Roar (Рык)

Персиваль почти уверен, что окончательно сошел с ума. Или потерял связь с реальностью. Вот в одну секунду он боролся за свою жизнь и здравомыслие в когтях Гриндевальда, а в следующую - человек с поразительно добрыми глазами уговаривает его зайти в потрёпанный кожаный чемодан и он оказывается в мире ярких красок и свежих ароматов. На долю секунды он допускает мысль, что он все-таки умер, но она очень быстро исчезает, учитывая те факты, что: а) он все еще большой кот; б) боль тоже никуда не делась. Свет и запахи - новая замечательная перемена после вечности в сыром, затхлом подвале, но они безжалостно обрушиваются на его измученный разум. Света слишком много, звуки слишком громкие, запахи чересчур резкие и разнообразные. Звериные инстинкты требуют от него продолжить двигаться, найти укрытие, но он не поддается. Два шатких шага и Грейвс падает на землю, плотно закрывая глаза от слепящего света. Под ним трава. Настоящая, мягкая, пахнущая свежестью трава. Он зарывается носом в теплую землю, одновременно гонясь за запахом и стараясь отгородиться от всего остального сумасшедшего разнообразия. А вот со звуками он ничего поделать не может. Шум бьет по ушам, как кувалда, и Персиваль вздрагивает от каждого стука, рыка или писка. Если он все-таки сошел с ума и галлюцинирует, то может по праву гордиться своим мозгом за то, что тот придумал что-то настолько подробное. Его уши выделяют приближающийся сопящий звук. Он приоткрывает глаза, чуть-чуть, узкими щелочками и… непроизвольно приподнимает голову. Возле его серебряных когтей настороженно сидит… Нюхлер?! Вот теперь он точно уверен, что это не галлюцинация: при всем богатстве своего воображения, он вряд ли смог бы придумать нюхлера, смотрящего на него глазами-бусинками и заинтересованно косящегося при этом на серебряные когти. Именно в этот момент внутренний зверь вдруг вскидывается в нем с новой силой, инстинкты дикого животного требуют защитить свою территорию (какую территорию, мать его?!?). Персиваль поспешно давит в себе невовремя проснувшиеся рефлексы, беспокоясь о безопасности малыша. - Хьюго! – раздраженно ГРЕМИТ знакомый голос, и Персиваль не может сдержать жалобного скулежа. Тут же голос - Ньют, как Тина называла его - умолкает. Странное имя, но звучит вполне по-английски, и если уж в чем американцы и единодушны, так это в том, что англичане странные. – Оставь его в покое, ты пугаешь его! – почти шепотом, строго продолжает Ньют. Усы нюхлера и короткий хвост пренебрежительно дёргаются. Шаги Ньюта приближаются, и Персиваль из чистого упрямства заставляет себя не дергаться, когда мужчина опускается на колени рядом с его головой. - Сенсорная перегрузка, дружок? Голос его звучит очень тихо, полный сочувствия. Он сидит рядом и ощущается странно, так, как Персиваль уже давно не ощущал находящегося рядом другого человека – безопасно. В голове все яснее осознание: ошейника нет, клетки нет, окружающее пространство не несет угрозы…Нежная рука легко касается его макушки, легонько, как перышко, поглаживая между ушами, и Персиваль наконец ВЕРИТ, что он действительно вырвался из плена. Он спасен из тюрьмы Гриндевальда. Если бы он был все еще человеком, то сейчас бы наверняка разрыдался от ВСЕОБЪЕМЛЮЩЕГО облегчения. Гриндевальд не победил. Разум Персиваля все еще принадлежит ему, и он свободен! Должно быть, обуревающие его чувства бессознательно вырвались из его пересохшего горла скулежом, потому что Ньют успокаивающе зашикал: - Ш-ш-ш-ш-ш, тиш-ш-ш-ше, дорогой. Здесь ты в полной безопасности. И Персиваль ему верит и полностью расслабляется. *** Ньют может с точностью до мгновения сказать, когда именно рушится последняя защита вампуса. Тело под его рукой обмякло, дрожь исчезла, напряжение ушло, а глаза Престора закрылись. - Умница, - бормочет он и принимается за работу. Он уже был готов заняться лечением вампуса, даже если бы тот все еще был насторожен, и даже если бы пытался сопротивляться. Но сейчас, когда зверь расслабился, когда установились первые узы доверия, лечить его будет гораздо легче: меньше шансов, что испуганное животное навредит себе. Когда Ньют только начал путешествовать, он долго приучал себя не тратить свое время на бесполезный гнев при виде того, какому жестокому обращению подверглись великолепные волшебные существа, а направлять все силы на помощь им. В Хогвартсе Ньют не был отличником в исцеляющих заклятиях, зато теперь он мог по праву гордиться собой. Под его чутким контролем магия начала сращивать сломанные кости, закрывать открытые раны, успокаивать ожоги, стимулировать рост шерсти и когтей. Каждая новая обнаруженная рана лишь добавляет в его заклинания силы и кинжальной точности. И только когда он переходит к шее бедного зверя, его выдержка дает трещину. Широкая полоса на шее почти полностью лишена шерсти и представляет собой одну страшную стертую до кровавых язв рану. Ее вид возвращает его к моменту неудачной попытки снять ошейник. Теперь он уверен, что в тот момент, когда его отвлек удар током, ему не показалось – ошейник действительно затянулся, стоило Престору взвыть от боли. Картинка наконец складывается: вампус кричит – ошейник затягивается. У Ньюта от гнева сжимаются челюсти и дёргаются пальцы. Пикетт, почувствовав его состояние, вскарабкивается к нему на плечо, встревоженно щебеча, маленькие веточки-ручки обеспокоенно обнимают его за шею. - Со мной все в порядке, Пикетт, - дрогнувшим голосом шепчет Ньют. – Я просто злюсь. Люди порой бывают страшно жестокими. Пикетт гладит его веточками по щеке и кивает покрытой листьями головой на Престора. - Да, ты прав, мне нужно закончить его лечение. Удовлетворенная его ответом лечурка снова прячется в карман пальто, а Ньют начинает водить палочкой над язвами и рубцами, опоясывающими горло Престора. К сожалению, даже магия не лечит