Лучше, чем мы

      «Уважаемая Екатерина Валерьевна, от лица акционеров нашей компании прошу Вас дать ответ о возможности посетить Москву в любое удобное для Вас время с целью завершения процесса «Компания Никамода против Зималетто» и подписания документов о ликвидации «Никамоды», если Вы согласны с нами в данном вопросе», — гласила официальная часть письма Павла Олеговича, написанная по старинке от руки.       Я на секунду засмотрелась на его почерк, в котором стали узнаваться знакомые резкие движения ручкой, увиденные мной когда-то много лет назад в открытках Жданова-младшего.       Чуть ниже была приписка, похожая на личное послание. Там были слова признательности за тот момент, когда я, благодаря Юлиане, не стала окончательно порывать с «Зималетто», оставив им возможность самостоятельно выйти из незавидного положения, закрепив право заниматься бухгалтерией «Никамоды» за своим отцом.       Сама же я никогда не пыталась узнать, как обстоят дела в «Зималетто». Меня больше не касалась деятельность этой компании. И лишь изредка, наведываясь к отцу и замечая фирменные бланки, аккуратно разложенные у него на рабочих полках, я понимала, что все идет своим чередом. Несколько месяцев назад папа проговорился, что последние займы были погашены, и бухгалтерия без финансового мастерства Зорькина больше не нуждается в подсчетах.       В глубине души однажды я ожидала увидеть в своем почтовом ящике нечто подобное. Рано или поздно этот процесс нужно было остановить и окончательно разорвать все нити, связывающие нас с прошлым. Только в этой самой глубине, в темных и скрытых от посторонних глаз уголках я надеялась, что процесс удастся завершить, не прибегая к личной встрече. Кажется, документы можно подписывать, когда участники не находятся в одном помещении — дистанционно. Может ли это распространяться на подписание документов удаленно из разных стран?       — Ну что ж, мы с тобой оба знали, что однажды это придется сделать, — сказал Зорькин тем же вечером, держа в руках злополучное письмо, когда мы собрались на общей кухне. — Но я тебя не понимаю. Прошло столько лет, а ты так же боишься встречи с ними.       — Ты прекрасно знаешь, чего именно я боюсь, и это совсем не личная встреча с остальными акционерами.       — Тебя волнует один конкретный акционер.       — Волнует.       Меня все еще волнует встреча с Андреем, и не потому, что я упаду в обморок, как только увижу его. Наоборот, каждый день, наблюдая за тем, как растет мой сын, я по каждому движению замечаю в нем все больше и больше Андрея. Каким-то чудом пока Миша не нуждается в очках, но это все-таки его глаза. Глаза из темного шоколада, в которых я вижу искреннюю неподдельную любовь, какая никогда не могла быть в глазах прежнего владельца.       Я настолько привыкла к тому, что меня любят, и не хочу хотя бы раз посмотреть в глаза-двойники своего сына, которые будут источать безразличие или вину, сожаление или отвращение — что угодно, только не любовь.       К тому же, как бы я ни отодвигала от себя очевидную правду, мне придется самой соврать Андрею. После того как я узнала, что беременна, я лишила нас шанса на личную встречу, и потому мне не приходилось лгать ему. Я лишь не нашла в себе сил, чтобы рассказать ему правду. А это не одно и то же. И эта мысль грела меня.       — Послушай, с чего мы вообще решили, что Жданов-младший будет там? Для дела ведь не требуется его подпись, — резонно подумал Коля. — Тебе написал старший Жданов, он же там самый главный, так? Я веду к тому, что, может, соберутся только желающие? На его месте я бы не стал напоминать тебе своим присутствием о том времени.       — На его месте ты бы не стал следовать глупой инструкции, — в отместку сказала я.       — Что ж, этого мы не знаем, не суди человека за то, что он не совершал, — тут же нашелся Зорькин. — И я тут подумал, что вряд ли Жданов все еще работает в «Зималетто», ведь, возможно, он разочаровался в своих управленческих качествах, а на меньшее не позарился и спокойно укатил куда-нибудь на острова — получать проценты, как делала Воропаева… Кира?       — Кристина, — поправила я, вспомнив всех троих Воропаевых разом.       