По клыкам

Есть у вампиров такая способность — в спячку уходить. На день-два, на неделю. Некоторые и годами спят. Яша всерьез рассматривает эту идею, когда его утро начинается с распахнутой пинком двери, воя пылесоса и Розиного «АЙ ВОННА ЛАВ Ю, БАТ АЙ БЕРЭ НОТ ТАЧ!» под аккомпанемент Элис Купер. Просыпаться под вариации громко воспроизводимой музыки в их квартире уже традиция. Просыпаться под Розино пенье — тоже. Для Шершня, по крайней мере. Роза-то, как Золушка — просыпается под чириканье птичек и жужжание насекомых под ухом. Насадка пылесоса ударяется об ящики под гробом. Пять раз. Роза огибает гроб со своим стонущим монстром. Яша пытается провалиться обратно в сон. — Подъем, бельчонок! Роза хлопает ладонью по крышке гроба. Яша зажмуривается, закрывает уши и старается сделать вид, что Розы в комнате никогда не было. Помогает. Ненадолго. — Шершняга, вставай, нахрен! Элис Купер, неожиданно, орет громче, когда крышка гроба откидывается. Шершень морщится от звука. Его Золушка — в старой рваной футболке, трениках и желтых перчатках по локоть, горланящая «АЙ ВОННА ТЭЙСТ Ю, БАТ ЁР ЛИПС АР ВЭНОМЭС ПОЙЗЭН!», клюет Яшу в щеку и сует ему в руку мокрую тряпку. — Пыль вытри, орешек, блин, заспанный, — пылесос, наконец, затыкается. Роза распахивает шторы и открывает окно, причитая, что дышать нечем. Даром птицы Розе помогать не летят. Яша ему как-то так и сказал, мол, Золушка ты, Р-роз. Роза только гоготнул и завел длинную лекцию про Синдереллу из 80х, про то, какие у них были зашибенные песни, Шершень, я тебе кричу, и про то, как он в Москву к ним на юбилейный концерт ездил и как ему жаль, что, после появления гранджа, они перестали быть активными, а потом Шершень слушать перестал, но Роза болтал про 80е еще минут сорок. Розе шестьдесят с гаком, а он все не угомонится. Шершень сидит овощем, пока его не начинает потрясывать от дующего в окно осеннего ветра. На подоконник еще и перьев голубиных налетело. Яша выбирается из гроба, захлопывает окно и напяливает висящий рядом на стуле свитер. Теплее не становится, но хоть задувать некуда. В гостиной Роза уже копошится в большом, наполовину опустошенном серванте. Вытирает пыль, моет стекла. Вокруг него по комнате расставлены башни книг, на диване свалены настолки, журналы, буклеты, рулоны чего-то из Розиного прошлого — стол забит запылившимся бабкиным хрусталем. Шершень, потому что с утра не полезнее мертвой кобылы, шаркает к холодильнику за кровью. Из зала что-то невнятное орет Роза, пытаясь перекричать барабанное соло Корна. В холодильнике шаром покати. Яша возвращается в гостиную, лавирует меж книжных столбов и валится на незахламленную половину дивана. Золушка отвратительно бодрый для невыспавшегося Шершня. «На том свете отоспишься!» говорила ему когда-то мать. Сказочное наебалово. Розин микс переключается на старое инди и риск потерять барабанные перепонки становится меньше. Шершню бы дунуть с утра, как в старые добрые. Роза мурлычет себе под нос невнятную лирику гнусавой песни, лезет в нижние отсеки серванта, выкидывает на диван еще пару тяжелых альбомов. Один прилетает уголком Яше в ляжку. Яша дергается. Альбом шлепается ему на тапок и из него сыпется всякое. При ближайшем рассмотрении, «всякое» оказывается кучкой писем на Розино старое имя и фотокарточек с фигурными краями. На них Роза с кем-то. Фотографий штук двадцать и они плотной колодой лежат в ладонях Шершня. Роза почти на всех снимках улыбается. Счастливый. На некоторых снимках даже без очков. Кажется, он там ещё человек. С Розой в обнимку мелькают другие люди, кого-то Шершень узнает из отечественной рокерской тусовки 80х. На одной из последних карточек Розы нет, но есть девчонка — молодая, не больше двадцатки — стоит, авоську в ручках держит, в платьице клетчатом, с беретиком на голове. Волосы темные, глаза счастливые, улыбка солнечная. Фотография черно-белая. 78 год в сердечко на обратной стороне обведен. Альбом тоже древний, с затертой бархатной обложкой. Шершень хоть и не гигант памяти и мысли, но уверен, что видит его впервые за их с Розой семилетнее знакомство и тысячу с одной историей про Розино прошлое. Шершень собирает письма — альбом сам открывается на самой промятой странице, а там все та же девчонка, но уже с Розой в обнимку на лавочке сидит. На коленках букетик ромашек и рука ее узкая Розину лапищу держит. Роза девчонку в щеку целует, а она улыбается счастливо. Шершень брови сдвигает. В груди как-то жарко становится. Он переворачивает картонную страницу. Тут Роза с девчонкой под ручку идущий — вот, они на пляже загорают, вот, на хате у кого-то на диванчике воркуют. Вот… Зубы скрипят сами собой. Вот — Роза с забранными в хвост волосами, в своей старой любимой косухе целует девчонку. В губы. Альбом летит на диван, фотографии и письма туда же. Хрусталь на столе жалобно звякает, когда хлопает Яшина дверь.

