The 1975 — Sex
Когда родители (или кем они там приходились Ричи) ушли, я остался сидеть на матрасе, словно пыльным мешком по голове ударенный. Я переводил взгляд с Ричи на стену позади него, думая о том, как бы разбить себе голову. Я думал, что у любой эмоции есть свой предел. Что не может быть уже больно после какой-то отметки или страшно… Но оказалось, так могло быть. Мне с каждым днем, с каждым часом, становилось страшнее, и это ощущение только усиливается. Ричи стоял, сложив руки на груди. Он одновременно и пугал, и завораживал меня. — Зачем я понадобился твоему отцу? — спросил я, отирая лицо рукой. Перед глазами все немного плыло, я подумал, что от эмоций, переживаний и нервов могу даже потерять сознание, а этого мне хотелось меньше всего. Я не заметил, как моя рука сама потянулась к бутылке с водой, и я сделал несколько жадных, быстрых глотков. Ричи все еще продолжал смотреть на меня, не выражая своим лицом не единой эмоции. — Понятия не имею. Я не спрашиваю, сказал же тебе. Лучше и впрямь иногда не знать некоторых вещей. — Он меня убьет? — спросил я. На тот момент, я думал, что смерть — действительно самое страшное, что может произойти с человеком. Но если бы я только знал, если бы я только знал, что меня ждет… Ричи снова пожал плечами. — Где твои настоящие родители? — я начал сжимать бутылку с водой в руках, перекатывая ее между пальцами, чтобы хоть как-то занять руки. Ричи дернул плечом. — Отца я никогда не знал, а мама умерла, когда мне было одиннадцать. — Ричи, мне жаль. Мне правда очень жаль. Если эти люди… Они тебя тоже как-то… Держат в заложниках, то… Мы могли бы… Могли бы сбежать вместе… Клянусь, я бы помог тебе, ты бы… Я бы… — я чуть было не ляпнул, что он мог бы жить с нами, но вовремя успел прикусить язык. Даже если бы Ричи и помог мне сбежать, я бы сдал его в полицию первым. Хотя нет, не в полицию. В больницу. Он выглядел самым странным из всей их «семейки» и это безумно меня пугало. — В заложниках? Нет, что ты. Я люблю их. Они моя семья, — сказал Ричи самым будничным тоном, будто говорил об обычной семье, такой, как моя, а не о людях, которые похищают детей и замешивают в это еще и своего сына. У меня голова шла кругом. — Ричи, прошу, скажи, что они со мной сделают? — спросил я, еле шевеля языком от страха. Ричи помолчал какое-то время, потом присел ко мне на матрас, опять слишком близко. Я попытался отодвинуться от него, но Ричи положил мне руку на колено, и я дернулся от страха. — Не знаю. Они еще никогда не похищали мальчиков. Может быть, тебя отпустят, — он посмотрел мне прямо в глаза, и я чуть было не выдохнул от счастья, но тут он снова заговорил, перекрывая мне кислород своей фразой, — а, может, убьют. Я не спрашивал никогда. Они… Делают страшные вещи. Я никогда не остаюсь дома, когда это происходит. Не хочу это слышать. И это знать. — Ты хоть понимаешь, что они — плохие люди? Они преступники. И ты им помогаешь? — с ужасом спросил я, на что Ричи снова, как заведенный, дернул плечами. — Они спасли мне жизнь. Я многим им обязан. Не знаю, где бы я был, если бы не они. Так что я просто выполняю свою… Часть работы. Я не делаю ничего плохого. Правда. Я просто привез трех девочек… И тебя. Они сказали, что те девочки были плохими. Избалованными. И что их следовало наказать. Ричи произносит это на одном дыхании, как заученную фразу. Избалованные девочки? Надо наказать? Да это же сумасшедший бред какой-то! Девочки десяти лет, кому они могли сделать что-то плохое?! А я? Я каким образом попал в этот список? — Но ты же знаешь, что я не богат. И не избалован. За что надо наказать меня? — вопрос слетает с моих губ помимо моего желания. Ричи продолжает держать руку на моей ноге. Мне кажется, ему нужна помощь. Возможно, он здесь еще больший пленник, чем я. Он неуверенно склоняет голову к плечу. — Пока не за что. Пока ты… Неплохо себя ведешь. Но все зависит от тебя самого. Пока отец не решит, что с тобой делать, ты будешь сидеть тут. — И сколько это может продолжаться? — спросил я, холодея изнутри. Мне показалось, что даже внутренние органы в животе покрылись коркой льда. Ричи слегка улыбнулся, маленький шрам на щеке натянулся. Даже он его совсем не портил. Мне нравилась его внешность. Он не шел ни в какое сравнение с ангельским и милым Стэном… Господи, Стэн. Если бы он только знал, к чему приведет наша с ним ссора… Я на минуту прикрыл глаза, вспоминая Стэна. Его улыбку, глаза, волосы. Его духи, которые я обожал в тайне нюхать, пока оставался у него в комнате. Я даже купил себе точно такой же флакон, чтобы нюхать дома, перед сном, представлял, что это Стэн рядом со