Лучше, чем мы

      Я много раз представляла, как впервые увижу его после стольких лет. Вы же помните, как я была уверена, что этого никогда не произойдет? Так вот, с этим осознанием мне было легче фантазировать, какой могла быть наша встреча.       — Всем добрый день, — произнес Андрей не своим голосом.       Он определенно увидел меня, потому как замер на пороге и не успел отпустить дверную ручку.       — Добрый, — произнес кто-то за меня.       — Кукусики, — послышался невозмутимый ответ Кристины Воропаевой.       — Я понимаю, что всем нам неловко и непривычно снова собраться здесь, но я позвал вас для радостного события. Для каждого из нас. Екатерина Валерьевна, — попытался разрядить наступившую тишину Павел Олегович, — прошу вас, присаживайтесь. И прошу присесть остальных.       — Катя, с тобой все в порядке? — это Юлиана. Изменись ее голос так же, как у Андрея, я бы все равно ее узнала. Ведь никого из этих людей не заботило, как я себя чувствую.       — Все в порядке.       Юлиана толкнула меня в сторону дальних сидений. Как же странно бодрствовать, когда вокруг все похоже на сон. Конференц-зал посещал меня так же часто, как моя каморка и кабинет президента, как наш зал заседаний с женсоветом и невысокий подиум у ресепшена, у которого часто совершались наши утренние «летучки». Но место, в котором мы собрались сегодня, не было местом хотя бы одного безмятежного сновидения.       Во главе стола сел Андрей, по одну сторону от него, снисходительно мне улыбаясь, расположился Павел, по другую — адвокат «Зималетто», которого поспешил представить Жданов-старший. Через одно пустое кресло от Павла сели Кира и Кристина. Малиновский, помедлив секунду, присоединился к Кристине.       Учитывая те обстоятельства, при которых мы виделись в последний раз, нам всем было не по себе. У каждого были причины, по которым эту встречу нельзя было назвать рядовым событием.       Я старалась проникнуть сквозь наступившую гнетущую тишину и расправить свои невидимые крылья, надеясь, что они у меня есть. Взять контроль над собой — вот что мне нужно. И вот что мне всегда удавалось, когда необходимо было браться за дело.       — Не обращайте внимания, виной всему, наверное, перелет, — попыталась объяснить мое поведение Юлиана.       — Да, Екатерина Валерьевна, я был удивлен, когда узнал, что вы давно переехали из России, — решил поддержать начатую тему Павел Олегович. — Признаться, связаться с вами лично стало для меня проблемой. Мы с Валерием Сергеевичем хоть и давно нашли общий язык, но ваше местоположение он отказался мне доверить. Пришлось попросить его переслать мое письмо.       Я благодарила высшие силы, что дали окрепнуть моему голосу.       — Не принимайте на свой счет, Павел Олегович, — извинилась я. — Папа сделал так по моей просьбе. Это я не хотела, чтобы кто-то знал, где я нахожусь.       Необходимость объяснить папе, почему я не хочу предавать огласке мое местонахождение, однажды встала ребром. У меня получилось аккуратно пройти по лезвию ножа и убедить его в моем нежелании делиться изменениями, которые произошли в моей жизни. Папа долго допытывался, почему я не хочу рассказать о них хотя бы друзьям, но вскоре оставил этот вопрос, пообещав хранить мой секрет, как границу Родины. Я думаю, он догадался, что мое решение разорвать все прежние связи связано с отцом Миши. Кем бы он ни был.       — Что ж, это можно понять. Всем когда-нибудь хочется побыть в одиночестве, — с неожиданной грустью в голосе продолжал Жданов-старший. — Ну а у нас здесь… И хотел бы сказать, что многое осталось по-старому, но язык не повернется. На нашем пути было несколько препятствий, именно поэтому процесс «Никамода против Зималетто» мы старались продлить, насколько это возможно. Да, и ваши адвокаты всегда шли нам навстречу. Они, кстати, в курсе во сколько мы собираемся?       — Да, я предупредила их, они обещали освободить вторую половину дня. Возможно, задерживаются в пробке.       — Вот уж что никогда не изменится в Москве, — первый раз подала голос Кира.       Я не могла не отметить, что с нашей последней встречи младшая из Воропаевых выглядела совершенно иначе. И так же иначе она смотрела на меня. Я больше не ощущала холода в коленках от выражения ее лица, каким обычно она любила меня награждать. Но, скажем так, тепла я тоже не чувствовала. Она все еще настороженно меня оглядывала, возможно, ожидая какого-то подвоха. Неужели она до сих пор уверена, что я претендую на ее собственность?       — Это точно, — согласился с ней Малиновский.       — Я полагаю, мы сможем дать им немного времени, ведь мы еще кого-то ждем? — спросила я, надеясь на отрицательный ответ.       — Нет, я приглашал Александра, хотел, чтобы он поприсутствовал. Пусть он больше и не акционер, но он все еще часть семьи. Я сделал все, что мог. — Павел развел руками, подтверждая только что сказанные слова.       — Павел Олегович, Саша очень занят, он обо всем узнает от нас, не переживайте. Такой уж он человек, не удержать на месте, горы бы свернул…       — Да руки пачкать не хочет, — себе под нос, но так, чтобы услышали все, продолжил оправдания Киры Малиновский.       — Дядька, — огорченно обратилась к нему Кристина. — Ты стал таким букой, невозможно слушать. Сашенька, между прочим, решил заняться новым делом. Мы должны уважать его выбор и всячески поддерживать.       — Кристиночка, — ответил Малиновский, приложив руку к сердцу, — я поддерживаю, но очень глубоко внутри. И поддерживал бы еще больше, если бы наш обожаемый Саша…       — …нька! — резко вставила она.       — … не собрался заняться новым делом, лишь бы не отвечать за то, что он тут наворотил.       Обе Воропаевых скучающе на него посмотрели, Павел попросил прощения за некрасивую сцену перед нами с Юлианой. Этого хватило, чтобы усмирить пыл спорщиков. Малиновский поднял обе руки, принимая капитуляцию, а Кристина, желая оставить последнее слово за собой, прошептала с видом знатока:       — Мне кажется, после женитьбы твои замечания о Сашеньке стали еще токсичнее.       Я же в это время думала только о том, что Александр не почтит нас сегодня своим присутствием, которое мне всегда казалось более ядовитым, чем слова Малиновского, что бы ни было в нашем с ним прошлом. Мне такой расклад был только по душе.       Филин и Рулин подошли как раз в тот момент, когда я уже была в отчаянии и собиралась отлучиться, чтобы попробовать дозвониться до любого из них. Своим появлением они избавили присутствующих от обязательства вести праздную беседу и позволили заняться делом, ради которого и было придумано мое мучение — встреча с акционерами.       Я обманывала себя, когда говорила, что мне тяжко присутствие всех этих людей. Напротив, сегодня они собрали все свои силы и не позволили себе, как бы ни относились ко мне, даже грубого слова, любезно беседуя или храня молчание. Нужно признать, к прощанию с «Никамодой» и всем, что с ней связано, они подошли со всей ответственностью.       Юлиана мельком бросала взгляды на меня и Андрея. Что делал в этот момент Жданов-младший, оставалось для меня загадкой, ведь я запретила себе смотреть в его сторону. Мне казалось, что на моем лице большими жирными буквами был написан мой секрет, а в ладонях, крепко сцепленных под огромным столом конференц-зала, чувствовалась совсем не кажущаяся дрожь.       Как я уже сказала, с приходом моих адвокатов мы занялись делом. Павел взял вступительное слово, после чего отдал бразды правления юристам. Я отвлеклась, задумавшись, почему мы не дождались Маргариту, но решила не озвучивать свой вопрос — она так же, как и Александр, имела право не присутствовать. Лишь позже я узнала, насколько ошибалась.       Встреча тянулась мучительно медленно, хотя, возможно, мое ощущение было связано с присутствием Андрея в одной комнате со мной. После стольких лет впервые так близко. Само собрание не могло длиться долго, ведь нам всего-навсего нужно было подписать пару бумаг об отсутствии взаимных претензий. Но оно длилось.       Еще дома Зорькин строго-настрого наказал мне внимательно слушать все, что будут говорить юристы, и еще более внимательно читать бумаги, которые предложит мне руководство «Зималетто». Но у меня ничего не выходило, все мысли были связаны с мужчиной, что с самого начала нашей встречи не сказал ни слова, и с моей большой тайной, которую я скрыла очень давно. Я не успевала думать, насколько сильна была моя обида в день, когда я в последний раз была в этих стенах.       Вскоре я прекратила даже пытаться понять, чем были заняты адвокаты, полностью им доверившись и радуясь, что рядом со мной Юлиана — на нее я всегда могла положиться. Она с готовностью приняла бумаги от Филина и передала их мне, чтобы я поставила свою подпись.       — Ну а чтобы завершить процесс ликвидации «Никамоды», позже мы встретимся в частном порядке с Екатериной Валерьевной, основной пакет документов уже собран. Господа, предлагаю считать эту минуту новым началом свободного плавания для «Зималетто», — провозгласил Рулин, первым зааплодировав.       — Не смог бы сказать лучше, — ответил Жданов-старший, присоединяясь. Его счастливая улыбка была смазана подступающими слезами, которые он быстро смахнул длинными пальцами. Он обратил свой взгляд на пустующее кресло около себя и произнес, стараясь снова улыбнуться: — Марго тоже была бы рада это слышать.       Это было выше моих сил. Как будто кто-то неожиданно дал мне пощечину, заставив резко обернуться к Андрею. Казалось, остальные не заметили последних слов Павла Олеговича. Настолько будничной была реакция окружавших меня людей.       И я поняла почему. Ведь из всех присутствующих я одна была не в курсе.       Глаза Андрея магнитом встретились с моими. И то, что мне открылось в этом горьком шоколаде, я предпочла бы никогда не видеть. Это был человек, стоящий на палубе тонущего корабля. Пусть он всегда был закрытой книгой для меня, ведь я никогда не узнала бы о его лжи, если бы не прочла ту инструкцию. Но слова Павла Олеговича разрезали воздух слишком неожиданно, и Андрей не успел спрятаться ни за одной из своих многочисленных масок. Печаль, что плескалась в его потухших глазах, чуть не подорвала мою решимость, вернув меня на много лет назад. К счастью, Андрей первым пришел в себя, закрыв передо мной железный занавес, и отвел взгляд, когда Павел поднялся со своего места и заговорил, обращаясь ко всем:       — Я благодарю вас всех за это собрание. Наверное, оно было необходимо больше мне, чем вам. Спасибо, что уважили просьбу старика. «Зималетто» за последние годы пережило очень многое, но я рад, что этот корабль не только не потонул, но и набирает скорость. После всего, через что мы прошли, я особенно рад сказать, что компания в руках надежного капитана. — Павел опустил ладонь на плечо сына. — А сейчас прошу меня простить, мне пора в аэропорт.       Казалось, никому не нужно было повторять дважды. Мои адвокаты, пообещав связаться со мной позже, покинули зал заседаний вместе со своим коллегой. Малиновский, сердечно пожав руку Жданову-старшему, быстро раскланялся. Кристина, умолявшая всех срочно потратить положительную энергию вкусно отобедав, не нашла единомышленников и ждала у выхода сестру.       — Андрей, проводи меня, пожалуйста, до такси, — произнес Павел.       Все, кто остался в конференц-зале, обратили свое внимание на Андрея. В наступившей тишине, незаметной только для Жданова-старшего, велся какой-то немой диалог. Юлиана бросала взгляды на меня. Кира украдкой переводила взгляд с меня на Андрея. Это длилось непродолжительную секунду, но бьющийся механизм внутри меня ускорился на пару ударов.       — Не надо такси, Па, я сам тебя отвезу, — отрезал Андрей все еще чужим голосом, не отвечая ни одним глазам, что смотрели на него в данную минуту.       — Вот и хорошо. Кира, тогда проводишь нас? Я бы хотел поговорить с вами обоими, пока я еще здесь. — Тепло обнявшись с Кристиной, Павел обернулся к нам с Юлианой, все еще занимавшим свои места. — Благодарю вас, Екатерина Валерьевна. Юлиана, я всегда говорил, что ты луч света в…       — Модном царстве! — поддержала его Юлиана, тревожно поглядывая в мою сторону. — Я рада и за «Зималетто», и за себя, ведь впереди еще не одна коллекция. Остальные мои клиенты, наверное, обижались бы на меня, если бы знали, сколько времени я провожу здесь. Но ничего не могу с собой поделать.       Благодаря ее речи, мне не нужно было что-либо говорить.       — Я искренне рад это слышать. До свидания.       И вчетвером они покинули конференц-зал. Так же как появился, Андрей ушел последним, кивнув на прощание Юлиане и в первый раз за все собрание обратившись ко мне напрямую:       — Я рад этой встрече. Спасибо и всего доброго, Катя.       Мне ничего не оставалось, как ответить:       — Всего доброго.       Прошли пара минут в тишине, ни я, ни Юлиана не спешили что-то друг другу говорить. За это время я пыталась понять, чего ожидала от встречи Виноградова, и удивил ли ее исход. Но на самом деле мне было сложно разобраться в своих ожиданиях и чувствах.       — Ну как ты? — спросила наконец она.       Я подалась вперед, положив голову на вытянутые руки.       — Пока не поняла. — Мой голос звучал слишком громко в пустом помещении.       — Признайся, что ты ожидала другого. Что он захочет с тобой поговорить, извиниться за прошлые грехи.       — Я ожидала другого Андрея. — Я резко подняла голову. — Это уже не тот человек, что остался здесь столько лет назад. Я не узнаю его, даже его голос. Юлиана, неужели ты ничего не заметила?       