***

На капризы и угрюмое затворничество Шершня управа находится спустя полчаса, когда Роза заканчивает уборку. Им нужно что-то жрать в ближайшие дни. Голод не тетка, но за нервы кусает. Они, вообще, должны были в клуб на окраине ехать, чтобы крови нацедить с кого-нибудь на будущие две недели, но Розин тарантас, видимо, веган. Он глохнет прямо посреди промзоны, в ебенях, лесом окруженных. Роза копается в машине минут двадцать, матерится и со всей дури захлопывает капот. — Карбюратор сдох, блять. Эвакуатор у них на город только один, и тот на вечном ремонте. СТО уже закрыты. — Тут палаточники эти, блин, должны быть недалеко. — Роза лезет в салон машины, забирает с заднего сиденья свою сумку с банками и ставит тарантас на сигналку. — Пошли, нахрен, посмотрим, есть живой кто. Поздняя осень. Холодно. Скоро начнет вечереть. Шершню топать по лесной тропинке к старой турбазе совсем не упало, но Роза врубает Сусанина, а значит — надо держаться за ним. Лес у промзоны старый, немножко чахлый у дорог, полувырубленный. Даже не лес, а лесок остался. С одной стороны завод — с другой, в километрах пяти — турбаза. Туда хипстеры обычно едут, ЗОЖники разные, охотники — скоро как раз на зайцев сезон. Они выходят на полянку недалеко от турбазы минут через сорок. Прямо к трем палаткам, разведенному в центре костру и припаркованному у края поляны гелику. — Здрасьте, — у костра две девки, брюнетка и фиолетовая, и два пацана — ничем не примечательные. Студенты. Договориться с группой не составляет труда, Розин длинный язык и энтузиазм безвредного лабрадора прокладывают им широкую дорогу в лагерь, подвешивая лапшичку на уши кэмпингующих. И, хотя везти обратно в город их никто сегодня не хочет, девчонки предлагают им остаться на ночевку, а утром — всем вместе уехать. Как раз и отдых у них закончится. Их приглашают к костру. Роза забалтывает всех рассказами про музыку, историю, политику; спорит с фиолетовой про конец Игры Престолов и старательно игнорирует гоп замашки одного из пацанов. Тот оказывается сыном строительного магната, и гелик его, и настолько он крутой, что у Шершня зубы сводит. Другой пацан приходит из леса с кучкой хвороста и в процессе знакомства с Розой разбалтывает ему чуть-ли не всю свою родословную — что парень он тоже весь из себя непростой, что-то там чего-то и куда-то он открывал в бизнесе, но теперь хочет больше и… Шершень втыкает наушники в телефон и уши, отключается от его болтовни, а заодно и попыток гоп-мудака пободаться с Розой за внимание увлеченных им девчонок. На весь оставшийся вечер Шершень уходит в режим энергосбережения и просто наблюдает за лагерем. Девчонки режут овощи и мясо на шашлыки. Мамкин бизнесмен бродит где-то на периферии и строчит кому-то сообщения, а гоп пацан, имя, которого Шершень не запомнил из принципа, распускает хвост перед всеми и даже пытается поддеть Шершня пару раз. Похуй. Когда шашлык готов, у Шершня дергается кадык от вида томатно-лукового маринада, который брюнетка переливает в глубокий контейнер, чтобы не выбрасывать зря. Яша когда-то любил шашлыки, но теперь хочется только свежей крови. От еды они, конечно же, отказываются. От бухла тоже. Шершень приваливается к Розиному плечу — хочется жрать, спать и домой, в гроб. Смотреть как гоп-мудила пытается залезть скромной брюнетке под юбку, наглаживая ей коленки и все, что выше — нет никакого желания. Бизнесмен сидит и слушает Розу с открытым ртом. Фиолетовая уже клюет носом. Через час, почти под полночь, бизнесмен вместе с Розой оттаскивают ее в одну из палаток. Брюнетка с гоп-мудилой скрываются где-то в лесочке. Роза возвращается к прогоревшему костру и Шершню один. — А м-может, мы их — того? — предлагает Яша. — Они ж все равно ничего не вспомнят. — До завтра потерпи, блин, пиявка ты моя божественная, — Роза приобнимет его и целует в висок. Голод от этого никуда не уходит. — Д-да, я жрать хочу, б-блин, Роз! А тут еда с-сама в руки идет, — говорит Шершень и на Розу пытается жалобно смотреть. Роза ему в таких случаях редко отказывает. Но в этот раз только смеется. — От голода еще не подыхал никто, ю ноу. А вот Шершень возьмет и подохнет. Или кого прикончит. А кому это надо? — А может этих, к-которые