***
Несмотря на полную загрузку тренировками и делами, Мегуми смог вырваться в магазин, за тушью. Нобара выглядела очень хитро и загадочно, когда выдавала ему список покупок, и он не стал ничего уточнять. Знал только, что тушь была нужна для традиционной предхэллоуинской вечеринки. В этом году была тема мифологии и легенд. У него самого уже давно была готова юката и маска, а Нобара носилась со своим костюмом полдня, и в итоге юкату ей все равно гладил Мегуми. Но потом Нобара, как истинная женщина, передумала, и решила пойти в обтягивающем черном комбинезоне. Лицо Мегуми, застывшего с ее глаженой юкатой, было непередаваемо… Про костюм Юджи никто ничего не знал — это был секрет-сюрприз, и Кугисаки с Итадори очень уж хитро шептались и действовали Мегуми на нервы. Он остановился возле сквера, любуясь кленами, которые раскинулись алой листвой и пылали на солнце, как множество факелов. Мегуми не любил осень, но не мог не признать, что она красива какой-то ностальгически пряной, застывшей в мгновении красотой. Он медленно вздохнул полной грудью, разом забывая обо всем. О записках и Годжо, о Сукуне, о воронах, о проклятиях, о мелких неурядицах. В приступе вдохновения, Мегуми хотел сесть на лавочку и просто посидеть, когда рядом проскочил какой-то патлатый пацан и, не сбавляя скорости, сцапал его за руку. Мегуми удивился настолько, что не успел опомниться, как его уже торопливо тащили куда-то через сквер. — Не отставай! И не смотри назад, — бойко скомандовал пацан, и потянул Мегуми в узкий, не переулок даже, а щель между домами. Они виляли по таким закоулкам, что Мегуми, которому всегда казалось, что он хорошо знает эти районы, засомневался в своих способностях. Когда они влезли по лесам на второй этаж особняка, который уже год пустовал для реконструкции, и выпрыгнули из окна на другой улице, пробежали еще и вывалились в переулок, пацан наконец затормозил, приваливаясь к стене и, тяжело дыша, улыбнулся Мегуми ослепительной улыбкой. — Кажется, оторвались, — сказал он, с прищуром поглядывая на узкую полосу неба между двумя домами. Мегуми удивленно рассматривал мальчишку, на вид даже чуть помладше его, одетого в обноски. Кожаная куртка по крайней мере была в некоторых местах вытерта до ткани, а на джинсах такие дыры, что виднелись голые, жилистые, покрытые татуировками ноги почти целиком. Патлы лезли пацану в лицо и оказались выкрашены в зеленый, в носу кольцо, на шее и руках тоже татуировки, напоминающие пятна у леопарда. Разноразмерные, они тянулись непрерывной цепочкой на коже и явно покрывали все тело. Мегуми мысленно поставил себе зарубку — панк. В какой-то момент этот заморыш посмотрел на Мегуми пристально и слегка возмущенно, и подбоченился. — Что ж ты бродишь, бродишь, и не видишь, что за тобой шпионы разлетались! — сплюнув, отчитал он его, как маленького, и Мегуми остолбенел. — А… э… что? — Вороны за тобой летели, говорю! — как душевно больному объяснил он, — Я им глаза пеленой застелил, и бросился тебя выручать. — А, черт, вороны, — стушевавшись, растер Мегуми лицо, напряженно думая, что не оставит их Мэй-Мэй в покое, кто-то все-таки здорово ей заплатил. Знать бы кто и почему… Мегуми поймал на себе выжидающий взгляд спасителя и, прокашлявшись, с опаданием кивнул: — Да, спасибо. Не заметил их. — Сдалось мне твое спасибо, — фыркнул мальчишка, опираясь на стену и вытягивая длинные ноги в старых заношенных кроссовках, — Я ж не просто так. Он пристально уставился на Мегуми, и тот нахмурился, тоже приваливаясь к стене и скрещивая руки. Что-то в пацане было не так. Какой-то особенно несуразный. — И чего ты хочешь? Парень взглянул на него очень серьезно, и проникновенно спросил: — Ты же господину Двуликому служишь? — Что? — округлил глаза Мегуми. — Не отпирайся, я видел тебя в Дарах, с господином, — нахмурился