Квадратная пуля

Морось на улице обратилась в устойчивый дождь, теплый и тяжелый. Капли разбивались о лобовое стекло «Кинемы», едущей на юг — к границе с Фобуром. — Видишь, Гарри, это судьба! — отозвался искаженный помехами голос Викмара из радио. — Первый же день в отделе — и серийный убийца шлет привет. Найди его поскорее. Мешали не только помехи. Кажется, он жевал. Опять вспомнил об обеде, только когда отвлекли от работы. Мино была слишком деликатной, чтобы взять напарника за шкирку и отвести на кухню, а ведь только так этого упрямца можно было заставить поесть вовремя. — Обязательно, Жан. Скажи, ты с химиками уже общался? И с Оуэном. — Нет, — мрачно отрезал Викмар. В коротком слове прозвучал целый спектр предупреждений о том, с чем столкнется Гарри, если вздумает продолжить тему. — Это все, — мгновенно сориентировался Дюбуа. — Приятного аппетита. — Кхм. Да, — а вот Жан не вписался в поворот, и сарказм вылетел за рамки диалога, оставив только замешательство. — Я пошел. Шорох, стук. — Пидье на связи. — Соединишь с Оуэном? Робертсом. — У сержанта сегодня выходной, — в ровном голосе слышалось осуждение. Негласное правило хорошего тона — беспокоить коллег только в критической ситуации. — Подтвердите 10-21, прием. — Нет, нет, тогда не надо звонить… Оставим записку. — Сержант Макклейн говорил о встрече с сержантом Робертсом этим вечером, — смилостивился Пидье. — Попробуйте спросить его. — Супер! А Честер рядом? — Никак нет. На вызове. Прием. — Спасибо, Жюль. Как свяжется — передай, чтобы дождался меня. Отбой. — 10-10, конец связи. Передача прервалась. Радио перещелкнуло обратно на новости. Ким принял микрофон и повесил обратно на крючок. — Опять жрет когда попало, — вздохнул Гарри, откидываясь на заднее сиденье. — Надо будет сказать Жюдит, чтобы напоминала про обед. — Кому? Лейтенанту Викмару? — Ему самому. Эта язва ходячая скоро заработает язву внутреннюю и станет в два раза невыносимее. — Уверен, лейтенант об этом осведомлен, — прохладно отозвался Кицураги, давая понять, что минутка сплетен окончена. — Давайте лучше поговорим о расстреле. — Как скажешь. Вместо того, чтобы говорить об одном мужчине, — Гарри открыл журнал и, перелистнув, выудил отчет связистки о расстреле, — поговорим о девяти мужчинах. Это и впрямь намного интереснее. Краткий, но очень недовольный выдох носом вместо ответа. И молчание, потому что только им можно безболезненно уйти от игривой провокации. Шах! Дюбуа потер лицо рукой, стирая невольную усмешку, и сконцентрировался на листах, приложенных к отчету. Стал читать вслух, освежая в памяти детали происшествия. О самом факте расстрела им сообщил пожилой мужчина, пожелавший остаться анонимным. Он поведал о телах, которые грузили в труповозку. Сообщил адрес, количество тел и попросил что-нибудь предпринять, так как у него в этом районе живет семья, и он не хотел бы увидеть их в следующей партии трупов. Он был до подозрительного убежден, что следующая партия будет обязательно. Моллинс и Тиллбрук, отреагировавшие на вызов, подоспели как раз к моменту, когда труповозка захлопнула двери. Они удержали грузовую мотокарету и описали трупы и место преступления. Хотели и очевидцев поспрашивать, но торопились на следующий вызов, оставив опрос отделу С. Описания жертв нагоняли зевоту. Или в том был виноват сытный обед? Но Гарри героически пробился через безликие расовые признаки и отличительные приметы. Объединяло жертв немногое: мужской пол и причина смерти. Их поставили у стенки и расстреляли, совсем как полвека назад. Может, неслучайно? Описание места преступления читалось бодрее — сказывалось авторство Моллинса. У Эмиля всегда была некая творческая жилка к описаниям. Родись он художником — стал бы пейзажистом-урбанистом. В его фразах были схвачены все трепетные ноты зассаных улиц и кровавых луж… — Детектив, — перебил Кицураги. — Мы почти приехали. Заканчивайте с лирикой и читайте описание. — Сухарь, — проворчал Дюбуа, но послушался. Место преступления — полузаброшенный п-образный двор на северной окраине Фобура. Кровавые пятна и дыры от пуль растянулись между первым и вторым подъездом. Казнь явно была показательной, и даже очень позднее время — четыре утра, — не гарантировало отсутствия свидетелей. Они наверняка имелись. Оставалось найти того, кто был готов поговорить о произошедшем. Особенно хороший обзор был с противоположной стороны дома, так что рекомендовалось начать опрос с четвертого и пятого подъездов. Можно было попробовать найти