Мы замолчали. Из крана на кухне мерно капала вода.       — Неужели нам правда придется поехать? — уже позже сокрушенно задала я вопрос. Ничто не могло уберечь нас от столкновения с прошлой жизнью. После нескольких моих попыток найти в письме лазейку я сдалась. Мы уже мчались на айсберг. А лед был под нами.       — Только можно я скажу Мишке, что он первый раз увидит Москву не в снегу? — озорно спросил Зорькин, подняв руку, как школьник на уроке.       Не приходилось сомневаться в том, что увидеть любимую Москву в любое другое время года, а не только зимой, Миша согласится без промедления.       — Что я говорил? Наш человек, — довольно сказал мне его дядюшка, когда Миша убежал собирать все свои многочисленные карандаши, мелки, рисунки и портреты, что он успел нарисовать после последней встречи с бабушкой и дедушкой. Коля попросил его оставить место в чемодане для пары-тройки книг.       — Наш, только наш, — зачем-то добавила я.       — Решила, что сказать на работе? — жуя листья салата, выдернул меня из мыслей Зорькин.       Досада вырвалась из меня протяжным вздохом.       — Доминик, вообще-то, пришла в восторг от этой новости, она планировала открыть первый филиал ее ювелирного дома в Москве в следующем году, но раз я все равно буду там, и не в праздники, могла бы заняться поиском места.       — Смотри-ка, первый раз в жизни все звезды сходятся, — с набитым полезной едой ртом решил он.       — А может, наоборот? Может, нам не стоит ехать сейчас, когда они этого ждут? Поедем зимой, как делали это обычно. И без предупреждения. Уже там позвоним Жданову и назначим встречу, у них не будет времени спланировать это массированное торжество с перерезанием ленточек.       — Ленточки, к твоему сведению, разрезают на открытии, чтобы ознаменовать это радостное событие и оставить кусок ткани себе на память. У вас дела обстоят наоборот. К тому же, Пушкарева, не путай мне планы, я не просто так жую этот салат, — отмахиваясь от дальнейших пререканий, он ткнул в мою сторону вилкой. — Эта жертва была принята мною сознательно только после известия, что я восстановлю все свои калории выпечкой тети Лены.       — Восстановишь, не волнуйся, — окончательно сдалась я. — Сам-то решил свои вопросы с работой?       — Я, да будет тебе известно, экономист, а не управленец, — ехидно он снова указал в мою сторону той же вилкой, намекая на мое повышение, произошедшее пару лет назад. — Моя работа откуда угодно может приносить пользу.       — Тогда не растеряй оставшиеся калории на свои колкости, — теперь уже вилкой пригрозила ему я.       Когда пришло время покидать наше уютное гнездышко, я жалела об этом всем сердцем. Все происходило не как обычно. Я не летела окрыленная в аэропорт, ускоряя мгновение, когда увижу родных. Теперь же я оттягивала этот момент, жалея, что не могу сослаться на занятость Миши в школе. Лето уже наступило, в этом году он завершил второй курс, чем окончательно выбил меня из колеи.       Мне пришлось признать, что он стал взрослым. Если вы понимаете, о чем я. Настолько взрослым, насколько мама не хочет это признавать. Теперь все было не так, как раньше: я была не мамой мальчика, за которого можно было решать, чем ему угоститься сегодня, что ему надеть, какую игрушку купить. Постепенно в нем зрело зерно личности, которое я всеми силами ограждала, воспитывая в нем благородное семечко. Которое затем должно прорасти в достойного мужчину. В этом вопросе мне ежедневно помогает та самая причина, что убедила Колю однажды примкнуть к нашим нестройным рядам и остаться в них надолго. Зорькин, лишенный примера собственного отца, часто пользовался приемчиками моего папы. Иногда это выходило комично, но позже Коля извлекал из своих ошибок ценный опыт и уже более уверенно влиял на моего сына.       Конечно, я не могла не замечать внешнего сходства Миши с его отцом. Но на это сходство не обратил бы внимание человек, лично не знавший Андрея так же близко, как я. Единственное, что первым бросалось в глаза — копна черных волос, непослушных и густых, точно таких же, как у Андрея. Но я душила в себе порыв спрятать эти волосы за короткой стрижкой, лишь бы отодвинуть подальше ненужные воспоминания, и оставила выбор за Мишей. Пока же только приходилось просить его не забывать пользоваться расческой.       