(Не) Меркуцио

Антону не спалось. Ночью чувства обострились, и речь не о зрении или слухе. Здесь, в глухом лесу, отрезанным от большого города, настоящей жизни, в окружении лишь однокурсников и просто в узкой, нависающей со всех сторон палатке Антон ощущал тесноту и сдавленность. А ешё уколы за собственную глупость, ведь мог бы и откосить. Он лежал на спине, подложив руки под голову, потом повернулся к стенке, минут через десять – в противоположную сторону, перепробовал ещё несколько положений и вернулся к исходному, уставившись в темноту над собой. Голоса снаружи, едва пробивающийся свет костра и беспечное бряцание посудой подсказывали, что не спится не ему одному. Почему-то от этого тошнота ощущалась только сильнее. – Спишь? – спросил он у чёрного брезента над собой. – Не-а, – отозвался комок из соседнего спального мешка. Кажется, это был первый звук с той стороны за последние час или два. Антон вылез из мешка, поднялся и сел. Раз нет, то можно и не стараться. Олежа тоже завозился и сел, правда, оставшись плотно завёрнутым с головой в ткань мешка и покрывало. Он высвободил лишь ладонь, чтобы включить лампу, которая лежала на раскладном стуле в проходе между мешками. Потом спрятал и руку. Кутался в несколько слоёв, будто снаружи стоял не июль, а поздний декабрь, и напоминал крота, едва выглядывающего из-под земли. Если бы у кротов были такие огромные глаза. Или какие-нибудь глаза. – Я собираюсь завтра уехать, – сказал Антон. – Если хочешь, едем вместе, – добавил он, не сомневаясь, что кресло возле водительского уже можно считать занятым. Но Олежа не торопился напрашиваться в попутчики. Он ничего не отвечал, только задумчиво смотрел в сторону. Антон проследил за направлением взгляда, но упёрся в такой же тент, какой хищно окружал их со всех сторон. Антон решил, что не был услышан, и уже хотел повторить свои слова, когда Олежа вдруг заулыбался и, наконец, выполз из мешка. На четвереньках он пробрался к противоположному от входа краю палатки. Полы его смятой рубашки свисали с боков и слегка просвечивали, словно только что сформировавшиеся внутри куколки крыльца. Олежа высунул обе руки в растёгнутое для проветривание окно. Раздался слабый хлопок, и Олежа вернулся на место, аккуратно сжимая что-то в ладонях. – Смотри, – поднеся ближе к лицу Антона, он убрал одну ладонь, а на второй показался мотылёк. Его крылья были чёрными, а по краям растекались светлые отметины*. – Он пробивался к свету. Ха-ха, на тебя похож. Мотылёк нервно подёргал усиками, потом расправил крылышки и сорвался в сторону лампы. – Скажешь тоже… – Антон поморщился. Он не привык, чтобы насекомым уделяли больше внимания, чем его словам. А Олежа только тихо рассмеялся, когда мотылёк вернулся и сел ему на голову. И вместе с этим смехом, будто, чтобы его поддержать, лампа слабо защёлкала, а в палатке стало светлее. Крылышки медленно расправлялись и складывались, позволяя Антону детально рассмотреть рисунок. Через минуту мотылёк снова сорвался и стал беспечно порхать под потолком палатки. Похоже, он не считал, что здесь слишком тесно. Может, в чём-то он и прав.