парень, — Меня Хейке зовут. Я тоже хочу господину Двуликому служить. — Что? — чувствуя, что голос его подводит, просипел Мегуми, и Хейке в сердцах возмутился, а татуировки на его шее, выдавая недовольство хозяина, блеснули перламутром, как внутренняя часть раковины. — Да, что ты заладил «что, да что»! — Подожди… ты, что? Проклятие? Мегуми оглядел его с ног до головы уже по-другому и вдруг понял, что татуировки-то не просто так на его коже, и сам парень слишком какой-то другой не просто так, а потому что не человек. Не смотрят люди таким тяжелым взглядом, и не разговаривают так, будто застряли в прошлом веке. И татуировки не сияют у них от каждого перепада настроения… — Да, проклятие, не опознал что ль? — ехидно и самодовольно усмехнулся Хейке, — Рот закрой, а то ворон, не дай бог, вернется, залетит, застрянет — доставать его еще из твоей разинутой пасти. Мегуми захлопнул рот так, что до Хейке наверняка донеслось клацанье его челюстей. — Так, что насчет службы? — напомнил Хейке, и Мегуми раздраженно вздохнул. — Сукуна не берет слуг. — А ты? — Я не слуга, — процедил Мегуми, и Хейке непонимающе застыл. — Так я ж тебя в Дарах видел, — произнес он, хмурясь, но потом его лицо вдруг прояснилось, и он взглянул на Мегуми как в первый раз, — Подожди-ка, если ты не… о… Оу. В перламутровом поблескивании его пятнышек четко начал доминировать розоватый оттенок. Мегуми очень не понравилось, насколько понимающе и проницательно он произнес это «оу», очень не понравилось. Но осталось только стиснуть зубы и послать ему злобный взгляд. — Ну, — подумав, переключился на другое Хейке, — Коли господин слуг не берет, может ты возьмешь в услужение? Я много чего умею! И любовнику господина точно буду полезен! Мегуми распахнул рот, и, когда он окончательно осознал, кем его назвали, оторопел. В голову бросился жар, слова резко кончились, и он только и нашел, что глупо испуганно пролепетать: — Я не любовник, — но потом собрался, откашлялся и, медленно закипая, произнес, — И слуг тоже не набираю! Спасибо, конечно, за спасение, но не пошел бы ты нахрен. Хейке потупился, напряженно сводя к переносице брови, и его пятнышки понуро потухли. Он тоскливо дернул уголком губ, молчаливо признавая поражение, и опустил голову, не пытаясь его задержать. Мегуми прошел мимо. Уже на выходе на светлую, людную улицу, он сбавил шаг, остановился, явно колеблясь, и сжал переносицу. «Черт» — прошипел он сквозь зубы и зашагал обратно. Метнул грозный взгляд в Хейке и, не рассчитав силу, привалился к стене так, что заболели лопатки. — Тебе, вообще, зачем нужно кому-то служить? — спросил Мегуми, — Чего тебе свободно не живется? — Так безопаснее, — протянул заметно повеселевший Хейке, — Я молодой и зеленый. А время сейчас неспокойное, у проклятий разлады, у шаманов тоже — сметут и не заметят! В общем. Мне покровитель нужен. — Сколько тебе лет? — с интересом спросил Мегуми. — Семьдесят восемь, мелкий еще, — отмахнулся парнишка, и Мегуми скептически посмотрел на него, упорно ощущая его младше себя. — А Программа какая-то есть, — припомнил Мегуми, — Реклама вроде была. Там спасение обещали. — Боязно, — плаксиво протянул Хейке, — Да, кто ее знает, настоящая она или нет. Может, ловушка. Хотя в тех же Дарах говорили, что настоящая, что уже кого-то спасали. И старшие тоже говорят. Вот, тот же господин-Танаши, хозяин Даров, обмолвился, что, дескать, он видел работников Программы, и разговаривал с ними, и они ему эвакуационные выходы проектировали… — Слушай, — прервал словесный поток Мегуми, зацепившись за кое-что странное, — Ты несколько раз произносил. А что за «Дары»? Хейке сделал удивленные глаза и пожал плечами. — Ну так, бар же. Там иероглифы отвалились, но называется Дары П… подожди-ка, — сощурился он, пристально вглядываясь в его лицо, — Ты не в курсе