В какой-то момент я понял, что никто толком не знает, откуда берется проклятая энергия! Это настолько потрясло меня, что я занялся поисками, и нашел множество версий, начиная от божественного происхождения до квантовых теорий. Мне пришлось искать ответ в прошлом, в самом зарождении мира и эволюции, становлении городов, государств, войн и великих побед, в мировоззрении людей, проклятий и магов. Так и возникла эта Проклятая Азбука. Я назвал ее именно Азбукой, потому что, чтобы научиться писать и читать (то есть, заниматься одной из основ проявлений мыслительной деятельности) надо знать буквы. А чтобы жить в мире, нужно знать историю. Знать, с чего все началось. Господин Председатель ПЗП, «Проклятая Азбука»
Внимание! Важное сообщение! Донести до всех отделений ассоциации шаманов! По направлению Совета, с одобрения мастера Тенгена! Казнь Итадори Юджи назначена! Казнь Итадори Юджи назначена! Донести до всех отделений! Казнь назначена… Невозможно было точно сказать, что огорошило больше — что казнь состоится или, что она состоится так скоро. У лже-Гето нашли оставшиеся пальцы, так что подобное развитие событий было вполне ожидаемо, но все равно оказалось неожиданным. Ударило под дых, выбило из-под ног почву, оставило только с одной разрывающей голову мыслью: так скоро? Уже? Как же так? Мегуми эта новость застала посреди тренировки с Пандой. Они разминались, разогревая мышцы. Панда кряхтел на особо резких движениях, еще не совсем оправившись после Сибуи, когда к ним подошла Маки-сан. Она поправлялась после страшных ожогов, уже сняла бинты, и Мегуми остановил взгляд сначала на воспаленной бугристой коже, а потом уже на серьёзных глазах за стеклами очков, ощущая, как жутко тянет что-то в животе, то ли от вида поджаренной плоти, то ли от какого-то предчувствия. Итадори казнят. Он не услышал и половины дискуссии между Маки и Пандой, он уловил только слова «казнь» и «Итадори», и в голове будто вспухла вата, разрывая изнутри череп. Очнулся он уже перед своим корпусом, вбегающим по ступеням на веранду, потом в дверь, и, забыв снять обувь, Мегуми остановился в проеме комнаты. Здесь как будто прошел торнадо, все в разгроме, и посреди этого Нобара и Юджи ругались, кажется, впервые за все это время. Голос Кугисаки срывался то в бессильное рычание, то в истеричные нотки, вбивался в уши, отчего хотелось поморщиться, но Мегуми просто смотрел, как она кричит, кружа по комнате и расшвыривая вещи. — Мегуми, хоть ты ему скажи! — с надрывом воскликнула Нобара, взмахивая рукой, когда заметила его. — Хоть ты понимаешь, что надо бежать. Отсюда, подальше, просто бежать! — Нет, я не буду, — уперся Юджи, но голос у него дрожал, и Мегуми прекрасно осознал, насколько ему страшно, и насколько мужественно он держится. Они явно обсуждали это долго, до его прихода, уже истрепали друг другу нервы и силы, но не уступили. Он как никто другой знал, насколько Юджи может быть упрямым, если понадобиться. — Я не буду сбегать, как… как, как какой-то… — он сделал неопределенный жест, размахивая ладонями, пытаясь сделать что-то, чтобы они поняли, но потом вымученно растер лоб и тяжелую морщинку между бровей, — Слушайте, это единственный шанс его убить. Единственный! Черт. Если я сбегу, я подведу всех! Годжо-сенсея, вас, весь мир. — К черту мир, Юджи, к черту! Пожалуйста… — Нобара выдохлась, срываясь в сиплый шёпот, который потонул в горловом спазме, и беспомощно перевела взгляд на Мегуми. Тот смотрел на них и кусал губы, не замечая солоноватый вкус на языке, и думал, думал, думал, пока не отвел взгляд, мучительно качая головой, скорее для себя, чем для них. — Юджи прав, — прохрипел он, и Нобара дернулась как от удара, заламывая брови, издавая какой-то дикий звук, который отдался вибрацией в груди. Мегуми почувствовал, как у него слабеет все тело, как захотелось лечь и не вставать больше. Он тяжело привалился к дверному проему, прижимаясь виском, и прикрыл глаза. — Он прав, — повторил