Чужой выбор

Неудивительно, что после этого инцидента Джин настучал директору. Устроил целое представление с подписыванием петиции, причиной указал курение, и его не смущало, что прошлым летом он уже выжил одного, официально прикрывшись тем же поводом. В пору теперь медаль ему дать за самоотверженную борьбу с курильщиками. Интересно, чем прошлый так взбесил Джина? Мор видел его, юного кареглазого колясника, ничего примечательного: острые углы, обидчиво нахмуренные брови и наивные глазёнки. Лично он с ним ни разу не разговаривал — Курильщик избегал Стервятника и, соответсвенно, Мора за компанию. Выходя от директора после разговора, который ничего не изменил, а только заставил Мора ещё раз осознать, что ничего в своей жизни он сам и не решает, он думал о Стервятнике. Акула предложил перевестись в третью, отчего же он не согласился? Мор выдохнул и остановился посреди лестницы на второй этаж, закурил. Вокруг было тихо — занятия в самом разгаре, до обеда ещё часа два минимум, лишь где-то далеко на втором слышались одинокие неторопливые шаги — от этого Мору на минутку почудилось, что он в своей старой школе. Иногда, когда физкультура стояла посреди расписания, он так же шатался один по широким пустым коридорам, слушая эхо своих шагов, отскакивающее от каменных полов, рассматривая рисунки на стенах, изображавшие сцены из детских сказок, сидя на широких подоконниках. Тонул во времени, в тумане мыслей, как сейчас. Отчего же он не согласился? Можно было бы жить со Стервятником в одной комнате, смотреть на него, когда захочется, спать в его кровати, наблюдать, как он красит глаза по утрам (или по вечерам, когда он их красит вообще?), носить чёрное (ему бы пошло). Вышивать только бы не смог, пальцы слушались плохо. Так почему? Мор мог бы сказать, что не вынесет душной темноты третьей спальни, тошнотворного запаха, проникающего под кожу, и это было бы правдой, но причина была не в этом. Ему казалось, что это слишком, будто он камнем вешал свои вспыхнувшие чувства Стервятнику на шею. Он не хотел на него давить, в конце концов, он прекрасно понимал, что их будущая жизнь за пределами Дома была столь же туманна, как перспективы Кита закончить год без троек, и Мор не хотел пытать себя этими мыслями. Он знал, что будет, будет думать об этом каждый день, а придумать ничего не сможет, принять решение — не сможет. Он не был готов сделать свой выбор сейчас и не хотел знать, что чужой выбор уже сделан. — Что ты здесь делаешь? — голос заставил Мора поднять взгляд. — Почему не на занятиях? Ральф стоял на несколько ступеней выше и смотрел на него, нахмурившись. — У директора был, — бросил Мор. — Уже иду. А ещё он не хотел жить в одной комнате с чужими чувствами. Когда они со Стервятником оставались наедине, никакого Чёрного Ральфа рядом не было. Но забывал ли Стервятник о нём, когда оставался один в своей спальне, когда чистил зубы, когда ложился спать? Мор не хотел однажды взглянуть в его глаза и увидеть в них другого. Он понимал, что невозможно просто так забыть кого-то, тем более, если тот был всегда рядом, о, он понимал! Но видеть этого не хотел. Им обоим нужно немного свободы, а потом… Ральф меж тем так и стоял, смотрел на него, спустился лишь на пару ступенек. Мор не понимал, чего тот хотел, да и ему было всё равно, он просто неторопливо курил, уставившись в никуда мимо воспитательского плеча. Ральф не уходил, и Мор молча протянул ему пачку, предлагая угоститься сигаретой. Ральф усмехнулся. — Ты странный Фазан. Мор пожал плечами. — А вы странный воспитатель. — Почему? — поинтересовался Ральф, и в голосе его удивления или чего-то такого не было, только интерес. — Вы смотрите, — ответил Мор и сам поднял на него взгляд. Смотреть на Ральфа было тяжело, под взглядом этих чёрных глаз Мор чувствовал себя неуверенным, и это рождало странное желание сопротивляться. Не ему даже — своей слабости. Ральф непонимающе нахмурился. — Ну у меня же есть глаза, — произнёс он. — Не на меня. Сначала Ральф всё ещё недоуменно смотрел на него пару слишком долгих секунд, но