В пустоши дует ветер

      Сон медленно и лениво истончался, и явь соткалась из обрывков утра, ярких лучей, и остатков приятных сновидений. Нобара проснулась, хотя еще не открыла глаза, и понежилась в обнимающих ее со спины руках. На ухо бархатно хмыкнули, ладони сжали сильнее, голодно провели по коже, лаская бедра, живот, грудь. — Люблю такие моменты, когда вы еще расслабленные, разнеженные, сонные. Ластитесь к каждому прикосновению. Делай с вами, что хочешь, как хочешь, — довольно донеслось сзади, и Нобара, не открывая глаз, расплылась в усмешке. — Ты и так делаешь, что хочешь, и как хочешь, — сладко потянувшись, пробормотала она, — Сколько времени? — Еще девяти нет, — подумав, ответил Сукуна. — Отлично. Прикусив губу, Нобара поерзала, устраиваясь удобнее, чувствуя ягодицами возбужденный член, и завела за спину руку, с силой проводя по каменному на ощупь, мощному бедру Сукуны. Она точно знала, как хорошее утро сделать еще лучше. *       Мегуми они разбудили. Он долго и ворчливо ругался и нудел, как только может нудеть не выспавшийся человек, пока Нобара не начала целовать его в шею. Сукуна оказался прав — он был слишком сонным, чтобы сопротивляться всерьез, чтобы не разомлеть, хотя и выпихнул их из постели, когда все трое кончили после ленивого и неспешного утреннего секса. — Дайте поспать! — пробурчал он и швырнул в хохочущую Нобару подушку. Она, едва одетая, выталкивала Сукуну в коридор. — Верни Юджи, — сказала Нобара, когда они на кухне окончательно оделись и подумали о завтраке. — Не хочу, — ответил Сукуна, практически засунувший в холодильник голову, и вытащил ворох продуктов.       Колбаса, сыр, брикет масла — все перекочевало на стол и подверглось тщательному досмотру. Сыр Сукуна понюхал так, будто это самая прекрасная еда на свете и он хочет просмаковать каждый кусочек. Когда он уже приготовился откусить от общего куска, на кухне, как вызванный сатанистом демон, материализовался заспанный Мегуми. — А, ну, нож взял и отрезал! Варвар! — рявкнул он.       Сукуна вхолостую клацнул челюстями в паре миллиметров от вожделенного сыра, и злобно покосился на Мегуми, но послушался и достал нож. Правда сыр отставил в сторону, и Нобара с короткой улыбочкой подумала, что в такие моменты он был похож на упрямого ребенка, который назло не делает, что хотел: «ну и ладно, очень надо».       Мегуми распахнул окно, впуская свежий прохладный ветерок, и открывая вид на дикую яблоню, уже выцветшую до бледной желтизны. Утро превращалось во что-то неопределенно-дурацкое, но точно хорошее. Мегуми с Нобарой задумчиво наблюдали, как Сукуна сооружает гору бутербродов, а потом мажет на хлеб толстый слой масла. Блюдо с бутербродами он подтолкнул им, а вот свой кусок с маслом он прихлопнул сверху еще хлебом и, прикрыв глаза, откусил почти половину. — Странный вкус. Не как раньше, — медленно распробовал Сукуна, — Чего-то не хватает. — Самого масла, а не консервантов, — хмыкнула Нобара, усаживаясь за стол и выбирая из блюда бутерброд с самым толстым шматом колбасы. Она патетично возвела глаза к потолку и вздохнула, — Как же ты жить-то будешь дальше?       Сукуна глубокомысленно в два укуса прикончил бутерброд и покрутил в руках нож для масла. Мегуми и Нобара тем временем завтракали, и это можно было назвать обычным спокойным утром, если бы Сукуна вдруг не вскинул голову, нехорошо прищурившись, и не метнул в окно нож.       Он сверкнул в воздухе серебристой молнией и исчез в листве на улице. Раздался чавкающий звук, что-то задушено пискнуло и из листвы вывалилось что-то небольшое и черное и шмякнулось в кусты отцветших пионов. — Какого… — …хрена!       Нобара выронила бутерброд себе на юбку, и пока она в панике рассматривала ее на предмет жирных разводов, Мегуми успел выскочить из-за стола, зыркнуть на Сукуну и убежать в коридор.       Двуликий расслабленно и лениво выглянул в окно, опираясь на подоконник, и подпер ладонью щеку, задушевно смотря, как Мегуми выскочил сначала на веранду, а потом, перемахнув через перила, на улицу. Рядом с Двуликим высунулась Нобара. Мегуми поравнялся с ними и огляделся. — Где оно? — В кустах, — любезно подсказал Сукуна.       