Мегуми себе. Нобара дернулась, истерично затопталась на месте, будто не понимая, что ей делать: швырять что-то, накинуться с кулаками, или зарыдать. Итадори поймал ее в объятия, но Нобара оттолкнула его, мучительно сильно зажмуриваясь. Отшагнув, она осела на край кровати, уткнулась лбом в пятки ладоней, сгибаясь и замирая. Юджи опустился перед ней на колени, ласково пытаясь обнять. Нос у нее стремительно краснел, пальцы сжимали и разжимали волосы. В какой-то момент, Нобара отвернулась, отталкивая Юджи, и шумно высморкалась в какую-то футболку, которую она не разгибаясь, бросила на пол. — Я… — осекся Юджи, отнимая ее руки, бережно целуя пальцы, пока она не поддалась вперед, утыкаясь ему в плечо. Юджи медленно прижал ее голову, смотря перед собой. — Это все была отсрочка, понимаешь? Меня должны были убить еще в самом начале, но дали эти несколько месяцев. Я просто… — запинаясь прошептал Итадори ей в волосы, а потом посмотрел таким взглядом, что Мегуми тряхнуло. — Боже мой… — произнес Итадори, смотря пустым, остекленевшим взглядом. — Простите меня. Это я вас втянул во всë. Простите меня, я просто не смог не… не смог, боже мой… Он стиснул Нобару так, что у нее вышибло воздух из легких, и снова перевел покрасневшие глаза на Мегуми. — Я так рад, что нас трое, — произнес непослушными губами Юджи, и Мегуми медленно и обреченно прикрыл глаза, зажмурился что есть сил, до боли, чтобы не видеть ни Юджи, ни как трясет Нобару, ни выражение его лица. — Когда меня не станет, вы все-таки останетесь друг у друга. Мегуми попятился, вышел в коридор, сдерживаясь, чтобы не растереть ладонью грудь. Он ушел, бросился к единственному человеку, который мог бы помочь.***
Но лицо Сатору Годжо было таким печально спокойным, что Мегуми оглушительно понял, что надежды нет. Это осознание накрыло его, как душное, темное одеяло и не позволило глотнуть воздуха. Годжо провел языком по губам, напряженно тяжело, явно собираясь с духом, и склонил голову. — Мне жаль. — Спаси его. Просто спаси. Ты же можешь все, делаешь, что хочешь. Что тебе стоит? — Я не всесилен, Мегуми. Есть вещи, которые никто не может изменить, которые решать не нам. Губы у него поджались, в жестких углах рта скопилась горечь, тень от повязки скользнула по скулам, и Мегуми, глядя на него, на его закрытое наполовину лицо, оглушительно понимал, что это конец. Выхода не было. Ему показалось, что он тонет, захлебывается без возможности вдохнуть, и бьется в агонии, и вернулся из своего ужаса только, когда Сатору участливо коснулся его плеча. — Мы… — слабым голосом начал Годжо, прокашлялся, собираясь с мыслями, и сжал плечо Мегуми крепче, — Мы все приносим жертву ради всеобщего блага. Это наш долг, понимаешь. Какой бы страшной эта жертва ни была. Мы просто должны. Мегуми закрыл глаза, чувствуя, как печет веки, как будто залили раскаленного металла. Самое противное, что он прекрасно понимал, о какой жертве говорит Сатору, кого именно бросили на алтарь ради мира. Сам он, Сатору, и бросил, и Мегуми силой воли заставил себя не противится, не возражать, хотя бы ради того, чтобы Сатору не терзало это еще больше, чем всегда. Хотя хотелось кричать. Как ты мог? Как ты мог убить своего любовника? Господи, как ты с этим живешь? Как с таким живут? Как я смогу жить?.. — Это наш долг. И твой тоже. Мы защищаем мир и людей, и баланс силы. А Сукуна это угроза, страшная, непредсказуемая, разрушительная. Его нужно уничтожить, понимаешь? Иначе никак. Если, — Сатору нахмурился, под тканью повязки угадалось движение бровей к переносице, — Если напоминать себе это, то будет легче. Мегуми медленно отрешенно качнул головой, понимая, головой понимая, что Сатору прав, во всем, но внутри от этого осознание все равно все разрывалось от отчаяния. Но Сатору был прав. Сатору самый сильный человек, которого Мегуми знал. Нужно быть таким же сильным, как и он. * Вместо Юджи дома оказался Сукуна, злой и раздраженный, одетый почему-то