звонившего, но это могло привлечь к нему излишнее внимание и раскрыть анонимность. Тиллбрук настоятельно рекомендовал этого не делать, подчеркнул трижды. Дочитывая, Гарри ощутил, как останавливается мотокарета. Они добрались. Старый многоквартирный дом, пять этажей. Возможно, бывшие казармы или общежития для заводских рабочих, шахтеров — до старых шахт отсюда было полчаса пешком. Добротную кирпичную кладку проредила эрозия. Изящные рамы съедены желтым пластиком, а где-то наглухо забиты досками. Извечнитовые плитки расходились дорожками по разбитому колесами двору. На загаженном собаками газоне — «Ноланд-Вен-Сен» со спущенными шинами. Еще одна мотокарета в глубине двора, но сумрак смазал ее очертания до неузнаваемости. Стена ливня добавляла в мизансцену беспросветного оптимизма. Ким не рискнул заезжать поглубже в двор — там можно было увязнуть, — и остановился у торца здания. — До пятого? — сориентировался Гарри. — Он ближайший. — Согласен, — Ким отодвинулся. Поплотнее укутавшись в плащ и надвинув шляпу поглубже, Дюбуа перелез поближе к дверце. Вдохнул и одним рывком распахнул дверь, выпрыгнул наружу — под дождь, по щиколотки в лужу. Туфли захлебнулись. Выругавшись, Гарри побежал. Дождь бил по плечам, заливал лицо. Ноги жизнерадостно похлюпывали, от каждого шага по сторонам разлетались грязные брызги. Кажется, сзади окликнули, но разогнавшегося детектива было не остановить. Забежав под козырек подъезда, Гарри выдохнул и выругался еще раз. Стянул туфли и поспешно заткнул меж пальцев дырявый носок. Слил воду. Оглянулся, ища напарника. Ким, не особо торопясь, перешагивал с плитки на плитку, прикрываясь от ливня зонтом. Запоздало Гарри сообразил, что, вообще-то, лейтенант не давал команды на выход. Он только согласился, что им нужно идти к пятому подъезду. А движение в сторону, которое Дюбуа принял за уступание дороги, было попыткой достать предмет из-под сиденья. В оправдание — зонт в «Кинеме» появился недавно. Недели три назад на месте ДТП, регулируя движение, они попали под внезапную грозу, от которой не спасал нейлон короткой летчицкой куртки. Полицейский же плащ, длинный и надежно водонепроницаемый, имелся только один. Краткий спор о том, кто хуже перенесет переохлаждение, немного грубой силы, и от Кицураги остались только ботинки да оскорбленно-виноватый блеск очков из-под капюшона. Все остальное скрыла черная материя на несколько размеров больше. Зрелище окупилось всего-то парой дней с сопливым носом и забыться обещало нескоро. А вот зонт напрочь вылетел из памяти. — Впечатляющая скорость, детектив, — оценил напарник, дойдя до подъезда. Он даже ног не замочил — видимо, с другой стороны от «Кинемы» лужи не было. — Я обзаведусь вторым зонтом, раз вам так хочется личного пространства. Вот и ответочка за мужиков. Сопи, страдай и хлюпай носками, остряк. — Я забыл, — буркнул Гарри себе под нос, повернулся к домофону и стал тыкать по кнопкам. Они не работали. — Что? — Я забыл о зонте! — громко и четко повторил Дюбуа. Потянул за ручку — не открывается. Магнит все еще держится. Добавил, уже потише: — Второй не нужен. Шорох, шелест, почти неслышные за грохотом капель — напарник сложил и отряхнул зонт. — Будете звонить? Боюсь, дожидаться, чтобы кто-нибудь вышел, мы будем долго. — Кнопки не работают. Отойди на пару шагов, — поставил туфли рядом. Кицураги послушался, не задавая вопросов. Тем временем детектив ухватился обеими руками за ручку, уперся пяткой рядом с дверью и изо всех сил дернул. Неизящный, но рабочий способ. Звякнуло, и дверь отворилась — магнит был не столь надежен, как пару десятков лет назад, когда домофон только поставили. Пошатнувшись, Гарри удержал равновесие. Старый доводчик заскрипел, протягиваясь вслед за дверью. На ладонях остались кусочки краски. — Et voila. — Отличная работа, — Кицураги заглянул в подъезд и отшатнулся, задержав дыхание. — Лучше обуйтесь. В подъезде царил полумрак. Лампочки давно и безнадежно выкручены. Углубление, протянувшееся вдоль стены — когда-то там были провода. Стены расписаны от пола до потолка надписями, рисунками, эмблемами банд. Местами — пятна свежей краски. Сломанные лестничные перила, мелкий мусор по углам. С каждым вдохом в легкие входила вонючая безнадежность, давно вытеснившая отсюда воздух. Гарри вздохнул и вставил ноги обратно в туфли. Те нежно всхлипнули, воссоединившись с хозяином. Даже промокшие насквозь, они утешали стопы своим крепким объятьем. Происходящее дальше идеально описывалось дурацкой