что ли? Серьезно? Ты ж любовник господина Двуликого! — Я не любовник, — процедил сквозь зубы Мегуми со всем терпением, на какое только был способен, — И я был бы очень благодарен, если бы ты мне рассказал. Хейке подумал и, нагло улыбаясь, помотал головой: — Не-а. — Да, почему? Что в этом такого? — Ну, скажем так, — смягчился он, — Не мне это рассказывать. Серьезно. Это важно. Для нас, очень важно, и людям мы просто так не рассказываем. Только близким, если есть такие. Но я видел тебя в баре, и с господином, поэтому подумал, что ты в курсе. Но раз ты не в курсе… Мегуми страдальчески вздохнул, и оборвал весь пустой треп внезапным предложением: — Как насчет сходить в кафе? — Кафе? — тут же откликнулся Хейке, и глаза у него загорелись, а пятнышки одобрительно сверкнули, — Угощаешь? — Да, — усмехнулся Мегуми, — За спасение, да и вообще. Поговорим о сложной неспокойной обстановке. Кофе и пирожки пришлось взять на вынос и устроиться в дальнем углу парка, чтобы никто не видел, как кофе чудесным образом выпивается, а пирожок съедается. — Ну, так… обстановка, — прожевав, оповестил Хейке, — Херовая обстановка. Вот вообще! Он снова куснул пирожок так, будто боялся, что его отберут, и вообще вел себя, будто его не кормили неделю. — Говорят, — с полным ртом сказал он, и одним движением сглотнул. Как у него пол пирожка не встало поперек горла, было не понятно, — Говорят, что Программа — она заокеанская. Американцы шалят. Хотя старшие, да и в тех же Дарах, говорят, что босс у них — японец. Но кто он, что он, никто не знает. Ну, босс и босс. Иногда его Председателем называют. Он вздохнул, переводя дух, делая большой глоток кофе, и продолжил, сливая Мегуми все, что знал. — А еще объявился чувак, который собирал несколько проклятий, и говорил… что-то про мир с великой проклятой силой. Ну, без людей, — Хейке скептически поморщился, — Но по факту, наверное, Программа и этот чувак, хотят одного и того же. Но знаешь, Фушигуро-сан, между этими жерновами не хочется попасть. Он выразительно посмотрел на Мегуми, и в два укуса добил пирожок. — Хотя, чего на самом деле хочет чувак все-таки непонятно. Мутный он. — А Сукуна? — спросил Мегуми, — Он не мутный что ли? — А господина Двуликого я хотя бы видел, — сказал Хейке с таким восторгом, что Мегуми поморщился, — Он наверняка тоже вступит в игру, если не уже в игре. — Сомневаюсь, — фыркнул Мегуми, ехидно вспоминая, что тело Сукуны сейчас наверняка занято отдраиванием коридоров техникума. Хейке поморщился. — Ну, ну, сомневается он, — передразнил он, — Много ли ты знаешь о его планах, он может тебе и не все рассказывает, даже если ты и любовник. — Да, не любовник я! — в который раз взвыл Мегуми, сжимая переносицу, и Хейке сочувствующе покивал головой. — Чего тебе это слово не нравится? — удивился он, — Ну любовник, и любовник. Чего теперь? Радоваться надо, что тебя в жерновах не перемелет. Лучше расскажи, что ты знаешь. А то чего я один распинаюсь? И Мегуми рассказал, что знал. О патрулировании Токио, уточнил, в каких квадратах можно прятаться, если что; рассказал о том, что с них учитель три шкуры спустил за бар, и Хейке долго хохотал, развалившись на лавке. Про Юджи и Сукуну он умолчал, но понял, что в общем-то он ничего особо важного не знает. — Можно последний вопрос? — сказал Мегуми, и, дождавшись, когда Хейке кивнет, спросил то, о чем еще утром старался не задумываться. Вопрос сам возник в голове, невольно, и Мегуми был слишком щепетилен, чтобы его проигнорировать, — Что у вас слышно о Сатору Годжо? Хейке вытянул лицо и задумался. — Его каждая собака знает, — фыркнул он, — Тебе всю биографию, или что посвежее? — Посвежее, — согласился Мегуми с затаенным нетерпением, — И без подробностей, кто и как его ненавидит. И так понятно, его не любят. Хейке на это заржал и хлопнул