Моя Москва была снежной, вечерней, в которую я любила возвращаться с легким чувством предстоящего волшебства, как в детстве. Конечно, никакой магии не происходило, и каждый год это чувство исчезало с той же непонятной внезапностью, как и появлялось. Но я любила это чувство, хоть и не ждала чего-то конкретного. Сейчас же это была не моя Москва. Она напоминала мне время, когда я первый раз ступила на порог «Зималетто», запустив череду событий. Это было таким же жарким летом.       Больше, чем Миша, нашему приезду обрадовались только наши с Колей родители. Когда еще у папы будет возможность научить внука гонять на велосипеде? Мы тактично умолчали, что у Миши уже есть велосипед, и он с ним неплохо управляется. Мой проницательный сын не выдал нас с Зорькиным с потрохами.       Приехав в столь необычное для себя время, я по-новому взглянула на родителей. Они у меня боевые, но даже в них не ощущалось той искринки, что всегда жила в душе каждого из них. Может, они настолько привыкли с нами прощаться и уже не могут всецело отдаваться радости встречи. Я вдруг осознала, что вскоре придется задуматься о возвращении обратно, чтобы им не пришлось просить меня об этом. Возможно, и неплохо, что Доминик решила открыть филиал здесь, в Москве? Эти мысли разрывали меня на части.       — И правильно, Катерина, так и нужно сделать, как попросил Павел Олегович. Необходимости в «Никамоде» больше нет, Колька, вон, давно отошел от дел, — говорил папа, обращая внимание на Зорькина, прильнувшего к его любимым эклерам. — Тщательнее жуй, Николай. А мне больше несподручно, да и куда мне с молодыми тягаться, теперь я весь год придумываю интересные дела, чтобы потом с Мишкой было чем заняться на праздниках. Мишаня, — подмигнул папа Мише, предлагая новую порцию сладкого.       — Пожалей ребенка, он уже третий доел, — покачала головой мама, не в силах оторвать взгляд от обожаемого внука. — Когда тебе идти в «Зималетто»? — тут же посерьезнела она, обращаясь ко мне.       Мама прекрасно знала мое нежелание показываться в компании. Если бы была возможность перемотать волшебной кнопкой то мгновение, когда мне придется там оказаться, я сделала бы это не задумываясь. Только бы одним глазком увидеть, как живет теперь Андрей.       Но нет, пульта перемотки не существует, и в таком случае мне пришлось бы тоже показаться ему на глаза, а это того не стоило.       Вечером в моей старой комнате, давно превратившейся в нашу с Мишей гостевую спальню с его многочисленными игрушками и фотографиями, я вдоволь наговорилась с мамой, выслушав советы и ответив на ее вопросы, которые она предпочитала не задавать мне все это время.       — Что ты решила, скажешь ему про Мишу?       Миша в это время учил дедушку играть в видеоигры на кухне. Коля отправился ночевать к себе домой вместе со своей мамой, которая всегда проводила день нашего приезда за общим столом в квартире родителей.       — Не знаю, мама, я пока ничего не решила, — честно призналась я, озвучивая свою тревогу. — Когда я уходила оттуда, он был виноват передо мной, но что теперь стоят те обиды в сравнении с тем, что сделала я?       — Не будь тех обид, ты бы не поступила так. Значит, они были не такими уж пустыми. Ты сама говорила, твой Жданов знал о твоем прошлом — знал, что с тобой так уже поступали. И это делает его поступок еще более гадким в моих глазах.       — Да, тут не о чем спорить, он бы на стенку полез, когда узнал о беременности, — отмела дурные мысли я. — Он с трудом перебарывал себя, чтобы разыграть весь этот спектакль передо мной. Миша стал бы довеском к и так опостылевшей игре. Я сделала все правильно.       — Катя-Катя, — тяжело вздохнула мама.       — Не переживай за меня, ладно? Я уже взрослая девочка. Надеюсь, что за это время повзрослела не только я.       — Я знаю, что ты у меня взрослая. Поступай так, как будет лучше для вас с Мишей. Мы с отцом поддержим любое твое решение, — сказала она и поцеловала, как обычно любила это делать перед сном, в плечо.       Мне снилась моя зимняя Москва. Тихая, домашняя, безопасная. Без Андрея Жданова.