детской считалочкой про пятерых киптов, которые захотели убежать с королевского корабля. Один из них решил добраться вплавь, но акулы утащили. Их осталось четыре. Один попытался захватить корабль, охрана разрубила на куски. Их осталось три. И так далее. Гарри уже не помнил, что произошло с оставшимися киптами, но был уверен, что ничего хорошего. Со считалочками всегда так. Унылая и методичная работа — стучать в каждую дверь и спрашивать, заметили ли жильцы что-то подозрительное ночью и рано утром такого-то числа. Единственное, что скрашивало времяпровождение — интерьеры квартир. Определить за несколько секунд, кто живет в этом жалком обиталище, стало прекрасным упражнением. Пройдя с первого до пятого этажа, Гарри выявил пару измен, махинацию наследственного толка, мелкого воришку и абсолютную ненависть всех жильцов к многодетной семье с четвертого этажа. Но лишь три двери продержались распахнутыми более пяти секунд, и только за одной оказался лояльный к РГМ человек. К сожалению, он был из тех, кто спит крепким сном истинного праведника. Либо же шедевральным лжецом. Проще говоря, все пять этажей были пройдены, все кипты кончились и не поведали, что же произошло на королевском корабле. Промокшие ноги начали мерзнуть. — Ничего, у нас есть еще четыре подъезда, — непонятно было, пытается Ким ободрить напарника или самого себя. Конечно, далеко не каждый ревашолец был лоялен к представителям народной полиции. Но чтоб все, как на подбор? Не лезь в наше дело — в глазах каждого. Страх и запертые двери. Они вышли на улицу, и на этот раз Гарри не стал спринтовать. Он смиренно пошел рядом с напарником, держась своей половины зонта. — Это была показательная казнь, — вполголоса поделился Дюбуа подозрениями. Можно было бы говорить и погромче, дождь все равно лил как из ведра. Но не хотелось. — Их запугали. — Определенно, — столь же негромко согласился напарник. — Мне это напоминает разборки между бандами. Они практикуют такие показательные расстрелы на территориях друг друга. Но я не понимаю, зачем запугивать обывателей. Большинство этих людей не связаны с криминалом. — Ну, насчет большинства ты загнул… — Выражусь иначе. Не все эти люди принимают участие в организованной преступности. К чему устраивать такие зрелища? Кирпичная стена между первым и вторым подъездами потемнела от дождя. Дыры от пуль слились с выщербинами. Если бы они не знали, что недавно здесь произошло массовое убийство, то ничего бы не заметили. Магнит на двери четвертого подъезда не работал. Изнутри подъезд выглядел родственником виденного чуть ранее. Та же грязь, те же исписанные вдоль и поперек стены. Та же дыра в стене, откуда вынимали телефонные провода. Считалочка про киптов вертелась в голове. Рутину разбавил буйный жилец на втором этаже. Из-за распахнувшейся двери выглянула перекошенная харя. Доходяга замахнулся битой, рыча про поганых коммуняк, лезущих куда не надо. Первый же удар, на удивление слабый, пришелся по выставленному вперед предплечью. Стало не до разговоров. За решение отвечали инстинкты, а не разум — тот едва успел отметить, что перед ними наркоман, а руки уже действовали. Бита увязла в поле плаща. Парень задохнулся от удара по диафрагме, упал на колени и сблевал. Гарри едва успел отдернуть ногу. Деревяшка глухо стукнула по полу. Лакированная, крепкая. Такая подошла бы профессионалу… или рэкетиру. — Убью, суки, — просипел напавший, сплевывая желчь. Его колотило мелкой дрожью, в огромных зрачках вывернутой набок головы стоял ужас. — Обманули. Всех убили. Всех убью… Руки все еще подрагивали от адреналина, в висках стучало. Тело злилось и желало добить противника одним точным апперкотом. Однако Дюбуа ощущал только тоскливую, всеобъемлющую жалость. Этот человек даже не понимал, на кого напал. Он среагировал не на людей, а на раздражитель. У него уже гнили пальцы — потому оружие оказалось бессильным. — Лучше проспись, — подхватив вяло сопротивляющегося парня под мышки, Дюбуа затолкал его обратно за дверь, попутно оценив интерьер. Ни мебели, ни вещей. Все вынесено и продано подчистую. — И завязывай со спидами. Следом он пнул биту и захлопнул дверь. Прислушался. Судя по звукам бессильной возни, спутанным ругательствам и всхлипам, парень не собирался их преследовать. — Он больше нас не побеспокоит. — Хорошо, — голос с края лестничной площадки. Шелест нейлона — рука выскальзывает из-под куртки. Дыхание чуть более частое и глубокое, чем обычно. Клацанье — выроненный зонт поднят с