***
Первую четверть часа они просто в молчании шли по одной из дорожек сада. Майкрофт, расстегнув пальто, смотрел на пока еще унылую природу, время от времени бросая взгляды на Грега. Постукивание трости о плитку дорожки было немного чуждым местному звуковому фону, но вскоре Холмс привык к нему и даже стал понимать: если трость стала стучать чуть чаще, значит, Грег не уверен в следующем шаге, и следует ему помочь. — Должно быть, у вас в саду очень красиво, — сказал Грег, чтобы как-то начать разговор. Неловкость между мужчинами была буквально осязаемой. За все то время, что Грег жил в доме Майкрофта, он успел привыкнуть к их совместным ужинам и редким беседам на отвлеченные темы. Холмс неожиданно оказался приятным собеседником, способным поддержать, как выяснилось, почти любой разговор. Он даже не хуже заправского меломана разбирался в классическом роке! Но поговорить удавалось нечасто, вечера Майкрофт обычно проводил в своем кабинете. Грег никогда бы не подумал, что старший Холмс столько времени отдает работе. Уезжает ранним утром, приезжает вечером, ужинает и уходит в кабинет. И ложится очень поздно, уже тогда, когда у Грега слипаются глаза. Лестрейд знал, что Майкрофт даже не спал пару ночей подряд — правда, потом премьер выступил с обращением к нации по поводу осложнившихся отношений с Европой. Грег все больше убеждался, что то, чем была наполнена его прошлая жизнь — вечные переработки, ненормированный рабочий день, круглосуточные дежурства, — все это было так похоже на жизнь Майкрофта. Холмс такой же трудоголик, отдающий всего себя работе! И было совсем неясно, что же творится в его личной жизни. Если и удавалось услышать обрывки каких-то телефонных разговоров, то все они носили рабочий характер, а спрашивать у миссис Харди было как-то неправильно… да и наверняка домработница сообщила бы работодателю о странном интересе гостя. Не лезут воспитанные люди в чужую спальню! Не лезут, даже если очень хочется лучше узнать человека, который всегда был для тебя тайной за семью печатями. — Кое-какие элементы дизайна были взяты из сада Винздорского замка. Сорта роз и других растений тоже оттуда, — отозвался Майкрофт, замечая, как Грегу нравится эта неторопливая прогулка на солнце. — И нарциссы в саду есть? — Да, их много на газонах. А почему вы спрашиваете? — Люблю их. Пахнут очень приятно, — признался Грег. — Что же, недель через пять здесь будет ковер из нарциссов и крокусов. А чуть дальше растут дикие анемоны, они тоже обладают очень сильным ароматом. У вас будет много времени, чтобы им насладиться. Грег улыбнулся, но улыбка вышла грустной. — Вряд ли, мистер Холмс. Пока мы идем с вами, мне еще нормально, но я не представляю, как пошел бы в одиночестве. Вашим охранникам пришлось бы со мной нянчиться. — Это не стало бы проблемой, — ответил Майкрофт и легко коснулся руки Грега. — Осторожнее, тут небольшая ступенька вниз… Так, давайте принимать решение. У нас два варианта: или идем дальше по солнцу, или уходим немного вглубь сада, там полутень, — предложил Холмс, чувствуя теплую сильную руку Грега в своей. Еще одно прикосновение к коже Грега — человека, который никогда не будет принадлежать ему! — Давайте погреемся! — улыбнулся Грег, доверяясь Майкрофту, направившему его немного влево. Звонок телефона нарушил тишину прогулки. Извинившись и отойдя на пару шагов, Холмс ответил. — Да. Нет. Именно из-за ситуации в Королевстве, министр, и стоит задуматься о следующем шаге. Если в медицине широко распространено донорство органов человека, чья биологическая смерть уже наступила, то какие могут быть преграды для использования спермы, полученной в аналогичных ситуациях? У вас на столе лежат результаты исследований. Прошу еще раз ознакомиться с ними и сообщить мне, в какие сроки вы видите разумным подготовить соответствующий закон. Буду ждать. Всего хорошего. — Извините еще раз, — сказал он, вернувшись к Грегу, невольно слышавшему этот разговор. — Но иногда даже моего влияния не хватает, чтобы преодолеть людской консерватизм. — Майкрофт взял Лестрейда за руку, и они продолжили прогулку. — Я не совсем уловил смысл, мистер Холмс, — заговорил Грег. — Вы хотите принять закон, который разрешает донорство спермы от умерших? — Да, именно так. В конце девяностых в Европе уже были первые прецеденты. Сейчас Великобритания испытывает серьезные проблемы с национальным