Ури шел, подминая кроссовками снег, ненавидел себя, затем жалел, затем ненавидел себя усерднее, затем опять жалел, и так продолжалось весь путь. Ну почему он просто не шагнул? Сейчас же нормально ноги функционировали. Почему не прыгнул? Ледяные воды приняли бы его с распростёртыми объятиями, и не было бы больше никаких проблем. В конце концов, Род тоже годился на место наследника, может, больше даже, чем он. И оценки у него всегда были лучше. Никто бы и не заметил…
Ури не плакал лишь потому, что плакать было слишком холодно. Он не заметил, как дошел до нужного места, просто остановился и вгляделся в тьму приоткрытого подъезда. Впрочем, не так уж и темно там было: маленький дымящийся огонек, едва видный, но точно существующий, висел в воздухе. Через секунду он опустился, и мужчина — высокий, в длинном расстегнутом плаще — вышел к нему навстречу. Ури обомлел — не от красоты увиденного, а от страха. Кто знает, может, тот дурацкий номер, на самом деле, вел не к помощи, а к беде? Может, сейчас крепкие руки здоровенных молодцев зажмут его со спины, закроют рот и утащат в эту тьму, а потом — продадут в рабство или на органы, или ещё как-нибудь приспособят не по назначению, хорошо, что ему и так недолго осталось, хорошо, что…
— Это ты прыгун? — спросил мужчина с ленцой, выдыхая облачко дыма. Не узнать голос, который только что слышал, было невозможно. — Куришь?
— Нет, — на автомате ответил Ури, сглотнув. Внутри похолодело уже от страха, а не от снега, но он все равно старался держаться смело. — Это же вредно.
— С моста прыгать не вредно? — снова задал вопрос незнакомец. Ури все никак не мог разглядеть его лицо — глаза слезились, видимость нулевая. — Молодежь... Заходи.
Ури сделал пару маленьких шажков в его сторону, а потом оглянулся. Если он попытается удрать прямо сейчас, этот верзила не догонит... Но на улице скользко, лёд хрустит под подошвами кроссовок, и вмазаться в него лицом не хотелось. Он мысленно прикинул, какие у него шансы забороть курильщика: он знал целых три приема из кунг-фу, никогда их не практиковав, ещё был маленьким, юрким и, как вишенка на торте, астматиком.
«Не, ну шансы равные, — подумал он с сарказмом. — Надеюсь, он меня быстро убьет».
Ури решил, что это наказание за его несовершенное самоубийство — и пошел следом за огоньком. Мужчина затушил сигарету о перила и выбросил окурок; сопроводив его удаляющуюся спину осуждающим взглядом, Ури окурок подобрал и поскакал следом, перепрыгивая ступени.
Они поднялись на третий этаж. Мужчина открыл дверь, не оборачиваясь; Ури зашёл за ним. Сбрасывая с ног не застегнутые сапоги, незнакомец, наконец, повернулся, и Рейсс смог разглядеть его лицо в свете одинокой лампочки без люстры. Он был похож на какого-то киношного бандита, этакий молодой Аль Пачино в фильме про мафию, только родился явно не в семье дона, а где-то в подворотне. И вместо глаз — два сверла, разделывающие Ури таким же изучающим взглядом.
— Ясненько, — сказал Аль Пачино сам себе, ни на что не отвечая. — Ну раздевайся, поспишь тут, утром уйдешь. Как зовут?
— Ури. А вас?
— Кенни.
Ури промолчал. Обстановка дома была бедная, но уютная: старый шкафчик для обуви стоял, покосившись, без одной ножки, гардероб для одежды в прихожей не закрывался, наверное, со времён Французской революции. Ури снял кроссовки, поставил их рядом с ковриком у двери, потом повесил куртку — наощупь она была такая мокрая, будто он всё-таки искупался. Не зная, что делать дальше, не понимая, почему он вообще согласился зайти и, по-видимому, действительно проведет ночь здесь, Ури уныло поплелся за хозяином дома — как выяснилось, на кухню. Чайник со свистком уже стоял на огне. Кенни возился со смартфоном, вытаскивая сим-карту.