потом миг, и Мор увидел: к нему пришло понимание тёмной тайны сказанных слов, и чёрные глаза изумлённо распахнулись. Ральф приоткрыл рот, но как будто не знал, что сказать, и тут же закрыл его, сердито поджимая губы. — Я такие взгляды уже видел, — добавил Мор. — И что? — в голосе прозвучало напряжение. — Ничего, — Мор пожал плечами и, затушив сигарету о стену, собрался уходить. — Это не моё дело. — Ты ведь его… — Да, — согласился Мор, не дав Ральфу произнести вслух то, что тот хотел сказать. — Но это ничего не меняет: это не моё дело. А вам бы разобраться в себе. Вам обоим. Он зашагал вверх по лестнице, руки немного подрагивали, а в голове крутился запоздалый укор: зачем вообще надо было что-то говорить? Ему вдруг безумно захотелось увидеть Стервятника, прямо сейчас. Он пронёсся по коридору почти бегом, распахнул дверь классной комнаты третьей, даже не постучав, и, коротко поздоровавшись с учителем, стал искать глазами Стервятника. Стервятник, увидев его, сразу поднялся со своего места и неспешно направился к выходу. — Продолжайте, пожалуйста, — сказал он учителю, неодобрительно уставившемуся им вслед. — Я на минутку. Стервятник выскользнул в коридор, прикрывая за собой дверь. — Что-то случилось? — спросил он. Мор не ответил, обхватил лицо Стервятника ладонями и сразу поцеловал, так пылко, будто задыхался, а единственный способ получить воздух был — отнять его у Стервятника. Тот ответил, обнимая Мора одной рукой и притягивая его к себе ближе. Рубашка у Мора постоянно была заправлена в брюки как попало, вот и сейчас кусок её торчал выпущенным сзади, и Стервятник воспользовался этим, заползая рукой под одежду, царапая кожу на спине, от ледяных пальцев вдоль позвоночника побежали мурашки. Они целовались так яростно и торопливо, что губы начали болеть, а дышать становилось всё труднее. Стервятник был не из тех, кто стал бы целоваться в коридорах, и то, что он, благодаря отсутствию прохожих в эти часы, позволил Мору такое, кружило голову. Это вызывало какую-то ненормальную эйфорию. Мор прижал Стервятника к стене и сам вжался в него, шаря руками по всему телу. Хлопок двери где-то на третьем заставил наконец их оторваться друг от друга. Стервятник облизнул губы и посмотрел на Мора блестящими глазами, в которых тёмными лужицами всё шире растекались зрачки. Он был взбудоражен, Мор знал это наверняка, ведь секунду назад стоял достаточно близко, чтобы почувствовать это. Он усмехнулся, думая о том, что Стервятник не сможет прямо сейчас вернуться в класс в таком виде. — Ты пришёл только за этим? — поинтересовался Стервятник, хищно прищуриваясь. — Мне нужно, чтобы ты пошёл со мной. — Прямо посреди занятий? — Самое время, — кивнул Мор и протянул руку. Они не ходили по коридорам за ручку, как сладкая парочка, хоть Мор и прикасался к Стервятнику каждую возможную секунду, но взять его за руку в этот раз и пойти следом Стервятник, кажется, не возражал. Он не спрашивал, куда они идут и зачем, для Мора, никогда не прогуливающего занятия, это сейчас, должно быть, было очень важно. Они остановились у дверей спальни первой. Она была заперта: спальню всегда запирали, когда Фазаны уходили на уроки, ведь делать там в учебное время было нечего. Ключ был у Джина, ещё один можно было взять в учительской у Гомера, и тот бы даже не спросил зачем, в отличие от Джина, который считал, что уйти с занятий можно было только по уважительной причине. А если вдруг стало нехорошо, то направляться следовало сразу в Могильник, а никак не в спальню. — Дверь заперта, — озвучил Стервятник очевидное. — У тебя есть ключ? — Зачем? У меня есть ты, — улыбнулся Мор. Стервятник хмыкнул, но потянул из заднего кармана цепочку с отмычками. Вскрыть Фазаний замок было делом двух минут, и когда они зашли внутрь, Мор запер за ними дверь, поворачивая защёлку замка. Стервятник понял, что не математику учить Мор его сюда привёл. Вообще-то понимание этого настигло его где-то на полдороге, и Стервятник запросто мог не идти, даже врать и придумывать повод не пришлось бы — Мору можно было сказать