***
— Мистер Ли, спуститесь уже с небес на землю! Я просил Вас прочитать описание главного персонажа. — Эм, простите, учитель Мун, — виновато лепечет Минхён, бегло всматриваясь в раскрытый учебник. — Страница триста девяносто четыре. С самого начала. Уроки тянутся бесконечно долго. Особенно те, после которых стоят репетиции с группой. Минхён, словно под гипнозом, не может оторваться от минутной стрелки, желая взглядом заставить её быстрее свершать свой ход. Но время неумолимо, и следует только своим законам. После литературы у него география, а это ещё одно сорокапятиминутное испытание. Он шагает ему навстречу вяло, едва перебирая ногами. Никогда Минхён не ощущал в себе столько отрицания. Со смирением было жить гораздо легче. — Эй, Марк! Минхён распахивает глаза и резко оборачивается, угадывая среди толпы девятиклассников пробирающегося к нему Яняна. Тот коротко машет рукой и начинает сходу тараторить: — В три часа актовый зал займут выпускники для репетиции своего концерта, поэтому учитель Ли сказал сейчас спускаться вниз. — Но у меня география… — Тогда скажи, что тебя учитель Ли отпросил. Письменное подтверждение позже принесёшь. Подобное происходило уже не впервые. То из-за пар Сычена и Тэна они переносили время репетиций, то учитель Ли был занят, то ещё что-то, и каждый раз, уходя с уроков, Минхён чувствовал себя преступником. И это при условии, что всё было вполне себе законно, а пару раз за ним даже заходил сам учитель Ли. Однако сейчас подобная новость пришлась как нельзя кстати. — Отлично! Я приду, как только, так сразу, — бодро кивает Минхён, расцветая на глазах. И солнце начинает светить ярче, и птицы петь громче, и настроение улучшаться. Даже недовольное выражение учителя и завистливые взгляды одноклассников не способны помешать этому. Минхён вылетает из класса, быстро перебирает ногами, спускаясь по ступенькам, а затем замечает знакомый силуэт, плавно скользящий по перилам. — Привет, Донхёк! — И тебе не хворать, — бросает тот на ходу, и они вместе продолжают идти к актовому залу. — Какой урок пропустил? — Геометрию. — Учитель Ким тебя отпустил? — Я его даже не спрашивал. Передал через своих и был таков. У нас с ним не очень хорошие отношения. — Чего так? — Занудный больно. Прямо как ты. Минхён хочет оскорбиться, но замечает коварную ухмылку на губах и пляшущих в глазах чертей. Он толкает Донхёка в плечо, бурча несерьёзное «дурак», а затем внезапно срывается с места. Последний раз он бегал по школе ещё в младших классах. Это, оказывается, весело. Особенно, когда слышишь позади топот ног и начинаешь мчаться ещё быстрее. В актовый зал они залетают практически одновременно. — Ну, наконец-то, только вас и ждали. — Прекрати бурчать, Тэн, тебе не идёт. — Вы уже репетировали ту песню, что хотели мне показать? — вмешивается Ли Тэён, усаживаясь в зрительское кресло. — Прогоняли пару раз, — отвечает за всех Хёк, подмигивая Марку. — Её Минхён написал. Мы немного доработали текст, осталось разобраться до конца с барабанами и вокальной частью. Мда, было дело. На одной из репетиций, в ожидании группы, Минхён в одиночестве сидел за кулисами и бренчал под нос одно из своих многочисленных незаконченных творений, которым никогда не было суждено выйти в свет. Но вовремя подошедший Тэн так не думал. Он практически силой заставил Минхёна спеть те жалкие два куска текста остальным, и понеслось.«Мы готовы — вперед, ребята. Время на нас посмотреть. Из новой эры команда, И мечта одна на всех».
— Так, Донхёк, попробуй вначале немного поимпровизировать. Джено, а ты на этот раз вступай только после гитары. Теперь погнали ещё раз. Минхён и Янян перебирают струны, Тэн и Донхёк подхватывают, а затем по барабанам ударяет Джено. Так гораздо лучше. Органичнее. Минхён на лету ловит все замечания Ли Тэёна и всем нутром ощущает, что песня начинает оживать и наполняться яркими красками. — Да, вот так! — подбадривает их учитель. — Сычен, чуть громче. Джено, не сбивайся с ритма! Донхёк свободно ходит по сцене, с наслаждением пропевая слова, которые написал Минхён в ночь после квартирника у Юты. Хёк играючи подплывает к гитаристу, и даже, наверное, не догадывается, о чём именно поёт ему в лицо.«Я смотрю в глубину твоих глаз, В них то же чувство цветет. Этого хватит; время связало нас Мечты сбылись, но мы идем вперед».