в лесок пошли трахаться? — не отстает Яша. — Он же д-до нее лез всю ночь, Роз, — он знает, что на Розу можно праведными мотивами давить. Роза смотрит в сторону леса. Хмурит брови. Втягивает носом воздух. Розу нужно только правильной формулировкой дожать. — Она ж п-по виду малыха совсем. Роза девкам кровь пускать и мучить не любит, а вот мудил, которые к ним под юбки лезут — это за милую душу. Парочка находится недалеко. Брюнетка почти без сознания, припертая к дереву с голой грудью и лобызающим ее гопарем. У Розы на девочек-ромашек пунктик. Их обижать он никому не дает. Шершень вспоминает ту, в берете с фотографии. Парочка их замечает сразу же. Девчонка никак не реагирует, чудом, что на подгибающихся ногах держится, а вот гопник звереет. Из-за Розы и сорвавшегося траха. И все как-то слишком быстро получается. Пикирующая на землю деваха. Бухой мудак. Блеск металла в лунном свете. Роза толкает полудурка в грудь. Хватается за горло. Хрипит и давится. На опавшую листву из-под прижатой к открытой ране ладони капает кровь. Роза цепляется за дерево, валясь на колени. Ступор проходит в мгновенье, когда гопник порывается встать, вопя на всю рощу, что порешит их обоих. Шершень быстрый, что бы Роза не говорил. Секунда — он вгрызается в сонную артерию и жертва, обмякая, валится на землю. — Р-роз, ты че, Роз, ты… Б-лин! — руки сами тянутся на Розины, зажать, чтобы не лилась морем кровища. — Щ-щас, Роз, подожди. Розина сумка. Бутылка. Катетер. Вена уебка, который Яшу до усрачки напугал и которому хочется его собственную глотку за Розу разорвать. Но Роза есть Роза и, даже за праведное отмщение, сам Шершню голову оторвет. Яша, хоть и дохляк с виду, подтаскивает гопаря ближе к Розе. — Р-роз, держи, — руки трясутся, сердце бьется заполошно. Из трубки начинает капать кровь. Яша подносит ее к Розиным губам. — Роз, п-пей, блин! Д-давай! Роза хрипит, со свистом вдыхая воздух. Морщится от боли, но из трубки кровь сосет сильными затяжками. Течь из-под Розиных ладоней прекращает через целую вечность. Роза морщится и отнимает кровавые руки от шеи. Шершень знает, что полоснув по горлу, вампира не убить, но на Розу так, при нем, впервые кто-то нападает. Розе нельзя умирать. Вообще никак. Руки сами тянутся к стремительно затягивающейся ране. — Р-роз… Роза хрипит, а Шершень пропускает момент, когда на поляну вваливается мамкин бизнесмен. — Это че за хуйня, мужики? — с выпученными глазами он стоит еще пару секунд, но замечая залитого со рта до колен кровью Розу и бессознательные тела гопника да его подруги, пятится с поляны. Как в клишейных ужастиках спотыкается, падая на задницу. Проходит не больше мига, а Роза уже нависает над ним. Хвосты окровавленных белых волос мажут по лицу пацана — Роза хватает его за горло и впечатывает его всем телом в ствол рядом растущего дерева. Снимает очки. Глаза у Розы даже в свете осеннего полнолуния зеленющие. Парень в его руках будто в приступе астмы заходится и дергается, пытаясь сбежать. — Хватит, нахрен, — Роза исподлобья на идиота смотрит и хрипит. — Смотри на меня, пацан, — переходит на шепот он. — Смотри мне в глаза. — Парнишку трясет, того гляди рассыпится. Но Розе в глаза он смотрит. — Спокойно, — произносит Роза и паркинсонить того мигом прекращает. Роза называет это даром убеждения. Шершень — ахуительным гипнозом. Но как ни называй — никто, кроме Розы так не умеет. — Тихо, придурок, дыши, блин. Пацан, Розиным взглядом завороженный, дышит глубоко. — Ты ничего и никого не видел, — говорит нечто глубокое, хриплое и убаюкивающее Розиным ртом. Пацан в трансе кивает. — Вы с дружками твоими выбухали по две бутылки на каждого и легли спать. Понял меня? Еще кивок. — Ты никогда нас не видел. Ни меня, ни его, — Роза дергает головой в сторону Шершня и шипит. Рана, видно, еще не до конца затянулась. Пацан поднимает на Яшу пустой как девственная флешка взгляд. — Понял? — шепчет настойчиво Роза. — Да, — глухо отвечает тот. — Забирай малыху и вали спать. Роза поднимается. За ним пошатываясь, встает и парень. Не замечая кроме брюнетки никого вокруг, он плетется с ней на шее в сторону лагеря. Роза тяжело оседает у дерева. Они ждут, пока с мудилы сольется хотя бы литр крови.