, и поймал себя на мысли, что ее хочется вылизать. Опустить голову, уткнуться между ног и широко провести языком, чтобы Нобару выгнуло от острого удовольствия. Вместо этого Мегуми приспустил джинсы вместе с бельем, и притянул ее ближе к краю. Сзади навалился Юджи, горячо дыша в шею, и Мегуми зажмурился от того, как хорошо его член лег между ягодиц. Нобара потянулась за поцелуем, и Мегуми ответил, раскрывая навстречу губы, чувствуя между ягодицами скользкие пальцы и легкий предвкушающий зуд, когда Юджи аккуратно скользнул внутрь и начал его растягивать. Мегуми нетерпеливо выдохнул, перебирая ногами, и выгнулся, целуя Нобару в шею, втягивая нежную кожу и сразу зализывая наливающиеся красным след. Внутри уже было три пальца, Мегуми выдыхал сквозь зубы, на каждое движение, и вжимал себя в Нобару, которая, откинулась назад, на локти. — Ну, давай, давай же. Ну! — шептала она, и от напряжения у нее дрожали бедра. Нобара была нетерпеливой, не могла ждать, и это был один из тайных фетишей Мегуми — доводить ее до скулежа, до того, что она пытается насадиться сама или хотя бы потереться. Втискивался внутрь он медленно, крепко держа ее ноги, и Нобара затряслась и откинула голову, оголяя шею. Она долго голодно выстонала какое-то ругательство, которое своей грубостью осело где-то в животе возбуждением. Одновременно Мегуми чувствовал, как осторожно протискивается в него Юджи, и предельное растяжение на грани боли вместе с обхватывающими горячими стенками Нобары перетряхнуло его с головы до кончиков ног. Они трое замерли, переживая ослепляющую первую волну, и когда Юджи подался бедрами назад и сразу вперед, насаживая Мегуми на всю длину, Мегуми толкнулся в Нобару, выбивая из нее стон. От их слаженного, мощного движения сводило каждую клеточку. Это было больше, чем просто хорошо. Мегуми расщепляло между ними с каждым толчком, и он уже не соображал, когда почувствовал острые укусы на бедрах и животе, где его обхватывали руки Юджи. От этого его тоже выгибало. Только потом, когда они уставшие, подрагивающие после пережитого удовольствия, навалились друг на друга, Мегуми, восстанавливая дыхание и способность мыслить, понял, что это был Сукуна. Он вылез ртом у Юджи на ладони и как всегда вмешался, тихо влился в их секс четвертым звеном, сделав удовольствие острее. И эта мысль не принесла ничего. Мегуми вздохнул, осознавая, что он устал злиться, устал бояться, устал чувствовать себя так, будто пытается свернуть в одиночку гору. Сукуна это вечное, неизбежное зло. И Мегуми, если не смирился, то хотя бы был готов к нему, как никогда раньше.***
Сёко Иери устало рухнула на стул и притворилась мертвой тушкой. Сатору поулыбался, наблюдая за ее телоизлияниями, и сел напротив, подперев кулаком щеку. — Нас можно поздравить? — спросил Годжо и стянул повязку. — Нет, — выдохнула Сёко, — Пока я не почувствую тихоокеанский бриз на своем лице, никаких поздравлений. Сатору хмыкнул. — Орудие преступление хоть спрятала? — поинтересовался он, оглядывая лабораторию и железный стол, который надо бы откатить обратно в морг, но было лень. Сёко взглянула на него таким взглядом, будто сомневалась в его умственных способностях. — Все надежно спрятано, никто не найдет. Она выпрямилась, побарабанила ногтями по столу и внимательно, посмотрела на Годжо. — Когда? — только и спросила она, и Сатору понял. Скривился, поморщился, взглянул на нее, как побитый щенок — боязливо и с чувством вины. Он вспомнил утренний телефонный звонок из Америки, и то, как он сам матерился в трубку, пока спокойный, просто убивающий своей бесстрастностью и спокойствием голос диктовал доводы, почему они не могут сорваться в аэропорт прямо сейчас и оставить Японию и эту жизнь за спиной, как страшный сон. Это опасно, говорил он. Это будет подозрительно, говорил он. Сукин сын. — Потерпи еще пару месяцев, — признался Годжо, и едва не подпрыгнул, когда Сёко в сердцах хлопнула ладонью по столу. — Сколько