Два лепестка моли. И сжечь все к чертям

Драко открыл глаза из-за раздражающего синего свечения. Даже сквозь веки зрачки реагировали на этот свет. Патронус Блейза размахивал крыльями прямо над головой Малфоя. Он вытянул руку, чтобы коснуться красивой синей гарпии. Каково это, хранить в душе частичку чего-то прекрасного и счастливого, чтобы вызывать нечто подобное? Малфой много об этом думал. Даже пытался, но у него никогда не выходило найти в рваных воспоминаниях что-то хорошее. Что-то, что родило бы на свет патронус. Интересно, каким бы он был? Гарпия рассеялась. Драко посмотрел на часы и понял, зачем Забини это сделал. Он проспал занятие на добрых двадцать минут. Стоило ли теперь вообще на него идти? Наверное, это первый раз за много месяцев, когда он выспался. Без ужасных снов, без беспощадной тянущей боли в висках. Драко просто спал… И непонятным было то, что этому поспособствовала Грейнджер. Из всех возможных людей… именно ей удавалось уничтожать в нём то разрушение, что было внутри. Драко посмотрел на свои предплечья. Искал хоть какой-то намёк на то, что они все сделали на четвёртом курсе. Почему у него не было ответной метки? Не было её слов, которые Гермиона должна была произнести. Всё дело в обете? В том, что Малфой обречён на неизбежное — смерть от невыполнения обещания? Он боялся этого нового, растущего внутри него чувства. Чувства облегчения. Боялся, что Гермиона способна его спасти. Способна вылечить. Всё, что она делала, было безвозмездно. Было просто так. Драко тут же прикусил язык от этих мыслей. Она сказала, что если он умрёт, то и ей будет плохо… …всего лишь беспокойство о себе. Всего-то… Но во всей этой кровавой каше в голове Грейнджер дарила ему успокоение. С ней он не пытался дышать. Да и никому не нужно учиться дышать, ведь это несложно… разве что не заново. Она вдыхала в него чистый воздух, не испорченный смертью. Драко вошёл в кабинет на оставшиеся полчаса урока, схватил от Аберфорта минус десять очков и сел на свободную последнюю парту. Посмотрел в учебник, но ощутил взгляды на себе. Так было всегда. Словно от него ожидали чего-то дикого. Чего-то невообразимо плохого. Но не она, чёрт возьми… Малфой медленно поднял голову, посмотрел вперёд и ударился о её взгляд и, Салазар, улыбку. Грейнджер, сидя в полуобороте, делала вид, что искала что-то в сумке, и как только их взгляды сцепились в ожоге, который приклеил их намертво — она чуть приподняла руку, махнула ему и сразу отвернулась, будто знала, что он не ответит. Не ответит же? Он не знал, как на это реагировать. Он не знал, как себя вести. Он ничего об этом не знал. Конечно, он сделал всё возможное после их секса в слизеринском вагоне. Сделал всё, как должно было быть. Укрыл её, чтобы она не замерзла. Вышел в коридор, чтобы она не дышала дымом. Проводил её до школы. А дальше… а дальше, дьявол, он не знал. И, наверное, сожалел, что вся его вежливость выглядела как… знак внимания? Что она думала сейчас, когда поворачивалась к нему и улыбалась? Неужели Грейнджер на что-то понадеялась? Драко выдохнул, откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Попытался сосредоточиться на лекции Дамблдора, но это совершенно не выходило. Он посмотрел по сторонам в надежде отвлечься от мыслей, летающих вокруг неё. Посмотрел на Блейза и Пэнси, сидящих впереди него через две парты. Паркинсон, подперев щеку кулаком, что-то вычерчивала пером на пергаменте, изредка посматривая вправо. Ну конечно, куда ещё ей смотреть как не на Поттера, который, вообще не стесняясь, смотрел на неё в ответ. Малфой поморщился, как вдруг его добил Забини, который пальцем провёл по своей метке на предплечье. И как только Драко хотел посмеяться про себя над этими идиотами, то вдруг понял своё отличие от них. Друзья давно ушли вперёд, когда он не сделал ни шагу. Он всё там же. На мосту. Ловит Нарциссу, которая падает замертво. Вот в чём разница. Будто его накрыли сверху банкой. Малфой чувствовал запах смерти, а всё его окружение там, за стеклом, строило новые жизни. Драко вновь посмотрел на Гермиону. Она пихнула плечом Гарри, улыбнулась. Провела кончиком пера по своим губам. Он вспомнил их вкус и сразу сглотнул. Чисто рефлекторно. С самой их первой встречи она всё ближе подбиралась к нему, как бы он ни сопротивлялся. Однажды он помог ей. Помог забыть то ужасное, что она сделала. Забыть ужас, который рухнул на неё, придавливая гнилой крышей. И сейчас… сейчас Гермиона помогала ему. Что это? Судьба или проклятье? Нет. Он был не готов брать ответственность за чьё-то счастье. Не готов был ломать его. Он не такой, как отец. Не подонок. Не разрушитель. Драко не хотел, чтобы на него однажды посмотрели с ненавистью. Точно так же, как он смотрел на Люциуса в зале суда. Он просто не выдержит. А это может случиться, если Грейнджер пострадает. Малфой вспомнил Лютный переулок, то, как у него раскроилось по швам дыхание от мысли, что Гермиона могла пострадать. Вспомнил свой гнев, который закипал в венах. Вспомнил, как нагревался шар авады в его ладони, готовый выстрелить. Знал, что бесполезно. Скорее, рефлекс — защитить ту, которая не заслуживала всего этого. Ему нужно сделать всё, что угодно, чтобы их с Гермионой связь так и оставалась на уровне инстинктов. На уровне обыкновенной похоти. Чтобы никому из них не было в конце больно. А конец будет. Всё когда-то кончается… Колокол оповестил о завершении урока. Аберфорт задал повторить тему урока к следующему занятию, пригрозив тестом. Драко на периферии взгляда заметил, как Гермиона посмотрела на него, спешно собираясь. Поворот головы, и… Блядство. Он не мог к этому привыкнуть. Нельзя. Её улыбка мягкая. Так нельзя смотреть на него. Так неправильно. Спасение пришло в лице Теодора, который протянул ей раскрытый учебник и что-то спросил. И эта доля секунды длилась вечность. Ту самую, пока в их взглядах всё становилось ясно. Её огорчение. Его облегчение… Малфою вдруг до ужаса захотелось закурить. Странно, но к нему возвращался аппетит. Чувство голода укутывало его с самого утра, когда он проспал и завтрак, и половину занятия. В Большой зал Драко спускался с намерением забить пустой желудок и успокоиться. Пенси извинилась перед ним, потому что захотела сесть с Асторией и обсудить планы на Рождество. Но Малфой сразу понял, что сидеть с Асторией равно сидеть на середине стола: напротив Поттера. — Почему бы тебе не сесть сразу к нему на колени? — подразнил её Драко, когда она уже отошла в сторону. Но Пенси остановилась, обернулась и совершенно спокойным голосом ответила: — Это будет вечером. Приятного аппетита. Малфой подавил улыбку, убедившись в том, что не удалось её смутить. Он положил себе большую порцию картофельного пюре, мазнул взглядом по блюдам с мясом, выбирая, что бы хотел съесть. По плечу его ударила крепкая ладонь Блейза. — Поздравь меня, — он уселся рядом. — Меня назначили куратором рождественской вечеринки. Кто-то сказал Макгонагалл, что я справляюсь с этим на «ура». Видимо, сейчас всем необходим праздник. Что на тебя заказывать? Виски? Ликер? Забини достал маленький блокнот, больше походивший на старую потрёпанную книжку. Драко приподнял бровь, удивившись поменявшемуся вкусу друга в канцелярии. Раньше были дорогие кожаные блокноты из волшебного люкса, но это… — Вторичное использование бумаги помогает не загрязнять среду, — отчеканил