Мегуми по пояс исчез в пионах, едва не нырнул туда полностью и вылез, уже держа на вытянутых руках какую-то птицу. Нож пробил грудину, прошел точно через сердечко и застрял по самую рукоять, вылезая острым концом из спинки. Мегуми взял ее за расправленные крылья, рассматривая с искренним недоумением. — Это… ворона? — удивилась Нобара. — Ворон, — поправил Сукуна, тоже рассматривая птицу. — Мэй-Мэй, — догадливо выдохнул Мегуми, и нахмурился, смотря на нож пробивший птицу насквозь. — Мэй-Мэй? Та баба с косой? Серьезно? — встрепенулась Нобара, животом ложась на подоконник и едва не переваливаясь на улицу. Поймав вопросительный взгляд Сукуны, она бросилась в объяснения, — На обмене она была среди сенсеев Киотской школы. Она еще странная такая. Все нормальные люди волосы заплетают назад, а она прямо промеж глаз! Я думала там у нее просто шрам, а она это просто так делает! Все мозги через волосы вытекли… Смотря, как брови Сукуны ползут все выше и выше на лоб, Мегуми вздохнул. — Она может создавать воронов-шпионов, — сказал он, с усилием вытаскивая нож, и коротко посомневавшись, все-таки вернул его Сукуне, — Но она не работает просто так. С какого перепугу за нами следит ее ворон? Он, кстати, один?       Сукуна, не поворачивая головы, одними глазами посмотрел по сторонам, и подтвердил, что один. Мертвая птица в руках Мегуми тем временем истончилась и растворилась, превращаясь в облачко проклятой энергии, пока оно не рассеялось на ветру. Он опустил руки, брезгливо передернув пальцами. — А мотив какой? — спросил Сукуна, — Она, или кто-то вас подозревает? — Лучше в дом зайти, — буркнула Нобара, — И окно закрыть. А то летают тут всякие… — Она любит деньги. И работает только за деньги, — сказал Мегуми, когда вернулся на кухню, и они закрыли и занавесили окно, погружая кухню в таинственный полумрак. — Значит, вас заказали, — отрывисто произнес Сукуна, и Мегуми хмурясь, посмотрел на него и включил свет. — Кто? — А вот это не ко мне вопрос. Меня это уже не касается, — усмехнулся он, кидая окровавленный нож в раковину, — Я напомню, что у вас тут сосуд со страшным и опасным мной. Это вы тискаете пацана, как плюшевую игрушку, другие-то видят угрозу. Сукуна, под шумок, пока Мегуми слишком сосредоточенно обдумывал проблему, урвал момент и с искреннем наслаждением на лице откусил от брикета сыра кусочек. — И они, кстати, совершенно правы, — заключил он, прожевав, и мечтательно прикрыл глаза прежде, чем вернуть Юджи, — А вот сыр хорош! Мегуми мрачно сверил отпечаток зубов на общем сыре, но промолчал. — Сыроежка, — хмыкнула Нобара и улыбнулась Юджи, — Привет. Будешь завтракать? — Когда это Юджи отказывался от завтрака? — фыркнул Мегуми, делая всем кофе и чай, и Итадори согласно хлопнул себя по животу и набросился на гору бутербродов. — Классно вчера потусили, — сказал Юджи, облизывая после колбасы пальцы. Мегуми нахмурился, расставляя перед всеми чашки, и отхлебнул кофе. Скривился, потому что не добавил сахар, и поспешил проглотить расползшуюся по языку горечь крепкого кофе. — Ага, потусили, — согласился Мегуми, насыпая себе две ложки, — А теперь пора открывать сезон охоты на птиц и покупать двустволку. — Зачем? Когда у нас есть Двуликий с ножами, — отозвалась Нобара, — Это ж целый агрегат, такой в магазине не купишь! Юджи от смеха хрюкнул в чашку и едва не закашлялся. — Сплошная польза от него, — внес свою лепту он, когда продышался, и Нобара с деланной серьезностью подхватила. — А то. Может его фермерам в аренду сдавать? В качестве сельхоз оборудования. Со слоганом: скажи «нет» птицам в огороде. — Тогда «нет» можно будет говорить всему живому в округе, — фыркнул Мегуми, но Юджи с Нобарой не отчаялись. — Да на нем же пахать можно! Пока они смеялись, вылезший на щеке Итадори глаз глубокомысленно и страдальчески посмотрел в потолок, а рот изрек: — Деятельные какие. — А то! — отсалютовала ему чаем Нобара, — Мегуми! Готовь бизнес-план! — Ага, как раз будет, чем заняться, когда нас выгонят из шаманов, — мрачно сказал он, обводя всех очень серьезным взглядом. Все как-то притихли и потупились. — Выкладывай, — кивнула Нобара, — Что надумал?       А надумал Мегуми много чего и ничего одновременно. Начиная от их похода в проклятый бар, и заканчивая вороном Мэй-Мэй. Не говоря уже о том, что за ними могли следить еще раньше просто из-за Сукуны. Но в любом случае, оставалось ждать.       