Песня обрывается под конец, так и не законченная, но довольное лицо учителя Ли говорит о многом. — Если доведём её до ума в ближайшие две недели, то как раз успеем отработать к концерту. — Дату уже назначили? — Да, на шестое июня. Так что спланируйте все свои дела заранее, чтобы не было накладок. А теперь давайте по старой схеме с самого начала.***
В выходные, как Минхён и обещал, остаётся дома. В субботу мама привлекает его к генеральной уборке, а в воскресенье они с отцом снова копаются в его машине. После Минхён быстро делает уроки, забивая на пару задачек по физике, и берётся за текст песни. Мама твёрдо убеждена, что он занят подготовкой к олимпиаде. Ближе к вечеру заглядывает Джонни, и ему даже позволяют остаться на чай. Родителям он нравится — успешный сын соседей, который учится в одном из самых престижных ВУЗов в городе и временами ездит на курсы за границу. К тому же Джонни никогда не был обделён очарованием. Он мило улыбается, отвешивает матери пару комплиментов, крепко жмёт отцу руку, и, дружески обхватив Минхёна за плечи, настойчиво толкает в сторону его комнаты. Стоит дверям плотно закрыться, как от былого приветливого выражения лица не остаётся и следа. Джонни взволнован, скорее даже обеспокоен, и его состояние пугает не на шутку. — Ты слышал, что произошло вчера? — Нет, — мотает головой Минхён, медленно оседая на кровать. — Я наказан, поэтому все выходные торчу с предками. Он не спрашивает, что случилось. Лишь догадывается, что это связано как-то с ним, потому что иначе Джонни не стал бы приходить и вести себя вот так. — На Лестницах вчера завязалась потасовка. — Лестницы? — Это район, где живут ребята из твоей группы. Я не знаю всех подробностей, Марк, но один достоверный источник вот что мне сказал, — Джонни начинает говорить ещё тише и опасливо озирается на закрытую дверь. — Нынче на Лестницах тусу большую устраивали. Типо дискача в одном из клубов. Так вот, Хэчан этот твой что-то там не поделил с одним из старших. Слово за слово. Пацан стал руки распускать, а тут за Хэчана дружок вступился. Не знаю, как по имени. В общем, дружка этого побили, а затем, как это обычно и принято у них на районе, спустили по ступенькам того самого клуба. Кто-то из местных вызвал ментов, но к тому моменту, как те приехали, все уже разбежались кто куда. Улик нет, доказательств нет. И твоих больше тоже никто не видел. Минхён чувствует, как леденеет сердце. Как оно пустеет, когда в понедельник он не находит ни Джено, ни Донхёка, ни Яняна. И на второй день тоже. Как оно мечется в грудной клетке, когда на третий он сам идёт к ним. Стучится в донхёковы двери, долго и настойчиво, но ему так и не открывают. Тревога на грани с паникой затопляют разум: Минхёну страшно, что случилось что-то непоправимое, ему страшно, что он может быть этому причиной. Страшно, что все дни, которые они провели вместе, могут оказаться лишь счастливым сном. Минхён садится на нижнюю ступеньку, даже не задумываясь о том, что может испачкаться. Достаёт из бомбера пачку сигарет и выкуривает три подряд. Голова от этого становится мутная, но минуты ожидания перестают быть такими изматывающими. Гремит замок. Минхён дергается, резко оборачиваясь, но звук на самом деле раздаётся этажом выше — маленькая девочка идёт выгуливать собаку. Кто-то спускается с пятого, ещё через какое-то время мимо Минхёна поднимается старушка, ворча о шпане, торчащей по подъездам. Люди обходят его, куда-то торопятся, движутся, но весь мир Минхёна резко замер, стоило убрать из механизма с виду небольшой, но очень значимый болтик. Шаркающие шаги сменяются на тяжёлые, медленные — на лёгкие и резвые, а затем на едва слышимые. Кто-то останавливается на площадке, заметно вздрагивает при виде его — уже не в первый раз, кстати, — а