Блейз, открывая блокнот. Малфой улыбнулся, положил на плечо друга руку, подбадривающе уточняя: — Лавгуд подарила? — Да… — выдохнул Забини. — Но она сделала это своими руками! — исправился он, защищая её. — Тебе вообще когда-нибудь дарили что-то, сделанное своими руками? Драко ехидно ухмыльнулся. — Салазар. Отъебись, — засмеялся Блейз. — Даже не отвечай! Малфой обернулся на уханье влетающих сов. Шуршание крыльев разнеслось по залу. Письма подлетали к получателям, и в это самое время, когда Драко, казалось бы, ничего не ждал, рядом с ним упали несколько тяжёлых конвертов. По печати сразу было видно, что это из министерства. — Опять хотят что-то продать из твоего дома? — нахмурился Забини. — Сколько можно! Драко пожал плечами и разрезал конверт ножом, не заботясь о том, что испачкает содержимое. Лучше сжечь. И поскорее. Бегло прочитав о новых лотах, выставленных на аукцион, он понял, что это простое официальное уведомление. Ублюдки из министерства будто насмехались над ним. Кусали от его фамилии и всего, что осталось от его семьи, по огромному куску. Вырывали с мясом и глотали не прожевывая. — Слушай… — Блейз подвинулся ближе. Задел два конверта на скамейке между ними, сдвинув верхний чуть в сторону, открывая цвет нижнего. — Я тут с тобой хотел кое о чём поговорить… Это важно. Но Драко не слышал его. Он смотрел вниз. На чёрный конверт из Азкабана. Смотрел и чувствовал, что всё становилось таким же тёмным и зловещим, как то место, откуда прибыло письмо. Малфой наконец решился. Просто чтобы убедиться, просто чтобы знать — вдруг это оповещение о смерти… — Блейз, — он встал с места. — Давай позже поговорим? Забини, увидев в его руках причину этого тона, кивнул, безмолвно соглашаясь. Драко переступил через скамейку и направился к выходу из Большого зала, чтобы уединиться. Чтобы никто больше не видел его эмоций. Он спрятался за колонну в коридоре, слыша разговоры проходящих мимо учеников. Его пальцы предательски дрожали. Дыхание застряло в глотке, когда взгляд распознал до боли знакомый почерк. «Значит, не сдох». «Здравствуй, сын. Я опечален, что ты игнорируешь мои письма. Надеюсь, в этот раз ты прочитаешь его. Я хочу, чтобы ты нанял мне частного адвоката, чтобы моё дело пересмотрели. Появились новые обстоятельства. Один из здешних заключённых вышел раньше срока за примерное поведение. Это может сработать и со мной. Я придерживаюсь правил и ни разу не допустил выговора в свою сторону. Я требую от тебя помощи, как от сына. Ведь мы семья? Я знаю, что твоя мать открыла счёт в банке на твоё и её имя. Я знаю, что у тебя есть сбережения. Это и мои деньги. Если бы не я…» Дальше он читать не стал. Руку обожгло пламя вспыхнувшего пергамента. Малфой с каким-то наслаждением смотрел на то, как в руке тлела бумага. С наслаждением обжигался этим огнём, пока его за руку не дёрнули в сторону, сбрасывая на пол бывший письмом обгорелый лист. — Господи! С ума сошёл? — Гермиона затаптывала ботинком остатки пепла, оглядываясь по сторонам — не заметил ли кто-то всё, что сейчас произошло. Драко всё ещё смотрел в пол. Чувствовал закипающую злость внутри себя. Как он посмел? Как этот ублюдок посмел? После всего, что он сделал, выйти за хорошее поведение? С его предлогом — «если бы не я». «Гори в аду, как это письмо…» Хотелось дышать, но получалось только задыхаться. Хотелось рвать глотку криком, но получалось лишь рычать от отчаяния. Хотелось выдрать эти минуты из собственной памяти и не знать содержания письма. Хотелось. Хотелось. Хотелось. Он даже не сразу почувствовал, как его пальцы переплелись с её пальцами. Не почувствовал, как легко она потянула его за собой. Не почувствовал, как его усадили на скамейку. Не почувствовал морозного воздуха в лёгких. И не почувствовал, как снег осел прямо на его одежду. Гермиона стояла чуть позади, словно прикрывая его спину. Ждала, пока он придёт в себя. Во дворе школы никого не было. Здесь тихо. Падающие крупные хлопья снега приглушали любой звук. Даже его быстрое дыхание. Его ударило какой-то силой. Драко сломался — резко, как стрела, пробивающая кость. И он больше не мог молчать. Больше не мог терпеть. — Думаешь, я похож на него? — изо рта вырвалось густое облако пара. Он услышал, как позади заскрипел снег от её неловкого шага к нему. Но ближе она не подошла. Он её просто чувствовал. — Нет. Ответ короткий, быстрый. Без секунд на раздумывание. Даже хотелось верить. Но кому он врал? — Когда-то ты смотрела на меня так же, как сейчас я смотрю на отца… Гермиона обошла его, стряхнула снег со скамейки и села рядом. Драко чувствовал расползающееся тепло от одежды, которую она заколдовала для него. — Когда-то ты смотрел на меня так же, как смотрел твой отец… И он ощутил, как таяла его злость. Как ей это удавалось? Находить нужные слова. Уметь моментально остужать ад в башке. — Ключевое слово «когда-то», — повторила она. — Всё меняется. И ты. И я. — Ты всё ещё можешь рассказать в министерство о моей магии, — тянул своё Драко. — Ты всё ещё можешь сделать так, чтобы я замолчала. Они опять начали какую-то идиотскую игру в поддавки. Которая, на удивление, нравилась ему. Это ещё один факт, который Малфой открыл для себя, находясь рядом с Гермионой. И он знал, как мог сделать так, чтобы она не открыла свой рот. Он знал, он пробовал это. И это не обливиейт. Проще заткнуть её рот своим языком, наслаждаясь её дыханием, щекочущим его лицо. Он опустил локти на колени, зарываясь пальцами в волосы. Посмотрел под ноги, на ровные следы от своих туфлель. Смотрел куда угодно, но не в её сторону, потому что знал, что взгляд соскользнёт ниже — просто чтобы убедиться, что губы Грейнджер вновь сухие. Убедиться в том, что ему захочется их искусать. — Почему ты сказал, что о нас никто не должен узнать? Он чувствовал в её голосе эту нотку беспокойства. Словно этот вопрос давно посещал её и теперь нашёл выход. — Как думаешь, — он задрал рукав рубашки, пальцем зацепил воздух, и через секунду начал царапать кожу. Еще и еще. С силой пока на этом месте не появилась светящаяся нить обета, — можно от этого избавиться? Гермиона молчала, ковыряя ногтем большой палец. Нервничала. — Зачем говорить о том, что не продержится долго? — давил Драко. Лучше так, чем давать надежду. Ей. — Зачем рассказывать о том, что ложно? Вот теперь она смотрела прямо на него и хмурилась. — Не говори, что всё, что ты чувствуешь — настоящее. Это всего лишь влечение, — он кивнул на её руку. — Это всего лишь идиотская игра, которая сама сыграла с нами плохую шутку. Ты же сама переживала за это? Я не прав? Ты мне говорила, что будет с тобой, если я… — он замолчал, — пропаду. — Я сотру её, — быстро ответила она, но, казалось, сама в это не верила. Малфой хмыкнул и потянулся к пачке сигарет. — Сотрёшь? Что же ты до этого так не сделала? Если это из-за секса, то поверь, найдётся ещё десяток кандидатов на то, чтобы залезть к тебе в трусы. Грейнджер дёрнулась. Дёрнулась, чтобы встать с места, выхватить из его рук сигарету, сжать её в ладони и кинуть табачную труху прямо ему в лицо. Малфой наблюдал за этим с издёвкой. Лучше так. Вот её ненавистный взгляд, полный разочарования. — Тебе не надоело убегать? — спросила она с каким-то надломом. И, не дожидаясь ответа, ушла. Он не знал, пожалеет ли о своих словах. Сейчас же он жалел, что стало вдруг очень холодно после её ухода.