прямо, и тот бы понял. Но Стервятник ничего не сказал. Оставаться с Мором наедине в чужой спальне было неуютно. Вот будь они в третьей, Стервятник готов был раздеться сам, а сейчас это даже немного пугало. Голые и чистые стены Фазаньей спальни казались картонными, а комната из-за этого ощущалась слишком большой, и Стервятник будто со стороны видел себя, как в центре ярко освещённой сцены, опускающегося на чужие слишком белые простыни. Он смотрел в глаза Мора, почти не моргая, голова шла кругом, Стервятник терялся в своих ощущениях и чужом дыхании и не мог разобрать, чьи именно пальцы расстёгивали пуговицы на его груди — Мора или его собственные. Он чувствовал жёсткость отглаженных казённых простыней кожей, чувствовал, что воздух в комнате прохладнее, чем хотелось бы — он даже вздрогнул, когда Мор стянул рубашку с его плеч — но ощущение реальности всё равно уплывало. Его словно затягивало в водоворот глубоких вод; глубоких, серых и холодных, и этот водоворот был таким бурным, что он полностью захватывал, погружал в себя и сковывал. Он, кажется, пленял даже звуки вокруг, потому что Стервятнику показалось, что он оглох каким-то странным образом и мог различать теперь лишь шум собственного дыхания и пронизывающие насквозь выдохи Мора у самого уха. Реальность отдалялась так стремительно, что внутри Стервятник был почти охвачен ужасом, впервые ему казалось, что он не чувствует собственных ног, прямо как тогда, в детстве, после операции. Но ни одна крупица страха или неловкости сейчас не могла остановить его руки, прижимающие к себе Мора, не могла потушить в его груди взвившееся до небес пламя и вернуть хоть кроху здравой мысли в мозг. Мор целовал его ключицы и рвано дышал в шею, и Стервятник прижимал его голову к себе сильнее, практически вынуждая оставлять на коже горящие следы. Мор вдавил Стервятника в постель своим телом, но этого казалось мало, хотелось вжаться в него, проникнуть под ребра, и Стервятник отчаянно царапал его спину, не зная, что ещё можно сделать с этим желанием. Он всё время смотрел в большое окно, запрокинув голову назад, и ему чудилось, что кто-то вырвал его из стен Дома и бросил под открытое небо, или наоборот — выкорчевал Дом из земли, и теперь они с Мором прижимались друг к другу посреди старых развалин, абсолютно голые и открытые, любили друг друга, сплетаясь телами, и не могли остановиться, потому что иначе исчезнут вместе со стенами ветхого здания. От этого чувства Стервятнику хотелось зажмуриться и молча плакать. Или кричать. Он почти готов был это сделать, когда Мор стал настойчиво ласкать его внизу, и едва сдерживался, кусая губы. Стервятника била дрожь, которую он никак не мог унять, он знал, к чему всё идет, и ему хотелось одновременно отдаться и сбежать, поэтому когда рука Мора скользнула ему между ног, и тот замер, будто спрашивая согласия, Стервятник лишь шире развёл колени — сбежать он уже не мог. Он не удивился, когда Мор достал из тумбочки смазку и презервативы: что тот ждал этого момента, Стервятник знал. Потому что сам ждал этого, потому что сам носил презервативы во внутреннем кармане пиджака. И то, насколько эта подготовка, это планирование было будничным, реальным, возвращало Стервятника на землю. Вырывало из холодного водоворота, поднимало на поверхность серых вод и бросало на смятые простыни, в жаркие объятия человека, которого он хотел сейчас всем своим естеством. И в этот момент Стервятник до безумия остро чувствовал жар чужого тела, сладость поцелуев и неотвратимость собственных желаний. Он застонал, закрывая глаза. Не от прикосновения даже и не от поцелуя — от волны страсти, накрывшей с головой. Мор перехватил его ногу под коленом, сгибая её сильнее и почти прижимая к груди Стервятника. — Может быть немного больно, — прошептал он в самые губы, и Стервятник коротко кивнул. — Но тебе ведь не впервой. Стервятник распахнул глаза, ошпаренный чужой неприкрытой жаждой с нотками одержимости и отчаяния, с нотками ревности. И ему показалось, что он больше не знает, как дышать этими чувствами.