все мгновенно и еще некоторое время эта область будет доставлять своему хозяину болезненные ощущения. Наконец, из самого серьезного остаются лишь сильное истощение и общая слабость, а вот в этом магия вообще не помощник, и единственное лекарство – это нормальное питание. Престору придётся есть столько, сколько он сможет, что поначалу будет, конечно, совсем немного. Пройдет несколько недель, прежде чем вампус сможет набрать хоть сколько-нибудь приемлемый вес. На самом деле, начать стоит прямо сейчас, но у Ньюта просто духу не хватает разбудить беднягу, когда вампус наконец-то расслабился настолько, что позволил себе крепко заснуть. «Начнем, как только он проснётся», - говорит себе Ньют и начинает готовить место для сна своего нового гостя. Нормальную среду обитания он создаст ему чуть попозже, а сейчас будет достаточно тихого, уютного места с приглушенным светом. *** Персиваль просыпается. Ему тепло и уютно. На какое-то чудесное мгновение память делает ему милосердный подарок. Он не помнит, что было раньше. Он уверен, что находится в уютной темноте своей спальни, и что он… человек. Но стоит только открыть глаза, как жестокая реальность разбивает его желаемый мир в дребезги. Первое, что он видит - это зеленый мох и черную шерсть, покрывающую его нечеловеческие лапы. Память возвращается толчком, сердце дергается в горьком разочаровании. И все же… И все же он чувствует себя значительно лучше, чем за последние недели… или месяцы? Изматывающая, острая, разнообразная боль, мучавшая его тело, притупилась до тупой пульсации, но легкая болезненная ломота в костях недвусмысленно намекает, что делать слишком резкие движения (да и вообще много двигаться) не стоит. Процесс сращивания еще далеко не закончен. Но больше всего его радует ясность ума. Без изматывающего давления боли и страха, без ожидания появления Гриндевальда, гораздо легче держаться за свои мысли и игнорировать свои новые животные инстинкты. Гриндевальд. Он до сих пор так и не знает, что с ним произошло. Но учитывая, что его дом обыскивают авроры, можно предположить, что его игра в Персиваля Грейвса наконец-то раскрыта. Возможно даже, что авроры искали его, настоящего – и совершенно не подозревают, что нашли. Ублюдок, небось, до смерти доволен ироничностью созданной им ситуации. Персиваль усилием воли обрывает эту мысль, если думать в этом направлении, то ни к чему хорошему это его не приведет. Прямо сейчас он может заняться обдумыванием множества других вопросов. Он не совсем уверен в том, что хорошо помнит последние события. Но два факта не вызывают у него сомнений: Тина Гольдштейн была рядом с ним во время его освобождения, а еще он хорошо запомнил странного англичанина с нежными руками и добрыми глазами. Тина, казалось, доверяет ему, и Персиваль почти уверен, что находится в его волшебном чемодане, в который эти двое уговорили его спуститься. А вот что было дальше? В памяти все расплывается, боль и усталость затмевают все. Он не уверен, но вроде бы там был… нюхлер(?!), а потом Ньют начал его лечить. На этом воспоминания заканчиваются, оставляя только ощущения: свежий ветер на коже и отсутствие ошейника на шее. Сейчас все его чувства успокоились, стали менее яркими, или просто его разум приспособился(?) наконец-то к резко возросшему количеству раздражителей. Первым делом он заметил перемену в своем зрении. За пределами грязного полутемного подвала стало очевидно, что теперь в его зрении преобладают более темные тона цветового спектра: синие и серые. Цвета стали более тусклыми, а некоторые оттенки вообще исчезли. С другой стороны, он уже давно убедился, что видит в темноте лучше, чем когда бы то ни было и это может быть очень полезным. Персиваль поднял голову с мягкой подстилки и широко зевнул, наслаждаясь возможностью свободно двигать головой. - О, ты проснулся! Персиваль разворачивает на звук голову, находясь еще в середине зевка, тело напрягается, но он видит лишь Ньюта, сидящего под соседним деревом. Грейвс быстро захлопывает рот, чувствуя себя немного смущенным: возможно он и не выглядит сейчас как человек, но это не повод вести себя невоспитанно, а зевать в культурном обществе – дурной тон. Ньют вдруг хмурится, вся радость исчезает с его лица. - Борода Мерлина, твои зубы… Мгновение спустя англичанин стоит перед ним на коленях, пытаясь его снова уговорить открыть рот и рассеянно бормоча при этом: - Я пропустил это вчера. Какой же ОН ублюдок! Персиваль догадывается, что он имеет в виду Гриндевальда, и с полным согласием кивает. Они оба застывают: Ньют пораженно, широко раскрыв глаза, а Персиваль… от накатившего прозрения. Пусть никто не знает, что он - Персиваль Грейвс, преображенный в другую форму, но он ведь может попытаться заставить их понять это. Его разум все еще (в основном?) человеческий, и он не будет вести себя как животное. Этого ведь должно быть достаточно, чтобы дать окружающим его людям ключ к разгадке? Верно? Но прежде, чем он успевает сделать хоть что-то еще, Ньют резко встряхивает головой и возвращается к проблеме зубов. - Ну пожалуйста, открой рот, дай мне взглянуть на них, - уговаривает он, и Персиваль даже не сразу понимает, зачем ему это и чем он так расстроен. Он просто привык к их частичному отсутствию – зубы были первым, что вырвал ему Гриндевальд после трансформации. Мгновение он смотрит на Ньюта, а потом, вздохнув, послушно открывает рот. Ньют уже сильно помог ему, и сейчас было бы глупо отказываться от помощи. Ньют опять выглядит ошарашенным, видимо он готовился к продолжительным уговорам. Спустя короткий миг растерянности он собирается и пристально изучает открытый рот Персиваля. - Хмммм, Skele-gro сработал бы лучше всего, - бормочет он, и Персиваль невольно пытается скорчить гримасу при этом предложении (случалось ему испытывать в свою бытность человеком