банком спермы. Бесплодные пары и одинокие женщины вынуждены обращаться для решения подобных вопросов в клиники других стран, нам даже приходится импортировать сперму, представляете, — пояснил Майкрофт. — Как видите, ситуация не самая радостная. Министр убежден, что всему виной закон 2005 года, который разрешил раскрытие информации о биологических отцах детям, зачатым от доноров. Далеко не каждый донор спермы хочет спустя восемнадцать лет обнаружить у себя на пороге своего биологического ребенка, рожденного от неизвестной женщины. — Я бы, наверное, тоже не хотел…— сказал Грег. — Как-то неправильно это. Майкрофт вздохнул. — Я же говорю — людям свойственен консерватизм. Но даже более того, Лестрейд, я бы хотел в перспективе сделать эту возможность двусторонней: не только сохранить право ребенка знать, кто его биологический отец, но и дать возможность самим донорам разыскать своих детей. Пока, правда, наша страна к этому не готова. — По-моему, это лишнее, мистер Холмс. Мужчины и так не всегда рады, если женщина от них забеременела… — А вы подумали о людях нетрадиционной сексуальной ориентации, Лестрейд? Их у нас в стране достаточно, при этом многие живут в партнерстве. Но каким бы аналогом традиционной семьи это ни было, таким людям трудно завести своих детей. Если лесбиянки еще могут родить своего ребенка, геям это недоступно. Но они могут быть донорами спермы. Так почему не дать им право найти человека, который был рожден благодаря им? Конечно, я не говорю о вмешательстве в жизнь ребенка, но если этот ребенок уже совершеннолетний, почему биологический отец не может его найти? Я считаю, это вполне обоснованное право. Тем более что суррогатное материнство порождает сплошные проблемы. Грег пожал плечами. Майкрофт ясно видел сомнение, написанное на лице бывшего полицейского, и продолжил несколько более эмоционально, чем планировал: — Поймите же, у всех разные ситуации! Лично я финансово могу себе позволить воспользоваться услугами суррогатной матери, если захочу. Дети «из пробирки», в конце концов, это обычные дети! Но другие мужчины моей ориентации лишены моих финансовых возможностей. В этом смысле я скорее исключение из правил. Поэтому и стараюсь думать об ущемленных слоях населения, и всегда старался, когда в Уайтхолле мне приходилось отстаивать поправки в наиболее одиозные законы Королевства! Лестрейд не смог скрыть своего удивления. Ему не почудилось? Майкрофт Холмс — гей? И он только что в запальчивости сообщил об этом ему, простому бывшему полицейскому? Грег поймал себя на мысли, что вообще-то никогда толком и не задумывался о предпочтениях старшего Холмса. Понятное дело, что Шерлока вопросы секса не волновали, но вот Майкрофт… Грег скорее бы сделал ставку на то, что он типичный гетеросексуал! Майкрофт закатил глаза и скривился, увидев, как нахмурился и немного напрягся Грег. Возможно, ему не стоило столь яро говорить о своих планах по реформе законодательства. Все же перед ним был явный гетеросексуал, и какими бы обыденными и открытыми не стали ныне однополые отношения в Англии, все равно до сих пор находились люди, не способные или не готовые в полной мере принять новую реальность. Но что сделано, то сделано. В конце концов, шансов, что Лестрейд разделит с ним его предпочтения, не было никаких, так что нет смысла секретничать. Хоть один раз, но он должен был сам заговорить об этом с Грегори. — Моя ориентация стала для вас неприятным сюрпризом? — без обиняков спросил он Лестрейда. Тот вздрогнул от настойчивого касания к руке и понял, что Майкрофт удерживает его от шага в газон: дорожка резко повернула вправо. — Почему же? — удивился Грег. — Я не имею ничего против геев. Просто немного удивился, и все. В конце концов, наши законы ставят однополые отношения вровень с традиционными, почему же я должен быть против… Майкрофт подавил вздох. Ему казалось, что Грегори ответит как-то иначе, не столь формально. Не так, как скажет любой полицейский, который все измеряет буквой закона. — Все эти законы принимались при моем непосредственном и активном участии, — осторожно сказал Майкрофт. Грег улыбнулся. — Наверное, это особое чувство — иметь возможность изменить мир под себя, а не меняться самому? — спросил он. — Не всегда, Лестрейд. — Майкрофт вздохнул. — Даже имея возможность изменить мир под себя, можно не получить того, чего действительно желаешь, — добавил он, все еще не выпуская руку Грега, хотя они уже шли по ровной дорожке. Грег не стал отвечать, уловив в голосе Майкрофта сдержанную досаду. Получается, что даже этот всемогущий человек не мог получить всего? Судя по его словам, есть что-то, чего он очень хочет, но получить не может. Какая-то несбыточная мечта! Грег бы много отдал, чтобы увидеть Майкрофта. Очень хотелось заглянуть ему в глаза и понять, что стоит за этими горькими словами.***
