В пустоши дует ветер

Эпилог. Это были студенты по обмену, первый и третий год обучения. Маки задумчиво и как-то нервно сняла очки и зажала зубами душку. Взглянула, поморщилась и натянула обратно. Без очков видно было еще хуже, чем с ними, потому что каким бы крутым магом она не была — небесное проклятие это не пустой звук, и рассмотреть этих двоих, играющихся проклятой энергией, как, как…маленькие дети играются с кубиками, было почти невозможно. Легко, интуитивно, не особо напрягаясь, сила текла из них как родная. Когда Зенин увидела их в первый раз, она уже представила, как разобьет их в пух и прах и собьет спесь на тренировке, но потом… Маки зажмурилась и пригляделась снова, в который раз пытаясь просканировать их сущность, но впустую. Мальчишка, стройный высокий, со смутно знакомыми чертами лица, которые приводили в легкое недоумение, когда вроде видишь что-то известное почти с детства, но при этом не помнишь что именно. Морок. Призрак. Волосы у него были темные, но мягко собраные в низкий небрежный хвост, глаза синие, а характер настолько невозмутимо-спокойный, что Маки иногда казалось… а впрочем нет, губы были как будто чужие на этом лице, или же… Тонкие губы, хищно изогнутые, и оскал вместо улыбки, все-таки знакомый, знакомый оскал. Иногда Маки хотелось разнести его лицо на составные части: глаза отдельно, губы отдельно — и тогда, она была уверена, она бы поняла, кого он ей напоминает. Мальчишку звали американским именем, Даниэль Смит, но на вид — японец японцем. Даже разговаривал почти без акцента, иногда, правда, переходя с одного языка на другой. Билингв, что поделать. Девочку звали Юки Смит, бойкая неугомонная егоза, младше Даниэля на два года, и сила у нее была не по возрасту мощная и не всегда контролируемая. Иногда она сбивала с ног, заставляя спотыкаться на ровном месте, а игрушки-колотушки директора, призванные учить контролю, разрывались от особенно сильных всплесков. — И это те самые студенты из Америки? Которые по обмену? — озадаченно хмыкнул Панда, когда впервые их увидел, — Как будто из соседнего города студентов позвали, право слово! Маки тогда промолчала, цепко рассматривая новичков. Они рекомендовали себя как брат и сестра, но внешне настолько были не похожи, что это резало глаза. У девчонки были розовые кончики волос, хотя сама она оказалась шатенкой. Мягкий шоколадный оттенок и короткая длина навивали ностальгические и тоскливые воспоминания о собственных студенческих годах Маки, когда у нее была чудесная упорная и такая же взрывная кохай. Маки казалось, что у нее дежавю, но стоически отбрасывала эту мысль. Такого не могло быть, они все уже давно мертвы. Так объявил Совет, после выматывающей многодневной гонки по всему Токио. Маки хорошо помнила это ощущение потерянности, когда не понимаешь, куда бежать, зачем, за кем, кто это сказал, когда в груди билась только тревога и непонимание, а люди, которые считались достаточно близкими, внезапно исчезли из ее жизни. Совет объявил, что справедливость восторжествовала, что они молодцы, не дали врагу победить, но юною Маки тогда затопляла только необъятная душная паника вместе со жгучей обидой. Как они могли? Как мог Годжо-сенсей? Почему? Хотя со временем вопрос «почему?» превратился в «почему не взяли ее с собой?». Но это были опасные для шамана мысли, и Маки позволяла им вскипать только иногда, когда одиночество и тоска особенно затягивали. Иногда она надеялась, что они все успешно добрались до Америки, и теперь живут счастливо. А прошедший слушок, что Американская ассоциация магов отказалась выдать Совету обозначенных шаманов, эту надежду закрепил. Особенно, когда Программа взяла верх и заняла устойчивую позицию на политической арене. Но Маки это не касалось — у нее были ученики. Которые, баламутили ее душевное спокойствие, как неосторожно брошенный камень — воду. Она наблюдала за ними, не имея привычки подглядывать, и пыталась понять что-то ускользающее от ее мысли. Они сидели на ступенях энгавы, расслабленные и спокойные и чего-то ждали. Сентябрь выдался на удивление теплым, и на нагретых за день досках было вполне уютно и свежо. Прислонившийся к балке Даниэль прищурил