данное заклятье – мерзкие ощущения), но ему удаётся лишь дернуть усами. Ньют, однако, кажется, улавливает его недовольство: возможно, причина в том, что его лицо находится всего в нескольких сантиметрах от рта, все еще полного клыков. Персиваль, если честно, уже начинает беспокоится об этом чудаке, который, похоже, не имеет никакого понятия о личной безопасности, находясь рядом с опасным зверем. - Выращивание их естественным путем займет гораздо больше времени, - сообщает ему тем временем Ньют. И морщит нос при этом, должно быть, в неодобрении такого решения, но Персиваль вдруг находит эту гримаску довольно очаровательной. – Предлагаю компромисс – я не буду их выращивать сразу, просто немного простимулирую так, чтобы их восстановление заняло несколько дней. Персиваль изо всех сил постарался пожать плечами и ткнулся носом в карман, в котором, как он знал, спрятана палочка Ньюта, кончик которой и сейчас торчал наружу. - Уверен? Вчера тебе очень не понравилось, когда на тебя направляли палочку. Эта мысль заставляет Персиваля задуматься. А ведь действительно! Он должен ОЧЕНЬ не любить, когда в него тыкают палочкой. Авроров натаскивают на то, чтобы крайне настороженно относиться к направленным в их сторону палочкам, а уж нездоровое пристрастие Гриндевальда к крайне болезненным заклятьям вообще должно было привести к негативному восприятию самой идеи, что малознакомый человек будет размахивать рядом с ним волшебным артефактом. Поэтому Персиваль действительно озадачен – почему мысль подставиться под палочку Ньюта не вызывает в нем негатива. Ньют тем временем терпеливо ждет, озабоченно нахмурив веснушчатый лоб. И Персиваль делает единственное, что приходит ему в голову: осторожно проводит влажным носом по теплой щеке мужчины. Когда он отстраняется, на лице Ньюта светится широкая улыбка, и ее яркости хватило бы, чтобы заменить легкие амулеты освещения, разбросанные по всему обиталищу. Наложение стимулирующих рост чар занимает всего мгновение, и вскоре Ньют поднимается с удовлетворенным вздохом на ноги. - Как ты смотришь на предложение что-нибудь поесть? - весело спрашивает он. – Тебе срочно нужно начать набирать вес. Пустой желудок Персиваля соглашается с предложением громким урчанием, которое вогнало бы его в краску, будь он человеком. Гриндевальд поддерживал его существование после трансформации целой серией чар, не желая утруждать себя хлопотами регулярного кормления. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как он ел настоящую пищу. Только когда Ньют возвращается с ведром полным сырого мяса, Персиваль осознает всю глубину проблемы: его кошачья часть мурлычет от предвкушения, а человеческие чувства находятся в преддверии бунта при мысли о необходимости есть «кошачью» еду. Он печально смотрит на мясо, которое заботливый Ньют нарезал маленькими кусочками, чтобы облегчить ему задачу. Мгновения задумчивости приводят к тому, что кошачьи инстинкты вдруг выдвигаются на передний план, и он с трудом успевает задвинуть их опять на задворки сознания. Такие колебания ни к чему хорошему не приведут. Он и так ведет постоянную борьбу за свой человеческий разум в этом теле и будь он проклят, если сделает хоть что-то, что усложнит эту борьбу. В данном случае проклятье — это съесть сырое мясо. Ни-за-что! *** Ньют молча, с ужасом и восхищением наблюдает, как Престор начинает есть. Вернее, делает попытки поесть. Не похоже, чтобы вампус имел хоть какое-то представление о том, как едят кошки. Ньют в замешательстве смотрит на то, как он пытается поддеть кусок мяса когтем и донести его до рта. Чаще всего попытка заканчивается тем, что мясо соскальзывает обратно на землю, еще на полпути. Даже когда он, наконец, сдаётся и опускает голову, чтобы схватить мясо ртом, его попытки разжевать выглядят… жалко. Создаётся стойкое ощущение, будто он совершенно не знает, как лучше всего использовать оставшиеся зубы, чтобы разорвать мясо. Ньют может поклясться, что Престор смотрит на еду осуждающе, будто обвиняя ее в отказе сотрудничать. Он вообще начинает думать, что Гриндевальд использовал бедного вампуса не только в качестве живого ингредиента для зелья, но еще и экспериментировал с Престором. Некоторые из его странностей он может объяснить тем, что тот вырос в неволе: на ЭТО наталкивает тот факт, что Престор, кажется, вообще не знает, как себя должна вести кошка. С другой стороны, Ньют испытывает большие проблемы с пониманием поразительного интеллекта в проницательных глазах вампуса. Престор, кажется, действительно понимает Ньюта, когда тот говорит: общается кивками и покачиванием головы, а иногда даже показывает лапами. Даже с учетом того, что он никогда раньше не встречался с вампусами, Ньют не думает, что это нормальное для них поведение. Хотя… почему бы и нет. Никто ведь точно не знает уровень их интеллекта, нет почти никаких научных исследований вампусов. Он первый, кто сможет описать поведение этого удивительного волшебного существа настолько подробно. Пора браться за заметки. Он наблюдает, как Престор предпринимает еще одну попытку съесть маленький кусочек мяса, прежде чем окончательно сдаться. Ньют ставит себе мысленную зарубку – попытаться выяснить, какую еще еду мог бы предпочесть вампус. Насколько известно, диета вампусов основана на мясе, и это именно то, что помогло бы ему быстро набрать вес, но Ньют очень не хочет, чтобы Престор перешагивал через свои привычки ради естественной необходимости. - Ты молодец, - бормочет он, поглаживая рукой черный пушок на макушке Престора. Престор странно реагирует – сначала напрягается (что Ньюта нисколько не удивляет, учитывая его опыт общения с людьми), но потом он просто тает от прикосновений Ньюта, как будто подсознательно наслаждается предложенной добротой. Обычно Ньют прилагает большие усилия, чтобы не приучать диких