***

Драко два дня удивлялся тому, каким большим оказался Хогвартс. Словно он никогда здесь не был. Удивлялся, что в некоторых коридорах толпились люди, а через секунду все куда-то исчезали. Он удивлялся, когда с астрономической башни замечал столь многих учеников, которые прогуливались вдоль озера, пока он травил лёгкие дымом. До сих пор удивлялся плавающему расписанию, которое менялось каждую неделю. Ещё Драко удивлялся тому, что в Большом зале во время ужина всё больше людей толпились и переходили от стола к столу, смеялись, ругались и тут же мирились. И наконец… На третий день он удивлялся тому, что ни разу не встретил её… Удивлялся своему бесполезному поиску взгляда. Грейнджер не было уже три дня. Сначала это было каким-то облегчением. После их последнего разговора она словно сквозь землю провалилась, но всё её окружение вело себя как обычно. Поттер часами пропадал на поле, а на уроках сидел с Невиллом. Но на третий день, когда Драко уже понял, что происходило что-то не то, он напрягся. Была ли это боязнь за неё или ощущение сожаления за свои слова — он не знал. Но больше терпеть не мог. Малфой вскинул руку, глядя вверх, в небо, на то, как Гарри спикировал к снитчу, но упустил его. Ухмыльнулся, но всё же спрятал улыбку, когда Поттер подлетел к нему. — Что такое? — запыхавшись, спросил Гарри. — Меня поставили с Грейнджер на зачёт по зельям, — эта заготовка была вызубрена наизусть, пока Малфой шёл на поле. — Где она? Поттер нахмурился, вытер рукавом пот со лба и спрыгнул с метлы. — Она в больничном крыле… — подойдя ближе, сказал он. Первое, что произошло — Малфой уронил нервный смешок, чисто автоматически. Но потом по голове ударило сильнейшее беспокойство. Зная всю их историю, зная о том, что где-то в Лондоне бродила психически больная Мортифера, которая могла узнать о них, Драко напрягся. Ощутил, как окаменели мышцы в теле, но голос не дрогнул: — Что случилось? Гарри снял очки и вытер их о рукав. — Сильная простуда. Сказала, что вышла во двор раздетой… Изнутри отпустило. На пару секунд наступила тишина. Драко кивнул и, ничего не ответив, зашагал обратно в Хогвартс. Драко удивлялся… Удивлялся тому, какого чёрта его это беспокоило. Удивлялся своему внезапному испугу. Удивлялся желанию пойти в больничное крыло и стрельнуть в неё каким-нибудь обжигающим заклинанием, потому что какого хрена она согрела его одежду, но не позаботилась о себе? Удивлялся тому, что чувствовал себя вдвойне униженным. Самим же. Своим сожалением, которое сейчас было ни к месту. Блять. К девяти часам вечера Малфой понял, что не выдержит больше напора вдруг проснувшейся совести. Все последние месяцы вообще не поддавались логике, после того, как на его горизонте появилась она. Драко надеялся на Блейза, который мог бы сейчас войти в спальню и занять его мозги какой-нибудь ерундой, но друг, как назло, где-то пропадал. Он ощутил, как начало стрелять в затылке. Ощутил, что скоро его ударит приступ, и осознал, что после последнего секса прошло больше пяти дней и действие заканчивалось. Нужна была новая доза… Господи. Шаги размеренные. Он отбивал каблуками туфель полы коридоров, пока шёл туда, где, возможно, его не ждали. После всего сказанного. Блядство. Он злился больше на себя, чем на неё. На это её вечное «прощение». Её тягу к нему. Но почему же сейчас он сам шёл к Грейнджер, ощущая ту же самую тягу в её сторону? В зону её расположения, чтобы просто посмотреть. Чтобы просто… А что дальше — он не знал. Скорее, просто запрещал себе развивать мысль. Он не верил в надежду. Да и что ему светит? — О! Мистер Малфой! Драко притормозил, когда из-за ближайшей двери вышли двое мужчин. Ангра сразу протянул ему руку для рукопожатия и улыбнулся, когда Слизнорт отделался скупым приветствием, глядя по сторонам. — Добрый вечер, — отчеканил Драко, пытаясь обойти двух стариков. — Молодой человек, — улыбнулся Варрис, — вы играете в волшебный покер? Малфой ненавидел карты, потому что их любил Люциус. Он часто устраивал вечера азартных игр прямо в мэноре. Он покачал головой, пытаясь избежать ненужного общения. — Что ж, простите, что вас задерживаем, — извинился Ангра. — Понимаю, молодому человеку не интересно общаться со стариками. Драко хотел как-то отшутиться, но в голове оказалось предательски пусто. Точнее, мысли были направлены совсем не в эту сторону. Они разошлись, и Малфой посмотрел на наручные часы. Прошло добрых пятнадцать минут, пока он шёл в больничное крыло. Ещё сорок пять минут до комендантского часа. Ещё есть время — просто убедиться, что Грейнджер хотя бы дышит. Он зло смеялся про себя такой мысли, пока поднимался на последний этаж. Заглянув в открытые двери, заметил, что Помфри не было на её излюбленном месте. Сейчас он ненавидел себя за эту слабость. За то, что позволит ей увидеть его… сочувствие? За то, что, возможно, опять даст ей надежду. И себе… Он обошёл двоих спящих девушек, заметив на их лицах огромные волдыри. А из-за белой ширмы в конце помещения торчала маленькая стопа с дурацким зелёным лаком на ногтях. Это он тоже запомнил… Драко пытался сосредоточиться, пока шёл к ней. Произнёс про себя оглушающее и маскирующее заклинания, погружая эти квадратные метры в невидимость и тишину. Его никто не увидит. Его никто не услышит. Грейнджер спала на спине, высунув одну ногу из-под одеяла. Её кудрявые волосы разбросаны по подушке. Казалось, она даже сопела. Когда она перестала скрывать татуировку, сделанную им? Гермиона в фирменной майке факультета Гриффиндор. Рука закинута назад, казалось, она держалась за изголовье кровати. Лепестки цветов на её предплечье собрались в бутон. Он даже не догадывался, что моли засыпали вместе с ней… Малфою стало не по себе, словно он застал слишком интимную картину. И вот только сейчас. Вот только теперь у него всплыл в голове чёткий вопрос: «Зачем я сюда пришёл?» Она дышала. Она спала и даже улыбалась во сне. Пора развернуться и уйти, но какого чёрта он стоял перед ней, как вкопанный? Драко резко задержал дыхание, когда Грейнджер во сне сделала глубокий сиплый вздох. Он наблюдал за тем, как вместе с её грудной клеткой цветы на ее руке так же будто бы вздыхали. Он никогда не видел столь красивых татуировок. Даже представить себе не мог, что у него так хорошо получится нарисовать их. Оставить на её коже зимние цветы, которые были способны на многое — обезвредить чёрную магию или некоторые проклятья. Но в то же время они считались опасным и зловещим предзнаменованием. Выбрала ли она их потому, что они стали символом другой её метки? Символом слов, сказанных им? У него океан вопросов. Но самый главный: «Что, блять, я здесь делаю?» И ответ пришёл сам по себе, когда Драко ощутил колющую боль в висках, которая напоминала о скором приступе. Он смотрел на её приоткрытые губы. Смотрел и думал, что стоило всего лишь их коснуться, чтобы избавиться от страданий, от жиреющей в нём агонии, а потом просто уйти. Просто сделать и уйти… Он склонился, стараясь не задеть мантией край кровати. Драко вдохнул запах и узнал бодроперцовое зелье. Даже просто приблизившись к её лицу, он ощутил жар. У Грейнджер температура… Просто поцеловать и уйти! Касание получилось медленным. Он чувствовал её сухие губы, ощущал на своих её выдох. И больше не сдерживался. Всё как на инстинктах. Малфой провёл языком по кромке зубов Гермионы, всосал нижнюю губу и нахмурился, ощущая всю такую же боль в висках. И когда распрямился, встретился с её сонным взглядом. — Думаю это так не работает, — её голос хриплый. Она откашлялась. Грейнджер приподнялась на локтях и потянулась к стакану, стоящему на тумбе. Драко её опередил, вложив стакан в ладонь, наблюдая, как она залпом его выпила. Наверное, сейчас нужно уйти. Гермиона облегченно выдохнула и протянула стакан ему. Словно хотела больше взаимодействовать с ним. — Наверное, этого должна хотеть и я… — сказала она. Заметив его непонимание и ступор, уточнила: — Тебе же больно? Ты для этого пришёл? Думаю, что… что поцелуй помогает, когда мы оба этого хотим. — А ты не хочешь? — вырвалось у него. — Не особо. «Ну конечно». На что он вообще надеялся? Драко выдохнул тяжело и устало, потёр переносицу, склонив голову, пряча злую усмешку, направленную самому