можно? — прошипела она, подаваясь вперед, — Сколько, черт возьми, можно ждать? Это он так сказал? Да? — Сёко прерывисто выдохнула, будто сбрасывая весь гнев, отчаянно заломила брови и растерла лицо руками, — Скотина. Придурок. Идиот несчастный. Она взметнулась на ноги, отпихнув стул и тот едва не упал, но громко процарапал ножками по плитке, и Годжо прикусив изнутри щеку смотрел, как Сёко мечется, на ходу натягивая халат. Он вздохнул и заунывно затянул: — Однажды, жил был мудрец, который хотел помочь страждущим… — Переходи уже к той части, в которой рассказывается, чем он за это поплатился, — огрызнулась Иери, доставая посуду, и та тихонько звякнула в штативе. — Нельзя быть такой черствой, Сёко-сан. Это история о надежде! — Чьей? — коротко бросила она, не оборачиваясь, и Годжо заткнулся, и неспешно натянул повязку обратно на глаза. — Не знаю чьей, — глухо ответил он спустя долгую тяжелую паузу, — Я уже сам ничего не знаю. В упавшей тишине, звякала перебираемая посуда, даже вытяжка привычно не гудела, ее еще не включили. Годжо бездумно сунул руку в карман пиджака и вытащил рекламку Программы, рассеяно смотря на нее и не припоминая, чтобы клал ее к себе. Реклама предлагала помощь и дом, и они оба наивно почти поверили в нее. — Иногда мне хочется его послать, — призналась Сёко, замирая над столом, — Иногда мне даже страшно от этой мысли, и я заставляю себя об этом не думать. И боюсь, что когда-нибудь сделаю это. Хочу проснуться утром, и чтобы все уже было кончено. И знаешь, что? — она повернулась, пытаясь перехватить его глаза, но наткнулась только на непроницаемую тряпку, — Мне уже не важно, каким будет конец. Просто, чтобы все закончилось. Годжо подорвался с места, обнял Сёко сзади, крепко сжимая руками, чувствуя, как трясутся ее худые плечи. — Я так устала. Я так хочу, чтобы у нас закончилось хорошо, — произнесла Сёко, — Почему мы должны ждать? Почему мы ждем уже столько лет? Чертова Программа готова была обеспечивать Домом всех подряд, но только не их.***
С кухни еще доносился перестук посуды — Нобара домывала последние тарелки. Звук был легкий и домашний, даже уютный, и Мегуми поймал себя на том медитативном состоянии, когда хочется отойти в сторону и пронести через себя мысль: он здесь, сейчас, в этот момент. Он стоит в комнате, горит ночник, постель перестелена и вкусно пахнет, Нобара возится на кухне и скоро придет, а Юджи за его спиной пыхтит и вытряхивается из толстовки. Мегуми здесь, сейчас. Во внезапной тишине — Юджи за спиной затих, замер, будто его нет и он вышел, и Мегуми прикрыл глаза, прислушиваясь. Едва уловимо сзади все-таки дышали. Дыхание тяжелое, чужое, не Юджино. Мегуми, пройдя вглубь комнаты, снял водолазку и повесил на спинку кровати, прикрыл глаза, когда сзади донесся густой вздох. Мегуми усмехнулся. Он знал, как сейчас выглядит, столько раз ловил восхищенные взгляды Юджи и Нобары: тонкий, но поджарый, крепкий, высокий. Юджи скорее крупный и мускулистый, широкий, а Мегуми Нобара как-то задумчиво назвала стройным, облизнула губы и полезла целоваться, ворча, что он высоченный как жердь, хоть бы нагнулся к ней. Так что Мегуми знал, как выглядит сейчас в одних только штанах, и кожей чувствовал на себе жадный взгляд. А у Сукуны видимо, был какой-то особый фетиш — он будто пытался обхватить их полностью, накрыть ладонями и мозолистыми жесткими пальцами больше кожи, схватить, сжать, держать долго, будто впитывая. И сейчас тоже: Мегуми почувствовал широкое прикосновение, легшее на голую спину. Сукуна провел по обе стороны от позвоночника горячими ладонями, и захотелось свести лопатки. — Наконец-то перестал брыкаться, как необъезженная кобыла, — произнес Сукуна, и Мегуми поморщился, сбрасывая его руки и разворачиваясь к нему лицом. — Достало бегать, — огрызнулся он, рассматривая метки на его лице, густые черные линии, будто колеблющиеся и извивающиеся от мимики Двуликого. Особенно сейчас, когда