животных к человеческому присутствию, но здесь он готов сделать исключение. Отчасти потому, что он сильно сомневается, что (даже после долгой реабилитации) Престор когда-нибудь сможет выжить в дикой природе: он даже не знает, как есть! Отчасти потому, что он, кажется, нуждается в любви после того, как Мерлин знает сколько лет терпел жестокое обращение. Ньют даже не хочет задумываться о том, сколько же лет Престору, если он действительно родился в неволе… Его пальцы все еще перебирают густой мех, постоянно встречаясь с колтунами. - Тебе нужно принять ванну, мой друг, - говорит он вслух, совершенно упуская из вида, как при его словах глаза Престора расширяются, а все потому, что он слишком занят, улыбаясь тому, как уши кота внезапно встали «по стойке смирно». – Надеюсь, ты не так ненавидишь воду, как магловские кошки? Как оказалось, Престор обожает ванну. И душ. И вообще мыться. В процессе купания все вокруг него намокло, в том числе и Ньют. Потребовалось немало времени, чтобы смыть наконец с вампуса всю грязь и засохшую кровь, но даже промокший насквозь, с большим мокрым котом, доверчиво прижимающимся к его боку, Ньют не может сдержать широкую улыбку при виде этого робкого акта доверия и явного удовольствия Престора от того, что он снова чист. Радости вампуса оказывается достаточно, чтобы отвлечь его от нарастающего гнева. Пальцы постоянно натыкаются на шрамы, исполосовавшие тело животного. Даже если не считать нынешних травм, их ужасно много - и старых, и новых. Ньют как раз заканчивал осторожно смывать остатки мыльной пены, старательно избегая участков с еще заживающими ранами, когда из сарая доносится голос Куини: - Ньют, милый? Ласково потрепав Престора по плечу, Ньют выпрямляется: - Иду! Куини ждет его в сарае, осматривая его полки с зельями с той искрой доброго любопытства, с которой, как ему кажется, она смотрит на весь мир. Только когда он поворачивается, чтобы закрыть за собой дверь, обнаруживает, что Престор последовал за ним и теперь застыл в дверном проеме, пристально смотря на Куини и распространяя по замкнутому пространству запах мокрой кошки. Вампус, кажется, чего-то ждет, выжидательное наклонив голову. Куини рассеяно улыбается Престору, прежде чем перевести взгляд на Ньюта. И тот краем глаза замечает, как разочарованно тот обмякает, но не уходит, а довольно неуклюже садится на задние лапы. - Тина, попросила тебя позвать. Она только что вернулась с работы, - взгляд Куини скользит по его промокшей рубашке, и она усмехается, - но перед этим тебе нужно обсохнуть. Жар опаляет его щеки: - Да, конечно, я… э-э… сделаю это. Он дёргаться в сторону шкафа за полотенцем, но на полпути вспоминает, что он вообще-то волшебник и может просто высушить себя, взмахнув палочкой. За его спиной тихо фыркает Престор, словно посмеиваясь над ним. - Ш-ш-ш-ш, ты! – возмущенно ворчит Ньют. – Между прочим, это ты виноват, что я промок! Куини ласково улыбается их перепалке, и он все еще краснеет, когда вылезает из чемодана в спальне Гольдштейн. Тина выглядит усталой и измотанной, ее волосы растрепаны так, будто она постоянно проводила по ним пальцами. - Здравствуй, Ньют. Тебе удалось узнать что-нибудь о вампусе? – требовательно спрашивает она, словно находясь все еще в МАКУСА: её тон жесткий, профессиональный. - Ему уже лучше. Спасибо, что поинтересовалась, - Ньют отвечает, вкладывая в свои слова столько упрека, сколько может себе позволить в отношении друга. - Прости, - Тина сразу понимает, что перегнула палку, и словно сдувается. – Прости, Ньют, я не подумала. Я рада, что он поправляется. Ее усталая искренность заставляет его почувствовать себя почти виноватым за резкость. Но он тут же отбрасывает ее – Престор заслуживает, чтобы его защищали. Они оба понимают, что «поправляется» - это на самом деле очень оптимистичное утверждение, учитывая то, в каком состоянии они его нашли. - Я уверен, что его использовали в качестве живого поставщика ингредиентов для зелий, - говоря это, он не смотрит ни на одну из сестёр, опасаясь того, сколько гнева они могут увидеть в выражении его лица и глаз. – У него вырваны когти, зубы, шерсть, он сильно обескровлен. - Мы нашли зельеварню в доме, - Тина подтверждает его предположения сдавленным голосом. – Даже наши лучшие мастера зелий не могут понять, что же там изготовлял Гриндевальд, но я не сомневаюсь, что именно из-за этого страдал Престор. В комнате повисает тяжелая тишина, а Ньют пытается медленно разжать сведенные яростью кулаки. Когда Тина заговаривает вновь, ее голос звучит еще тише и Ньюту совсем не нравится слышать то отчаяние, которое переполняет его: - И мы так и не нашли никаких следов мистера Грейвса. Ньют досадливо морщится, ему даже немного стыдно, что он был настолько поглощён заботой о Престоре и совсем забыл, что Тина и ее коллеги отчаянно ищут еще и своего пропавшего босса. Он никогда раньше не встречал настоящего Персиваля Грейвса, но Тина считает его хорошим человеком, достойным ее переживаний. Они оба понимают, что раз его не было в доме, который им сдал Гриндевальд, то шансов найти его живым почти не осталось. - Мне очень жаль, - беспомощно произносит Ньют. Никто не заслуживает участи умереть пленником Гриндевальда, так и не узнав, что его действительно искали. Раздавшийся шум из кухни выдернул их из печальной атмосферы разговора. Куини помешивает ковшом в кастрюле что-то, исходящее ароматным паром, а тарелки уже вовсю порхают по воздуху. - Раз уж ты здесь, - весело говорит девушка, пряча хитрые глаза, - садись и поешь. Ты уже несколько дней возишься со своим бедным вампусом. Тебе тоже не помешает восстановить свои силы. - Я могу сам себя накормить… Куини и Тина одаривают его в ответ одинаковыми недоверчивыми взглядами. Еще несколько недель назад он бы сгорбился от того, что вдруг стал центром внимания, но