только в домашние штаны, и на контрасте с черными метками его белая голая спина слепила глаза. Мегуми замер, смотря на него, чувствуя как вскипает ненависть вместе с каким-то тяжким горьким чувством. Как будто проклятая сила в нос попала, а горло свело спазмом. Он перевел взгляд на Нобару, которая сидела, сгорбившись на кровати и смотрела в пол, а потом вернулся глазами обратно к Двуликому. — Это все из-за тебя, — процедил Мегуми, и Сукуна вскинулся на него и нехорошо сощурился, — Если бы не… — Конечно. Сейчас тебе проще обвинять меня, — спокойно произнёс он, стискивая челюсти так, что заиграли желваки на очерченной меткой скуле, — Без меня, вы бы с пацаном все равно не встретились. — Но он был бы жив. — А разве сейчас он не жив? — вскинул бровь Сукуна, — Дурно это, хоронить раньше времени. Он мягко и текуче подошел и остановился напротив, обдавая терпким запахом с горчинкой, чуть щекотнувшей ноздри. Мегуми через силу прикрыл глаза, чувствуя, что еще немного и его накроет если не истерикой, то каким-то срывом точно, прямо сейчас, прямо перед Сукуной. Настолько обнаженным он себя не чувствовал, даже когда Сукуна взял его в первый раз. Вся его боль сейчас была как на ладони. — Освободи меня от сделки, — сказал Сукуна, и его выжидающий прищур подействовал отрезвляюще. Мозги прочистились как по щелчку, и Мегуми сначала пристально оценил его, а потом перевел взгляд на Нобару, которая замерла, ожидая его решения. — Не дождешься, — выплюнул Мегуми, упрямо вздергивая подбородок. — Ты что, его уже освободила? Нобара потупилась, устало растирая лоб, брови, веки, как будто пыталась смыть с себя что-то. — Мы заключали сделку вместе, и нужно твое слово, чтобы сделку расторгнуть, — бесцветно произнесла она, упираясь локтями в колени. Вся ее сгорбленная фигурка в раз сделалась такой маленькой, слабой, сквозившей отчаянием, что Мегуми едва не потянулся к ней, чтобы утешить. Но Сукуна сжал его предплечье, удерживая. — Освободи меня, и я разберусь со всем, — повторил Сукуна, и Мегуми скинул его руку. — Нет. — Он умрет, — процедил Сукуна на грани рыка, закипающего в глотке. — Ваш Юджи, умрет. Потому что ты слишком горд и упрям, чтобы уступить. — Мегуми… — тихо позвала Нобара, но Сукуна перебил ее, сказал снова эти страшные слова, просмаковал их на языке, считывая, как меняется у Мегуми лицо: — Его убьют. — Это его выбор! — не выдержал и сорвался в крик Мегуми, отталкивая, ударяя Сукуну в грудь, чтобы он не нависал, не давил, не путал мысли, перестал, наконец говорить. Двуликий замер на секунду, брови взлетели, собирая кожу на лбу складками, и выражение его лица вдруг сделалось обнаженно изумленное, будто он услышал что-то, во что не сразу поверил. А потом оно исказилось злобой. — Выбор? — Сукуна схватил Мегуми за ворот пиджака, подтягивая ближе, — Кому сдался этот выбор? — Годжо-сенсей убил своего… своего друга, потому что… — Это он так говорит! Мегуми задохнулся, только сейчас замечая, что его колотит, и что он, оказывается, вцепился Сукуне в руки, как утопающий в спасательный круг. Сомнение закралось легко, будто только и ждало момента, и Мегуми едва не позволил ему захватить себя. От понимания, что достаточно будет одного его слова, чтобы спасти Юджи, замутилось в голове и поднялось к горлу нервной тошнотой. Сукуна сбросит сделку, и тогда его точно ничто не сдержит, но Юджи будет жить. Какой ценой? Все было слишком, слишком, настолько слишком, что Мегуми смог только обессилено помотать головой, потому что слов не нашлось, они застряли где-то, встали враспор, и горло могло только истерично сокращаться, а не издавать звуки. Разъяренное лицо Сукуны приблизилось так, что они почти столкнулись носами, и его медленный, наполненный горечью и каким-то разочарованием выдох обжег губы. — Люди слабы, — тихо произнес Сукуна, — И человеку нужен человек. Ты сможешь прожить спокойно день казни? А всю жизнь? А все посмертие? Если да, то мои поздравления, Фушигуро