себе. Нужно. Скорее. Уходить. Малфой развернулся, и кисть обожгла горячая ладонь Гермионы. Он посмотрел сначала на её пальцы, крепко сжимающие его руку, потом в глаза. Она спрятала взгляд, переведя его на ширму. — Останься. Просто посиди со мной… ненадолго. Хочется, блять, курить… — Просто посиди со мной, пока я не усну, — добавила она. — Раз уж ты нарушил мой сон… Драко покосился в сторону дверей, туда, где у входа громко чихнула младшекурсница. Это правильное направление взгляда. К выходу. Подальше от Грейнджер. Но как же прожигал взгляд, устремлённый прямо в его лицо. Он посмотрел на неё и сдался. — Только на пять минут, — он глянул на часы. — До отбоя немного осталось. Гермиона подогнула ноги и притянула к себе одеяло, освобождая ему место, чтобы сесть. Малфой сел на край, облокотившись о край железных поручней. Почему больничные кровати не скрипят? Он впервые об этом задумался. Ни единого звука. Или же это атмосфера давила на него? Они сидели молча, глядя в разные стороны. — Полумна сказала, что Блейз ради неё подарил её вязаные шапки своим домовикам, — Грейнджер засмеялась, но тут же закашлялась в кулак. Драко слышал об этом впервые. Как сильно он выпал из жизни, что даже не знал этого? — У его матери ещё четверо в подчинении, — ответил он. — Но я немного… — Обескуражен? Он кивнул. Они встретились глазами. Гермиона скинула одеяло и теперь обнимала колени, притянутые к груди. Её бордовые шорты слишком сильно задрались, и Малфой просто не мог не позволить себе мазнуть взглядом по бёдрам. — Как ты могла заболеть, Грейнджер? — ровным тоном, стараясь задеть её, произнёс он. — Почему согрела мою одежду, но не позаботилась о себе? — Тебе было хуже. «Тебе. Было. Хуже.» Его будто током ударило от её проникновенного взгляда и честных слов. И Драко правда не понимал, что происходило у него в голове. Раньше понимал. Агрессия. Злость. Обречённость. Но сейчас? Сейчас Грейнджер добавляла в его жизнь какие-то новые краски. Чересчур яркие, к которым нужно привыкать много лет. Но шанса она не оставляла. Делала новые наброски ядовитыми мазками. Как её ногти на ногах. Зелёные… Гермиона поджала пальцы, когда заметила, что он смотрел на её ступни. — Зелёный? — хмыкнул он, стараясь отвести тему от опасной границы, после которой начиналось то самое… сокровенное. — Фанат Слизерина? — Люблю этот цвет. Паркинсон обещала подарить мне галстук. Они говорили о друзьях, об учёбе и о погоде. Гермиона спорила с ним, в какое время года Хогвартс выглядел наиболее красивым. Драко настаивал на зиме, когда острые верхушки башен и башенок облепливали облака снега, а озеро покрывалось льдом. Он говорил о бесконечном снеге за окном, на который хотелось смотреть и смотреть. А Грейнджер говорила про осень. Говорила про дождь и утренний туман, сквозь который виднелись лишь очертания леса или школы. Говорила про стук капель по оконному стеклу… — Ты просто не видела Хогвартс с высоты в зимнее время, — он разминал шею, настаивая на своём мнении. — Я бы хотела… В груди щёлкнуло. Щёлкнула задвижка, которую Гермиона только что закрыла своими руками, заперев себя с ним наедине. В их банальном разговоре, который полон чувств. Обыкновенных, которые лежали на поверхности, но в то же время искренних. И теперь в его сознании, прогнившем насквозь обречённостью, ужасно запершило и проскользнула до дрожи страшная мысль: он, сам того не понимая, привязался к ней. Неосознанно и резко, как ломающаяся от удара ключица. Он привязался к ней. Было ли это обыкновенной человеческой сущностью? Когда двое постоянно видятся, общаются и, наконец, спят. Простое ли это привыкание, после которого он продолжал думать о ней. Начинал переживать… Как не дать этому перерасти в нечто большее? Да и вряд ли у него получится. Голова всё ещё болела. Драко прикусил щеку и хотел поскорее уйти отсюда, потому что сам не заметил, как они оба сидели на её кровати напротив друг друга: она — прижав к себе ноги, а он — по-хозяйски вытянув их вперёд. Сидели и спорили о том, как же влияла погода на Хогвартс… Бежать. Скорее и не оглядываясь — бежать. — Я пойду, — он встал с кровати, надел обувь и не решался оглянуться. — Скоро Помфри придёт. Последний предлог прозвучал как отмазка. Драко нахмурился. — Ты кое-что забыл, — шёпот ударился в спину. Сердце сжалось. Он обернулся, чтобы уточнить, о чём она говорила, хотя это было и не нужно. Драко и так всё знал. И в этот самый момент Грейнджер, поднявшись на колени и приблизившись к краю кровати, притянула его за шею, чтобы он немного нагнулся. Чтобы… Малфой позволил ей больше, чем поцелуй. Малфой позволил ей этот взгляд, с которым она впивалась в его губы. Глубокий и проникновенный, как выстрел прямо сквозь арматуру рёбер, хранившую под собой камень, который, чёрт его дери, начал биться. Удар. Удар. Удар. Прямо в её ладонь, которую Гермиона положила на его грудь. Поцелуй со вкусом лекарств. Поцелуй со вкусом её сухих губ. Поцелуй со вкусом убывающей боли в висках. Поцелуй со вкусом его поражения… Это больно — показывать ей свою раскрытую настежь душу, из-за чего его ломало. И стыдно себе признаться, что нравится, боже, нравится. Гермиона отстранилась первой. Поднесла пальцы ко рту, чуть прикасаясь к губам. — Больше не болит? — спросила она, разглядывая его лицо в поисках эмоций. — Не болит… Гермиона легла обратно в кровать и удобно устроилась, подогнув под себя одеяло. На её лице — улыбка, на которую Драко смотрел беспрерывно, а потом почувствовал её взгляд. — Тогда спокойной ночи, Драко. — И тебе, Грейнджер… Задвижка защёлкнута. Он в комнате один. С новыми открывшимися ощущениями. И ему больше не темно.

***

К пятнице Гермиона чувствовала себя лучше. Приняв от мадам Помфри большую порцию таблеток и лекарств, которые нужно было принимать ещё несколько дней, она с облегчением покинула больничное крыло. Она намеренно пропустила занятия в этот день, заранее предупредив профессоров письмами. Грейнджер поспешила в Хогсмид, чтобы аппарировать в Лондон, к маме, которая уже ждала её. Все эти дни они обменивались письмами, порой по два раза. Гермиона даже начала использовать вспомогательную магию для пера, потому что пальцы нереально болели от количества написанного. И всё это время улыбка не спадала с её лица. Просто потому что она давно не была так счастлива. Сейчас же, сидя в родительской гостиной за столом, она нервничала. Они с мамой приглушённо переговаривались, пока отец сидел на диване и смотрел футбольный матч. Это была идея Джин — пригласить Гермиону к ним домой в качестве новой знакомой, просто попить чай. Но это «просто» было для отца, чтобы у него не возникало вопросов. Для обеих женщин же это имело большее значение. Пока отец что-то выкрикивал под чей-то забитый гол, Грейнджер тихо постанывала, прикусывая губы, пытаясь не заплакать. Мама держала её за руку, рассказывала об их путешествии в Австралию. Рассказывала о смешных случаях на работе, когда у самой голос дрожал. Они в считанных метрах от того, кто не помнил собственную дочь, сидящую у него в гостиной. — Всё будет хорошо, милая… «Я знаю, мам», — так и не было озвучено. К концу вечера, когда Гермиона засобиралась обратно в школу, в сердце стрельнула какая-то отчаянная надежда. Наверное, она просто ещё не отошла от волнения. Именно поэтому у порога, когда Джин отдавала ей контейнер с домашним печеньем, Гермиона заглянула ей за плечо, чтобы увидеть папу. Чтобы… — Мистер Грейнджер? — громко произнесла она, хотя самой от страха казалось, что губы даже не пошевелились. Джон повернул голову. Встретившись с ней взглядом, он растянул губы в улыбке, быстро поднялся с дивана и направился к ним. — Прошу прощения, — он обнял за плечи Джин. — Там последние минуты остались. Совсем увлёкся. Сегодня играет… — Ваша любимая команда, — закончила за него Гермиона. Отец чуть сдвинул брови, но, скорее, от удивления. Посмотрел на жену и вновь заулыбался. — Всё верно, это Джин вам сказала? — он взглянул на Гермиону. — Нам даже удалось однажды побывать на их игре и… Боже… Вот сейчас… — Да, я помню это. Как мы все вместе ездили в Германию на чемпионат по футболу, чтобы увидеть твою любимую команду, — отчеканила Гермиона, глядя на него и чувствуя, что защипало