на небо глаз и внезапно затянул строчки: — Минула весенняя ночь. Белый рассвет обернулся морем вишен в цвету. — Не по погоде, не по погоде, — хмыкнув, поворчала Юки, проверяя зажатый в руке телефон, — Давай что-нибудь осеннее. Ее брат призадумался, а потом невозмутимо продекламировал: — Хризантемы в полях Уже говорят: забудьте Жаркие дни гвоздик! — Если снова будет девочка, мама назовет ее Кику? Хотя, если бы мы жили здесь, может и назвала бы… — Не думаю, что маму волнует семантика и символизм, — отозвался Даниэль, — Ставлю десятку, что имя будет американское. И что будет мальчик. — Лучше бы ты обед поставил, — пробурчала Юки, — На десять иен особо не разгуляешься, а если ты имел в виду баксы, то тут они не к чему, — она кинула взгляд на телефон и время, и проклятая энергия нетерпеливо полыхнула во все стороны коротким всплеском, пощекотавшем кожу, — Блин! Да, что ж так долго-то! Ожидание утомляло. Маки стояла за углом корпуса, смотря на небо, ясное и солнечное, с низко зависшими, по-осеннему набухшими облаками, и вслушивалась в пустой треп своих студентов, которые пытались скоротать время. Почему-то именно глядя на них, она вспоминала, что ей сорок лет, что шрамов стало больше, а сил каждый раз их получать — все меньше, и единственная отдушина это гонять молодняк по полигону, пытаясь вырастить из них что-то стоящее. Мрачно хмыкнув, Маки подумала, что теперь начала понимать Годжо и его вечные шуточки. Каждый защищается от реальности по-своему: смехом, алкоголем, сексом, чтобы отчаянно успеть любить, смеяться, отдыхать, чтобы не сойти с ума от этой рутины. Да, Годжо она теперь понимает. Она бы тоже сбежала. Вот прямо сейчас, шагнуть к воротам, сеть на поезд, сойти на конечной, чтобы вдохнуть чужой воздух и, прикрыв глаза, с облегчением признать: ты в тишине, одна, спокойна, здесь будет хорошо, здесь воздух чище, здесь уже другая жизнь. Маки покачнулась и неспешно вышла из своего укрытия, оказываясь перед замолчавшими ребятами. Все-таки они ужасно напоминали что-то знакомое, почти родное, и это путало мысли. — Мне казалось, у вас сейчас должна быть тренировка. — Мы договорились с Пандой-сенсеем, что возьмем сегодня выходной, — прищуривая один глаз, отозвалась Юки, — У нас мама рожает. Мы волнуемся и ждем новости. Маки кивнула: пускай. Семья это важно. Помолчав несколько минут, смотря, как нетерпеливо они маются и проверяют сообщения на телефоне, Маки спросила, склонив голову к плечу. — Это третий ребенок? У вас в семье. — Не-а. — Четвертый. У нас еще старшая сестра есть, Кира, — сказала Юки, ослепительно улыбаясь, — Она взрослая и сейчас путешествует. Вы ее, кстати, видели, когда она нас навещала. Маки озадаченно моргнула, действительно вспоминая девушку, с острым пронзительным взглядом, рыжую (явно крашеную) и одетую в традиционную юкату. Маки тогда очень подивилась огромному количеству косметики на лице. От толстого слоя тонального крема кожа выглядела будто ненастоящая. Маки невольно коснулась гладкого шрама на щеке, вспоминая, что когда-то пыталась замазывать его, но быстро бросила это дело, когда оно стало занимать слишком много времени и сил. Возможно, старшая Смит действительно что-то прятала на лице. И возможно не обязательно шрам… — Вы с сестрой не похожи на Даниэля, — осторожно заметила Маки, и Юки с братом переглянулись, будто мысленно переговариваясь. — Ну, у нас с Дани папы разные, — на пробу сказала Юки, прикусывая губу, и Маки показалось, что она сейчас хитро улыбнется. — Значит, ваша мама в разводе? — Не-а, — все-таки расплылась в улыбке Юки, смотря проницательными и насмешливыми глазами, а Маки застопорилась. — Мы все вместе живем, мама со всеми папами. Как шведская семья, — сжалился Даниэль, и Юки заливисто засмеялась, когда понимание на лице Маки отразилось недоумением, а потом шоком. Ее… провели. Зенин прокашлялась, собирая всю свою концентрацию, чтобы не покраснеть, и посмотрела на них пристальней. Что ж, это объясняло отсутствие сходства. — И, как, вы думаете, будет мальчик? — она поспешила перевести тему. — Надеемся, — потянулась Юки, небрежным жестом смахивая с лица волосы, — Папочка очень хочет мальчика, а получил нас