Юлиана смотрела на меня понимающе, но все-таки возразила:       — Я не знаю, какие перемены должна видеть в Жданове. Я общалась с ним в периоды выхода коллекций. Конечно, я не могла не заметить, что он стал уделять больше времени работе, разбираться в мельчайших подробностях сам, а не переваливать все на чужие плечи. — В доказательство своих слов она дотронулась до моего плеча. — Но так и должно было случиться, разве нет? Возраст должен был выбить из него ребячество и несерьезность. Ты видишь его впервые с того дня, поэтому перемены так сильно бросаются тебе в глаза. К тому же вспомни, что ты сказала, когда мы приехали сюда, и порадуйся, что все прошло по твоему плану.       — Я радуюсь, — фальшиво ответила я. — Но я не думала, что время изменит его так сильно.       — Катя, я не утверждаю, что я — истина в последней инстанции. В конце концов, причины могли быть и другими. Но только все эти годы я была другом тебе, а с господином Ждановым меня связывала работа. Это не одно и то же. К тому же я прекрасно знаю, что поводов повзрослеть у него было немало.       — Я не слышала ничего о Маргарите. Я всегда избегала новостей от «Зималетто».       Теплая ладонь Юлианы успокаивающе погладила меня по спине.       — Я знаю. Именно поэтому я никогда не заговаривала об этом.       — Спасибо.       Я не знала точно, за что благодарила Юлиану: за сегодняшний день или за все эти годы, что прошли для меня в блаженном неведении. Знала только, что слишком многим ей обязана.       — Ты готова ехать? — спустя еще пару минут спросила Юлиана.       — Мне, наверное, лучше побыть одной. Хочу сделать еще одно дело, пока я здесь.       — Уверена?       — Да, я все равно не встречу здесь Андрея. Это не надолго, а потом я сразу поеду домой. Хочу разложить все по полочкам, чтобы больше к этому не возвращаться.       Юлиана прекрасно знала, что на осознание важных моментов моей жизни мне нужно личное пространство и время, проведенное в одиночестве. После моего утвердительного ответа на ее вопрос она покинула меня, за что моя благодарность к ней возросла еще больше.       Оставшись одна, я не стала терять времени, чтобы кто-то успел найти меня здесь. Мне не хотелось никому объяснять, почему я не сбежала из этого здания сломя голову, как планировала. Я все еще думала о действиях Андрея, но решила воспользоваться его отсутствием на рабочем месте.       Взявшись за ручку двери, ведущей из конференц-зала в кабинет президента, я оставила свои ожидания позади. Я больше не хотела представлять, что хочу там увидеть, и самое главное — что могу. Я просто знала, что уйти спокойно, не взглянув на место, которое так долго не отпускало меня, у меня не получится. Даже в самых смелых мечтах я не могла представить, что у меня будет возможность пройтись по кабинету в полном одиночестве.       Его кабинет был кабинетом моего старого «Зималетто», которое я покинула и вычеркнула из своей жизни. Толика грусти и тепла разлилась в моих жилах, когда я не увидела разительных перемен в единственном месте, где чаще всего бывала. Правда, некоторые вещи были заменены из-за пришествия в негодность старых, полагала я. На месте старого офисного кресла Андрея стояло новое, более массивное и мягкое на вид. По другую сторону от его стола уже не находился одинокий стул, который часто занимал Малиновский в свои визиты. К столу была приставлена дополнительная секция, вокруг которой могли разместиться, по крайней мере, два человека. Но все остальные предметы остались там же, где я видела их в последний раз. Бронзовые лев и орел не покинули привычных мест, красные кресла все так же были приставлены к стеклянному столику, заваленному, впрочем, бумагами.       Рассматривая привычную обстановку, претерпевшую все-таки несколько изменений, я видела себя и Андрея в разные периоды нашей с ним работы. Здесь он сделал мне искусственное дыхание, резким движением сбросив все, что находилось у него на столе. Здесь же я увидела розовый пакет, в котором лежала инструкция по моему совращению. Здесь я поцеловала его последний раз за день до совета директоров.       Мне было сложно понять себя еще тогда. Я прекрасно осознавала, что потом это будет рвать меня на куски, но поддавалась бессмысленному порыву. Я была наивной, ведь меня до последнего мучили сомнения, когда я заглядывала в его глаза и видела в них что-то неясное, что-то притягивающее и противоречивое. Я уже говорила о его масках, в которых, по всей видимости, он мог путаться сам.       