сейчас лишь немного раздосадовано фыркает – они слишком хорошо его узнали. Он даже начинает думать, что весь этот разговор всего лишь предлогом, частью тщательно разработанного плана, чтобы вытащить его из чемодана и накормить. *** Ньют возвращается обратно с таким видом, будто его под завязку напичкали вкусной едой. Он улыбается, обнаружив, что Персиваль ждет его в сарае. Его улыбка теплая и чистая, очень искренняя, и Персиваль непроизвольно оживляется при виде его. - Ты меня ждал? –тихо спрашивает Ньют, широко улыбаясь на кивок Персиваля, и трепет его за ухо, выходя из сарая. – Пойдем. Я уже некоторое время пытаюсь заняться твоей средой обитания, но когда начал искать ее описание в научных трудах, то столкнулся с трудностями. Похоже, никто толком не знает, что именно предпочитает вампус… На всем протяжении, пока они идут до выбранного места, где будет создан новый уголок дикой природы, Ньют продолжал болтать о разнообразных вариантах. Персиваль с удовольствием слушает и следит за ним. Ему действительно интересно, как же Ньют работает с чарами, которые поддерживают чемодан в рабочем состоянии. Очевидно, что это какие-то очень сложные чары расширения, которые к тому же еще и не поддаются обнаружению. Но все это Персиваль понять в состоянии, гораздо интереснее ему то, как Ньют собирается сотворить эту самую среду обитания. Потому что все, что окружает его, ОЧЕНЬ реалистично, он даже пару раз забывал, что находится не в реальном мире: воздух кажется очень свежим, а свет неотличим от солнечного. Единственное, что немного смущает, это то, что здесь слишком красиво, чтобы быть реальным, и цвета немного более яркие, чем обычно встречаются в природе. Когда они приходят на место, Персиваль находит себе участок земли, растягивается на нем и с удовольствием наблюдает за работой Ньюта. За следующие полчаса его оценка Ньюта как волшебника резко возрастает. Мало того, что многие из тех заклинаний, которые он использует для того, чтобы вырастить из голой земли растительность и сформировать русло ручья, очень специфичны, половина из них, кажется, еще и изобретена им самим. А еще, после всей этой работы, он не выглядит ни запыхавшимся, ни утомленным. А между тем на бывшем пустыре уже вырос небольшой вечнозеленый лес из смешанных пород деревьев, есть небольшая каменистая гора, поросшая мхом и лишайником, а еще галечный пляж на берегу будущего горного ручья. Работа палочкой Ньюта поражает своей точностью и сдержанностью, она не так жестко контролируется, как у самого Персиваля, но и далека от излишней драматичности, которой страдают многие новобранцы аврората. Пока Персиваль восхищенно любуется филигранным искусством молодого англичанина, Ньют последний раз взмахивает палочкой и вода начинает заполнять русло ручья. Это делается так легко и непринужденно, что Персиваль может лишь сказать, где поток заканчивается магическим барьером, который автоматически переносит воду на вершину горы, с которой берет свое начало ручей. Закончив, Ньют убирает палочку и поворачивается к Персивалю: - Что скажешь? Тебе нравится? Я подумал, что раз вампусы обитают в разных частях Северной Америки, то этот пейзаж должен быть наиболее близок тебе. Кусочек природы был без сомнения прекрасным, и если бы Персиваль был настоящим вампусом, он без сомнения бы оценил среду обитания с большим энтузиазмом. А так… он сомневается, что будет проводить здесь много времени – он не хочет оставаться в лесу один. Но Ньют смотрит на него с такой вопрошающей надеждой, что у Персиваля не хватает духа выглядеть иначе, чем обрадовано-благодарным, особенно из-за того, что вряд ли Ньют поймет истинную причину его беспокойства. Поэтому он подходит и дружески толкает его головой в плечо. Удивительно – здесь даже пахнет настоящим лесом: сосновой смолой, чистым запахом воды, смешанным с запахом сырой земли, а ещё чаем, пергаментом и… Ньютом. Персиваль прикрывает глаза – такого спокойствия и умиротворения он не чувствовал уже несколько недель. *** Несмотря на то, что его надежда, что Куини просто прочтет его мысли, провалилась, он не оставил попыток дать понять Ньюту, что он не существо, а человек, преображённый Геллертом-гребаным-Гриндевальдом. Спустя еще одну ночь крепкого здорового сна (на самом деле он проводит большую часть своего времени во сне), он задумался над своим следующим шагом в достижении этой цели. Очевидно, что просто странного поведения недостаточно. Возникает вопрос - с какими такими существами взаимодействовал Ньют, что так спокойно воспринимает необыкновенную разумность вампуса? А может, все дело в самой его натуре? (Персиваль также старался не зацикливаться на мысли, что его вымыл и вытер совершенно незнакомый человек, а еще он начинал чувствовать к нему привязанность и… ему это нравилось?!?) На то, чтобы споткнуться об очевидное, у него уходит неловко много часов. На краю его новой среды обитания, в которой он только спит, потому что как только он почувствует себя менее слабым, он не собирается оставаться один в лесу, есть участок голой земли, полностью лишенный растительности. Пустой ровный участок, на котором его когти оставляют глубокие следы. Возбужденное волнение охватывает его, когда он поднимает лапу, чтобы написать большими буквами: «Я - ПЕРСИВАЛЬ ГРЕЙВС», и замирает во внезапном замешательстве. Лапа опускается на землю. Персиваль ЗНАЕТ, что умеет читать и писать. Он ЗНАЕТ буквы, ЗНАЕТ, как они пишутся, как из них складывать слова. Но когда он тычет когтем в землю, это знание УСКОЛЬЗАЕТ от него. Его разум обтекает этот его навык, как вода обтекает камни. Он раздраженно рычит и вздрагивает, моделируя свой голос на менее громкий звук. Затем вспоминает, что теперь он может быть настолько громким, насколько захочет. ЗНАНИЕ есть, он чувствует его, но каждый раз, когда он пытается