в носу. — Я тем летом поранила ногу, наступила на торчащую из земли толстую щепку. Ты нёс меня на руках до самой больницы. Я сидела у тебя на спине и чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Мне хотелось кричать. Кричать, даже зная, что меня никто не поймёт. Хотелось кричать о том, что мой папа самый лучший на свете… Смотрите! Он такой сильный! Смотрите, как он любит меня! Джин уронила подбородок на грудь и всхлипнула в кулак, который поднесла к лицу. Джон стоял окаменев, ничего не понимая, лишь изредка моргая и глядя то на Гермиону, то на жену. Первая его реакция была скрыта в нервной улыбке, косой и быстрой. Но потом, когда слова приобрели для него смысл, он нахмурился, чем Гермиона вновь воспользовалась. — Твоя команда проиграла, пропустив последнее пенальти, — голос дрожал. — Когда мы возвращались обратно в отель, ты предложил нам заглянуть в парк и объесться сладкой ватой, чтобы заесть твоё расстройство. Вы с мамой ели синюю вату, а я… — Белую, — прошептал он. — Всё верно, пап, — заплакала Гермиона. — Я ела белую… Время замерло. Остановилось. Сшило пространство вокруг них, не оставляя пути к отходу. Джон сделал шаг назад, схватившись за голову и не разрывая взгляда с дочерью. Смотрел на то, как Джин подошла к ней и обняла. Смотрел на то, как обе женщины, уткнувшись в плечи друг друга, плакали. Смотрел на то, как девушка подняла на него взгляд, и потом… — Гермиона? — он словно испугался своего голоса. Неуверенного и ломанного. Грейнджер трясло. Она боялась, что сделала глупость. Боялась, что отец сейчас сойдёт с ума. Боялась, но, боже, кинулась к нему в объятия, чтобы просто сковать его руками. Уткнуться в грудь и сильнее разрыдаться. Чтобы шептать ему простое слово, по которому она так соскучилась: — Папа… Казалось, за их спинами кто-то забил гол, и динамики телевизора разрывались от крика комментатора. Казалось, на этом клочке коридора семья из трёх человек наконец воссоединилась. Казалось, что когда-то сказанные мамой слова обрели жизнь. «Всё будет хорошо». Гермиона провела у родителей все выходные — вечер пятницы перекочевал в ночь и раннее утро, в котором они говорили и говорили. Было много слёз. Было много улыбок. Было много злости на несправедливость и войну. Когда Гермиона и Джин, теперь уже вдвоём, рассказали ему всё с самого начала, Джону потребовалось два бокала шотландского виски, после чего они все отправились спать и встретились в этой же гостиной вечером, согласившись, что ни один из них не смог бы сомкнуть глаз. Она была на седьмом небе от счастья. Ощущала такое огромное облегчение, словно вылечилась от смертельной болезни. Больше никаких секретов. Больше никакой потерянной памяти и потерянных родителей. Сейчас всё на месте. Сейчас всё так, как должно быть. Джин и Джон вместе провожали её до Косого переулка и как могли растягивали время до очередной разлуки. Гермиона, как в детстве, шла между ними и держала родителей за руки. Они прощались долго. Отец крепко её обнял, попросил писать им письма и предупредил, что они будут ждать её на следующих выходных, а она пообещала всё это исполнить. Всё будет хорошо… Грейнджер аппарировала в Хогсмид в надежде поскорее рассказать Гарри новости. Ей хотелось поделиться своим счастьем, потому что она больше не могла его выдержать. Она свернула на длинную узкую улицу, надеясь сократить путь к школе, как вдруг её за кисть схватила рука в кожаной перчатке. Так же блокировав и вторую руку, её толкнули к стене. — Почему ты так долго? Ей не дали ответить. Малфой зацепил зубами кончик перчатки, стянул её и теперь голой ладонью обрамил её подбородок. Осторожно, но напористо, так, чтобы она задрала голову, чтобы… …чтобы убедиться, как он скучал. Скучал по лекарству, которое Гермиона дарила ему. Скучал по злому поцелую, точно так же, как и она. Когда это превратилось в рутину? Когда они стали позволять себе эту вольность? Позволять целовать друг друга, когда хотелось? Кажется, он много курил. Гермиона чувствовала горькую слюну с ноткой вишни. Она чувствовала его нетерпение и горячее дыхание, которое облизывало её лицо, и невольно улыбнулась прямо ему в губы. — Что? — он отстранился с такой же улыбкой. — Не мог до школы потерпеть? — отрубила она быстрым ответом, потому что не могла найти причину своей улыбки. — Не мог… Они медленно зашагали к школе. Грейнджер крутила в руках снежок, который скатала. Просто потому, что нужно было занять руки. Ей бы хотелось, на мгновение, но хотелось втиснуть свою ладонь в его карман и сплести пальцы, как тогда. Но вместо этого Гермиона обожглась о снег, чтобы остыть, и посмотрела вверх, на звёзды и луну. — Как мама? — его вопрос простой, без намёка хоть на одну эмоцию в голосе. Скорее, просто из вежливости. — Папа меня вспомнил, — она выдохнула облако пара. — У меня потрясающее настроение, и ничто его не испортит. Даже если ты сейчас всё испортишь. — Зачем мне всё портить? — хмыкнул он, пиная сугроб перед собой и глядя вперёд, на школу. Грейнджер остановилась у ворот, отпрыгнула в сторону и кинула снежок ему в грудь. Засмеялась про себя, понимая, что сходит с ума. Ей хотелось кричать и смеяться. Хотелось всё вместе. Хотелось просто жить, потому что наконец-то всё было хорошо. — Ну как же, — она пожала плечами, — у нас с тобой всегда так. Я делаю шаг к тебе, ты делаешь два назад. — Это не беспричинно, Грейнджер, — он отряхнул грудь. — У нас с тобой никак по-другому быть не может. Гермиона прижалась плечом к колонне ворот. Скрестив руки на груди, она прислушивалась к тишине вечера, разглядывая Малфоя, останавливая взгляд на скулах, которые выделялись в свете тусклого фонаря. — А как у нас? По-твоему, — спросила она. Снег хрустел от его шагов. Малфой опёрся о колонну, остановившись напротив Гермионы. Сейчас он сделает то, что она уже выучила наизусть. В правом кармане — пачка сигарет. Он прикусит фильтр, чтобы достать одну. Чуть прищурит глаза, и кончик сигареты вспыхнет. А после… А после — долгая первая затяжка. «Наверное, самая вкусная», — подумала она. Между ними пробежали два младшекурсника, смехом давя атмосферу вокруг них. Казалось, их вообще никто не замечал. Как вепри на верхушках колонн, они занимали свои места и безмолвно смотрели друг на друга. Грейнджер всё ждала ответа. И она думала, что он не ответит. Гермиона первая разорвала взгляд и перевела его на школу. Смотрела, как в бесчисленных маленьких окошках горел свет, как снег медленно окутывал замок. Смотрела на острые крыши башен, на которых лежали белые шапки. Как астрономическая башня будто касалась луны… — Знаешь, — выдохнула она, — ты прав. Хогвартс зимой прекрасен. И луна сегодня красивая, правда? Боже… Ужасно хотелось закрыть глаза и уши. Ужасно хотелось отвернуться и спрятать свои горящие щёки. Ужасно хотелось забрать свои слова обратно. Такие провокационные. Такие живые, будто она выдрала их из своего сердца… Ужасно хотелось услышать его ответ… Сердце колотилось где-то в глотке. Ей вдруг стало так жарко, что кофта прилипла к спине. Она кусала губы, глядя на то, как Малфой приподнял голову, разбивая всю её надежду. Он смотрел в небо… Он смотрел на луну, чтоб её… смотрел, и через секунду медленно перевёл взгляд на Гермиону, выдыхая из лёгких дым, пряча в нём своё лицо. — Умереть можно, какая красивая. Грейнджер прикусила язык от того, что не видела его глаз. Не видела его взгляда. Не знала, куда он смотрел, когда отвечал. Сигарета стала его защитой. Дым скрыл его глаза, построив стену. Ей оставалось только догадываться. Быть может, это и есть его ответ? Ответ на то, что же происходило между ними. Быть может, это тот максимум, что он мог позволить ей и себе? Гермиона устало улыбнулась, отталкиваясь от колонны. Набрала воздух в лёгкие, чтобы заморозить их, остудить себя. Слышала, как Драко двигался за ней, оставаясь позади. Они словно Кубик Рубика, и эта головоломка никак не могла собраться в однотонные квадраты. Когда до дверей школы остались считанные шаги, Грейнджер обернулась и заметила, что он свернул чуть правее, подходя к стене с памятными табличками. Отряхнул рукой снег с цветов, которые ни на секунду не увядали, и после повернул голову к ней. — Ты права, — сказал он. Гермиона подошла