— Можно ведь ее в самом мобильном отключить, — сказал Ури просто чтобы сказать.
— Поучи.
Он сел, сложил руки на столе и продолжил осматриваться. Кухня выглядела лучше, чем прихожая. Он заметил обертки от конфет в небольшом мусорном ведре и мелко усмехнулся: надо же, такой большой, а сладкоежка.
Ури немного расслабился, откинулся на спину стула, вытянул ноги. Шерстяные носки спасали, но не надолго, поэтому теплая квартира, неважно, чья, оказалась очень кстати. А ещё — теперь, когда он начал отогреваться, — на него напала отвратительная усталость и сонливость. Все чувства были потрачены на переживания. До идеи покончить с собой он то брал, то откладывал телефон, не зная, кому набрать: Нику по памяти, Роду, отцу, доктору Йегеру? Он знал, что ему предоставят любую помощь, знал, что отец выложит, если понадобится, все деньги — потому, что его любили, но обследования проходили не первый месяц, результаты получались все хуже и хуже, и Ури не хотел отбирать чей-то — возможно, последний, — шанс выбраться из лап смерти.
Он все ещё хотел вернуться и закончить начатое уж наверняка, но с каждой минутой, проведенной у Кенни дома, это желание все больше испарялось, оставляя место для молчаливого бессилия. Он боялся умирать по-настоящему — следить, как собственное тело предает тебя день за днём, было невыносимо даже в виде перспективы.
Он почти задремал прямо так, невольно сделав болезненное выражение лица, как вдруг засвистел чайник. Кенни снял его с плиты уже через секунду, и резкий звук стал затихать.
— И часто вы так к себе?..
— Во-первых, давай на «ты», во-вторых, нет. На улице мороз, а у меня какой-то пацан на проводе. — Кенни разлил кипяток по чашкам. — Хорошо, что не в лесу и не вешался. Кто б тебя из петли достал?
Ури хотел было сказать, что никто и слава богу, как вдруг почувствовал... тень. Он неловко повернул голову, спрятавшись по кончик носа в высоком вороте свитера, и увидел мальчика — маленькое, худое подобие человека, с огромными темно-синими, как мутная вода, глазами на узком лице. Он засмотрелся. Мальчик был тепло одет, держал в руке шляпу и пялился на него в ответ с явным недоверием.
— Ты ж спал, — сказал Кенни. — Разбудили?
— Нет, просто тебя легко обмануть, — ответил мальчик. Его голос был тихим, но слова он произносил четко — ни запинки, ни дефектов. Ури тепло улыбнулся и протянул ему ладонь.
— Меня Ури зовут, а тебя?
— Леви. Я тоже чай буду.
— Тебе предлагали? — недовольно спросил Кенни, доставая третью чашку. — Ты вообще спать должен был.
— Свободный народ подземелий никому ничего не должен, — гордо произнес Леви, садясь рядом с Ури. Он надел шляпу на голову; черная федора с серебряной лентой была велика, то и дело сползала на глаза, но юнца это не смущало — он раз за разом ее поправлял отточенным движением опытного мафиози, на своем веку убившего немало людей.
«Моя жизнь превратилась в фанфик», — подумал Ури радостно и обречённо.
И что за подземелья?..
Кенни поставил перед ними дымящиеся чашки, извлёк откуда-то из бесконечных шкафчиков тарелку с печеньем (Ури краем уха услышал «так вот где») и поставил на стол.
— Детский, блядь, сад.
— Не матерись при ребенке. — Рейсс реагировал моментально — ещё до того, как успевал подумать.
— Ури не знает таких слов? — скучающе спросил Леви, отправляя в рот печенье. — Рассказать ещё?
Кенни захохотал, и его смех громом прокатился по маленькой кухне. Ури положил ладонь на лицо и не отнимал ее ещё, как ему казалось, очень долго. Опомнившись, он положил в чашку чая (этикетка пакетика сиротливо свисала сбоку) несколько ложек сахара, а потом, почти не мешая, сделал несколько глотков. Чай остыл, но не настолько, чтоб совсем не согревать.