применить его на практике, все смешивается. Он смотрит на бестолковые линии и круги, которые начертил на земле, и пытается подавить отчаянье. Это просто еще одно свойство его преображенной сущности. Просто еще один способ, которым Гриндевальд пытается превратить его во что-то другое. Просто еще одно проявление того, что он теряет контроль над своей жизнью. Некоторое время он лежит на земле, подавленный отчаянием, но постепенно звуки жизни вокруг начинают все больше и больше отвлекать его. Он слышит, как Ньют ходит по сараю, что-то бормоча себе под нос, время о времени постукивая пальцами и скребя пером по пергаменту. В соседнем жилище что-то большое идет по траве: он еще не исследовал это место, но Ньют бормотал что-то о нунду и «дай ей привыкнуть к твоему запаху» и «лучше перестраховаться, чем потом жалеть» . Учитывая, что Ньют, похоже, относится ко всем своим созданиям (независимо от степени смертоносности) с нежной снисходительностью и абсолютно без страха, Персиваль решил прислушаться к нему в этом вопросе. Эрумпент топает где-то рядом, находясь в дурном расположении духа, а совсем близко можно различить щебечущие звуки довольных Окками. Эти маленькие паршивцы даже Персивалю кажутся довольно милыми. Как бы ему не претило быть запертым в теле вампуса, он не может отрицать, что его новые чувства остры. Теперь, когда он привык к ним, и сбивающий с толку хаос превратился в контролируемый поток информации, он даже впечатлен. Он открывает глаза, делает глубокий вдох. Затем Персиваль Грейвс, директор департамента магической безопасности МАКУСА встает и направляется к сараю. Его походка все еще неровная, шаркающая, и далека от грациозности, присущей кошачьим (потому что ШЕСТЬ ног - это слишком много, чтобы все их нормально координировать), но он не обращает на это внимание. То, что он не может больше писать, да и читать, наверное, тоже сильно бьет по нему. Но он точно знает, что эти навыки все еще есть где-то в нем, и Персиваль не позволит этому сломать себя. Отчаяние все еще бьётся в его душе, но он отталкивает его в сторону, задвигает куда-то глубоко внутрь. Дверь сарая как обычно открыта, впуская внутрь свет и звуки обиталища, а теперь и вампуса. Ньют перестает постукивать ногами по полу и поднимает взгляд от пергамента, в котором что-то писал. Взгляд Персиваля на мгновение задерживается на чернильном пятне у него на переносице. - Престор? Что-то случилось? Уже не в первый раз Персиваль удивляется тому, как Ньют разговаривает со своими существами - как будто действительно ожидает, что они поймут его. Он обращается со всеми своими зверьми как с людьми и этим… сильно отличается от того же Гриндевальда. Тихо поскуливая, он подходит к столу, за которым работал Ньют. Он достаточно высок, чтобы его голова возвышалась над рабочей поверхностью, и с тихим приливом надежды он заглядывает в пергамент. Надежда умирает почти мгновенно. Чтобы там не писал Ньют, Персиваль этого прочесть не может. Слова — это просто чернильные пятна на бумаге, которые его мозг не может распознать, хотя он четко помнит, КАК НАДО читать. Расстроенный, он не замечает, как его скулеж стал громче, уши и хвост стали подёргиваться, а отодвинутое ранее на край сознание отчаянье вернулось с новой силой. Оказывается, в нем жил проблеск надежды, что хоть он и не может писать, но чтение ему все-таки будет доступно. Рука Ньюта опускается ему на голову, и он рефлекторно вздрагивает, мышцы горла сжимаются, обрывая все звуки. Рука остается неподвижной, ровной успокаивающей тяжестью давя на затылок, пока Персиваль не вспоминает, что не нужно больше бояться наказания за издаваемые звуки, и расслабляется. - Вот так, - мягко подбадривает его Ньют. – Никто больше не причинит тебе вреда. Постепенно Персиваль успокаивается, чувствуя легкий стыд за свою нервозность. Он знает, что больше не пленник Гриндевальда – Ньют воплощает в себе все самоё противоположенное темному волшебнику. И все же Персиваль все еще живет в его тени. Пальцы Ньюта начинают почесывать его за ушами, а потом он наклоняется к нему и спрашивает: - Хочешь, я почитаю тебе? Персиваль удивленно замирает и кивает, пытаясь улыбнуться, чтобы выразить свою признательность. А затем вздрагивает, когда из его горла вырывается мягкое, низкое мурчание. Ньют наблюдает за его кошачьим выражением удивления, когда Персиваль косится на свой собственный рот, и начинает хихикать. Это… очаровательно. Так они и проводят следующий час. Персиваль сидит на корточках и внимательно смотрит как длинный и тонкий палец Ньюта бегает по строчкам, пока тот читает ему главу об Эрумпентах. (В конце концов он узнает об Эрумпентах гораздо больше, чем ему может когда-либо понадобиться в жизни, но Персиваль считает, что оно того стоит). *** Он должен был предвидеть, что все эти переживания могут привести к кошмарам. Они были у него и раньше (увы, отсутствие человеческого тела не означает отсутствие кошмаров). … Ошейник снова вернулся, он натирает шею и сжимается, а сам Персиваль не может пошевелить и пальцем. Всего в метре от него находится Гриндевальд. Ублюдок ТАК улыбается Персивалю, что тому хочется отпрянуть как можно дальше. - Даже читать больше не можешь, - шепчет Гриндевальд с притворным издевательским сочувствием. – Ты уже совсем зверь! И единственное, что Персиваль может ответить на это – это рычать. Его собственная палочка стегает его огненной плетью, огонь лижет мех, и он воет, воет от боли. Ему хочется возразить - он не зверь! Но он не может… не произносил слов уже неделями. Что если он разучился и говорить? Он просыпается от жалобного поскуливания, пронзительного и срывающегося. Только когда он осознает вибрацию в собственном горле, Персиваль понимает, что это он издает эти жалобные жалкие звуки и тут же щелкает челюстями, обрывая их. Вот только звуки до