затем проходит мимо, бренча ключами за его спиной. И только тогда до Минхёна долетает знакомый аромат стирального порошка. Он подскакивает на месте, подрывается, едва не теряя равновесие — головокружение ещё не отпустило, поэтому он крепко хватается широкой ладонью за перила. И жадно смотрит. Это Донхёк. Неимоверно уставший, с ссадиной на скуле и разбитой губой, но настоящий. Реальный. Живой. — Заходи. В его тихом голосе — серость и безнадёга. Но даже это не мешает Минхёну чувствовать иррациональную радость. Он проскальзывает за Донхёком в квартиру, останавливается возле вешалки, выжидает, пока тот закроет дверь, а затем заключает его в объятия. Каждая мышца Донхёка напрягается, и Минхён не хочет думать, из-за боли это или неприязни. Он не хочет думать — просто идёт на поводу у эмоций, облегчённо выдыхает, зарываясь рукой в непослушные волосы на затылке. Заключает чужое лицо в ласковый плен рук, аккуратно приподнимает, пробегаясь взглядом по заживающим ссадинам. А потом заглядывает в глаза. И перестаёт дышать. В них не буря, не штиль, но тоненькая корочка речного льда, вот-вот готовая дать трещину. Ещё чуть-чуть — одно слово — и он вскроется, а непокорные воды выйдут из берегов. Минхён молчит. Лишь продолжает водить большим пальцем по здоровой скуле и смотреть. Всматриваться. Глубоко. Чисто. Преданно. Но, как оказывается, хватает и этого. Глаза Донхёка начинают опасно блестеть, становятся влажными, и сокрушительная капля медленно катится вниз, когда он смыкает веки. Минхён ловит её пальцем — а хотелось бы губами — и сильнее прижимает к себе сломавшееся вмиг тело. Донхёк утыкается в изгиб между плечом и шеей, мелко подрагивает и цепляется за рукава его бомбера. Отчаянно. Ранимо. Он держался. Всё это время пытался держаться. Но пришёл Минхён, и всё рухнуло. Хэчан рушился прямо на глазах. Вся преувеличенная самоуверенность, дерзость и сила — всё это разлетелось в щепки, обнажая потаённые страхи, беззащитность и зависимость. Хэчан рушился. Донхёк обнажался. Он плачет тихо, почти не слышно. Минхён только чувствует жар от горячего рваного дыхания, и редкие задушенные всхлипы, сотрясающие грудную клетку. Его отталкивают спустя пару минут. Донхёк, не поднимая головы, исчезает в ванной и закрывает за собой дверь. Скрипит вентиль. Шумит вода. Что бы ни случилось, Донхёк точно не хотел, чтобы кто-либо видел его таким. Но Минхён не кто-либо, так? Его не прогнали, не отшили, а позволили остаться. Значит, Минхён должен сделать всё, чтобы оправдать подобное доверие. Первым делом он шагает на кухню и ставит чайник. Находит заварочник и сахарницу и позволяет себе бесцеремонно хозяйничать: открывает холодильник, выуживает из него банку с каким-то вареньем, ставит её на стол. Нарезает хлеб. Среди специй натыкается на сушёную ромашку и добавляет в чай. — А ты хорошо тут освоился, — шмыгает носом Донхёк, стоя в дверном проёме. Минхён немного краснеет. — Раньше, когда я… когда мне было грустно, дедушка всегда угощал меня чем-то сладким. Говорил, что это помогает поднять настроение. Из сладкого мне удалось найти только варенье. — Потому что больше ничего нет, — Донхёк говорит это, словно прогноз погоды озвучивает. — И редко когда водится. Он выглядит недовольным, сконфуженным, и оттого немного воинственным. Как мокрый взъерошенный птенчик. Милый, мокрый, взъерошенный птенчик. Донхёк изо всех сил старается сделать вид, что ничего не произошло, но позволяет Минхёну накормить себя хлебом с вареньем. Он кривится и возмущается: — Что за дрянь ты добавил в чай? Но выпивает всё почти до конца. Донхёк говорит на отвлечённые темы, по типу «Чё интересного было в школе?» или «Долго под моей дверью сидел?», на что Минхён отвечает скомканное «Ничего» и ироничное «Познакомился со