Ждали до обеда, когда раздался стук в дверь, и Мегуми, открывавший так, будто был уже готов идти на эшафот, едва не выдохнул с облегчением: на веранде стоял Годжо, в привычной повязке на глазах. Но успокаиваться было рано: Мегуми слишком хорошо его знал, чтобы не заметить, что лицо у него было серьезное, на грани злости, и в уголках стиснутых губ как будто скопилась усталость и напряжение.       Мегуми пропустил его в коридор, потом на кухню, а Годжо все молчал, и внутри медленно заворочалось беспокойство. Раздразненное еще утром, оно будто превратилось в колючий шар и запульсировало, раздирая внутренности. Хотелось продышаться.        На кухне Годжо обвел всех взглядом через повязку, и кинул им на стол какой-то сверток. Все трое студентов посмотрели на него с каменными лицами, и Сатору, привалившись плечом к дверному косяку, кивнул: — Открывайте, что застыли, — сухо сказал он, и Мегуми почувствовал, как внутри у него все опадает от тревоги. Нобара оглянулась на них, и раскрыла пакет, заглядывая туда и замирая, прикусив изнутри щеку. — Доставай, доставай, — обманчиво ласково сказал Годжо, скрещивая на груди руки, и Нобара обреченно вытащила из пакета свой пиджак, который остался на спинке стула в баре, про который она вчера в общей суматохе напрочь забыла. В тишине они затравлено посмотрели на Годжо. — Я не буду спрашивать, как вы узнали об этом месте и как его нашли, — тихо и звеняще, от плохо сдерживаемой злости, произнес Годжо, — Я не буду спрашивать какого хера вы не ушли сразу. Я спрошу только. Где. Были. Ваши. Мозги?!       Он заорал так, что все трое дернулись и отшатнулись, а от внезапно затрещавшей проклятой силы ужас пронизал каждую клеточку. Показалось, что Годжо сейчас не сдержится и шибанет по ним техникой. Нобара быстро-быстро и мелко задышала, и Юджи сжал ее руку.        Мегуми смотрел на опекуна и не узнавал его. И этот новый, этот явно тщательно скрываемый всегда внутри, Годжо ему не нравился. Он пугал, он был кем-то другим, кого Мегуми не знал. Сатору, которого он знал, никогда не повышал голос. Этот костерил их долго, вдумчиво, с изощренным садизмом, отчего леденели руки. Когда со стороны Нобары донесся сдавленный всхлип, Мегуми вдруг почувствовал, как ужас затопляет ненависть, и он уже почти рявкнул на учителя, но не успел. — Как разошелси-то, как разошелси, — насмешливо фыркнул Сукуна, вылезая на щеке Юджи, и Мегуми вдруг разом отпустило. Как будто волна схлынула, оставляя после себя спокойный пустой берег. Никогда еще он не был настолько рад появлению этого ублюдка. Годжо удивленно замолк, а Сукуна продолжал, едко подцепляя крючком что-то заметное ему одному: — Как перепугался, бедный. За себя, конечно, страшно… Это звучало как ерунда какая-то, но Годжо неожиданно замер, и Мегуми успел уловить, как на секунду дрогнуло его лицо. — Они могли погибнуть, — через ощутимую паузу, процедил Годжо, почему-то решая вступить с ним в диалог, хотя обычно Двуликий игнорировался. Тот только оскалился шире. — Не могли. И ты знаешь это, — сощурился Сукуна, как будто видел его насквозь, — У тебя рыльце в пушку. Вот ты и бесишься. Ты знаешь, что если потянуть за ниточку, дойдут до тебя… Годжо яростно раздул крылья носа и приказал: — Юджи, контроль!       Итадори нахмурился, но рукой все-таки потянулся, кладя ее на щеку, закрывая Сукуну ладонью. На коже растеклось дыхание Сукуны, жесткие ресницы чуть оцарапали, когда он моргнул, и не стал сопротивляться. Просто коснулся губами середины ладони, когда усмехнулся, и ушел.       Годжо тяжело вздохнул, будто стравливая весь взбаламученный разогретый пар, посмотрел своих подопечных, и покачал головой. — Вы понимаете, что это просто чудо, что вас не убили, — четко, с нажимом произнес он, — А еще вы просто не представляете, сколько раз мне вынесли мозги прежде, чем я все уладил с этой гребанной тряпкой! Он раздраженно махнул на пиджак и подбоченился, снова принимая вид привычного глупого дурака-Годжо. О существовании другого, страшного Годжо, напоминала только ворочающая в груди нервозность. — Что теперь с нами будет? — спросил Мегуми, и учитель отмахнулся. — Будете драить коридоры техникума месяц. И загружу вас тренировками, чтобы не было времени ходить по всяким местам. Уходя, Годжо все-таки спросил: — Откуда вы взяли это место?       