пола. — Арестуем на обратном пути. — Что? — Нападение на офицера при исполнении, — мгновенный ответ. С секундным опозданием дополнительная причина, пришедшая на ум позже: — И вряд ли мы первые, на кого он так набросился. — Куда его, в вытрезвитель? Заплатим за рехаб? — Гарри обернулся. Кицураги неотрывно смотрел на дверь. — Штраф за нападение он не выплатит. Пока никого не убил, в тюрьму не сядет. Если тебе уж очень хочется, можно отпинать в профилактических целях, но парень явно не в себе, и урока не… — Да, я уловил суть, согласен, — перебил напарник и кивнул на лестницу. — Пойдемте дальше. Опросим других жильцов, он не последний. Кицураги жалел о необдуманной реплике и хотел, чтобы они сменили тему. Ему не нравилось, когда эмоции брали верх над разумом, и тем более — когда это происходило с ним самим. Он считал это слабостью. Очевидный вывод. Очевидный? Конечно, то маска, предназначенная для постороннего наблюдателя. Увидев ее, он успокоится, перестанет копать дальше, сочтя лейтенанта логиком и гордецом, чей разум на миг перебороли симпатии. Поверхностно считает и забудет. Но было нечто, захороненное еще глубже, под блеском стекла, за проводами глазных нервов. Кое-что намного более личное, возможно, даже не до конца осознанное. Не подглядывать. — Ты обратил внимание, что он вопил? Про коммуняк, — Гарри двинулся дальше, потряхивая до сих пор дрожащими руками. — Считаете, тут замешан профсоюз? — Нет, не думаю. Где Фобур, а где Мартинез. Но ты все-таки отметь. Все квартиры на третьем этаже занимали работяги из Сафра, едва способные связать два слова и вытолкнувшие навстречу толмача. Тот, удостоверившись, что представители РГМ явились не по вопросу оплаты жилья, успокоился и перестал говорить. Вежливая улыбка, прищур узких глаз и монотонное «не понимать, не понимать, не понимать». Четвертый этаж — вонь кошачьего дерьма, младенческий плач и гулкое эхо за дверями. Пустота. Пятый этаж — мертвецки пьяные, хихикающие женщины, пытающиеся затащить их к себе. Столь же пьяные мужчины, орущие из глубины квартиры. Детский голосок, твердящий, что никого нет дома, и ей запретили открывать незнакомым дядям. Третий подъезд. Первый, второй, третий, четвертый, пятый этаж. Считалочка про киптов повторялась раз за разом. Все молчали, никто ничего не видел. Никто ничего не знал. От затхлой вони сигарет кружилась голова. Промокшие ноги начинали отмирать от холода — слишком мало движения, одна только беспомощная ходьба. Кицураги мрачнел с каждым этажом, на котором с ними отказывались говорить. Во втором подъезде все повторилось. Вонючие ступени и закрывающиеся двери сливались в мрачном калейдоскопе. Старики, хлам, сомнительные интерьеры. Мелкая преступность и тошнотворная бедность. Мужчина на четвертом этаже вежливо посоветовал им «не лезть в эту дрянь» и закрыл дверь прежде, чем они успели хоть что-то спросить. Пятый этаж — взломанные двери, следы сажи на потолке. — Вряд ли мы здесь кого-то найдем, — Кицураги опасливо смотрел на почерневший потолок. Не ровен час, обвалится, — читалось в его взгляде. — Давайте пойдем дальше. — Я осмотрюсь на всякий случай. Можешь подождать здесь. Конечно же, напарник пошел следом. Разбитая мебель. Осколки реторт. Пожар в домашней лаборатории случился более месяца назад, выгорел весь этаж. Помещения обросли свежими бутылками и бычками, раскисшими подушками — эдакий общественный хлев, где всегда можно расслабиться и прибухнуть, наширяться без свидетелей. В разбитые окна проливался дождь, ветер дышал пеплом. В одном из темных углов, куда Гарри заглянул почти по случайности, на старом матрасе лежал человек. Он был накрыт тряпьем и картоном, свернут калачиком и не шевелился. Запах в помещении стоял преотвратный, поэтому сразу понять, труп или нет, не вышло. Гарри приблизился и потыкал картон кончиком туфли. Замерзшие ноги совсем онемели и отозвались болезненным ощущением. Человек не шевелился. — Ох, — Ким тоже его заметил. — Он живой? — Сейчас проверю. Гарри подошел еще ближе, склонился и сдернул тряпье с той части тела где, предположительно, располагалась голова. Широко распахнутые, неподвижные глаза ярко блестели, уставившись на него. — Живой, — невольно отдернувшись, констатировал детектив. — Не бейте, у меня ничего… А, — забормотавший было человек расслабился. — А, мусора. Уйдите, сплю я тут, не видно, что ли? Он весь оброс волосами, грязью, слоями одежды, пропитый голос дребезжал. Единственное, что можно было сказать с уверенностью — это был