всеми соседями». Донхёк на это даже улыбается. — Как Джено? Он не может не спросить. Даже зная, что это нежеланный вопрос. Зная, что мимолётная улыбка тут же погаснет, так и не успев обрести силу. Но Минхёну нужно знать. — Уже лучше. — Он в больнице? — Нет, дома. Я как раз возвращался от него. — Расскажешь, что произошло? Натянутый канат под его ногами дрожит, а разинувшая пасть бездна маячит перед глазами. Минхён чувствует, что делает что-то не так. Что ему едва удаётся балансировать на тонкой грани. Да только в учебниках не писали, что делать в подобных ситуациях. В школе не учили, как успокаивать людей, как с ними деликатно разговаривать, когда им страшно или плохо. Что лучше сказать «может, поделишься?» или «если хочешь, я могу выслушать». В школе вообще ничему такому важному не учили. — Это наши проблемы, — голос Донхёка резкий и хлёсткий. — Точнее мои. Я сам готов прибить Джено за то, что он полез. — Даже не зная причины, уверен, что я на его месте поступил бы точно также. — Значит, ты тоже дурак. — Пусть так. Зато я буду уверен, что ты в безопасности. Донхёк поднимает на него взгляд. Долгий, внимательный. В нём неверие, отрицание, и ещё что-то болезненное, кричащее. — Скажи, — тихо и обречённо, — откуда ты такой взялся? Минхёна ломает. Он чувствует это каждой костью, захлёбывающимся кровью сердцем. Донхёк глядит на него побитой собакой, жалостливо и устало, а Минхёна начинает мелко потряхивать от одного этого вида. Он поднимается, обходит стол и садится на корточки, мягко ловя Донхёка за руки. — Я помогу тебе, — шепчет он, будто боясь, что кто-то может их услышать. — Защищу от всего дурного, от всего плохого. Только поделись со мной. Позволь мне быть рядом. Минхён уговаривает, вымаливает, сжимает чужие руки крепче: — Доверься мне. Донхёк разрывает зрительный контакт и прикрывает воспалённые глаза. Вдыхает глубоко несколько раз. Встаёт с места и подходит к окну, обхватив себя за плечи. А затем начинает несмело говорить. Он рассказывает, что год назад впал в немилость Куена, что тот до сих пор его третирует, шантажирует, вертит им, как хочет. Угрожает его друзьям, знакомым, и даже матери, а потому Донхёк не смеет его ослушаться. Минхён чувствует, что ему не говорят всей правды, но не давит, благодарный за то, что дают. — Куен сказал, что я должен пойти с ними на следующую сходку. Это будет большой квартирник в центре города, и там соберётся много народу, — Минхён ловит его лицо в отражении: Донхёк болезненно морщится и потупляет взгляд. — Я не хочу. Он будет вести себя так, словно я его шестёрка, словно я его… — он не договаривает и до крови закусывает губу. — Но если я этого не сделаю, то они и до Яняна доберутся. А потом… — Не доберутся, — отрезает Минхён. — Я пойду с тобой и не дам в обиду. — Ха, ты думаешь, что я рассказал тебе это всё, потому что правда надеялся на твою защиту? — говорит с досадой Донхёк. — Неужели после услышанного ты до сих пор думаешь, что всё так просто? Джено попытался за меня вступиться, и ты в курсе во что это вылилось. Что ты можешь сделать в одиночку? — А кто сказал, что я буду действовать в одиночку? Донхёк задыхается возмущением и поднимает на него взгляд. Распахнутые ресницы, до сих пор мокрые, слипшиеся на кончиках. Такие длинные. Минхён приближается к нему, неторопливо, но настойчиво. Поднимает руку, касается локтя, скользит выше, слегка задирая рукав футболки. Донхёк дрожит под его прикосновением, приоткрывает рот, но не говорит ни слова. Поэтому Минхён смелеет: плавно ведёт пальцами по линии челюсти, приподнимает за подбородок. Воздух между ними искрится, густеет, и голос Минхёна меняется, становится грудным и низким. — Ты пойдёшь туда, но со мной. И не будешь отходить ни на шаг, а если этот Куен посмеет косо посмотреть в твою сторону, я сделаю так, что он вообще больше никуда смотреть не сможет. Донхёк опускает взгляд, плечи, кренится в его сторону, мягко бодает в плечо, собирая себя по кусочкам. — Ты не должен рисковать из-за меня. — А ты не должен страдать по чужой прихоти. Донхёк грустно усмехается, а затем несмело роняет: — Побудешь со мной ещё немного? Минхён не медлит и секунды: — Пока ты меня не прогонишь.***