с сестрой. Нет, он нас очень любит. Да, господи, он даже пил игрушечный чай с моими куклами из, знаете, таких маленьких игрушечных чашечек! Но иногда шутит, что, если не будет мальчика, мама у него будет рожать и рожать до посинения. — Зная папу, мне кажется, это не шутка, — добавил Даниэль с усмешкой. — Зная маму, мне кажется, папа сам будет его рожать, — весело фыркнула Юки, и Маки подавила смешок, поворачиваясь к Даниэлю. — А ты, значит, с первого раза получился? — Ага, любимец семьи! — Юки потрепала брата за щеку, пока он не отмахнулась, — Наше сокровище, гордость… — Перестань, это все другое, — смущённо отвернулся Даниэль, — Скажем так, до мощи и силы пап мне еще очень далеко. Маки нахмурилась, припоминая, что в их первую с Даниэлем встречу, он низко поклонился, сложив по бокам руки, и попросил стать его сенсеем и научить владеть проклятым оружием. Пылко и краснея говорил, что она лучший мастер в мире. Маки была если не удивлена, то смущена и растрогана точно. У Даниэля оказались способности и безграничная трепетная любовь к оружию. Он схватывал все легко и быстро, практически чувствовал, как нужно встать, повернуться, сделать технику, взять оружие. Он, смеясь, загадочно говорил, что это у него наследственное. Юные Смиты, приехавшие по обмену, учились здесь уже четыре месяца, а Маки ни разу не видела, чтобы Даниэль использовал свою проклятую технику. Он явно не был проклят, как она сама, но силу не использовал даже намеком. На ее вопрос почему, он уклончиво говорил, что его сила слишком специфическая, и он сюда приехал не за этим, а за боевыми искусствами. Панда считал, что сила либо действительно узконаправленная, либо настолько слабая, что нужно подкреплять ее оружием, но Маки, доверяющая своему внутреннему чутью, почему-то твердо знала, что все не так просто. Что-то подсказывало ей, что сила у мальца очень даже мощная, но… но есть какие-то определенные причины, чтобы эту силу прятать. — А третьему папочке, вообще все равно, кто, что, от кого. Мы все его детки, — весело продолжала Юки разговор, нетерпеливо ерзая на месте, и Маки едва не поперхнулась. — Третий? — Да, пап у нас три штуки. Круто, да? Это я еще про дедушку не рассказала… — Юки, — с укором перебил Даниэль, смотря на нее исподлобья, и девчонка расплылась в улыбке, кивнула с важным видом, и покрутила пальцами перед губами, будто закрывая их на замок. Тайны, тайны… Ошарашенная Маки смотрела на них, не мигая, и судорожно думала, что определенно упускает что-то важное. Почему-то вспыхнули горьким воспоминанием ее юность, изматывающие тренировки, егозистые, влипающие в неприятности, слишком дружные друг с другом кохаи. В конце концов, они влипли настолько, что Совет признал их преступниками, и больше Маки о них не слышала. А еще они кормили с рук самое страшное проклятие всех времен — дикого неуправляемого монстра, четырехглазого и с черными жуткими метками на лице. Говорят, в Америке Программа создала государство. Мощное и непобедимое. А тут, в техникуме, Даниэль тянет уголок губ знакомо остро, и смотрит с таким трепетом, будто знает что-то, чего не знает Маки. Здесь Юки смеется заливисто, и у нее на щеках ямочки. А их сестра, старшая дочь «Смитов», замазывает что-то на лице несколькими слоями косметики, и аура от нее исходит такая, что мутится в желудке, а горечь оседает на языке. Нечеловеческая аура. Маки страшно. И одновременно жгучая надежда согревает нутро, дает какую-то волю к жизни. Ей кажется, что ей безмолвно и намеками передают «привет». — …в гости? — Что? — Маки вскинулась, понимая, что прослушала вопрос, и Даниэль посмотрел так спокойно понимающе, что у нее замерло сердце на долю секунды. — Хотите съездить к нам в гости? На каникулах, — повторил он, а Маки медленно выдохнула, прикрывая глаза, — Мама будет рада. — Хорошо, конечно, — согласилась она быстрее, чем успела подумать и посомневаться, и едва не вздрогнула, когда в ту же секунду Юки с радостным возгласом подорвалась с места, зажимая в руке телефон. — Девочка! Девочка родилась! Назвали Викторией! Маки не признается себе, но впервые за много лет ей стало спокойно и легко. И, кажется, у нее будет хороший отпуск.