он поднял брови, собирая кожу на лбу складками. — Ты сдаешься? — Скорее, позволяю, — неожиданно признался Мегуми. Кажется, он догадался, как это работает у Нобары, она тоже «позволяет». Себя любить, себя трахать. У Мегуми появилось подозрение, что в детстве ей недодали любви, но высказать свои предположения не решился, иначе мог запросто получить гвоздем. — Тебе же это зачем-то понадобилось, — неторопливо рассудил Мегуми, склоняя к плечу голову и холодно смотря Сукуне в лицо, — Заключил с нами сделку, очень глупую, странную, я считаю. Зачем мы тебе сдались? Тебе, величайшему проклятию, как будто тебе делать нечего. Но видимо сдались. Сукуна неторопливо лениво осклабился, легко потеснил Мегуми к спинке кровати, которая неприятно уперлась в поясницу, тот поморщился, попутно недоумевая, зачем вообще делать такие высокие. Как-то не о том он думает, когда к нему пристает проклятие. — Я сказал это твоей девчонке, говорю тебе: мне скучно. А тут такой шанс, — Сукуна почти нежно обхватил его за шею, зарываясь пальцами в волосы и большим пальцем упираясь в кадык, — Смотреть, как вы морально ломаетесь, пытаетесь трепыхаться, что-то там надумываете. Это очень весело. Особенно для меня, кто умеет ждать сотни лет. Мегуми удержался, чтобы не закатить глаза. — Слишком много болтовни, — и коснулся Сукуны, впервые — сам. Погладил дрогнувший живот, тугие, отлитые будто из стали мускулы. Проследил пальцем метку от груди до шеи, и она оказалась на ощупь чуть шершавее, чем нормальная кожа. Сукуна замер как будто удивленно, и Мегуми внутренне усмехнулся. — Ты сегодня полон сюрпризов, дружок, — потрепал его по затылку Двуликий, — Главное, что бы к середине не сдулся, и не повернул на попятную. — Сам, смотри, не поверни, — огрызнулся Мегуми, и Сукуна, сощурившись, сжал его член через тонкую ткань домашних штанов. Мегуми едва не выгнуло, и он только сцепил зубы, полыхая глазами. Сукуна тем временем оттянул резинку и приспустил штаны вместе с бельем, и легко повел по всей длине, неотрывно смотря Мегуми в лицо. Тот выдохнул, подаваясь за прикосновением, и Сукуна, довольно усмехаясь, погладил по кругу головку и снова провел кулаком по стволу, неторопливо, размеренно надрачивая. Мегуми задышал глубже, но в долгу не остался и стянул с Сукуны штаны, обхватывая член и проводя по всей длине. Сукуна рыкнул, оттолкнул его руки, и жадно притерся бедрами к его бедрам, почти прилип так, что члены соприкоснулись. Мегуми вцепился в спинку кровати и неотрывно смотрел, как он обхватывает оба члена и дрочит вместе. Обе головки, раскрасневшиеся, влажные и блестящие исчезали в грубой, обвязанной метками руке, и Мегуми, закусив губу, не удержавшись, поддался бедрами и вцепился Сукуне в плечо. — Черт. А вы горячие, — восхищенно донеслось от двери, и они оба повернули головы, смотря, наверное, одинаково осоловело. Нобара прикусила губу, рассматривая их без стеснения, и Сукуна очнулся первым. — На кровать, — хрипло приказал он, — Раздевайся. Ложись. Наслаждайся. Нобара среагировала почти мгновенно, на ходу быстро избавляясь от одежды, и Мегуми в который раз подивился, насколько у нее все было просто, когда дело касалось чувственности, насколько легко у нее рассыпались ограничения. Сукуна отступил и чуть подпихнул его в бедро. — Давай, к ней. И Мегуми, окончательно вышагнув из штанов, полез к устроившейся на подушках Нобаре, поцеловал ее, подмял под себя, опустив голову, потерся носом о сосок и мягкую грудь, краем глаза следя за раздевающимся Сукуной. Он двигался плавно, хищно, метки игрались на коже под бугрящимися мускулами. Юджи никогда так не двигался, он был торопливым и нетерпеливым, топтался зачастую на месте, а Сукуна же выглядел, как опасное, голодное существо, которое точно знает, что добыча от него не уйдет. Он уперся коленом в матрац, не отрываясь от них, и, хотя Мегуми старался не смотреть, взгляд упорно возвращался к его телу, мощному, широкому. Он