мужчина. Или чересчур волосатая женщина. И точно бездомный. — Уйдем, но только после того, как ответишь на пару вопросов, — ноги совсем замерзли, у местных словно рты позашивали, а перед ним была легкая жертва. Гарри не собирался ее упускать. — Я вам че, справочная? — скривился мужчина. Вот до него еще не дошло. — Нет, ни в коем случае, — ласково произнес детектив, присаживаясь в паре шагов от него. — Давай лучше познакомимся. Я Гарри. А тебя как звать? — Франко, блядь, Негро. — Слушай, Франко. Я бы очень хотел обзавестись добрым другом, которому ссужу лишний реал. Знаешь, как стать моим другом? — Как? — Отвечать на вопросы. Они несложные. Ну что, друзья? — Иди нахуй. Я не крыса. Ладно, подкуп не сработал. Даже если выдать этому подобию человека денег, он в лучшем случае напичкает их наглым враньем. Решение имелось: буквально чуть-чуть насилия, и паразит запел бы соловьем. Но Кицураги не одобрял рукоприкладства даже в мягкой форме, что серьезно ограничивало свободу действий. Придется обойтись беззубыми угрозами. Очень хотелось надеть сначала плотные резиновые перчатки, но Гарри преодолел отвращение и сгреб по-бабьи взвизгнувшего мужчину за грудки, вытянул к себе из груды картона. Простейшая демонстрация силы — способность преодолеть сопротивление одной рукой. У худосочного бездомного не было шансов. — Ладно, ладно, ладно! — от сгнившего рта разило не хуже, чем от трупа. — Я отвечу! — Видишь, — Дюбуа не спешил разжимать пальцы. — Ты все-таки мой друг. Скажи, Франко, ты знаешь что-нибудь о людях, которых расстреляли пару дней назад там, во дворе? — Нет, — поспешно ляпнул мужчина и весь сжался. Знал. Но говорить не хотел. Гарри уже не ощущал пальцев ног, вымотался за день, и перспектива пройти еще пять этажей, натыкаясь на безразличие и агрессию, его не радовала от слова совсем. Второго шанса не будет — мужчина сделает ноги и спрячется так, что они его в жизни не найдут. Если бы только можно было вскрыть эту грязную черепушку и вычерпать память из проспиртованного мозга… Вздохнув, Дюбуа уставился на пустой оконный проем. Он извинится позже. — Знаешь, что происходит с человеком при падении с пятого этажа? Ухватился покрепче за рванье на груди мужчины и потащил по хрустящему от осколков и мусора полу. Бездомный заорал, впиваясь пальцами в рукав плаща и молотя ногами, извиваясь: — Помогите, убивают! Отпусти! — Детектив… — конечно, Киму это не нравилось. Ему самому это не нравилось. Но в обозримом будущем это был единственный источник информации о произошедшем. — Ломаются кости, — скрутив руки за спиной, он силой перегнул мужчину через раму, головой вниз. Опасный баланс центра тяжести, на грани. — Много костей. Органы — желудок, кишки, селезенка, — лопаются, как воздушные шарики. А знаешь, что самое смешное? — Помогите, — скулил бездомный, упираясь ногами в стену и дергая скрученными руками. Губы резал судорожный оскал. Очень хотелось быстрее покончить с происходящим. Слишком уж мерзким и незаслуженным — выбери противника по размеру, офицер, — было это удовольствие от доминирования над побежденным. Чистейший инстинкт, никакого изящества. — Самое смешное, что иногда люди живут еще какое-то время. Смотрят на ребра, торчащие из груди, дергают сломанными ножками и пищат «помогите, помогите!». Эй, ты что-то притих. Я крикну за тебя. Помоги-и-ите! Что-то прозрачное капало со склоненного вниз лица. Мужчина больше не издавал ни звука, только прерывисто дышал. — Уверен, все это слышали. Вот только ты нахрен никому не нужен. И если я тебя отсюда скину, Франко, всем будет срать, крыса ты или нет. Поэтому… — Л-леон, — всхлипнул бездомный. — Меня зовут… Леон. Великолепно, его даже не потребовалось высовывать наружу. Целиком. Гарри немного приподнял чужую голову, ровно настолько, чтобы слюни стекали не в нос, а с подбородка. — Приятно познакомиться, Леон. Я повторю вопрос. Что ты знаешь о тех, кого расстреляли во дворе? — Эт-то местные, с квартала. «Рыцари Фобура». Ссыкуны, а не рыцари. — Что произошло? — Ночью приехали «Бессмертные». Привезли этих «Рыцарей» и поставили к стенке. Я смотрел из окна. Там был… Хухура, типа… З-забыл! — Ахура? — Да, Ахура! Он-н сказал, что это его квартал. Он тут главный. Если кто-то хочет иначе — пусть валит, а не то будет то же, что и с этими… И п-потом… Пристрелили. — Чем ему не угодили «Рыцари»? — Я слышал… — было почти видно, как мечется перепуганной мошкарой свора мыслей в чужой голове. — Когда они сюда приходили, ширялись. Меня об-бижали, и