к нему и остановилась напротив таблички с именем Фреда. — Я устал бегать. Я выдохся, Грейнджер. Это больно от и до, и больше всего — «между». Она сглотнула все эмоции внутрь горла и проследила за тем, как Драко прикрыл глаза и покачал головой. — Если мне суждено сдохнуть, — он сделал паузу, в которой это «между» болело больше всего, — то я хочу провести это время без боли. Хочу спокойно прожить эти дни. «Со мной?» Он несогласно мотнул головой. Читал ли её мысли? Проник ли в её голову? Она не знала. — То, что могу позволить себе я, не можешь позволить себе ты, — он повернулся к Гермионе всем телом, протянул руку, чтобы отряхнуть с её волос уже тающий снег. — Я могу умереть, пропасть, и мне больше не будет больно. И этих чувств тоже не будет. Но вот ты, Грейнджер. Что будет с тобой, когда всё кончится? Что будешь делать со своими чувствами? Даже если они подделаны твоей меткой? Жарко. Господи, жарко. — Значит, у тебя есть чувства? — с надеждой спросила она. — Из всего того, что я сказал, ты запомнила только это? Гермиона видела, как он хмурил брови. Видела, как он сомневался. И предприняла то, что нужно было для них обоих. Нашла слова. — Просто давай, — она вытянула руку, чтобы ущипнуть краешек рукава его пальто. — Просто… пусть будет что будет. Это нужно и тебе, и мне. Конечно, в разных пропорциях. С разными намерениями. Но я всё понимаю. Пока мы будем искать способ избавиться от непреложного обета, давай просто попробуем быть вместе? Если тебе так проще, то я пообещаю, что мои чувства, подкреплённые меткой, не приобретут новую силу. Истинную и настоящую. Меня тянет к тебе, а тебе нужно избавиться от боли. Это будет всего лишь обменом… — Только вот равноценный ли этот обмен? — хмыкнул он. — Мне нечего терять. А вот тебе, — он пальцем указал на её грудь, туда, где бешено стучало сердце, — тебе есть, Грейнджер. — О нас никто не знает, — настаивала она на своём. — Я никому не расскажу. Всё останется в стенах этой школы. Я знаю, у тебя есть причины скрывать это. И я только за, если тебе будет легче. Драко не ответил. Он обошёл её сбоку и открыл дверь школы, ожидая, что она войдёт первой. Гермиона с досадой сглотнула. Но даже этот разговор принёс ей облегчение. Какую-то стабильность. Вряд ли надежду, но ей этого достаточно… — Мистер Малфой, мисс Грейнджер? — Макгонагалл вместе с Варрисом остановились, когда они зашли в школу. В их руках были палочки. Минерва одарила Гермиону улыбкой, догадываясь о причинах её отсутствия, но через пару секунд её лицо стало серьёзным. — Приготовьте свои палочки. Все старшекурсники и профессора ищут в школе боггарта и пикси. Кто-то из учеников выпустил их из класса Дамблдора. Гермиона распахнула куртку, чтобы достать палочку. Драко же не сделал никаких движений. — Ангра, — Макгонагалл аккуратно коснулась его плеча, — возьми их с собой и пройдитесь по второму этажу. Я пойду наверх вместе с остальными. — Конечно, Минерва, конечно! — Варрис натянул на переносицу очки и махнул им рукой. — Идём. Они молча поднимались по лестнице. Грейнджер шла рядом с Ангрой, когда Драко вновь оставался позади. Мужчина рассказывал, как во время ужина в Большой зал влетели пикси и начался настоящий хаос. Аберфорт, после проверки своего кабинета, не обнаружил в шкафу боггарта. Он стоял пустым и с открытой дверцей. Вдруг дважды прозвенел колокол. Весьма непривычно, учитывая, что сейчас был вечер. — Ох, — вздрогнул Варрис. — Ещё двоих маленьких проказников выловили. Он указал пальцем вверх, намекая, что этим звуком оповещали о пойманных существах. — Мисс Грейнджер, как дела у ваших родителей? — старик, шагая вперёд, оглядывался по сторонам, подсвечивая им путь люмосом. Смотрел наверх, где могли бы прятаться пикси. — Спасибо, — улыбнулась Гермиона. — Они оба вспомнили меня… — Ох, это же замечательно! Я так рад за вас! — они остановились в длинном коридоре. — Если позволите, я порадуюсь за вас ещё, но чуть позже. Давайте разделимся и возьмём каждый по кабинету, чтобы было быстрее? Малфой сразу зашагал вперёд, открывая первую дверь, всё так же не проронив ни слова. Варрис качнул головой, улыбнувшись Гермионе, и направился к следующей. Грейнджер взяла на себя кабинет слева. Раньше Филч оставлял здесь на отработку, заставляя вычищать кубки без магии. Как только она вошла, то попыталась зажечь свет, но ничего не вышло. Ей пришлось стрельнуть люмосом вверх, заставив огонёк левитировать прямо над ней. Вытянув палочку, она обошла парты, заглядывая под них, проверила учительский стол. Но, кажется, здесь было пусто. Выйдя из кабинета, она запечатала дверь, чтобы боггарт туда не проник. В коридоре было пусто, и Грейнджер двинулась дальше, к дверям, за которыми должен был быть Драко. Прислушалась, но слышны были лишь его шаги. А вот у дверей, где должен был быть Ангра, она остановилась с дурным предчувствием. Прислонила ухо и услышала какой-то хрип. — Мистер Варрис? — она заглянула в кабинет и обомлела. Палочка мужчины валялась рядом с ним, пока он, сидя на полу в конце кабинета, хватался за горло и хрипел, глядя перед собой на… стул? Гермиона кинулась вперёд ничего не понимая, краем глаза замечая, что Ангра пытался отодвинуться дальше от последней парты, перед которой стоял какой-то чересчур громоздкий стул. — Мистер Варрис? — она тормошила его за плечи, пытаясь привлечь внимание. Но он всё так же хрипел. На его лбу проступил пот. — Что с вами? Вам плохо? У вас приступ? Мистер Варрис! Но всё, что он мог — это вытянуть руку и указывать пальцем вперёд. Грейнджер увеличила силу люмоса и наконец обернулась. Она смотрела на огромный железный стул, повёрнутый в их сторону. К подлокотникам были прикреплены наручники. Ей хватило двух секунд, чтобы запечатлеть это, а через мгновение стул затрясло. И прежде, чем Гермиона осознала, что перед ней, прежде, чем выкрикнула заклинание, стул вихрем закружило. Теперь на обыкновенном школьном стуле сидел мужчина, который показался ей едва знакомым. Его окровавленная рубашка хлюпала от каждого движения. Из артерии на шее струёй хлестала кровь. Щека была порвана ровным разрезом. Он смотрел пустыми глазницами прямо на неё и протягивал нож. И вся его улыбка была рваной, щека западала, открывая челюсть и зубы, которые клацали, клацали, клацали… Её затошнило. Палочка в руке всё никак не могла подняться вверх. Мужчина встал со стула и распрямился, открывая вид на распоротый живот. В нём было не меньше двадцати ударов ножом. И всё это время он протягивал ей лезвие ручкой вперёд. Словно хотел, чтобы она взяла его и продолжила издеваться над ним. — Р- ридикулус… — шёпотом, неуверенно. Впервые за долгое время ей было так страшно. Словно она падала. Ползла назад к стене, видя, как растерзанный мужчина обошёл Ангру, который, схватившись за сердце, пытался отдышаться. Она ползла и ползла, ощущая фантомный взгляд из пустых глазниц напротив. Сердце бешено билось. Мышцы в теле не слушались. Она умирала от страха. В подкорке мозга эта картина казалась знакомой, от чего ей становилось ещё хуже. Мужчина оставлял после себя лужи крови, которая сочилась и сочилась из него. Он пачкал всё вокруг себя. И в тот момент, когда он навис над ней, Грейнджер закричала. — Ридикулус! И прежде, чем боггарт исчез в коробке, которую Драко бросил ему под ноги, мужчина в последний раз улыбнулся, оголив челюсть, и брызнул кровью, которая сразу же испарилась. Она задышала. Часто и рвано. Спрятав лицо в колени. Почувствовала, как на плечи опустилось нечто тёплое, как зажегся свет вокруг. Гермиона поняла, что Малфой накинул на неё своё пальто и теперь с шоком смотрел на неё. — Всё хорошо, — он присел на корточки, обрамляя её лицо руками, чтобы она посмотрела на него. — Всё хорошо. Его больше нет. Я с тобой… я с тобой, Грейнджер… — М-мой боггарт всегда был Макгонагалл! — стуча зубами, прошептала она. — Я не знаю, кто это… что это за мужчина, Драко? И в этот момент, когда она вновь посмотрела ему в глаза, Малфой взглянул в ответ с каким-то сожалением и, не выдержав, отвернулся, помогая ей подняться на ноги, всё ещё придерживая за плечи. — Старик, как ты мог не справиться с чёртовым боггартом? — прорычал Драко, уводя Гермиону из класса. Варрис уже пришёл в себя. Он