Янян ловит его в пятницу возле столовой. Кивает головой в сторону библиотеки на втором этаже. Там в обеденное время обычно мало народу, поэтому можно поговорить без лишних ушей. — Хэчан сказал, что ты с нами в субботу намылился. — Допустим. — Ты вообще врубаешься, во что ввязываешься? Минхён тяжело вздыхает. «Ещё один». — Не особо, потому что никто так и не удосужился мне рассказать, в чём, собственно, дело. Он говорит это осознанно, с напускным равнодушием, желая вызвать в Яняне ещё больше негодования. — То, что произошло в выходные — разборка внутри района. Только между своими, понимаешь? — Нет, — отрезает Минхён, протестуя. — Какая вообще разница, дело района это или нет, если вы из-за этого в опасности? «Если Донхёк из-за этого в опасности». Слова так и остаются непроизнесёнными, но Янян их считывает. — Послушай, ты не первый, кому он вскружил голову. Да, Марк, это очевидно. Но если раньше Хёка это никоим образом не интересовало, то теперь всё, кажется, иначе. Ты ему явно небезразличен. Мне не хочется, чтобы ты пострадал, ведь тогда Хэчан будет ещё больше подавлен. Ему и так несладко приходится, а теперь ситуация и вовсе острее некуда. — Говори уже как есть, — не выдерживает Минхён. — Хватит ходить вокруг да около. Ему немного совестно, что он пытается узнать больше у других людей, но сам Донхёк едва ли в скором времени что-то расскажет, а медлить совершенно нельзя. К тому же, это не кто-то чужой, а Янян — лучший друг Хёка, который волнуется за него точно так же, как Минхён. Поэтому, поколебавшись несколько секунд, Янян всё-таки выпаливает: — Куен имеет на Хэчана виды. Он подбивает к нему клинья почти год, если не больше, и Хёк всеми силами старается увернуться так, чтобы выйти сухим из воды. За Куеном — власть и сила, он держит половину района и может задавить любого, кто пойдёт против него, не считая Йонга. Хэчан не сможет сопротивляться вечно. Он всегда пытался уберечь других, казаться храбрее, чем есть на самом деле, но теперь появился ты, и он… — Янян делает взмах рукой и, не зная, куда её потом деть, нервно зачёсывает волосы назад. — Скажи мне, Марк, нравится ли тебе Хёк настолько, чтобы принять его таким? Со всеми его проблемами? Потому что иначе, прошу, не давай ему ложную надежду. — Ли Минхён! Голос Ким Доёна теряет очертания, эхом разлетаясь по стенам, но звучит достаточно громко, чтобы прервать молодых людей. — Здравствуйте, учитель Ким, — отвечает за него Янян. У Минхёна в голове крошево, а ещё желваки под кожей ходят ходуном. — Вы, случайно, не в библиотеку? — Нет, мы просто общались. — Тогда можно я украду у тебя пару минут, прежде чем начнутся уроки? Минхён кидает быстрый взгляд на Яняна, но тот, при виде учителя, ретируется, не оставляя Ли выбора. — Конечно, — говорит он сквозь сжатые зубы. — Минхён, ты прорешал третий вариант, который я тебе позавчера выдал? — Нет, учитель Ким, — честно сознаётся он. — Простите. — У тебя возникли какие-то сложности? — Нет, я просто даже за него не садился. — Много задают домашнего? — Как обычно. — Тогда почему? Минхён молчит. — Ты ведь понимаешь, как важно ответственно подойти к подготовке? Это касается не только олимпиады. Последнюю самостоятельную ты написал на четвёрку. Я бы даже сказал с минусом. — Я поработаю над своими ошибками. — Все твои ошибки, Минхён, из-за невнимательности. Я