Ребята неопределенно пожали плечами, а Сатору, странное дело, не стал настаивать и ушел. Когда за ним захлопнулась дверь, Нобара рыкнула сквозь зубы и швырнула пиджак в стену. Плечи у нее затряслись, и чуткий Юджи быстро прижал ее к себе, обнимая крепко и сильно. Она уткнулась ему в грудь, и Итадори, что-то успокаивающе нашёптывая, провел ладонью по каштановым волосам.       Мегуми устало плюхнулся на стул и растер лицо, попутно размышляя, что они еще легко отделались, и их просто завалили отработками, а не протащили по статье. Странности в этот день не закончились, потому что, когда Мегуми шел вечером на занятия, у него из тетрадки внезапно выпала записка. * «Сатору Годжо — не тот, кем кажется»       Эту записку Мегуми обнаружил и на следующий день, когда зашел в класс. Она лежала на парте, ближайшей к окну, той, за которой Мегуми обычно сидел, и, похоже, поджидала именно его.       Это была уже пятая записка за два дня, и Мегуми, закатив глаза, скомкал бумажку и отправил в карман. Как раз вовремя, потому что в класс шумно ввалились Итадори с Нобарой, а он бы не хотел втягивать их в свои или не свои проблемы.       Сатору Годжо вообще-то был тем еще прохвостом — об этом Мегуми был и так в курсе без каких-либо условных доброжелателей. Он и так знал, что Годжо вел разные дела, которые зачастую не нравились Совету, кланам и прочим. Годжо знал, что управы на него нет, и наглел, а Совет регулярно пытался его либо дискредитировать, либо схватить за жабры и подчинить. Но это все было так, где-то на периферии, никогда не затрагивало и не втягивало лично Мегуми, да и Годжо сам со всем разбирался. И тут записки.       Мегуми нахмурился, садясь к окну, слушая лекцию директора Яги в пол уха, и думая о своем опекуне.       Складывалось ощущение, что за Годжо принялись всерьез, что он натворил/влип/встрял (нужное подчеркнуть) во что-то серьезное, перешел дорогу Совету окончательно, и теперь его упорно и методично пытались гасить со всех сторон. Со стороны работы, семьи, клана, Совета.       Не удивительно, что он изображает придурка — придурку легче притворяться, скрывая холодный расчетливый ум за ширмой нелепости и простоты. Но… …не тот, кем кажется.       Мегуми мысленно споткнулся, хмурясь еще больше, думая, что не станет верить очередным врагам Сатору. Но…       Но нельзя не признать, что последнее время Годжо сам не свой. Мегуми пытался вспомнить весь прошедший год, когда он натыкался на странности, и невольно прикусил губу. Годжо более скрытный, более нервный и дерганый. В мыслях всплыл вчерашний день и то, как Годжо на них орал. Никогда. Никогда на памяти Мегуми Сатору не повышал на него или на студентов голос. Он вообще не смог вспомнить, когда слышал крик Сатору. Кроме вчера.       Хотя, что они такого сделали? — просто сходили в бар потусить. Да, бар проклятий, но они студенты — студенты регулярно нарушают запреты, сам Годжо всегда сквозь пальцы смотрел на их косяки или проделки, а тут…       Мегуми даже пришлось признать, стиснув зубы, кулаки, гордость, но признать, что Сукуна прав. Это был страх. Сатору был в таком ужасе, что сорвался на крик. И переживал он явно не за них. За что именно?       Что это за бар? Ну, бар проклятий. Нелегальный. Совсем нелегальный. Но как будто бы Сатору был невинной, праведной овечкой и не ходил по нелегальным злачным местам! …не тот, кем кажется.       Мегуми знал, что никогда не скатится до недоверия к своим родным, но также отчетливо понимал, что что-то происходит вокруг, с Сатору, с Сёко, которая курит больше обычного, меняет номера телефонов несколько раз в год и страдает от уныния больше обычного. Даже с ним самим происходит, в конце концов, раз ему начали слать эти проклятые записки! И еще вороны эти. Кто-то как будто собирал все разбросанные ниточки и стягивал их в один узел, и Мегуми тоже как-то оказался в этом переплетении.       Наверное, последней каплей стала вечерняя записка. Ее Мегуми нашел на крыльце, и она внесла такой раздрай в его привычный ритм, что он минут пять смотрел на ровные буквы, не решаясь поднять записку с досок. «Спроси у своего опекуна, что произошло с Зенин Тоджи. Спроси у Сатору Годжо, кто сделал тебя сиротой» Мегуми нервно огляделся, но вокруг ожидаемо были только деревья. Он остался со своими сомнениями один на один.