отряхивал брюки и разминал пальцы, то сжимая их, то разжимая. — Палочка выпала, — ответил он со стыдом. — Мне очень жаль… Гермиона положила руку на грудь Драко, то ли успокаивая этим себя, то ли успокаивая его. — Всё хорошо. Идём. Нужно отнести коробку Дамблдору. Вечер кончился кошмаром. Таким быстрым и молниеносным, что это выбило из неё всё хорошее, что случилось за сегодня. Грейнджер не переставала думать о том, что увидела. Внутри неё затесалось какое-то ощущение, какое-то чувство — нехорошее. Кусающее её, как назойливый комар. Маленькое и раздражающее. И ничего хорошего это не предзнаменовало. Ей так казалось. И как бы хотелось ошибаться. На следующий день во время завтрака все обсуждали чью-то выходку, после которой школа стояла на ушах. Старшекурсники вместе с профессорами ловили оставшихся пикси по всему Хогвартсу. Виновника так и не поймали. Невилл сказал, что Дамблдор получил выговор за то, что оставил кабинет незакрытым и умчался в свой бар. Гарри, пока жевал завтрак, расспрашивал Гермиону про родителей, потому что вчера им было совершенно не до этого. Гермиона с улыбкой на лице рассказывала всё в подробностях, наблюдая за реакцией друга. Его уши горели от радости за неё. В зал начали влетать совы, разнося почту. Письма и газеты падали прямиком в руки учеников. Гермиона нетерпеливо открывала конверт ножиком, хотелось поскорее прочитать письмо от родителей. Пока она радовалась знакомому почерку отца, его первому письму к ней, в зале почему-то все зашептались. — Гермиона? Она повернула голову, успев запечатлеть первую строчку из письма и, не стесняясь улыбки, взглянула на Гарри. В его руках был журнал, и по цвету обложки Грейнджер поняла, что это «Ведьмины сплетни» — Что такое? — нахмурилась она. Но Поттер просто протянул ей журнал, на обложке которой было две фотографии. На первой — портрет Гермионы из зала суда, когда её попросили прокомментировать итоги войны. Она, прищуриваясь от вспышки, пыталась закрыть лицо руками. На второй фотографии был Малфой, в том же зала суда, когда им с отцом выносили приговор. У неё в голове не складывалось — почему они вместе на первой полосе этой жёлтой прессы? Но после заголовка, который резью отдался в глазах, ей всё стало ясно. «Героиня войны была замечена в Лютном переулке вместе с пожирателем смерти Драко Малфоем. Неужели их связывает что-то общее, большее, чем вражда? Анонимный источник рассказал нам о том, что эти двое вполне мирно общались, даже держались за руки и…» — Майнд! — вырвалось у неё. Она сжала журнал, видя, как её фотография безжалостно сминалась в пальцах. Грейнджер резко посмотрела в сторону. На край стола Слизерина, где сидел он. Драко ждал её взгляда. Он смотрел проникновенно, держа в руках источник этой злосчастной сплетни, и всё его лицо было перекошено гневом. Драко отвернулся, вновь взглянув на газету, и резко поднялся на ноги, направляясь прямиком из школы. Нет. Нет. Нет. Гермиона помнила это выражение лица. Помнила, что именно с ним он чуть не убил Майнд. Она рванула с места, выбегая за ним, толкая входную дверь вперёд. Он быстрым шагом направлялся в Хогсмид. Боже. — Драко! — крикнула она, прибавляя шаг. — Да постой же ты! Рука обхватила его предплечье и дёрнула на себя, оборачивая. Он дышал через рот. — Ты никуда не пойдёшь! — приказным тоном. — Это всего лишь жёлтая газета! Никто в это не поверит! Даже фотографии взяты из прошлого! — она будто набирала обороты, пытаясь удержать его. — И ты не можешь просто так, когда тебе вздумается, уходить из Хогвартса! — Отпусти руку, — он дёрнул плечо на себя. — Мне нужно кое с кем встретиться! — Что-то сделать с Майнд? С ума сошёл? — она заводилась. Её трясло от желания удержать его. — Она всего лишь подлая и корыстная, ей никто не поверит! Особенно после скандала в школе! Не трогай её… Драко смотрел на её лицо. Блуждал взглядом по щекам, волосам, шее. Протянул руку вперёд, но замер в считанных сантиметрах от её скулы. — Возвращайся в школу, — ровным тоном. — Я скоро вернусь. — Я тебя не пущу! Ты ничего ей не сделаешь! — она схватила его за руку и напоролась на острую улыбку. Злющую и искажённую. — Кому — ей? — ухмыльнулся он. — Хотя, ты права. Я ничего не смогу ей сделать. Малфой резко выдернул руку и крепче сжал журнал. — Я скоро вернусь. Иди в школу, Грейнджер. Ты опять простынешь, — и прежде, чем уйти, он добил её фразой: — Ты же сама сказала, давай попытаемся. Так почему ты мне не веришь? Она отступила, опустив руку. При других обстоятельствах, несколько месяцев назад, она бы попыталась его удержать любым способом. Пусть даже пришлось бы применить магию. Сейчас же Гермиона просто кивнула. Малфой ни разу не подводил её надежд. Он никому ничего плохого не сделал. И он прав. — Я буду ждать тебя вечером в хижине… — добавила она и попрощалась. — Не делай глупостей, хорошо? У Драко дёрнулся уголок губы. Вряд ли это было похоже на улыбку. Так, нервный смешок. — Мы сделали глупость, когда сблизились, Грейнджер…

***

Драко царапнул ногтем обивку единственного кресла в этой огромной гостиной. Сколько он здесь уже находился? Час? Два? Как только он аппарировал в мэнор, то послал сову Мортифере, где бы она, чёрт возьми, ни была. Он смотрел на пол, где лежал журнал, на котором были выжжены глаза Гермионы. Смотрел на подпись сверху неё и давился воздухом. «Я убью всё, что тебе дорого… Тик-так, Драко». Когда журнал упал рядом с ним в Большом зале, ему сначала показалось, что глаза его подвели. Он дёрнул его на себя, чтобы никто не увидел. Мортифера знала. Было бесполезно это отрицать. Ожидая сейчас Мортиферу, у него лопалось сердце от страха за Гермиону. Животного страха, который навалился на него внезапно. Раньше такого не было. Он думал, что если с ней что-то случится, то она сама будет в этом виновата, ведь он её предупреждал. Но сейчас страх растекался по рёбрам. Её долбанная лже-влюблённость сводила его с ума. Ложная — потому что из-за метки, которая заставляла её желать быть с ним. Как бы эта метка ни обещала ей счастья рядом с ним… Какое счастье, когда вокруг лишь развалины его жизни. Когда Малфой стоял одной ногой в могиле. Где здесь хоть щепотка чего-то хорошего? В нём только разинувшая смердящая пасть безысходной пропасти. Вот что в нём есть. И ни капли счастья… Хлопок послышался где-то позади него. Малфой даже не обернулся, ориентируясь только на звук каблуков. Она назло шла медленно, растягивая каждый шаг, пока не остановилась совсем рядом. Позади него. Драко чувствовал холод, исходящий от неё. Чувствовал её руки у себя на плечах, видел длинные ногти и то, как она поигрывала пальцами, когда наклонилась ближе к нему и втянула носом воздух. — Ты пахнешь чужой любовью… Драко не реагировал. Не мог позволить себе такую вольность. Не мог раскрыть себя ещё больше. Мортифера цокнула языком, убрала одну руку, а второй провела по его щеке, задев острыми, как опасные бритвы, ногтями. Отойдя в сторону, к камину, повернулась к нему спиной. — Твоё послание мне, — он поднял журнал с пола и кинул в её сторону, — совсем мимо. — Решил развлечься? — вскрикнула она, резко поворачиваясь. — Решил заполнить свои последние дни этой грязнокровкой? — Когда-то ты ей восхищалась, — ударил он по больному. Поднявшись на ноги, встал напротив неё, глядя на то, как в её руке вместо палочки привычно лежал нож. — Восхищалась, — согласилась она, но зло и надменно. — Восхищалась той, которая поспособствовала смерти ублюдку-отцу. Но ты… Малфой даже не двинулся с места. Даже не моргнул, когда в его голову полетел нож. Он смотрел на то, как остановившийся кончик лезвия завис в сантиметрах от лица. Смотрел на то, как зло ступила вперёд Мортифера, хватаясь за ручку ножа и пытаясь вдавить рукоять вперёд. Но сила непреложного обета не позволяла ей причинить ему вред. — Ненавижу! — прорычала она, хватаясь за нож и занося его вверх. — Ненавижу! Раз за разом острие останавливалось — то у виска, то у свода шеи, то у сердца. Девушка бешено дышала, её прекрасное лицо исказилось в гримасе гнева, когда она всё ещё отчаянно пыталась навредить ему. — Думаешь, мне очень нравится знать, что из-за этого, — она задрала рукав платья и, боже, провела ножом вдоль предплечья; на тонком порезе