(Не) Меркуцио

Запущенными дворовыми дорогами они прошли, наверное, несколько километров, когда перед Антоном показалась детская площадка – часть заброшенной школы неясно каких времён. Он обернулся. Олежа отставал и заметно хромал на левую ногу. Сказал, что натёр мозоль. Антон осмотрелся. Место казалось совсем безлюдным и безопасным, только воняло палёной травой. Он вышел на пригорок и окинул взглядом город, который одновременно и знал, и не знал, что происходит. Олежа добрался до площадки, рухнул на сиденье качелей и несколько раз неровно вздохнул. Он покопался в карманах толстовки, потом снял рюкзак и пошарил в нём. – Держи, – он протянул Антону немного мелочи. – Спасибо, – Антон взял монеты и приложил холодный металл к ушибленному скосу лба, а сам прислонился спиной к несущей балке качелей. Он снова оглядел здания внизу. Кое-где начали загораться окна. – Думаешь… многих сегодня? – Кха… Думаю, да. Браться за телефон и открывать новости пока не хотелось никому. Антон перевёл взгляд на Олежу. Тот был бледнее обычного, только щёки так и горели после долгого бега. Глаза смотрели под ноги, но вряд ли что-то видели. Иногда грудная клетка рывками раздувалась в усиленном вдохе, потом так же нервно возвращалась в обычное состояние. – Придёшь в следующий раз? – спросил Антон, убрав свободную руку за спину. Олежа снова полез в рюкзак. – Конечно, – ответил он, тихо шмыгнув носом. Олежа достал маленькую бутылку с водой, убрал рюкзак за спину и приложился губами к горлышку. Антон хотел попросить потом поделиться, но Олежа вдруг зашёлся кашлем, выронил бутылку на землю и, хоть прикрыл рот ладонью, выпустил всю воду из себя назад. Он согнулся пополам и всё кашлял да кашлял, одной рукой держась за цепь качелей, а вторую прижимая к груди. И стало понятно, что вода ни при чём: спазмы начинались где-то раньше на пути из лёгких. Качели заскрипели от рваных болезненных движений, и в какой-то момент Антону показалось, что колени Олежи вот-вот ударятся о землю, а сам он провалится в беспамятство. Но острый приступ миновал, и Олежа поднял лицо. Глаза блестели, а щёки увлажнились. Уже не так, но его всё ещё бил остаточный кашель. Смотреть на это было тяжело, у Антона тоже запершило в горле. Он сглотнул, убрал потеплевшие от соприкосновения с кожей монеты и, повернув голову в сторону города, прислонился лбом к балке. Место ушиба снова обожгло, ощущались отвратительные хлопья облезающей краски. В сопровождении отрывистого кашля и пульсирующей боли между лбом и правым виском дневной свет неумолимо стекал за тёмный земной порог.