я прятался… — детская интонация из потрескавшихся губ. Попытка уберечься в отрицании и непонимании. — Что ты слышал, Леон? — не планировал мягкость в интонации. Она появилась сама, против воли. — Они г-говорили… Что «Бессмертные» задрали цену… А эти подешевле дадут, цены старые оставят, можно наварить разницу… Думаю, поэтому Хухура их грохнул. — Что за «эти»? — Не знаю. Правда не знаю! — он жмурился, пытался отвернуться от пропасти. — И куда подевались остальные «Рыцари»? Их только девять было? — Да ссыкло они, а не «Рыцари», — простонал бездомный. — Я остальных больше не видел! Малолетки поганые, им только ширяться и трахаться. По мамкам разбежались, ссыкуны… — Ну, тихо, тихо. Я уже считаю тебя другом, Леон, — Гарри сделал пару шагов от окна вместе с мужчиной и разжал захват. Бездомный моментально обмяк, кулем рухнул на пол. — А к профсоюзу это имеет отношение? К тем, кто сейчас заправляет в Мартинезе? — Нет, не знаю… может быть… — пробормотал мужчина. По его лицу стекали слезы, сопли, слюни, и вид у него был крайне жалкий. — Я ничего про это не знаю. Не слышал. Наконец-то он не лгал. Но на этом, кажется, иссяк. — Держи, — Гарри вынул из кармана монетку и бросил в бездомного. Реал скатился по одежде и упал на пол. Трясущийся мужчина сцапал реал, спрятал в складках тряпья. Резво метнулся прочь и практически кубарем скатился по лестнице. Сбежал. Повернувшись, Гарри узрел, как напарник с непроницаемым лицом уткнулся в свои записи. — Идемте дальше, — бесстрастно произнес Кицураги, захлопнув блокнот. Боль в промерзших ногах вырвалась недовольным возгласом: — Думаешь, мы найдем хоть кого-то, кто будет говорить против «Бессмертных»? — Я думаю, мы попытаемся найти больше свидетелей, — его взгляд был нечитаемым. — Показания, данные под угрозой, нельзя считать надежными. Нейтральная интонация ножом ходила по нервам. Она словно бы подчеркивала, кто здесь правильный коп, а кто — злобная обезьяна с палкой. И от этого демонстративного безразличия было даже хуже, чем от открытого неодобрения. — Мне жаль, что пришлось угрожать! — не выдержал Гарри. — Я извиняюсь, что не смог придумать способ получше. Все, о чем я могу сейчас думать — это замерзшие ноги, отсутствие свидетелей и тупая детская считалочка. И нет, я не испытывал ни малейшего удовольствия от происходящего! Так что нечего меня осуждать! Тирада была обращена не к напарнику, а скорее к самому себе. Странная уверенность посетила детектива: не будь здесь Кима, он бы все равно это все выпалил. Только мысленно, а не вслух. Эта уверенность прохладным дуновением прошлась по сокращениям миокарда. Вдохни глубже. Выдохни. Посмотри. Верно ли ты прочитал интонации? Или заслонился от них зеркалом и кричишь на самого себя? И когда посмотрел, то прозрел сквозь обман восприятия, рожденный усталостью и злостью на самого себя. Не было ничего из того, что он воображал: безразличия, отвращения, недовольства. В обращенном взгляде было лишь сочувствие. — Я не осуждаю вас. Зрелище было… дикое, конечно, и официально такие способы не одобряются, но я тоже не могу представить, что бы сработало лучше. Информация того стоила. Не за что извиняться. Закатные лучи на несколько мгновений пробились сквозь облака в разбитое окно, обдавая огнем, выжгли тень одного мужчины на стене и заставили сощуриться другого. Дождь все еще стучал по крыше. — Я совсем забыл, что вы промочили ноги. Давайте продолжим опрос завтра. — Нет, закончим дело. Не хочу сюда возвращаться. Больше всего на свете он желал забиться в «Кинему», под теплый воздух из отопителя. Но если Ким намеревался пройтись по последнему подъезду, то не стоило откладывать. Еще раз тратить время на дорогу до этой дыры — увольте. — Хорошо. Но я пойду первым и буду говорить. — Что? Нет уж, — категорический отказ. Помимо того, что лейтенант дважды — ефрейтор был харизматичен и виртуозен в общении с любой категорией людей — да, особенно с теми, из кого следовало выбить показания, — имелась еще одна веская причина, почему он выступал в роли лица этой двойки. И ключевым словом здесь было «веская». Пожалуй даже, «монолитная» и «объемная». Человек-заслонка. — А если опять наткнемся на какого-нибудь психа? Губы напарника дрогнули в легкой усмешке. — Уверяю, я способен за себя постоять. Гарри, просто поверь, тебе на сегодня хватит впечатлений. Ладно? Вместо того, чтобы подавить сопротивление жестким авторитетом и аргументами — несомненно, они бы нашлись, Дюбуа и сам мог изобрести парочку при