мной. Я представил, как Стэн каким-то образом врывается сюда, в подвал, вырубает этого мужика, его сумасшедшую жену, избивает Ричи и спасает меня. Я падаю в его объятия, и он говорит, что никогда не любил Билла, а встречался с ним только, чтобы вызвать во мне ревность. Но когда он узнал, что я пропал, он чуть было не умер и перевернул весь город вверх дном, чтобы найти меня и нашел… «Найди меня, Стэн», — мысленно произнес я, и не заметил, как у меня заслезились глаза. Я поднял глаза к потолку, попытался сморгнуть слезы и загнать их обратно, но сделал только хуже — одна предательская слеза побежала по щеке. И Ричи это заметил. — Эй, ты плачешь? — тихо спросил он, наклоняясь ко мне. Запах духов из воспоминаний выветрился, в нос ударил только запах сигарет Ричи. Он был полностью пропитан ими. Я дернул головой, отодвигаясь от него. Ричи поджал губы. — Да. Черт возьми, да, я плачу. Я заперт в каком-то подвале со странными людьми. Я боюсь за своих родителей. И за своих друзей, они места себе не находят от волнения за меня, ты хоть понимаешь, что это такое?! Конечно, я плачу. Можешь радоваться, — сказал я, пытаясь рукавом свитера вытереть слезы. Ричи полез в карман куртки и вытащил оттуда носовой платок. Белоснежный носовой платок выглядел до жути странно в его перепачканных руках с черными ногтями. Я заметил, что у Ричи ногти были накрашены слишком идеально. У меня даже мама так ровно ногти никогда не красила. При воспоминании о маме я заплакал еще больше. Я хотел домой. Я не хотел больше находиться на этом матрасе, я хотел домой, в свою комнату, в свою кровать, проснуться и понять, что это все был дурной сон. Пойти в школу, слушать там шутки Билла, смотреть на Стэна, осторожно стараться прикоснуться к нему, будто невзначай, а не сидеть тут, в малюсеньком подвале с каким-то психом… — Возьми, — тихо сказал Ричи, протягивая мне платок, — у тебя руки грязные, ты можешь в глаз занести инфекцию. — Мне все равно. Если твой папаша собрался меня убить, то инфекция в глазу — наименьшее, что может со мной случиться. — Эй, не плачь, правда. Может быть, мой отец ничего тебе не сделает, — сказал Ричи таким мягким голосом, что я невольно поднял на него глаза. Меня смущала его резкая перемена в лице, голосе, повадках. Поскольку я не взял платок, Ричи наклонился и сам вытер мне лицо. Я замер, как статуя, боясь шевельнуться, пока он вытирал платком мои слезы, — я буду приходить к тебе каждый день. Тебе здесь будет не так скучно. — Я хочу домой, — промямлил я. Мне было так страшно, одиноко и жутко, что при Ричи я терял все остатки гордости. Я был готов упрашивать его меня отпустить, — пожалуйста, Ричи. Я хочу домой. К родителям. — Прости, — покачал головой Ричи, — но теперь твой дом здесь.***
Отметок на стене стало уже пятнадцать. Потом двадцать. Ричи сдержал свое слово. Он приходил каждый день. Приносил мне еду, иногда даже какие-то безделушки. Я попросил его принести мне бумагу и карандаши, чтобы рисовать. Я по-прежнему не оставил мысль о том, что буду поступать в художественную академию, и мне надо было упражняться в рисовании. Плюс я хотел записывать свои мысли, вести хотя бы какой-то отчет того, что со мной происходит. Отец и мать Ричи тоже приходили, но в основном ничего не говорили. Могли какое-то время молча посмотреть на меня, о чем-то пошептаться и уйти. Я спрашивал у Ричи каждый раз, зачем я им понадобился, на что он пожимал плечами и ничего не говорил. Он садился со мной на матрас и смотрел, как я рисую или спрашивал меня о чем-то. Один раз, когда он пришел и принес мне еще цветных карандашей (я больше любил рисовать акварелью, но был благодарен и за карандаши), он долгое время сидел молча, склонив голову к плечу и смотрел на то, как я рисую. Я чувствовал себя отвратительно — я не принимал душ целый месяц и был таким грязным, будто специально вывалялся в грязи, как свинья. Влажных салфеток, которые приносил мне Ричи, катастрофически не хватало. Я все еще не привык пользоваться ведром и не хотел к этому привыкать. Я пытался придумать план бегства. Думал действительно наброситься на Ричи, потому что он перестал меня пристегивать, но пистолет он по-прежнему носил при себе. Я боялся рискнуть и проверить, насколько метко он стреляет. Уговоры на него тоже не действовали. Каждый раз, когда я заводил разговор на тему того, чтобы меня отпустили за любые деньги, он прикладывал палец к губам и показывал глазами на потолок — и будто в подтверждение я слышал шаги его родителей наверху, их смех и какие-то разговоры. Мне приходилось заткнуться, чтобы не злить Ричи. По крайней мере, он один приносил мне еду