появилось свечение, и Мортифера двумя пальцами схватила нить, потянув её вверх, — я скоро умру? Из-за того, что ты не желаешь жениться на мне? Не делай из меня истеричку, Драко! Последние слова защекотали голову. Он ухмыльнулся и обнажил зубы, выбеляя улыбку, и этим сильнее её взбесил. — Нам осталось три недели, Драко, — хмыкнула она. Её глаза блестели. — Тебе смешно? Мы не доживём до первого дня следующего года, а всё потому, что таков срок выполнения условий… Ты не знал? Он не знал. Предполагал, что срок короткий, но не настолько. Три недели… двадцать один день до смерти. Когда это время, отведённое ему, сформулировалось в голове, стало как-то спокойно. Теперь он просто знал, когда всё это закончится. Знал, когда оборвётся последняя нить, удерживающая его жизнь над пропастью. Той самой смердящей безысходностью. Три недели… Драко широко улыбнулся, вырывая из лёгких Мортиферы вздох. Она попятилась назад. — Сумасшедший! — зашипела она. — Тебе смешно? Смешно умереть? Она того стоит? Малфой чуть наклонил голову вперёд, качнув ею. Его руки утопали в карманах, он принял расслабленную позу. — Нет. Это я её не достоин, — говорить правду как-то по-особому приятно. И для себя, и для Мортиферы, которая принимала каждое слово как удар. Если нельзя её убить, то приятно хотя бы ранить. Но Мортифера засмеялась, гортанно и надрывно. Фальшиво. — Конечно, не достоин, ведь ты такой же, как я. — Убийца? — уточнил Малфой с железом в голосе. — Я убил эльфа лишь потому, что был вынужден. Иначе ты бы не остановилась. Отрубила бы мне ещё одну ногу? — И не только ногу! — прорычала она, шагая из стороны в сторону. Её нервозность выдавала отчаяние. Ему хотелось больше. Хотелось сильнее. Уничтожить. Сломать в ней стержень. Отрубить в ней всё желание бороться. — Я проведу эти недели в счастье и блаженстве, зная, что ты сдохнешь, Морти… Она резко остановилась спиной к нему. Он не видел её лица. Не видел эмоций и даже немного жалел об этом. — Умру, как и ты… — Как и я. И тогда она обернулась. Драко посмотрел ей в глаза. Он впервые заметил, какими бесчеловечно прозрачными они были. В этом абсолютно голубом не было ни малейшего оттенка серого или зелёного. Её глаза были слепого цвета. Непроницаемые. Не живые. Как у куклы. — Почему, Драко? — она чуть нахмурилась, делая шаг вперёд, сокращая между ними расстояние. И в ней не было угрозы. Не было больше агрессии. — Почему ты не хочешь быть со мной? — она быстро-быстро замотала головой. — Нет. Не так… Почему ты не хочешь жить? Ведь так мы спасёмся… Малфою хотелось стереть воспоминания, как наждачной бумагой. Скрести до крови. До мяса, до костей, пока сам не станет горсткой трухи и ни чем больше. Это сложно. Сложно дать ей понять, почему он этого не хотел. — Всё, что ты делала когда-то со мной — уничтожала. Уничтожала всех вокруг меня. Домовиков, павлинов, людей… Нарциссу, боясь даже любви матери к сыну. Ревнуя меня к этому. Уничтожала всех… — Я оставила тебе друзей! — вдруг резко вскрикнула она. Её ресницы дрожали, пока она неотрывно смотрела ему в глаза. — Оставила, потому что знала, что я не способен им рассказать о тебе. А если бы мог, то из-за их интереса к этой ужасной истории ты бы захотела с ними поиграть. Ты ведь так это любишь. В тебе бы роилось то, что нужно уничтожить, потому что знай они всю историю, смотрели бы на тебя с ненавистью, пытались бы меня спасти. Я прав? А так тебе совершенно на них наплевать… Она молчала. Но на лице — все ответы. — Ну почему тогда она, Драко? — хладнокровно произнесла она. — Потому что ты разбила меня, Мортифера. А она склеивает… Вот тогда-то её губы дрогнули. Вот тогда он нанёс ей сильнейший удар по самооценке. По её чувству собственности к нему. Возможно, он сделал ошибку. Возможно, вернувшись в школу он не позволит Гермионе выйти за её пределы, пока не умрёт. Пока не умрут они с Мортиферой, чтобы ей больше не угрожала опасность. — Ты больна, Мортифера, — спокойно сказал он, словно пытался объяснить ребёнку простейшую суть. — Ты психически больна. Ещё бы. Что могло родиться у таких ублюдков, как твои родители. Она резко подавила смешок. Обрывистый такой. И через секунду ещё один, пока из груди не вырвался полноценный смех. — Ты всегда был таким глупцом? Не слышащим и не видящим истину? Мой отец натаскивал тебя, как бойцовскую собаку, а ты всё ещё не понял? Ничего не заметил? Драко напрягся. — А что до моей матери… — она завела руки назад, скрепив их в замок, покачиваясь на каблуках. — Лестрейндж никогда не была моей матерью. Она была той, кто убил её. И знаешь, кто подсказал ей, где находится моя мать? — она расхохоталась. — Я помогу тебе… Нар… Мышцы окаменели. — Ци… В глазах потемнело. Этого просто не могло быть. И прежде, чем она произнесла последние буквы, Драко выкрикнул: — Замолчи! — он надвигался на неё. Схватив за грудки, повёл её к стене. — Это ложь! Какую херню ты несёшь! Драко пытался отодрать от себя её слова. Как гниль с корочкой засохшей крови. Просто потому, что это ложь. — Думаешь, я лгу? — издевалась она. — Знаешь, зачем она это сделала? Чтобы тебе в будущем было легче. Она хотела уважить моего отца. Волан-де-Морт ненавидел мою настоящую мать, которая всеми силами пыталась скрыть меня от него. Видимо знала, что попади я в его руки, то это будет фатальной точкой. Моей погибелью. Концом моей жизни. Свободной жизни, которую у меня отняли! Это Нарцисса убила её, пускай и не своими руками! И всё для того, чтобы ты, — она оттолкнула его от себя, — чтобы ты в будущем не пострадал! Это честный обмен? Спасти своего ребёнка, но лишить нормальной жизни другого? Драко задыхался, отступая назад. Ему казалось. Мерещилось, что в уголках её глаз застыла влага. — Что бы было, если бы Нарцисса не рассказала Беллатрисе о местонахождении моей мамы? Скиталась бы я после по приютам? Отверженная. Ни на кого не похожая. Пыталась бы я жрать остатки тухлой каши? Боялась ли быть в очередной раз избитой за то, что не такая, как все? — она вытянула руку вперёд, указывая на цвет ногтей. — Что бы было, если бы моя мать осталась жива? Она наступала на него задрав подбородок. Гневно, надменно глядя на то, как он сдаётся. Как он расходится по швам. По её щекам текли слёзы, но Мортифера их будто не замечала. — Что бы было, если бы Нарцисса не рассказала обо всём Лорду и Белле? Может, я бы никогда не встретила первую боль от ударов раскалённой кочерги за то, что украла с общей кухни кусок хлеба. Или в пять лет не узнала бы значение выражения «этот дядя с тобой поиграет». Не узнала бы вкус крови этого дяди, когда мне под руку попался нож, которым он резал клубнику, чтобы напичкать ей мой рот. Что бы было, Драко? Что бы, блять, было? — Лжёшь! — зарычал он. — Ты всё это… — Выдумала? — захохотала она. — Когда я сбежала из приюта, меня нашла одна ведьма, она знала мою историю. Тогда она мне всё и рассказала. Она воспитывала меня, учила всему. Научила обращаться с этим, — Мортифера резко махнула рукой перед его лицом, оголяя лезвие. И, чёрт возьми, попала… Щеку обожгло, и Драко коснулся её пальцами, ощутив кровь на них. — В то лето, когда мы впервые встретились, я уговорила её привести меня сюда. Я помню взгляд твоей матери, когда она смотрела со страхом, потому что догадывалась, что я знаю всю правду. Смотрела на меня, понимая, что я буду мстить… Драко не накрывало. Драко затапливало этим всем с головой. Он просто не верил. Не мог. Но блядство, почему так больно? Мортифера смотрела куда-то в сторону. В окно, будто сама вспоминала это. Её лицо тоскливо и печально. Она быстрыми движениями смахивала слёзы. — Ты упрекаешь меня в том, что я лишила тебя… кого? — ухмыльнулась она. — Павлинов? Домовиков? Ублюдков-пожирателей, которые заполоняли этот дом? — она резко посмотрела на него. И Малфой увидел, как дрожали её губы. — Да как ты смеешь? Как ты можешь сравнивать? Твоя мать лишила меня жизни! Она вытерла нож о рукав и вложила его в ножны на бедре. — Это меньшее, что я могла сделать. Испортить тебе жизнь. Точно так же, как испортила Нарцисса мою. Так что не расслабляйся, Драко… Я ещё не закончила! Хлопок, и она исчезла… Ему хотелось уничтожить её. Хотелось сломать в ней стержень… Но почему же он чувствовал, как сломался сам?