необходимости, — напарник пошел другим путем. Он отлично знал, что интимность обращения по имени после вежливых «вы» обезоруживала. Вместо хлесткого удара — тепло. Нечестно. Не то чтобы это было правилом, но Кицураги предпочитал обращаться к нему по имени только вне рабочей обстановки — одна из причин, почему сейчас это так выбило из колеи. Скорее всего, для напарника это был действенный способ отделить деловые отношения от всех прочих. Гарри даже не пытался развести местоимения по разным рельсам, не получилось бы. Ким есть Ким, «вы» — сценарий из кошмаров. Окружающие привыкли к панибратским обращениям Дюбуа и ничего странного в развязном, граничащем с наглостью отношении не видели. Разве что удивлялись вслух и мысленно, как лейтенант это сносит. Они просто никогда не слышали, как Кицураги — собранность, вежливость, профессионализм, — зовет его по имени. Тогда все стало бы ясно. Уступить. Других вариантов и быть не могло. — Ладно. Он не осознавал своего состояния в полной мере, пока не пошел вслед за напарником. Идти в канале за ледоколом намного проще, чем быть ледоколом. От него требовалось лишь делать заметки по опросу и быть начеку. Никакого вытравливания показаний, попыток разговора с немыми и глухими. Только передвигать ногами и держать наготове журнал. Нервное напряжение, гудевшее во всем теле с самого утра, когда они вошли в кабинет капитана, никуда не уходило, но Гарри наконец ощутил, как же он устал. От радости, энтузиазма, замешательства, печали, злости — всего, что агрессивным даунстроком агонизировало, било по нервам как рок-гитарист по струнам гитары. Это был прекрасный, но такой долгий день. И он подходил к концу. Машинально Гарри отметил, что в последнем подъезде были целы телефонные провода. Значит, именно здесь жил их анонимный источник. Возможно, они могли бы его найти, вычислить, добиться дополнительных показаний, но Кицураги промолчал на этот счет. А значит, они не будут этого делать. Возможно, и к лучшему, когда в деле замешана одна из крупнейших банд Джемрока. Наверное, ему показалось, но они продвигались по этажам несколько быстрее, чем в прошлых подъездах. Дюбуа не засекал времени. Он погрузился в свои мысли. Ему было, что обдумать. Практически сразу Гарри отбросил попытку разобраться в показаниях, которые они получили по убийству Антонио Торо. Это дело нельзя было рассматривать в отрыве от прочих убийств. Только в связке с полной картиной оно могло обрести смысл. И единственным — как ему казалось, — ценным отличием являлось то, что на этот раз свидетели видели убийцу. В том, что безымянный подросток был убийцей, Гарри почти не сомневался. Какой мародер станет ковыряться в шее покойного вместо того, чтобы обшаривать карманы? А может, то был лишь обман зрения? Памяти пьяниц доверия нет. И другой свидетель утверждал, что пацан — подросток, поправил себя Гарри, подросток без пола и примет, — просто склонился над жертвой. Может, искал, чем поживиться, но не нашел. Убежал, потому что мародеров никто не жаловал. Даже сами мародеры. Еще эта нелепая квадратная пуля. Кто вообще в здравом уме будет делать такие? И тем более, оружие с квадратным стволом. У подростка? Усталый мозг трепыхнулся было в попытке придумать здравое объяснение, но беспомощно поник. И наркотик. И суматошные удары по голове, призванные убить наверняка. Выстрел в упор. «Кедр №3», те же смолистые нотки, что и у «Тайги», которой пользовался Ким. Все это заворачивалось в водоворот вопросов без ответов, и Дюбуа практически силой заставил себя не думать об этом. То ли дело расстрел. Тут у них и преступник ясен, и оружие, скорее всего, какой-нибудь «Кессен-Грей 39» тридцатого калибра, ненадежная, но легкая в починке граадская винтовка, списанная и проданная за копейки из старых гарнизонов в Сиигэе. А мотив? Извечный. Что-то не поделили. Людей, деньги, товар. Самым загадочным в этом деле оставалась его публичность. Одно дело — разборка банд между собой. Но к чему запугивать местных жителей? Может, они были глубоко лояльны к местной банде? Чьи-то сыновья, товарищи, мужья… Это шло вразрез с презрительным описанием, полученным от Леона, но он был, безусловно, предвзят. Сложно бесстрастно описать людей, которые над тобой издевались. В последнем подъезде не случилось ничего нового. Те же самые закрытые двери и отказ продолжать разговор. Лишь один старичок с четвертого этажа помедлил перед тем, как облить их потоком яростных ругательств. За его спиной поблескивал на салфеточке с