рассматривал сильные ноги, бедра, живот, гордый разворот плеч, руки, которые столько шей свернули легко и играючи, а теперь ласкают как никогда бы не подумалось. У Сукуны стояло, и член пачкал живот смазкой. Он пару раз провел по всему стволу, не отрывая от Мегуми и Нобары глаз, и Фушигуро наконец-то увидел то самое, что разглядела Нобара в самом начале — голод, жадность, что-то страстное, бурлящее на глубине темных зрачков. Или это Мегуми просто привык. Сукуна склонился над ними. — Иди сюда, — позвал он, и Нобара приподнявшись на локтях, подставила под поцелуй губы, прикрывая глаза Мегуми видел, как мелькают их языки, как Сукуна будто пожирает ее губы, и он на секунду подумал, что у них, наверное, с самого начала все к этому шло, у них с самого начала все началось с поцелуя. Когда Сукуна переключился на Мегуми и провел жесткой подушечкой пальца по плотно стиснутым губам, он дернул головой, уворачиваясь. Но Сукуна перехватил его за подбородок и сжал. — Будь хорошим мальчиком, открой рот. — После таких слов очень хочется сделать наоборот, — огрызнулся Мегуми, и Сукуна дернул щекой. — Ну же, не сучись. — Я не буду облизывать тебе руки. — А что будешь? — спросил Сукуна и выдержал его долгий раздраженный взгляд. Двуликий хмыкнул и зажал Мегуми нос, сразу, накрывая его губы своими, улавливая то мгновение, когда он раскрыл рот ради глотка воздуха. Сукуна скользнул языком внутрь, засосал его, крепко держа за затылок, и Мегуми замычал, чувствуя, как сжимаются и колет легкие, а в горле першит и привычная горчинка Сукуны стекает по носоглотке и вбивается в нос как газики после газировки. Сукуна выпустил его, когда Мегуми уже подумал, что умрет от удушья. Он откинулся на Нобару, тяжело дыша, и она заботливо погладила его по голове. — Полегче, — с укором сказала она, и Сукуна, достававший из-под подушки смазку, скользнул по Мегуми взглядом. — Куда легче? — Всегда есть куда, знаешь ли, — слабо возразил Мегуми, — Варвар. Сукуна усмехнулся, нижняя пара глаз закатилась и показались белые белки. — Я проклятие. Радуйтесь, что вообще целы и можете свести ноги. — Слишком много самомнения, — заметил Мегуми, чувствуя какую-то особую вседозволенность, — Пока больше болтовни, чем дела. — Тогда вперед, на живот. Ложись, расслабляйся, здравствуй. Он щелкнул крышкой смазки, и Мегуми медленно перевернулся, утыкаясь в Нобару, не понимая, зачем смазка, если после Юджи он достаточно растянут и Сукуна не мог об этом забыть. Два пальца вошли легко, третий тоже, Сукуна растягивал его ловко и умело, и Мегуми, уже хотевший обвинить его в грубости и неумении, задохнулся, когда тот нажал на простату. Нобара села повыше, упираясь спиной на подушки, и Мегуми оказался ровно напротив ее промежности. Она расплылась в ласковой улыбке и, погладив по голове, за волосы направила к себе. — Не отвлекайся, — мурлыкнула она, и Мегуми, собиравшийся праведно возмутиться, на чьей она вообще стороне, провел языком по всей промежности и щелкнул по клитору. Нобара со вздохом запрокинула голову. — Ммм, да, там… обожаю твой рот, — пробормотала она, коротко и нетерпеливо постанывая. Сзади одобрительно хмыкнул Сукуна, добавил еще смазки, ловко провернув пальцы так, что Мегуми едва не подбросило на постели. Втискивался Сукуна очень медленно и плавно, так что Мегуми едва сам не насадился, но тот держал его за бедра такой железной хваткой, что на завтра, скорее всего, будут синяки. Мегуми промычал что-то непонятное, принимаясь вылизывать Нобару сильнее, а когда Сукуна вошел полностью и замер, Мегуми опустил голову и тяжело задышал, едва сдерживаясь, что бы не поторопить его. Член правильно растягивал внутри, и, наверное, единственной проблемой было только то, что это был не член Юджи. Сукуна медленно поддался бедрами назад, почти вышел, и толкнулся снова, и от этого мучительно медленного темпа Мегуми казалось, что он чувствует каждый миллиметр его члена. Мегуми всегда, с