Мегуми, — выплюнул он, разжимая руки, — У тебя нет слабости, ты непобедим. Он шагнул прочь, едва уловимо задев плечом ткань кофты Мегуми, и тот обернулся, смотря, как он уходит, уставившись на его раздавшуюся, перетянутую жгутами мышц спину. Еще несколько дней назад Нобара целовала эту спину, а он сам хватался за покатые, мощные плечи, задыхаясь, поскуливая на одной ноте, стараясь подставиться сильнее, чем он есть. А Юджи потом приготовил блинчики. Часть из них подгорела, потому что Нобара не удержалась и стекла перед Итадори на колени, спуская домашние трикотажные штаны, и вылизывая член, а Мегуми сел сзади, и раздвинув ягодицы, провел языком по розовой узкой дырке. И Мегуми заставил себя не думать об этом, хотя понимал, что был на грани того, чтобы согласиться с Сукуной. Он должен, просто обязан держаться за свои принципы, иначе какой смысл… — Ты не понимаешь, — вслед Сукуне, сказал Мегуми, но вышел какой-то жалкий шепот. — Куда уж мне, — отозвался он. — Ты просто боишься. Ты умрешь тоже. — Умру, — легко согласился Сукуна, видя его насквозь, — И уйду в пустошь. А ты останешься. Он отвернулся и вышел в коридор. Тяжелой поступью послышались его удаляющиеся шаги, скрипнула старая рассохшаяся доска, а Мегуми стоял, смотря на опустевший проем и коридор, еще какое-то время, пытаясь справиться с собой. Он медленно сжал и разжал пальцы, только сейчас замечая сковавшее напряжение, и медленно прикрыл глаза. Лихая мысль подстегнула нервы, что Двуликий сейчас уйдет совсем, сбежит, но, прислушавшись, Мегуми различил, как Сукуна гремит на кухне посудой. Вырвавшийся у него вздох был то ли облегчения, то ли досады. Он посмотрел на притихшую Нобару. — Мы не имеем право его отпускать, — сказал Мегуми, и она слабо кивнула. — Я просто, — Нобара удрученно растерла шею и в который раз зарылась пальцами в волосы, которые уже настолько были зацапаны, что походили на вздыбленную паклю, — Мне показалось, это действительно выход. Сбежать втроем. Вчетвером, — поправилась она, натягивая рукава кофты на пальцы. Она со вздохом провела ладонью по лицу и встала, попутно, на автомате, собирая разбросанные подушки, одежду, пластиковые статуэтки героев аниме (общая коллекция Нобары и Юджи), и подняв в руках ворох всего, кинула на кровать. Потом подобрала опрокинутую чашку, которая чудом и не разбилась, и неспешно скрылась в коридоре. — Не выход это, — глухо произнес Мегуми в пустой комнате, посреди бардака, — Не выход. Сукуна стоял, оперевшись на кухонную столешницу, и Нобара тихонько сбавила шаг, смотря ему в спину, в сведенные широкие лопатки и напряженные мускулы, которые разрезали росчерки татуировок. Спина дрогнула, и Сукуна обернулся, а Нобара не успела отвести глаза. Они так беззвучно и замерли напротив друг друга, не зная, что сказать, пока Двуликий не выдвинул из-за стола стул и не сел. Нобара будто очнулась и, прошлепав голыми ногами, сунула кружку в мойку. Тогда Сукуна отодвинулся на стуле дальше, громко проскрежетав ножками по плитке, и протянул к ней руку. Другой он хлопнул по колену и позвал: — Иди сюда. Взгляд Нобары жадно скользнул по нему, остановился на его расставленных ногах, но она все равно вяло отмахнулась без огонька и отворачиваясь через силу. — Что я тебе — собачонка? Голос у нее оказался глухой. Сукуна криво усмехнулся, видя ее насквозь. А потом поймал ее за руку, перетягивая к себе на широкие колени. Нобара уселась, свесив ноги по обе стороны от стула, поерзала, устраиваясь удобнее, и охотно оперлась на его плечи, прочерчивая ладонями по шершавым меткам. Потом обняла за шею, касаясь пальчиками коротких волос на затылке. Жесткие. Они кололи подушечки пальцев, и Нобара никогда бы не призналась, как охрененно было ощущать жесткие волосы Сукуны. — Верни Юджи, — попросила она, и Сукуна задумался, несколько секунд будто вглядываясь вглубь себя. — Он не хочет выходить. Сукуна погладил ее ноги, ведя такими горячими, по сравнению с ее прохладной