изящным шитьем телефонный аппарат. — Откуда вы вообще об этом узнали? — выплюнул старик. — Что за крыса у нас тут завелась? — К сожалению, я не могу сообщить. Мы не выдаем наши источники, — вежливо отозвался лейтенант. В глазах старика проступила глубокая благодарность, но едва ли на миг. Он презрительно сплюнул на порог перед тем, как захлопнуть дверь. Они вышли из подъезда молча. С сумрачного неба до сих пор шел дождь, уже не такой проливной, но Кицураги все равно раскрыл зонт. Неважно, для чего — может, он устал мокнуть, а может, просто решил использовать инструмент, раз тот оказался под рукой, — для Дюбуа это был просто повод идти рядом, так близко, как это было допустимо. Присутствие Кима успокаивало. — У меня пока что складывается следующая картина, — поделился напарник негромко. — «Рыцари Фобура»… что за нелепое название… не поделили с «Бессмертными» территорию или какой-то рынок. За это «Бессмертные» их и разогнали. Голос — тоже успокаивал. — Если банда была молодой, то, возможно, они оступились на попытке расширить территорию. Позарились на слишком большой кусок. Но я не понимаю, почему расстрел решили произвести… здесь. Слишком большая лужа. Напарник пошел в обход. Дюбуа почти решился идти вброд, чтобы побыстрее добраться до мотокареты, но не стал. Всегда имелся риск, что эти воды глубже, чем кажется. Что под ними — капканы флагов и лозунгов. — У меня есть одна безумная идея. Помнишь того наркомана, который орал про коммуняк? У него была бита, причем добротная, дорогая. В квартире было пусто, продал все, кроме биты. Леон говорил, что этим малолеткам бы только ширяться, — и трахаться, но эту часть Гарри опустил. Она не была ключевой. — Думаете, это был один из «Рыцарей»? — Предположим. С чего «Рыцарю» так обижаться на профсоюз? Если они предложили помощь в борьбе с «Бессмертными» и не помогли в решающий момент. Или подставили. А запугивать местных нужно, чтобы они не вздумали дальше сотрудничать с Мартинезом. — Многовато допущений, но идея интересная, — мягкий способ сказать «дырявая как картонка на стрельбище». — В любом случае, мы должны передать дело дальше. Отдел С не занимается криминальными синдикатами. Это дело всего участка, в первую очередь — оперативного отдела. С нашей стороны — только информационная и следовательская поддержка по запросу. «Кинема» заметно остыла за время, когда они ходили по дому. Взревел двигатель, и Ким первым же делом включил отопитель на максимум и перевел положение заслонок по направлению к полу. Намертво промерзшие ноги отозвались на столь желанное тепло болью, но это было хорошо — значит, еще было, что отогревать. Дюбуа тихо взвыл. Первым делом стянул и бросил на колени мокрый плащ, шляпу, потом и потянулся вниз, стал разминать ноги через туфли, не обращая внимание на грязь, сразу же налипшую на ладони. — Да вы снимите, — посоветовал Ким, обернувшийся на копошение за спиной. — Шутишь? Ты задохнешься, — как бы ни хотелось согреть стопы напрямую, но детектив понимал, что воздух в салоне быстро вытеснит едкое носочное амбре. — В отличие от вас, я не слишком хорошо различаю запахи, так что переживу. — Ага, я так и знал! — и слишком устал, чтобы подавить торжествующий возглас. Пришлось объясняться на недоуменный взгляд: — Когда ты отказался нюхать труп, я понял, что у тебя плохо с носом. — Это не единственная причина, почему я не хотел бы… нюхать труп, — и все остальные причины объяснялись интонацией последних слов. Кратко — кому в здравом уме захочется такое делать даже по необходимости следствия, если под боком есть напарник, который охотно этим займется? — Кончайте рефлексию и снимайте обувь. Отвернулся и взялся за рычаг передач, давая понять, что разговор окончен. «Кинема» завыла, трогаясь с места. Ноги ныли. Кожа туфель мешала прогреть их как можно быстрее. Сдавшись, Гарри сдернул обувь и обхватил ладонями стопы — боже, он их вообще не чувствовал, словно за охлажденные куриные крылышки взялся. Промял, ощущая всю боль и негодование, которые изливались по капиллярам. Процесс согревания пошел, и детектив откинулся обратно на сиденье, оставив дальнейший успех на волю гулявшего по салону теплого потока из отопителя. Если б только можно было знать заранее. Утренняя морось не предвещала лютого потопа, а слабость Гарри к своим крокодильчикам обернулась болью. Всего один шаг мимо сухого — и получай. Лучше бы надел высокие ботинки, как Ким. Тогда потребовалась бы лужа по колено… которую он, сто процентов, нашел бы.