самого начала ждал, что будет плохо, больно, но Сукуна оказался необычайно осторожен и внимателен настолько, что от его размеренных медленных движений и легких ласк внутри что-то растекалось жаром и мелко вспыхивало. — Ты жалкий лицемер, — процедил Мегуми, едва сдерживая голос, — Покажи, наконец, свою настоящую сущность. Мягкий бархатный смешок на ухо взбаламутил все внутри него, как неосторожный камень — спокойные воды. — Это ты так просишь драть тебя сильнее? Мегуми упрямо промолчал, и Сукуна усмехнулся и влажно обвел языком ушную раковину. — Хорошо. Тогда держись крепче, — предупредил он и двинул бедрами резче, с точностью проходя рельефной головкой по простате. Мегуми сцепил зубы, чтобы не застонать, и уткнулся Нобаре в бедро, будто пытаясь найти поддержку. Но Сукуна перехватил его и вздернул на колени, прижимая к себе спиной, и от резкой смены угла и вообще беззащитности и раскрытости позы, от жаркого дыхания Сукуны в шею, Мегуми все-таки вскрикнул. — Думаешь, можешь меня читать? Мою сущность, ха, — услышал Мегуми и практически почувствовал его слова теплым дыханием на коже, — Ты ничерта не знаешь обо мне, Фушигуро Мегуми. Я умею быть нежным. И сейчас вылюблю тебя так, что потом не сможешь пошевелиться. Ты будешь орать на моем члене. А потом будешь корить себя, что позволил проклятию тебя трахнуть, и что тебе еще и понравилось. «Нет» — хотел возразить Мегуми, «никогда» — хотел оборвать Мегуми, но его так простреливало удовольствием на каждое движение Сукуны, так выкручивало жаром каждую клеточку, что он мог только держаться, чтобы не постанывать в голос. Напряженные ноги и бедра дрожали, и Сукуна держал его, не давая опуститься. Когда Нобара, видимо, решив совсем добить его, склонилась и лизнула головку, Мегуми обессиленно уронил голову Сукуне на плечо. Он вцепился в его руки, крепкие, прижимающие к себе, коротко, жалобно постанывая как от боли, и чувствовал, как метко Сукуна долбит простату, и одновременно Нобара посасывает головку, и от этого его разрывало на части. — Да, вот так, — заполошно говорил Сукуна, уткнувшись носом в его взмокший висок, — Кажешься холодным, но на деле горячее огня, — и посмотрел на Нобару, — Давай, сладкая, возьми у него глубже, пусть потеряется, пусть кричит. Вот так. Мегуми казалось, что удовольствия настолько много, что он сейчас потеряет сознание от его переизбытка. Нобара, подстегиваемая Сукуной, и правда аккуратно взяла глубже, насколько это было возможно, и Мегуми перетряхнуло, выгнуло, под жаркое хмыканье на ухо. Прижимаясь спиной к груди Сукуны, ему казалось, что он ощущает лопатками биение его сердца. — Чувствуешь ее рот? — продолжал он, горячечно шепча на ухо, — Горячий, влажный рот. Твоя сладкая девочка. Все для тебя сделает. Давай, парень, кончай… Мегуми выгнулся, слепо вжался губами Сукуне в местечко под челюстью, и копившийся, ворочавшийся внутри жар как будто полыхнул всей своей мощью и выжег изнутри. Мегуми выгибался в сильных исполощенных метками руках, и в какой-то момент Сукуна повернул к себе его лицо и накрыл его губы своими, сразу проскальзывая языком в рот, целуя жестко, жадно, крепко держа за затылок. В легкие скользнула горчинка, Мегуми задергался, пытаясь отстраниться, но легкое удушье свернулось в животе клубком и мягко подстегнуло удовольствие. Все будто взорвалось, и в этом взрыве, будто зов из другой вселенной, на ухо хрипло и голодно зарычали, срываясь на смазанный поцелуй. Мегуми не сразу осознал, что Сукуна бережно выпустил его, и теперь он лежит, обнаженный, растекшийся по постели, уткнувшийся лицом в мягкую подушку. Сукуна раздвинул его ягодицы, смотря как из растянутой, припухшей по краям дырки течет. Мегуми дернулся, но Сукуна удержал его, придвинул ладонь, из которой показавшийся язык вкусно и медленно обвел вход по кругу, и у Мегуми поджались пальцы на ногах. — Нежный, бархатный внутри, — проговорил Сукуна, все еще вылизывая его задницу