Этой же ночью Грег никак не мог уснуть. Но, против ожидания, в голове крутились мысли совсем не о Граффитисте, а о том, что он вдруг узнал о личной жизни Майкрофта Холмса. Подумать только, каким же удивительным был этот человек. Оказывается, именно он стоял за теми законами, что защищали геев! Человек, который, понимая, что не хочет прогибаться под систему, взял и перестроил ее под себя! Лестрейд поправил подушку, завернулся в теплое пушистое одеяло и вздохнул. Его семья была католической. С пеленок Грегу пытались привить уважение и любовь к церкви. Каждое воскресенье маленький Грегори Лестрейд ходил с родителями и старшим братом Ником на утреннюю мессу, с радостью глазея на богатство собора. Кто-то даже попытался уговорить его петь в церковном хоре, но мальчишка решительно заявил, что это не подходящее занятие для будущего полицейского. Тогда отец добродушно рассмеялся и потрепал сына по темным густым волосам: достойная растет смена! Если повезет, оба сына четы Лестрейдов продолжат династию полицейских! Став подростком, Грег часто слышал, как за ужином отец презрительно говорил что-то о катящемся к чертям мире, где скоро трахающиеся в жопу мужики станут указывать, что делать нормальным людям. Брат Грега только поддакивал, подлиза. Дело в том, что Ник Лестрейд решил поступать на ветеринара, а не в полицейскую академию, поэтому-то отношения между старшим сыном и отцом стали довольно напряженными. А младший отмалчивался, лишь ниже опускал голову и делал вид, что увлечен прекрасным рагу из баранины. В семнадцать Грег впервые поймал обращенную к нему улыбку соседского мальчишки — Фредерика Смита. Они были ровесниками и часто играли вместе, но, в отличие от своих сверстников, не стремились знакомиться с симпатичными девчонками, чтобы поскорее начать изучать женскую анатомию на практике. Гормоны играли, но Грег, стащив у старшего брата эротический журнал, никак не мог понять — а что в нем такого, что взрослые мужчины разве что не капают слюной на страницы с раздетыми моделями? Кто сказал, что именно это должно нравиться парням? Почему красивое тело обязательно должно быть женским? Грег старался не думать о своей тайне — о том, как пару месяцев назад поцеловался с Фредериком. Тогда-то Грег и понял, что привлекают его совсем не женские формы, что ему хочется сжать в руках упругие небольшие крепкие ягодицы парня, что хочется вылизать языком кадык, что хочется толкнуться членом в сильную мужскую руку… Но ему стало страшно, и Фредерик, покачав головой, ушел. Тот вечер Лестрейд запомнил очень хорошо. Он сидел на крыльце дома, листая учебник по криминалистике — впереди было поступление в полицейскую академию, — когда из-за забора послышался грохот и громкий крик. — Как это понимать? Я тебя спрашиваю, сопляк! — орал отец Фредерика, мистер Смит. — Какого черта я застаю единственного сына сосущимся с этим ублюдком?! Грег привстал, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь плотную стену можжевельника, растущего у Смитов около террасы, однако ничего увидеть не успел: домой после смены в полицейском участке вернулся отец. На пару минут сержант Лестрейд остановился на полпути к дому, прислушиваясь к происходящему, но потом лишь махнул рукой. — У Смитов сын совсем от рук отбился, — говорила за ужином мать, недовольно хмуря брови. — Подумать только, такая приличная семья, а Фредерик, представляешь, заявил, что собирается поддерживать этих… голубых! Грег молчал, поймав озабоченные взгляды родителей, обращенные к нему. Знают? Откуда? — Ты ведь хочешь служить в полиции? — тем же вечером спросил его отец. — Да! Это мечта всей моей жизни, — твердо ответил Грег. — Тогда не обольщайся, если думаешь, что есть ассоциация геев в полиции и какие-то там законы! На деле все совсем не так, — холодно произнес мистер Лестрейд. — Если ты хочешь навечно загубить свою карьеру или вовсе вылететь из академии, то смело