***

      Осенью вечер уже перестает быть таким теплым, как летом, и Сёко, ежась от промерзлого ветерка, остро жалела, что не накинула пальто. Она спокойно курила, думая о насущном. Краем уха она даже через балконную дверь слышала, как пищит ее телефон-раскладушка, оставленная в комнате. До Сёко пытались дозвониться, но она либо сбрасывала, либо оставляла телефон подальше, чтобы не орал на ухо. Иери мстительно усмехнулась. Так ему и надо. В конце концов, она имела право обижаться.       Через стекло она увидела, как вошел Годжо, долго смотрел на орущий телефон, а потом взял трубку. Сёко отвернулась, делая затяжку. Судя по тому, что балконная отворилась, Годжо попросили передать ей телефон. — Я с ним не разговариваю, — не оборачиваясь произнесла Сёко, и Сатору замер рядом, старательно взлохмачивая затылок. — Она с тобой не разговаривает. Чего? А, он спрашивает, почему. — Пусть думает. — А, говорит, чтобы ты подумал над своим поведением. Да, чего я! Да, не выдумываю я ничего! Иери усмехнулась, с наслаждением выдыхая дым в густые медленно опускающиеся сумерки. Трубка рьяно домогалась Годжо, и тот уже возмутился. — Слушай, я вам не передаст! Трубка явно психанула, и Сёко услышала уже быстрые гудки. — Придурок, — бесцветно хмыкнула она, ловя губами фильтр, и повернулась к Годжо. Осунувшийся и не выспавшийся, он представлял собой удручающее зрелище вкрай задолбанного человека, — Новости?       Он поморщился и отмахнулся, но потом отжал у Иери из кармана пачку и тоже закурил. — Просто дерьмо, — выдохнул он, щуря глаз, чтобы его не выедал дым, — Бар по камушку. Хорошо хоть свидетелей нет. Трупов тоже не слишком много, там почти все успели сбежать. И тут пиджак! Как вишенка на торте! Иери, не удержавшись, весело фыркнула, хотя было не до веселья. — Я этих придурков чуть не переубивал вчера, — повинился Годжо, — Мелкие еще, глупые. Но как лезть, куда не надо, так они первые! И как этот бар-то нашли… — Не сказали? — Еще бы они сказали! — дернул щекой Годжо и затянулся вместе с Сёко, — Молчат. Хоть под горячую руку не попали, вовремя слиняли — и на том спасибо.       В опустившейся паузе было слышно, как едут машины по дороге, и лает собака. Сёко прикрыла глаза. Последний раз затянувшись, она неторопливо и с удовольствием прижала бычок к перилу и размазала пепел до фильтра. — А ведь облава была не просто так. Они искали нас, — как бы между делом произнесла она, смотря, как пепел оставляет серую дорожку на и без того замызганном периле. — Ага, — кисло согласился Годжо, и глаза у него были серьезные, — Они думали, что будет еще одна передача. Я снял со счета деньги, а они решили, что… ну понятно. Он посмотрел на Иери, и та кивнула, прикусив губу. — Жалко, — вздохнула она, — Там было хорошо, — и тут же с лукавой усмешкой переключилась на насущные проблемы, — Так что ты наплел про пиджак?       Она думала, Годжо сейчас расплывется в улыбке, и начнет театрализованное представление в лицах. Но он только поморщился и махнул рукой, и Иери поняла, что он и правда очень и очень устал. Эта нервотрепка вымотала его, высушила досуха. — Сказал, что Нобара потеряла пиджак в транспорте несколько дней назад. Но больше рисковать нельзя. Мы на грани, Иери. И возможно, драпать будем в любой момент в любой момент, если будут такие фокусы, как получилось с пиджаком.       Сёко закивала, малодушно думая, что ей бы хотелось, чтобы этот момент представился скорее. У нее давно собран чемодан, стоит в прихожей, его только взять и поехать туда, где будет хорошо.