языком на ладони, и склонил голову к плечу, мягко и насмешливо смотря, на лежащего пластом Мегуми, — Умаялся, бедный? Мегуми, не меняя положения, даже не поднимая рук, оттопырил средний палец. Сукуна хмыкнул, довольно скалясь. Нобара, подавив смешок, склонилась, потрепала Мегуми по волосам и чмокнула в плечо. — Ненавижу вас, — заглушенно и невнятно донеслось из подушки, и Сукуна рассмеялся. Легко так, по бытовому открыто и беззлобно, и от этой незамутненности Нобара рядом пораженно замерла, а Мегуми поднял голову. Сукуна завалился на бок, как сытый довольный кот, и, подперев голову, смотрел в ответ с ленивым прищуром. Его снова возбужденный член лежал на бедре, от дыхания опускалась и поднималась испещренная метками грудь, волосы встрепаны настолько, что казалось, там скоро устроит гнездо какая-нибудь не слишком разборчивая птица. Спокойный, расслабленный Сукуна создавал странное впечатление. Подумав, он потянулся к Нобаре и провел ладонью по голой коленке. Кугисаки расплылась в улыбке-оскале. — О, ты помнишь, что кое-кто еще не кончил, — елейно мурлыкнула она, позволяя подтащить себя ближе, — Давай, детка, покажи, что Мегуми не вытянул из тебя все силы. — Кого ты назвала деткой? — оторопел Сукуна, нависнув над ней и поглаживая колени. Нобара послала ему одни из своих самых очаровательных оскалов, и Мегуми в который раз поразился ее полной долбанутости, которая очень удачно резонировала с опасностью Сукуны. Двуликий проглотил и эту «детку», и попытку понаглеть, и, позволив надеть на себя презерватив, подмял под себя Нобару и вошел грубо, так, что она выгнулась дугой и схватилась за крепкие предплечья. Мегуми напрягся и нахмурился, но заметив как блестят у нее глаза, как она сразу подхватила быстрый темп, коротко постанывая на каждый мощный толчок Сукуны, успокоился и в какой-то момент поймал себя на том, что не отрываясь смотрит на них, на то, как Нобара встречает его на пол движении, как она довольно скалится ему в лицо. Сукуна Нобару не жалел, и Мегуми вспомнил, что иногда тоже ловил себя на мысли, что Нобару нужно хорошенько выдрать. Он, в приступе легкой мстительности, сжал ее грудь, а потом наклонившись, укусил за сосок, и Нобара выгнулась и вцепилась рукой ему в волосы. Она кончила быстро, напряглась всем телом, сжалась на члене, позволяя себе завыть в голос, и Мегуми, выцеловывая ее напрягшуюся шею, скосил глаза на Сукуну, на его сосредоточенное, жесткое лицо и вспухшую, бьющуюся жилку на виске. Он продолжал двигаться, добирая удовольствие, и в каком-то неожиданном порыве Мегуми вплел пальцы в его волосы, сжал, не жалея, и коснулся этой жилки губами. Он почти почувствовал, как перетряхнуло Сукуну, и тот закрыл глаза. Кончал он как ураган. Мощно, сильно, почти утыкаясь лбом Нобаре в плечо и распахивая губы. Тяжелое хриплое дыхание вырвалось между ними, и прежде, чем Сукуна сжал их, сдерживаясь, Мегуми успел услышать горловой, какой-то отчаянный, беспомощный звук. «Не сдерживайся» — едва не произнес Мегуми, смотря на Сукуну, на его замершие плечи с росчерками меток, все еще зажмуренные нижние веки и трепещущие пики ресниц на верхних. Проходясь ладонью по его взмокшему затылку он натолкнулся на пальчики Нобары, и опустил на нее взгляд. Она расслабленно смотрела вверх, все еще обнимая их обоих, и Мегуми почувствовал, как его распирает от пылающей между ребер нежности. Он потянулся к ней за поцелуем, который вышел настолько невесомым и мягким, что ближайшие несколько часов захотелось потратить именно на поцелуи. Мегуми едва не забыл про Сукуну. Он повернулся к нему и столкнулся с его глазами. — Ты… — с удивлением хотел что-то сказать Мегуми, но вишневая радужка вздрогнула и медленно выцвела в карюю, и за поцелуем к нему потянулся уже Юджи. — Вы такие! Такие! Такие…— пробормотал Итадори ему в губы, и Мегуми только сейчас заметил, насколько заведен и готов на еще один заход. Обо всем остальном он подумает позже.