Мегуми по плечу жирной, после пирожков, рукой. — А ты мне нравишься! — отсмеявшись, сказал он, и, пока Мегуми с ужасом рассматривал отпечатанную на рукаве пятерню, быстро и таинственно заговорил, — А про шестиглазого известно вот что. Говорят, он как-то связан с нами, но, как и почему, никто не знает. Его где-то с месяц назад видели в Дарах. Там правда подрались, некрасиво получилось, но потом печальная шаманка играла на пианино. До чего красиво! Меня там не было, но приятель рассказывал — до слез проняло! И эта шаманка таскалась в Дары все лето и встречалась с Мигелем. Ты знаешь Мигеля? Нет? Ох. Ну, говорят, Мигель связан с Программой!.. Дальше Мегуми выпал из вереницы имен, и успевал только оторопело моргать. Но в любом случае, он узнал очень многое. — Да ты просто рассадник слухов, Хейке, — фыркнул Мегуми, и тот смущенно хихикнул. — Чем богаты, — согласился он, и пружинисто подскочил на ноги, — Ну, мне пора. Ты меня не забудь только. Ну там, если попадусь, вытащишь, ладно? Мегуми с заминкой посмотрел в его лицо, открытое, выжидающее честного ответа, и сипло выдохнул, понимая, что не сможет отмолчаться. Он ужасно не хотел давать обещаний. Что в действительности он может сделать? Он же просто студент, он и не узнает ничего, как не знает о тех же миссиях Нанами или Годжо. Но посмотрев на это горе-проклятие, переминающееся с ноги на ногу в старых кедах, Мегуми неожиданно для себя ответил: — Ладно, — и Хейке просиял. — Я знаю, как спасти всех проклятий, — весело заявил он, — Надо со всеми магами выпить кофе! Мегуми снисходительно посмотрел на него, и Хейке шутливо поклонился в неожиданно уважительном глубоком поклоне и громко выдал: — Благодарю вас за знакомство и покровительство любовник-сан! — Ах, ты!.. Но Хейке исчез. Миг, и все его татуировки налились ярким перламутром, он сделал шаг назад, упираясь спиной в ствол дерева, а в следующий момент Мегуми смотрел, как его тело сливается с коричневой корой. Как хамелеон. Последней в воздухе растворилась широкая, довольная произведенным эффектом, улыбка, и Мегуми пораженно подошел к дереву и коснулся шершавой коры. — Чеширский кот гребанный, — процедил он сквозь зубы и устало плюхнулся обратно на скамью, — Зараза малолетняя. В приступе возмущения как-то забылось, что он должен защищать людей от проклятий, а не наоборот.***
Уже в техникуме, никуда не заходя, Мегуми сразу пошел к Сатору, сжимая в кармане семь бумажек. Седьмую он заметил на доске объявлений возле техникума и раздраженно сорвал. Годжо перебирал какие-то документы и чесал затылок. Отчеты, скорее всего, и Мегуми осторожно положил стопку смятых бумажек поверх них. Сатору замер, и поднял на Мегуми голову. — Это что? — Ты мне скажи, — спокойно ответил Мегуми, отступая назад и присаживаясь на краюшек кресла, — Это мне уже третий день подкидывают. Сатору пролистал бумажки, замер на последней, как раз той самой, про отца, но быстро скрылся за усмешкой. — Я что, и правда не тот, кем кажусь? — Ты кажешься клоуном. Но это не значит, что так и есть, верно? — отзеркалил ухмылку Мегуми, и помолчал немного, собираясь с мыслями, — Сатору, можешь честно сказать, что происходит? — А что-то происходит? — сделал удивленный вид он. — Перестань. Я серьезно. — Я тоже! Ты же знаешь, что у меня куча врагов! Когда тебя это стало удивлять? Когда ты с Сёко стал шататься по барам с проклятиями, хотел сказать Мегуми, но промолчал, понимая, что на следующий вопрос «как ты узнал», ему придется рассказать про Хейке, что они делали в Дры Пши, про Сукуну, про воронов… Мегуми только сейчас осознал, насколько они с Юджи и Нобарой заврались и сколько у них секретов. Вместо всего этого он опустил глаза и произнес: — Сейчас как-то по-другому. — Все как всегда, Мегуми, как всегда. — А последняя записка? Про отца, — сказал он, с