Прошло намного больше пары минут, которые я себе обещала, а я все еще находилась там, где быть мне было не положено. Я чувствовала себя преступницей, подглядывающей в чужое окно. Но я ничего не могла с собой поделать и хотела попрощаться с этим местом как следует и уже навсегда.       Я слишком поздно осознала, что, возможно, нахожусь здесь не одна. Ведь когда-то в этом кабинете могли работать два человека.       Дверь в мою каморку была закрыта. Я с сомнением подумала, что эта каморка стала чьей-то и уже никак не может называться моей. Любопытство пересилило страх встретиться с чужой парой глаз или, наоборот, со знакомым человеком. Я прислушалась, из-за двери не исходило ни одного звука: ни стука клавиш клавиатуры, ни перелистывания папок. Стояла мертвая тишина.       В каморке, как и в кабинете президента, никого не было. Я так и не поняла, что почувствовала — облегчение, что могу свободно побывать на моем бывшем месте работы не будучи замеченной, или разочарование оттого, что здесь, по-видимому, кроме меня, никто не работал. Мой стол по-прежнему стоял там, где я видела его в свой последний день. Картина, что подарили мне женсовет, Федя и Потапкин, стояла повернутой «лицом» к высокому шкафу. Табурет-лестница, необходимый, чтобы доставать до верхних полок, никуда не исчез. Я заметила прибавившиеся стеллажи с разложенными папками в дальнем углу и пыль, что скопилась на поверхностях. На крючке справа от двери кто-то забыл маленький черный зонтик.       Эта комната была заброшена и использовалась по прямому назначению — для хранения уже ненужных вещей. Я с печалью поняла, что это рабочее место вычеркнули из жизни ровно тогда, когда я избавила «Зималетто» и некоторых его обитателей от своего присутствия.       Мое кресло все еще стояло придвинутым к столу. Я прошла к нему, забыв, что мне нужно поскорее отсюда исчезнуть. Но мне хотелось еще несколько минут побыть там, чтобы осознание, что я была безболезненно вычеркнута из жизни Андрея — намного легче, чем он был вычеркнут из моей — осело и закрепилось навсегда в моем мозгу.       Я знаю, что какое-то время его мучила совесть, Коля рассказывал о своих походах на собрания, когда я вернулась из Египта. Так происходит всегда, когда ты знаешь, что поступал плохо. Ведь трудно признавать, что ты, а не кто-то другой, способен на гнусные поступки, на обман и притворство. Но потом, как и должно было случиться, Андрей понял, что не потерял кого-то важного. И просто продолжил жить дальше. Подозреваю, что какое-то время он не появлялся здесь. Все, что произошло тогда с нами, не могло не оставить отпечаток на его жизни. Потом он удивлялся, как вообще могло такое случиться. Дальше он наверняка возненавидел меня за то, что я открыла его обман на совете, подпортив ему существование. А когда проблемы с компанией и в семье устаканились, он, разумеется, испытал облегчение от моего исчезновения. И какое-то время спустя просто вернулся сюда и оставил кипу бумаг, что были ему уже не нужны.       Я так живо представила этот момент, что испугалась, когда услышала шаги по ту сторону двери. Они приближались очень медленно к не до конца закрытой двери. Я неслышно чертыхнулась, осознав, что машинально включила лампу, когда оказалась здесь, чем и обнаружила себя для человека, вошедшего в кабинет. Но было слишком поздно, у меня осталось совсем немного времени попросить кого бы то ни было, кто помогает в минуты отчаяния, чтобы человеком, приближающимся к двери каморки, оказался не Андрей.       Мое сердце снова ускорило бег. В ушах отдавался стук мерно ударяющихся о пол шагов. Дверь медленно открылась.       — Я подозревала, что смогу найти вас здесь, — произнесла Кира, сложив руки в карманы свободных брюк. В ее голосе я не услышала упрека, но поспешила на выход.       — Извините, Кира Юрьевна, я уже ухожу.       — Вы не так поняли. Я прошу вас задержаться еще ненадолго, мне нужно сказать вам несколько слов. — Она придвинула табурет-лестницу к противоположной стороне моего бывшего стола, где раньше часто сидел передо мной Андрей. И прибавила, взглянув мне в глаза: — Пожалуйста, Катя. Позвольте мне сказать то, о чем, я думала, никогда не смогу вам рассказать.       Она присела, заметно нервничая. Это и тот факт, что она попросила меня не уходить, застигли меня врасплох.       Правой рукой Кира притронулась к своей серьге. В свете единственного источника освещения — настольной лампы — блеснуло ее обручальное кольцо.       Я снова вернулась на свое место и приготовилась выслушать незнакомку, похожую на женщину, которую я знала много лет назад.