говори всем, что ты голубой. И увидишь, сколько людей от тебя отвернется! Ни в армии, ни на госслужбе, ни в полиции не рады гомикам! — Пап, но я… Я еще не… Патрик Лестрейд прищурился, внимательно глядя на сына. — Ты меня услышал. Я к тебе уже давно присматриваюсь, сынок. Решать тебе, на чьей ты стороне станешь играть. Но, Грег, ты должен знать, что, во-первых, с гейской репутацией тебе не дадут сделать карьеру, а во-вторых, — мы с твоей матерью не хотим такого сына. Ник тоже не подарок, но у него хотя бы невеста есть. — С этими словами мистер Лестрейд развернулся и ушел, оставив сына одного. С тех пор Грег стал упорно гнать от себя мысли о своей природе. Он делал все, чтобы его подлинное начало никогда не выбиралось на поверхность. Красавчик со жгучим взглядом и прекрасным телом, он пользовался бешеной популярностью у девчонок и пытался обратить это себе во благо. Сегодня Крисси, завтра Меган, послезавтра Сьюзи… Ни у кого даже сомнений возникнуть не могло, что иногда ночами «бабник» Грег отчаянно дрочит, представляя под закрытыми веками ладное тело однокурсника, который так понравился ему в раздевалке! Годы учебы пронеслись быстро, и вот уже он, Грегори Лестрейд, поступил на службу в полицию, простым констеблем. И вот здесь он действительно убедился, как был прав его отец! Все считали Лестрейда женским любимчиком, поэтому в его присутствии старшие коллеги ничуть не стеснялись высказывать свое мнение о геях и лесбиянках в полиции. Что те подвержены большему риску шантажа, что менее надежны, что легко могут подхватить ВИЧ и всех вокруг заразить… Чего только не наслушался Грег! В 2003 году, когда Лестрейд уже пять лет как был женат, вышел закон, гарантировавший геям и лесбиянкам защиту их прав в сфере трудовой деятельности. Пять лет! Пять лет Грег был примерным семьянином, пять лет он видел, как его коллеги, оказавшиеся смелее, жертвовали своей карьерой, лишь бы быть теми, кем их создала природа. А он… Он шел вперед! Убеждал себя, что все сделал правильно. Грег ведь так хотел быть хорошим полицейским, хотел ловить бандитов и защищать закон! И он ловил, и защищал, и восстанавливал справедливость, предпочитая не думать, что закон не всегда защищает его самого. Если бы не то предупреждение, полученное им от отца, у него бы ничего этого не было — ни карьеры, ни прекрасных перспектив! И кем бы он тогда был? Сержантом в какой-нибудь захудалой деревне? И не носить бы ему форму лондонского полицейского! Детская мечта так и осталась бы мечтой. В 2010, когда он уже год как занимал кресло старшего детектива-инспектора, еще одним законом дискриминация по признаку сексуальной ориентации была окончательно запрещена. Грег мог наконец-то вздохнуть с облегчением. Мог заявить о себе и не опасаться, что завтра лишится должности по какому-нибудь надуманному основанию, но… Но брак с Джули уже стал частью его жизни. Его правильной жизни! Жизни, в которой он так долго не хотел замечать очевидных проблем — измен жены. Больше того — в них он обвинял себя. Потому что порой ничего не мог с собой поделать: женское тело, красивое, изящное, частенько не вызывало у него никакого желания. Не стояло у него на Джули! Она отправляла мужа к сексопатологу, урологу, боялась, что это какая-то болезнь, но только Грег никогда не доходил до врачей, зная: если он снимет свой моральный запрет, если позволит себе перешагнуть через выбранные правила поведения, его проблема решится сама собой. Но вот решительности как раз и не хватало. А когда развод с Джули стал единственным решением, когда Грег снял обручальное кольцо, он понял, что попросту опустошен. Внутри была лишь выжженная пустыня чувств и веры в людей. Он не хотел ничего и никого — ни женщин, ни мужчин. Работа затянула его с головой. А когда не стало работы… Вот в тот момент Лестрейд и понял, что в какой-то миг своей жизни свернул не на ту дорожку. Где-то на отрезке его жизни между вехами «развод» и «слепота» должен был появиться новый человек, который потом остался бы с ним, инвалидом, до конца дней, потому что любят не за что-то, а несмотря ни на что… Но такого человека так и не нашлось. Грег вздохнул. На душе стало слишком горько от осознания, что теперь уже ничего не исправишь. Кому он нужен — слепой инвалид с полицейской пенсией? Кто захочет связаться с ним по велению сердца, а не из-за безысходности, как племянница миссис Хейл?