конца не исчезают. До его ушей все еще доносится низкое, рокочущее мурлыканье. Озадаченный Персиваль поднимает голову, навострив уши, оглядывается по сторонам и тут же находит источник шума. Нунду. Единственная причина, по которой он остаётся на месте, а не отпрыгивает в сторону от внезапного выброса адреналина в крови, заключается в том, что нунду практически нависает над ним. Подрагивая от напряжения, он замирает, стараясь не выглядеть угрозой, тем более, что он нунду, в теперешнем его состоянии, не соперник. Зверь огромен, не ранен и может убить его одним своим выдохом. Интересно, а нунду всегда мурлычет перед тем, как напасть?! Существо вдруг наклоняется вперед и, прежде чем Персиваль успевает что-либо предпринять, начинает облизывать его макушку, продолжая мурчать при этом. Все попытки Персиваля отвернуться, пригнуть голову, ни к чему не приводят, она лишь следует за его движениями, и вскоре весь его мех покрыт слюной, а когда обалдевший Грейвс делает попытку отползти в сторону, тяжелая лапа еще и придавливает его к земле. Наконец ему приходит в голову мысль, что нунду, похоже, просто хочет утешить его. Она должно быть услышала его жалобный скулеж и пришла проверить. Были ли нунды и вампусы родственниками? Это кажется маловероятным, учитывая океан, разделяющий их естественные среды обитания, но похоже, что нунду это нисколько не волновало, и она с удовольствием изливала на Персиваля свою кошачью версию утешения. Медленно напряжение начало покидать тело Персиваля, и нунду, чувствуя это, притягивает его ближе к своему животу, окутывая теплом, и продолжает вылизывать шерсть. Все это не совсем достойно, но на удивление… приятно. Когда несколько часов спустя он снова просыпается, то нунду громко храпит рядом с ним, но ее властная хватка во сне немного ослабла, позволяя Персивалю приступить к осуществлению давно задуманного плана – изучению мира чемодана. И причина конечно же не только в том, чтобы убежать от гиперзаботливой нунду, а еще и в том, что ему пора начать учиться правильно ходить в этом теле. Он уже видел мельком часть различных мест обитания, когда Ньют вел его в душевую и по тропинке к сараю. Чего он не ожидал, так это того, насколько внутренний мир чемодана на самом деле огромен. Волшебная ночь уже близится к концу, но большинство обитателей еще спят, когда он проходит мимо, мягко и бесшумно ступая кошачьими лапами. Похоже, что даже самый неуклюжий вампус в мире способен двигаться практически бесшумно. Он проходит мимо лесной среды обитания, мимо снежной равнины с плавающем пузырем чего-то, что очень тревожно похоже на обскури (он поспешно отступает прочь), саванну с большим скальным выступом, озеро и даже кусочек пустыни. На каждое существо, которое он узнает – эрумпента, граворна, окками, демигуза, фвупера, - он находит два, а то и три, о которых никогда раньше даже не слышал. Все это совершенно незаконно. Он старается не думать слишком много о том, что они все еще на американской земле, и если бы он все еще был бы самим собой, то ему бы пришлось арестовать Ньюта, потому что, Мерси Льюис – это НЕЗАКОННО! И все же Персиваль до сих пор находится под впечатлением от того, насколько огромно это место и сколько магической силы ушло на его создание. Оно грубоватое, но в то же время функциональное, красивое и очень завораживающее. Это, пожалуй, самое откровенно волшебное место, которое он видел со времен Ильверморни. В первый раз он почти рад, что сейчас он не человек – закон потребовал бы от него выполнить свою работу и сделать что-нибудь с незаконным содержанием животных (что Ньют опровергнуть бы не смог, даже если бы очень захотел), но в данном случае Персиваль не был склонен следовать букве закона. А учитывая нынешние обстоятельства, это в любом случае спорный вопрос. Имитация восхода солнца застает его, когда он разглядывает небольшое дерево с дремлющими на нем лечурками. Поток золотого света заставляет его зажмурить глаза от удовольствия. В волшебном сиянии есть физическое тепло, которое омывает его тело, и он с удовольствием потягивается всеми мышцами. Затем его слух ловит звук шагов на лестнице, ведущей во внешний мир, и его уши поворачиваются в сторону шума. Без сомнения, это Ньют пришел на утренний обход. Персиваль почти уверен, что именно совместные усилия сестер Гольдштейн – единственная причина, по которой Ньют не спит в чемодане каждую ночь, особенно теперь, когда непосредственная опасность для жизни Персиваля миновала. Когда он вприпрыжку подбегает к сараю, Ньют как раз выходит из дверей. *** Ньют даже не пытается скрыть зевок, выходя из сарая в утренний свет циклично сменяющих друг друга мест обитания. Тина допоздна не давала ему спать, засыпая вопросами о различных магических существах, которые могут обитать в Нью-Йорке. Не успел он пройти и двух шагов, как из-за дерева лечурок показался Престор. Теперь, когда вампус не сутулится, хорошо видно, что его голова доходит до плеча Ньюта. Природа наделила вампусов стройным и гибким телом, они что-то вроде помеси пантеры и горного льва, только увеличенных размеров, как часто это бывает с магическими существами. Престор, кажется, стал ходить намного свободнее, хотя «ходить» в его отношении звучит все еще слишком оптимистично. Это больше похоже на смесь шарканья и шатания. В последние дни, видя, как прогрессирует в своем выздоровлении вампус, Ньют стал полегче переживать приступы праведного гнева, но избавиться от них он, похоже, никогда до конца не сможет. Престор должен был бы сейчас разгуливать на свободе, где нибудь в диких лесах, со всей своей грацией благородного хищника, коими и являются, насколько знает Ньют, вампусы. Он не должен едва ходить и с трудом есть, вздрагивать от громких звуков и резких движений. По крайней мере, в последнее время он хотя бы стал издавать