и карандаши с бумагой, и я должен был быть за это благодарен. Я радовался тому, что я был жив и здоров (и очень, очень грязный), а моей жизни и здоровью относительно ничего не угрожало. Я научился спать на жестком полу на матрасе и покрываться старым пледом. А все остальные мысли я старался отгонять от себя. Меня скоро найдут. Скоро найдут. Меня не могут не найти. — Кого ты рисуешь? — как-то спросил Ричи, заглядывая мне через руку. Он притащил мне кирпич, который я использовал как столик, на котором рисовал. Рука двигалась по листку свободно и уверенно, вырисовывая кудри Стэна, — он красивый. — Мой друг, — ответил я, не поднимая головы от листа. Ричи шумно выдохнул. — А девушку свою ты не рисуешь? Я повернул к нему голову, сжимая в пальцах карандаш. Обычный серый карандаш, который Ричи заточил мне ножом. Я чуть было не заорал в голос, когда он подошел ко мне с ножом, но он всего лишь хотел заточить мне карандаши. — У меня нет девушки, — ответил я. — А была? — не отставал Ричи. Я помолчал, делая еще какие-то бездумные штрихи на рисунке. Стэн выглядел как живой. Мне захотелось к нему даже больше, чем к родителям. Он ищет меня. Уверен, он меня ищет. — Не было. Никогда не было. — Ты… Никогда не был в отношениях? — спросил Ричи, приваливаясь спиной к стене, и поигрывая змейкой на куртке. Он, казалось, никогда не переодевался, либо у него был огромный запас черных маек, футболок и курток. Я не особо его разглядывал. Для меня Ричи стал чем-то наподобие предмета мебели — я благодарил его за еду, которую он мне приносил, и иногда разговоры с ним скрашивали мои будни. Но в этот раз я полностью повернулся к нему и уставился на него. — Никогда. А что? — Просто стало интересно, — ответил Ричи, встретив мой взгляд абсолютно спокойно, — а тебе кто-нибудь нравится? — Какая тебе разница? — Ну… Просто интересно. — Нравится, — ответил я, снова возвращаясь к рисунку. Ричи задышал у меня за спиной слишком часто, — что? — Тебе нравятся парни? — резко спросил Ричи, и я снова на него обернулся. Карандаш в пальцах стал будто чужим. — Да. — Понятно. Мы помолчали какое-то время. Ричи действовал на меня в данный момент раздражающе. Он словно хотел еще что-то спросить, но не мог. От него почти по-настоящему исходили какие-то электрические волны, он явно был напряжен. Не выдержав, я снова развернулся к нему, бросив карандаш. — Какое тебе дело? Даже если бы я был в отношениях, разве ты бы меня этого не лишил? Я сижу тут уже чуть ли не целый месяц, а по ощущениям так целый год. — Радуйся, что ты жив, — резко сказал Ричи, — другим повезло меньше. — Расскажешь об этом в суде, и, может быть, тебе даже поверят, — хмыкнул я, складывая руки на груди. Ричи сузил глаза. — Я ни в чем не виноват. — Да брось. Ты прекрасно понимаешь, что делаешь ужасные вещи. Поэтому пытаешься меня задобрить, принося мне карандаши. Только это так не работает. Я сдам тебя в полицию так же, как и твоих родителей, когда меня найдут. — Уверен, что найдут? Может быть, ты думаешь, что тебя ищет твой любимый Стэн?! — Ричи перешел на крик, от которого у меня чуть не заложило уши. Я в шоке выронил карандаш из пальцев. — Стэн? Откуда ты про него знаешь? — Я следил за тобой до этого. Иначе как бы я оказался возле дома твоего дружка так поздно? — То есть, это было подстроено? — спросил я, чувствуя, как волна страха накрывает меня с головой. — Я просто делаю то, что велит мне делать отец, — резко сказал Ричи, поднимаясь на ноги и поправляя выбившуюся майку из джинсов. — А если бы я не сел к тебе в машину, что тогда? — Но ты же сел, — хмыкнул Ричи, — причем сам. — Ты что, следил за мной? — в ужасе спросил я, смотря на то, как Ричи облизывает губы. Он посмотрел на мой рисунок, потом быстро схватил его, и я не успел вырвать его у него из рук. — Необязательно следить за человеком, чтобы многое о нем узнать. Но я знаю о тебе даже больше, чем ты можешь знать о себе сам. Я знаю твои секреты, — сказал Ричи, рассматривая портрет Стэна, — серьезно думаешь, что он повелся бы на такого хорошего мальчика, как ты? — Ничего я не думал. Он в отношениях, не стоит в это лезть. Отдай мне рисунок, — мне не хотелось, чтобы Ричи даже произносил его имя. — Я могу научить тебя быть плохим. И может быть, даже помогу тебе сбежать, — сказал Ричи, возвращая мне рисунок, и при этом странно смотря на меня. В его взгляде было… Возбуждение?.. — Плохим? Как ты? — хмыкнул я, забирая рисунок и осторожно складывая его. Сердце клокотало где-то в горле. Я отвернулся от Ричи, прижал рисунок к груди, чувствуя, как сердце готово прорвать грудину. — Я уверен, что ты даже намного хуже, чем я.