— А где твоя мама? — спросил он мягко Леви, продолжающего уплетать сладкое.
Мальчик замер, затем поправил шляпу, уже специально надвинув ее на глаза, и тихо сказал:
— Она умерла.
«Чертов ты идиот», — подумал Ури. Он неловко извинился и уткнулся в свою чашку, ощущая, как краснеют уши. В тишине он заметил, что все это время из радиоприемника на холодильнике негромко играла попсовая музыка.
Кенни смотрел на него с непонятным выражением. Потом аккуратно взял мальчика, поправил на нем шляпу и сказал: «Свободному народу подземелий пора спать, пойдем». Вернулся он уже один, сел обратно и поправил упавшие на лоб волосы.
— Так и будешь страдать теперь? — спросил он, подперев подбородок рукой. — Да, она умерла. Была проституткой, залетела черт пойми от кого и не сказала мне об этом, хотя я мог бы помочь.
Кенни отвернулся, разглядывая магниты на холодильнике. Их не покупали специально — шли в комплекте с йогуртом, если Ури память не изменяла, с «Растишкой» или ее аналогами. Плюшевый динозавр Дино улыбался с каждой картинки; было два повтора.
— Все нормально с щенком будет, — сказал он, как бы подытоживая. — Я тоже без мамки рос и ничего, выжил как-то.
— А почему ты на такой... ну, необычной работе? — Ури старался выглядеть корректно, зная, что ничего не получится. — Кажется, ты не психолог…
— И людей не люблю, — кивнул Кенни. — Кризис. Сократили на работе. Я не только этой поебенью занимаюсь, это так... Рождество ещё это. И день рождения у щенка перед самым Новым годом. Хочу, чтоб он о детстве помнил не только маминых хахалей.
Ури улыбнулся и сделал ещё глоток. На дне ещё лежал сахар — он всковырнул его ложкой и стал есть прямо с остатками остывшего, уже холодного чая.
Кенни был из того типа мужчин, у которых было все нормально с самооценкой, целеполаганием и жизненной философией. Такие люди выигрывали войны, потому что ничто не могло их сломать, такие люди добивались, чего хотели, а затем ставили себе новую цель и шли уже к ней. Ещё Кенни не пытался показаться кем-то, кем не был — ни спасателем заблудших душ, ни вытаскивателем голов из петель и мальчишек с края моста, ни добряком, ни злодеем. К тому же, вне зависимости от того, какие методы он использовал, Ури сидел в тепле и относительном уюте, а не валялся в реке. Пора было начать чувствовать по этому поводу благодарность, но он не решался заныривать в себя так глубоко. Ури, конечно, сказал ему тогда что-то, что жизнь не сложилась и все плохо, однако развивать эту тему не хотелось.
Поэтому, не без его труда, они проболтали с час о всякой фигне: Кенни спрашивал, что любят дети, Ури сперва предполагал, что, потом честно признался, что не знает, но может спросить у брата. «Сам додумаюсь», — сказал Кенни (и открыл браузер с «Гуглом», Ури захихикал). Сонно зевнув, Рейсс лег грудью на стол, положил руки под опустившуюся голову и закрыл глаза. Не успел он толком заснуть, как Кенни его растолкал и потащил за рукав на диван. Свернувшись на нем маленьким, уставшим котиком, Ури уснул, даже не укрывшись, только подушку подмял под голову локтем.
***
Ему снились поля, и стены, и речка с плывущими по рябой воде уточками. Он видел, как рыжие ласты быстро-быстро взбалтывают голубую гладь. И было солнце, его жёлтый диск медленно закрывался диском чёрным. И было бревно, на котором он сидел, и тряпье свисало у него с плеч, похожее на подвязанный ремешком мешок. И было время. Неумолимо катился черный диск; плыли утки большие и маленькие, самцы и самки, и выводок за ними.
Чёрное солнце надело корону и поплыло за линию горизонта.