звуки, хотя от Ньюта и не ускользнуло то, что они никогда не превышают определённый порог громкости. Из мрачных раздумий Ньюта вырывает мокрый нос, который толкает его пальцы в поисках контакта. Улыбнувшись, он начинает почесывать за ушами Престора, довольный тихим мурчанием в ответ. На самом деле, учитывая все обстоятельства, особенно Гриндевальда, вампус на удивление хорошо адаптировался. Ньют просто поражен, насколько быстро он добился доверия животного… это просто поразительная демонстрация силы духа и стойкости, которую очень редко могли продемонстрировать обиженные человеком существа. На протяжении всего утреннего кормления Престор ни на шаг не отстает от Ньюта, следуя за ним повсюду, словно тень-переросток. Его внимательные глаза бдительно следят за всем, что делает магозоолог. Ньют даже не замечает, когда начинает говорить, объясняя какая пища для кого из существ предназначена, их предпочтения, привычки в кормлении. Когда он смотрит на Престора, то кажется, что вампус прекрасно его понимает, он даже иногда издает одобрительные звуки. Остаток утра Ньют проводит работая над своей рукописью, время от времени зачитывая Престору отдельные места в слух. Вампус свернулся калачиком на его кровати и напоминает, если забыть о размерах, домашнего кота. Так их и застает Куини, спускающаяся по ступенькам с подносом полным еды на буксире. - Ты опять пропустил обед, - сообщает она ему с таким сладким упреком, от которого мужчина чувствует себя неблагодарным подлецом, даже если никакой вины за собой и не помнит. Она успокаивающе гладит его по плечу. – Успокойся милый. Ты просто прелесть. Чтобы отвлечься от смущающей его ситуации, он набрасываться на еду и его внимание сразу привлекает восхитительно пахнущая выпечка. Ньют изучает булочку в виде нюхлера и, изо всех сил стараясь не чувствовать себя предателем, откусывает его ногу. - Ты заходила в пекарню? Куини кивает и ее кудряшки подпрыгивают: - У него хорошо идут дела. - А как он сам? – решается спросить Ньют после секундного колебания. – Он что-нибудь помнит? Куини покусывает ровными белоснежными зубками нижнюю губу, глаза ее печальны. - Иногда у него бывают короткие вспышки, но ничего конкретного. Хотя он очень старается. Он снова колеблется, но пытается ей подбадривающе улыбнуться. - Если ты когда-нибудь решишь.. ну, если тебе будет нужно… в Англии тебе всегда будут рады. Там законы гораздо разумнее. После этих слов вдруг начинает беспокойно шевелится Престор: он шуршит одеялом, прежде чем снова улечься. - Спасибо за предложение, дорогой, - Куини улыбается хоть и искренне, но с оттенком грусти. – Но вряд ли мы воспользуемся твоим предложением, Нью-Йорк наш дом. К тому же, здесь пекарня… Ньют смущенно теребит манжету рубашки и пожимает плечами: - В любом случае, имей в виду, что у вас есть место, где вас с радостью примут в случае чего, - с тихой решимостью произносит Ньют, и, чтобы прервать немного неловкий разговор, опять тянется за булочным нюхлером. А Куини отвлекается на Престора. Она наклоняется к вампусу и сообщает ему, что он выглядит намного лучше. Ньют краем глаза приглядывает за ними, но Престор совершенно не проявляет никакого желания откусить голову Куини, поэтому, когда из гнезда окками начинает доносится сердитое чириканье, он не задумываясь оставляет их вдвоем. Вернувшись спустя пятнадцать минут, он застает милую картину: на кровати, вытянувшись во весь свой немалый рост, расплылся в блаженстве Престор, которому Куини обоими руками почесывает живот. *** В течении нескольких последующих дней Ньют настолько привыкает к постоянному присутствию вампуса рядом с собой, пока он находится в чемодане, что останавливается в удивлении, когда однажды утром не замечает спешащего ему навстречу кота. Это поражает его настолько, что он прерывает свой обычный устоявшийся распорядок кормления и направляется к среде обитания вампуса, которая, к его ужасу, оказывается пустой. Престор, как он успел заметить, очень сильно привязан к созданным им самим ритуалам (словно пытается ими контролировать свою жизнь), что делает его исчезновение еще более тревожным. Ньют хмуро оглядывается, а потом решительно двигается в сторону соседней локации. Может у него и нет необходимых чувств, чтобы выследить вампуса, но он знает тех, у кого их в достатке. Например, у нунды. Адди еще в нежном возрасте демонстрировала свои великолепные навыки следопыта. Особенно когда несколько дней следовала за Ньютом через саванну, пока он не подобрал ее (не мог же он оставить голодное осиротевшее существо на произвол судьбы). С тех пор она настолько прижилась в его чемодане, что игнорировала любую попытку вернуть ее в дикую природу, а у Ньюта не хватало духу быть более настойчивым. Но стоило ему просунуть голову в соседнее жилище, как его глаза изумленно расширились. В ложбинке между скалистыми выступами массивная Адди свернулась клубком вокруг более гибкой и тонкой фигуры вампуса. Из коричневой мешанины ее лап и хвоста видна только его черная голова. Нунду кажется крепко спит, а вот уши Престора чутко дёргаются, едва Ньют заглянул в среду обитания. Еще через секунду голова Престора поднимается, и он одаривает человека сварливым многострадальным взглядом, всем видом демонстрируя, как он раздосадован тем, что его используют в качестве мягкой игрушки для сна. Ньют не может удержаться от мягкого хихиканья, видя настолько милую картину. Адди, хоть и никогда не задирала никого (если ей не угрожали), но имела тенденцию слегка запугивать других магических зверей, и вид того, насколько близко она подружилась с кем-то, наполнило сердце Ньюта теплом и светом. А сам Престор, хоть и выглядит угрюмым, на самом деле расслаблен и даже доволен своим нежным пленом. Продолжая улыбаться, Ньют на цыпочках уходит прочь, чтобы наконец начать свой утренний обход.