проанализировал твою работу, и пришёл к такому выводу. В прошлой проверочной тоже были подобные помарки. Не представляю, что с тобой творится, но, послушай меня, — учитель понижает голос и склоняется, словно желая поведать ему великую тайну. — Прошу, избавься от всего, что мешает тебе сосредоточиться на учёбе. Ты идёшь на золотую медаль, Минхён. Будет очень жалко загубить такую возможность под конец года. Кивок. — Я жду тебя завтра на пересдачу. — Но меня устроит и четвёрка. — Я не могу её поставить. Жду тебя завтра на пересдачу в одиннадцать. Кивок. — Вот и отлично. А сейчас поспеши на уроки.***
В субботу Минхён заходит за Донхёком ровно в десять. Он помогает ему помыть посуду, пока тот собирает вещи в рюкзак. Через треть часа они забегают к Джено. Выглядит он, по словам Хёка, уже гораздо лучше, и Минхён боится предположить, как Джено выглядел до этого. Он передаёт ему все свои тетради за прошлый год, чтобы было проще наверстать упущенное, а затем они часа три рубятся в дэнди. — А это у тебя откуда? — спрашивает Донхёк, указывая на тарелку с фруктами и половину вишнёвого пирога. — Джемин вчера заходил, — равнодушно отвечает Джено, но Минхён успевает заменить, как чужие глаза довольно щурятся, а уголки губ неконтролируемо ползут вверх. — И сильно вы сблизились? — Не так сильно, как бы мне этого хотелось, но я над этим работаю. — Он же вроде не шибко хотел с тобой общаться. — Неправда, — тут же протестует Джено, оборачиваясь. — Ему просто нужно было время. Донхёк больше вопросов не задаёт, утолив своё любопытство и прошептав под нос что-то вроде «эх, бедолага». Минхён не уверен, относится это к Джено или Джемину, но, зная упрямый характер барабанщика… Надо будет срочно поговорить с Наной. Дома у Минхёна они с Донхёком оказываются ближе к двум. Родители с самого утра уехали на дачу к знакомым, а Минхён, как прилежный заключённый, на прощание обещал оставаться в своей камере и не делать из неё ни шагу. Провинился ведь. — Значит, ты врёшь своим предкам прямо в лицо? — Донхёк падает на кровать и лопает ярко-розовый пузырь жвачки. — Временами приходится, потому что они явно не хотят знать всей правды. Минхён достаёт из каморки гитару, чехол и кладёт их рядом с Донхёком, переходя к шкафу с одеждой. — Так ты у нас, значит, не только заядлый прогульщик, но ещё и бессовестный врун… — Хёк касается струн. Они живо и звонко отзываются. Минхён оборачивается на него вполоборота и усмехается уголком губ: — Я же говорил, что не такой хороший, каким кажусь. Он не замечает, как Донхёк закатывает глаза, но, вернувшись к кровати со стопкой вещей, замечает на деке гитары маленькое цветное пятнышко. Этим пятнышком оказывается наклейка. — Love is… a dream? — Ты у нас теперь плохиш, а эта гитара была идеально чистой и скучной. Теперь в ней тоже есть своя особенность. Он смотрит на Хёка чуть растерянно, чуть рассерженно, но тот пожимает плечами, и выглядит так невинно и уверенно, что Минхён не в силах взаправду на него сердиться за такую своевольную шалость. Ближе к восьми он дважды стучит в стенку, прежде чем получает ответ. Донхёк на все эти махинации только приподнимает удивлённо брови, но, услышав дверной звонок, понятливо хмыкает. — Вот как всё у вас тут устроено. Джонни одет, как всегда, с иголочки. Он здоровается с Донхёком, перебрасывается с ним парой шуточек (в одной из них они вместе стебут Минхёна), а затем кивает в сторону кухни. Донхёк уходит в гостиную досматривать боевик. — Я ребятам передал, так что всё в силе. — Отлично, — вполголоса проговаривает Минхён. — Парни с Восточных ворот тоже будут, — уверяет его Джонни, складывая руки на груди, — так что не переживай и делай то, что должен. Минхён кивает, коротко благодарит, и крепко пожимает ему руку. — Я твой должник.