(Не) Меркуцио

Это был очередной незабываемый день. Над множеством голов разносились смелые фразы, возбуждение волнами прокатывало по толпе, а Олежу неумолимо выталкивали из эпицентра к самым краям. Когда даже самый сильный голос в мире перестал быть разборчивым, Олежа обнаружил себя у стены, которая, видимо, и стала причиной того, что ему было позволено остановиться. Он попытался приподниматься на носках, чтобы хоть что-то разглядеть, но скоро обиженно плюнул на свои трусливые попытки. Словно намеренно издеваясь, прямо над Олежей оказался мотивирующий плакат. Бумага давно была порвана, и от изображенного на ней лица осталась лишь половина. Знакомый тембр всё ещё доносился издали, вдыхая в плакат жизнь, пока лицо не вернуло себе целостность и не ожило буквально на глазах. А когда рот открылся, Олежа услышал не ещё один пламенный призыв, а вчерашнее будто случайно оброненное признание, от которого что-то внутри больно ёкнуло. Он ушёл, не дождавшись окончания собрания. *** Дверь в квартиру почему-то была не заперта, но Олежа на всякий случай постучал. – Привет, это я. Захожу. На пороге его встретили собаки. Они слабо виляли хвостами, жалобно поглядывая на дверь. Олежа приветливо почесал каждую за ухом и только потом заметил на полу, дальше по коридору, черную скомканную ткань. Он поднял плащ, и оттуда на ладонь выпала смятая фотография. Похоже, ещё с подростковый времён, но разобрать было сложно: всё лицо покрывали рельефные красные полосы. Было заметно, что изначально красным была зарисована только область глаз, но чем дальше, тем более хаотичными и отрывистыми становились мазки, покрывшие в итоге голову, шею и некоторое пространство вокруг них. Хорошо просматривалась только правильная, отшлифованная улыбка. Скривившись, Олежа прошёл в комнату. Он остановился в центре зала, словно выступающий перед одиноким зрителем. Антон сидел в кресле, облокотившись о колени, сложив ладони перед собой, и неотрывно смотрел на случайную точку под ногами. Он и бровью не повёл, будто и не заметил вошедшего, хотя Олежа знал, что это не так. Из-за спинки кресла выглядывало невысокое дерево фикуса, чьи округлые листья начали желтеть и опускаться. Олежа фыркнул. – И после этого, – он вытянул перед собой руку, демонстрируя комок ткани, и бросил его на диван, притворившись, что не обнаружил содержимого. Олежа не смог выдержать силу голоса и продолжил уже тише, себе под нос. – Расскажи мне ещё хоть раз, что это все стоящее, что у тебя есть. Антон ничего не ответил, ни на миллиметр не сместил направление взгляда. Только его дыхание стало более тяжёлым и отрывистым. И долго ещё играть в эти “не-гляделки”? – Смотреть не могу... – Олежа вздохнул, стянул с себя рюкзак и, оставив его на полу, вышел из комнаты. Он вернулся со стаканом воды, которую стал медленно выливать в горшок с растением, иногда поглядывая в сторону Антона. Их обоих била мелкая дрожь.