кожей, ладонями от коленей до бедер, а потом погладил спину. Нобара всхлипнула, не справившись с дыханием, и прижалась к его лбу своим. Глаза пекло, кололо, и Нобара прикусила губу, чтобы не всхлипнуть снова. — Он передумает, — сказал Сукуна, сжимая в кулаках ткань ее мягкой кофты на спине, — Не жалей нас раньше времени. — Не могу. — Кого больше? Нобара отодвинулась, чтобы непонимающе заглянуть ему в лицо. — Что? — Кого из нас ты жалеешь больше? — спросил Сукуна, смотря надменно и резко, но тут же мягко дернул краем рта, когда Нобара не нашлась с ответом сразу. Она буквально почувствовала, как он расслабился всем телом, и опустила голову, понимая, что действительно не может ответить. Она будет скучать по этому ублюдку. По его подколкам и какой-то простой незамутненности, с которой он реагировал на вещи; по тому, какое спокойное расслабленное у него бывает лицо, когда он курит на веранде и думает (или делает вид) что на него никто не сморит; по его лицу на самом краю оргазма, этому обнаженному выражению удовольствия, которое он не может контролировать; по его волосам, в конце концов, — мало ли достоинств у самого страшного проклятия всех времен? Нобара не могла бы сказать, что это, даже под пытками. Может она просто привыкла — привычка делает с людьми страшные вещи, им ли с Мегуми не знать; а может она достаточно долбанутая, чтобы немножечко влюбиться в короля проклятий, кто знает? Она вздрогнула, когда Сукуна заправил ей прядь за ухо, невесомо скользнув тыльной стороной ладони по щеке, и Нобара прикрыла глаза, потянулась к нему, просто потому что захотелось. Осознание, что этого у нее больше не будет, ударило под дых и выбило весь воздух из легкий, и поцелуй получился отчаянно горький, с ощущением жжения в груди. Сукуна зарылся жесткими пальцами в каштановые пряди, и ухмыльнулся сквозь поцелуй, когда почувствовал, как ее маленькая ладонь бережно легла ему на скулу, оглаживая большим пальцем метку. От понимание, что этого у нее больше не будет, хотелось выть. * — Почему ты сказал, что уйдешь в пустошь? — спросила Нобара, когда целоваться больше не осталось сил и хотелось просто сидеть, уткнувшись носом ему в шею и слушать его спокойное дыхание. Ей нужно было что-то говорить, иначе она потеряется в мыслях. Сукуна рассеянно теребил прядь ее волос на затылке, и Нобара щекой почувствовала, как он передернул плечами, услышав ее вопрос. — Оставь проклятиям их тайны, — усмехнулся он. — Это все, что у нас есть. Нобара подняла голову, пытаясь перехватить его взгляд, но не вышло. Будто в насмешку, метки медленно выцвели, черты разгладились, и на нее посмотрел уже Юджи. Он ласково провел ладонями по ее спине, прижал крепче, отчего между ребер растеклось тепло и нежность, и тоска сжала сильнее. Улыбка вышла кривой и скорее исказила лицо, и Юджи провел по ее дрожащим губам, чувствуя подушечками пальцев каждую трещинку на тонкой коже. — Опять он сбежал от разговора, — пожаловалась она. — Засранец, верно? — мягко отозвался Итадори, и взял ее лицо в ладони, всматриваясь тяжело, серьезно, так, будто хотел насмотреться. У него наверное тоже промелькнула мысль, что такого у него больше не будет.***
Дзюго убегал. Убегал, как только может убегать проигравшее существо — в панике, забыв про свою мощь, с единственной мыслью забиться в самую дальнюю нору и не вылезать до конца века. Затаившись в тени дома, он удрученно выпустил струю горячего пепла. — Позвоните, позвоните нам, — проворчал он, вспоминая въевшийся в память стишок, — Как позвонить? У проклятого духа нет телефона! — Просто скажи волшебное слово, — певуче раздалось в стороне, и Дзюго подобрался, готовый пустить в сторону голоса струю огня, но оторопело замер и глянул с недоверием на два разноразмерных силуэта. Голос явно усмехнулся. И продолжил, выходя в пятно света: — Программа сама тебя найдет. Я Мигель, а это Нанако, будем знакомы. А теперь, бежим! За тобой тут целая охота развернулась!