досадой смотря, как каменеет лицо Сатору, — Расскажешь? Годжо замер, наверняка собираясь с духом и мыслями. Все еще в повязке, и это очень прямо сигнализировало о том, что Сатору не хотел бы, чтобы он видел его глаза. Мегуми едва не фыркнул, бросил взгляд на потолок, и, скинув обувь, устроился в кресле с ногами. — Ну, давай, — поддержал его Мегуми, — Не будь задницей. Ты столько лет со мной. Неужели ты думаешь, что я хлопну дверью и уйду? Серьезно? Господи, ты идиот, ты знаешь? — Знаю, — выдохнул Годжо, и будто расслабился. Растер ладонями лицо, и спустил вниз повязку, тут же принимаясь тереть глаза, — С чего начать-то, даже не знаю. Как-то не готовился я к серьезным разговорам, — криво усмехнулся он, разглядывая Мегуми сквозь пальцы. — Серьезность это не про тебя. К ней не подготовишься. — Да, ты прав, — сказал Сатору, опустил руки и на одном дыхании выпалил, — Ну, что я могу сказать. Я убил твоего отца. Мегуми долго терпеливо смотрел на него, а потом выдохнул в сторону: — Я так и думал. — Правда? — Да, — просто согласился Мегуми, упираясь пятками в край кресла, — Я все думал, с какого перепугу ты примчался меня усыновлять. Так что такая версия у меня тоже была, — закатил глаза Мегуми, а потом фыркнул и усмехнулся, — Ой, я помню как ко мне в дом ввалился сначала ты, а потом Сёко и Су… ну ввалились, вы все. Мегуми неудачно запнулся, бросая осторожный взгляд на Сатору, пытаясь понять в выражении его лица, можно ли продолжать или лучше не стоит. Годжо мягко улыбался, явно вспоминая, и Мегуми прикусил губу, сдерживая усмешку, и закончил: — Вы пытались меня покормить. Но в итоге я прогнал вас за стол и сам сварил кашу. Сатору заржал, широко, ярко, откидываясь назад и запрокидывая голову. — Боже, трое великовозрастных лбов, — вытирая невидимые слезы, покачал головой Годжо, — И помню твой взгляд тогда. А нам было очень стыдно. Мегуми помнил, как все поменялось, когда в их с Цумики жизни появился Сатору. Это было как взрыв, как будто ехал на машине и резко ушел в сторону, в дрейф. Тебя размазало по боковой дверце, но в итоге теперь едешь по красивой улице, с клумбами и фонарями, а не по грязным подворотням. А к молодому придурку Сатору прилагались еще два придурка, и Мегуми казалось, что в этом бардаке взрослые только он и Цумики. В их одинокой сложной жизни внезапно появился не просто один человек, которому они не безразличны, а целых трое, и ощущение, как будто сжавшуюся внутри пружину отпустило, как будто внезапно стал счастлив — это ощущение невозможно было забыть до сих пор. Сатору крутился на офисном стуле и травил байки о его с Цумики детстве. А Мегуми вспоминал, как Сёко и Сугуру напару прокурили им все занавески. Цумики отчитала их, как детей, и больше в доме они не курили, стали выходить на улицу или лестничную клетку. Потом они переехали. В новой квартире была просторнейшая кухня, от которой Цумики пришла в восторг, и три комнаты, и в одной из них Мегуми обнаружил огромную двуспальную кровать. Тогда он не понимал, что это значит. Не задумывался, почему они трое выходят утром из одной комнаты, а теперь сам бы был не прочь купить им с Нобарой и Юджи кровать побольше, а не сдвигать две односпальные. Мегуми читал Фрейда, читал Фромма, и знал, что с ним все в порядке. И что, когда у них с Нобарой и Юджи все только начиналось, мыслей о том, что они делают что-то неправильное, не было. Мысли были, хотят ли они этого, получится ли. Не будет ли потом мучительно больно. От мысли, что их ровненькая полная счастья и любви тройка, превратится во что-то кособокое, истекающее кровью и сожалениями, как это случилось у Сатору, Мегуми бросило в холодную дрожь. Смеясь вместе с Сатору над прошедшими днями, Мегуми судорожно думал, что с ними такого не произойдет. Они будут счастливы, будут вместе и со всем справятся.